«ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН» 41
Кобылинские, появлясь к Соловьевым впервые, ткнув хозяевам руки, себя
перебили, сцепясь в долгом споре; вдруг звонок; что-то затопало в переднюю
ботинками; братец Лев произнес: «Ницше» (Белый, НВ,106).
Иллюзия постоянного присутствия Ницше продолжалась у Белого и в период создания
сборника «Арабески» (1911):
Представляю себе где-нибудь на улице изящный застывший силуэт, белое высоко
поднятое лицо с мягкими белокурыми усами, в белом цилиндре, глубокий взор,
детский, побитый кошачьей мягкостью, как туманом, в котором могла бы сверкать
стрела тигриной ярости. Представляю себе руку, обтянутую перчаткой,
сжимающую красный, сафьяновый портфель, – силуэт, как видение, скользящий
среди улиц.
Вот на той стороне бегут два студента и почтительно снимают свои шапочки, а он,
спохватившись, точно очнувшись от сна, с какой-то вкрадчивой учтивостью
приподымает свой белый цилиндр. Один прохожий говорит другому: „Herr
professor Nietzsche!..” (Белый, Арабески, 134)
При внимательном прочтении фрагмента можно заметить, однако, что перед нами –
автопортрет самого Белого. Ницше становится фантастическим героем литературных
произведений молодых символистов. Эллис посвящает ему цикл сонетов, обращаясь к
философу, как своему современнику. При этом один из «Сонетов» «К Ф. Ницше»
сопровождается эпиграфом из пушкинского стихотворения «Поэт и толпа» (О чем
бренчит? чему нас учит?// Зачем сердца волнует, мучит, //Как своенравный чародей?):
И сам, как полубог, главою ты вознесся
До утренней звезды... но вот исчез туман,
Ты глянул в дольный мир... увидел и сотрясся!
И застонал, и пал, раздробленный титан!
Белый вводит Ницше в ткань абсурдистского повествования на первых страницах
«Симфонии»:
3. Перед книжным магазином стояла пара рысаков. На козлах сидел потный кучер
с величавым лицом, черными усами и нависшими бровями.
4. Это был как бы второй Ницше.
5. Из магазина выскочила толстая свинья с пятачковым носом и в изящном пальто.
6. Она хрюкнула, увидев хорошенькую даму, и лениво вскочила в экипаж.
7. Ницше тронул поводья, и свинья, везомая рысаками, отирала пот, выступивший
на лбу.
Характерно, что рядом с Ницше в «Симфонии» Белого возникает и образ философа Макса
Нордау. Нордау в трактате «Вырождение» резко критиковал Ницше, наряду с Оскаром
Уайльдом, Рихардом Вагнером, генриком Ибсеном, объявив их предствителями искусства
«упадка». Белый полемизирует с Нордау, создав комический образ оппонента Ницше:
1. В тот час прикатил курьерский поезд. Из купе первого класса выскочил Макс
Нордау.
2. Грозный Нордау оглядывал дебаркадер, бормоча еще слышно: „Die alte Moskau”.
3. Кругом бежали люди с чемоданами, а паровоз, как безумный, свистел.
4. А уже откуда-то издали неслось дикое гамканье московских извозчиков: „Со
мной, барин, со мной! Вот извозчик!..”
5. И Нордау недоумевал.
Ницше должен был стать и одним из героев утерянной поэмы Белого «Дитя-Солнце».
Однако, судя по воспоминаниям, эта поэма представляла собой, скорее, пародию на
символизм и его кумиров:
... ее сюжет – космогония, по Жан-Поль Рихтеру, опрокинутая в фарс
швейцарского
городка, которого жители разыгрывают пародию на борьбу сил солнца с подземными
недрами; вмешан профессор Ницше, – в усилиях заставить некого лейтенанта