// ЦентрАзия [сайт]. URL: http://central-
eurasia.com/central-asia/?uid=1502 (Дата обращения 01.07. 2014 г.).
2
Андабеков Ш. Билердің тӛтенше съезі: оның құрылымы мен билік шешімдері: заң ғылым. канд. ... дис.
Алматы, 1995; Ибраева А.О. О некоторых особенностях правовой культуры казахского народа // Правовая
реформа в Казахстане. 2003. № 3(2). С. 27–31; Кадиркулова Г.К. Политико-административное развитие
Семиречья в 1867–1917 гг. // Вестник КазГУ. Серия ист. 2003. № 2(29). С. 46–48; Кундакбаева Ж. Проблема
политики России в Казахстане в XVII–XIX вв. в отечественной историографии // Вестник КазГУ. Серия истор.
2003. С. 82–86; Едильханова С.А. Казахско-джунгарские взаимоотношения. Алматы: Дайк-Пресс, 2005;
Ерменбаева Г.К. Социально-исторические преобразования органов местной власти (на примере казахов
Оренбургского ведомства в 20-60-х годах XIX века): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Алматы, 2006;
Джампеисова Ж.М. Казахское общество и право в пореформенной степи. Астана, 2006; Балгозина Р.О.
Материалы съездов биев как источник по истории эмансипации женщин // Вестник КазНУ. Серия истор. 2007.
№ 3(46). С. 8–14; Ахмеджанова Г.Б. К вопросу о социальном и правовом положении биев в обычном праве
казахов // Ғылым. 2008. № 3(18). С. 54–59; Ахмеджанова Г.Б. К вопросу об институте присяги в обычном праве
казахов // Фемида. 2008. № 6 (150). С. 26–30; Ермұқанов Е. Болыстың билер съезінің қызметі және онда орын
алған келеңсіздіктер // Евразийское сообщество. 2008. № 2(62). С. 78–81; Сартаев С.С. Казахский суд биев и
его цивилизационное значение // Вестник КазНУ. Серия юрид. 2008. № 4(28). С. 152–156; Бейсенбаева М.Т.
Ақтайлақтың тӛтен би ретіндегі қызметі // ҚазҰУ хабаршысы. Заң сериясы. 2008. № 4(48). С. 178–181;
Федотова И. Суд биев как демократический институт отправления правосудия в казахском традиционном
346
Так, например, Г.К. Ерменбаева, так же как и Е.В. Безвиконная, считает,
что попытки российского правительства коренным образом реформировать
традиционную систему властных отношений в кочевом обществе, в конечном
счете, оказались малопродуктивными, так как глубоко укорененная в номадной
культуре родоплеменная организация казахов довольно успешно адаптировала
эти инновации
1
. Г.К. Ерменбаева отмечает, что в ходе реформ сложился
своеобразный симбиоз новой колониальной структуры власти и традиционного
института родоуправителей, «при этом необходимо признать, что власть
родоуправителей и старшин была гораздо авторитетнее, чем власть новых
официальных ставленников»
2
.
Одной из главных проблем колониальных властей в Степном крае в
рассматриваемый период, по мнению Ж.М. Джанпеисовой, было определение
меры соотношения российского присутствия в правовой сфере и судов биев.
Имперская администрация проводила мероприятия, нацеленные на
поддержание положения султанского сословия как опоры будущих
мероприятий российского правительства в крае. Однако реформы 1820-х гг. не
выполнили этой задачи, и случаи избрания на должность волостного
управителя лиц из «черной кости» – старшин и биев – встречались довольно
часто. Для подтверждения своего тезиса Ж.М. Джанпеисова приводит
примеры. Первый – запрос вдовы хана Среднего жуза Вали ханши Айганым,
отправленный в 1828 г. в российскую администрацию, в котором выражается
беспокойство тем, что «многие волости атыгаев, кереев и уаков управляются
представителями не ханского сословия»
3
. Вдове администрация края отвечала,
обществе // Вестник Челябинского гос. ун-та. Научный журнал. Челябинск: Изд-во ЧелГУ, 2006. № 3. С. 134–
137; Султангалиева Г. Казахское чиновничество Оренбургского ведомства: формирование и направление
деятельности (XIX) // Acta Slavica Iaponica. Tomus 27 (2009). pp. 77‒101. Journal of Slavic Research Center,
Hokkaido University; Есіркенова Ж.О. XIX ғасырдың бас кезіндегі Кіші жүздегі саяси жағдай және Әзберген би
// ҚазҰУ хабаршысы. Тарих сериясы. 2010. № 1(56). С. 69–73; Әлдибеков Ж.С. Қазақстан Республикасы
мемлекет және құқық тарихы (дәрістер жинағы). Алматы: Жеті Жарғы. 2012; Даутов Т.Г. Эволюция и развитие
обычного права казахов // Бюллетень КазНУ. 2012. № 3(63). С. 21–23; Кумганбаев Ж.Ж. Система управления
Туркестанским регионом (конец XIX века – начало XX века) // Вестник КазНУ. Серия истор. 2012. № 4(67). С.
65–70; и др.
1
Ерменбаева Г.К. Указ. соч. С. 48.
2
Там же. С. 26.
3
Джанпеисова Ж.М. Указ. соч. С. 131.
347
что влияние некоторых биев и старшин было настолько велико, что они не
хотели находиться под чьим-то управлением. Другой пример: известный бий
Среднего жуза, управитель Тортоульской волости – Шон Едигин, отказался
находиться под властью султанов Букеевых в Каркаралинском округе. В
результате в 1826 году был открыт отдельный Баян-Аульский внешний округ,
в котором старшим султаном был назначен Шон Едигин
1
.
В результате проведения реформ второй половины XIX в. суды биев
влились в систему имперских судов, что соответствует § 181 реформы 1867 г.,
в котором народному суду было дано следующее определение: «Народный суд
у киргизов есть разбор дел, по народным обычаям, выбранными судьями –
биями»
2
. Этот параграф, как считает ученый, нарушал главный принцип
бийского суда – третейство, когда судья избирался сторонами добровольно, а
сам он был незаинтересованной и нейтральной стороной. В следующих
параграфах, посвященных народному суду, бии рассматривались как
чиновники колониальной администрации, которые сначала должны были
пройти выборы, а затем получить утверждение в должности военными
губернаторами
3
.
Реформы 1867–1868 гг. сохранили суд биев в качестве низшей судебной
инстанции, существенно сократили его функции, ограничив их наименее
важными преступлениями; но способствовали разрушению основных
принципов функционирования бийского института: третейства, простоты и
гласности, отсутствию волокиты и бумаготворчества. Новые «народные» суды
были поделены на различные уровни: единоличный суд биев, волостной съезд
биев, чрезвычайный съезд биев, и подразумевали выборную процедуру, что
сопровождалось развитием коррупции суда и падением авторитета биев.
Практика вмешательства административных властей в лице волостных
управителей, уездных начальников в судебный процесс приводила к
1
Там же. С. 132.
2
Там же. С. 204.
3
Там же. С. 204.
348
недееспособности этих уровней судебной власти. В итоге, как отмечает
Ж.М. Джанпеисова, ответом на все мероприятия правительства России и
местных властей стало широкое распространение среди казахов правового
института
присяги.
«Трансформирование
присяги,
принимаемой
в
исключительных случаях в первой половине XIX века, в наиболее популярный и
часто используемый судебный инструмент во второй половине XIX века,
говорит о том, что она, являясь частью социально-нравственных
представлений казахов, адаптировалась к колониальному давлению и
превратилась в защитный механизм от коррупции судей»
1
(курсив автора. –
Ж. Д.).
Среди современных исследователей колониальной политики Российской
империи в Казахстане в XIX в. следует назвать Б.Б. Алимбаеву,
Б.М. Абдрахманову и других ученых. Все они подошли к изучению данного
вопроса с позиции противопоставления «метрополия – колония». Пытаясь
подчинить весь край, региональные администрации использовали различные
инструменты, в том числе и вторжение в сферу общественных институтов.
Б.Б. Алимбаева, изучая деятельность оренбургской администрации в XVIII–
XIX вв., пишет о том, что политика, проводимая краевым руководством,
ориентировалась на изменение социальной структуры казахского общества, в
частности, делался упор на представителей статусной группы «кара-суйек» для
того, чтобы иметь в Казахской степи проводников российской политики.
Мероприятия наносили существенный вред родовому быту, расшатывали
прежние нравственные устои, на которых покоилась общественная и семейная
жизнь казахов. Выборное начало внесло продажность, дух кляузничества,
интриг и даже привело к созданию особого нового типа людей (ат камнар),
занимающихся выборной агитацией и живущих за счет претендентов на
должности управителей и биев
2
.
1
Там же. С. 218.
2
Алимбаева Б.Б. Политика российского правительства в отношении оренбургских казахов в XVIII––XIX
веках: дис. ... канд. ист. наук. Оренбург, 2008. С. 45.
349
Исследователь Б.М. Абдрахманова проанализировала историю создания и
функционирования на территории Казахстана российских органов власти и
управления начиная с 1820-х гг. до конца XIX в. Историографическое место
работы Б.М. Абдрахмановой весьма значительно, ее монографию отличает
стремление оценить реформы XIX в. с точки зрения влияния Российской
империи на административно-политическое изменение окраины, на механизм
трансформации казахского общества. Именно Б.М. Абдрахманова, на наш
взгляд, наиболее последовательно рассмотрела содержание всех звеньев
местного управления, создававшихся на территории Оренбургского и Западно-
Сибирского генерал-губернаторств на протяжении XIX в.
Анализируя новые структуры управления, исследователь отмечает
ориентацию России на начальном этапе колониальной политики на султанское
сословие, которое в силу исторического развития казахского общества было
ориентировано на родовых предводителей, но не имело реальной опоры среди
населения. В результате реформ 20-х гг. XIX в., превратившись в служащих
российского правительства и получив от него необходимые средства для
утверждения своей власти, султаны стали «сильным ―деморализующим‖ (по
выражению Степной комиссии
1
) фактором и сыграли не последнюю роль в
возникновении причин стихийных народных движений – бунтов конца 30-х и
50-х гг. XIX в. Это было не в интересах Российского государства, которое
стремилось подчинить казахов экономическим и, насколько это возможно,
умеренным политическим путем»
2
. Б.М. Абдрахманова отмечает, что реформы
20–40-х гг. XIX в. радикальным образом поменяли судоустройство и
судопроизводство казахов.
В результате сравнительного анализа двух генерал-губернаторств
(Оренбургского и Западно-Сибирского) Б.М. Абдрахманова отмечает, что обе
региональные власти по разному видели пути преобразования края, поэтому
1
В 1865 г. для подготовки реформы образована Степная комиссия, ее возглавил член совета Министерства
внутренних дел Ф.К. Гирс. – Ж. М.
2
Абдрахманова Б.М. История Казахстана: власть, система управления, территориальное устройство в XIX
веке. Караганда: Гласир, 2010. С. 25.
350
применяемые методы и средства его переустройства также отличались
характером и масштабом. Решения оренбургских властей в эти годы были
скороспелыми,
преждевременными,
без
предварительного
изучения
особенностей социально-политического устройства казахского общества и
заранее продуманной программы действий. Они значительно урезывали
область действия традиционных судов (в ведении такого суда оставались
маловажные преступления, решение его можно было обжаловать, создавался
аналог суда биев – мировый суд и т. д.), что в конечном итоге привело к
стихийным бунтам казахского населения. Оценивая трансформацию
традиционного суда биев, автор приходит к убеждению, что «традиционный
суд биев, оказавшись формально вне закона, вынуждался отправлять свои
судебные функции скрываясь от русских властей, а это приводило в целом к
деморализации общества, к крутой болезненной ломке общественной жизни»
1
.
В отличие от оренбургских властей, глава Западно-Сибирского края
М.М. Сперанский подходил к вопросу переустройства края более осторожно
2
и
«старался создать такую систему управления, которая соответствовала бы
традиционным формам общественного устройства самих казахов и в то же
время способствовала бы успеху политики российского правительства на
местах»
3
. «Устав о сибирских киргизах» (1822) предусматривал учет
родоплеменного состава населения при делении на административные
единицы «округ – волость – аул», что в целом приводило к безболезненной
трансформации
традиционных
устоев
казахского
общества.
Б.М. Абдрахманова считает, что реформа 1822 г. не затронула важнейшие
функции суда биев.
Более того, руководство Западной Сибири постепенно осознает, что
устойчивость кочевого общества связана с существованием естественной
корпоративной силы, которая в случае возникновения внешней, да и
1
Там же. С. 49.
2
В этом вопросе взгляды Б.М. Абдрахмановой созвучны с взглядами Е.В. Безвиконной, которая также
отмечала продуманность и логичность реформ М.М. Сперанского.
3
Там же. С. 49.
351
внутренней угрозы, отторгала все формы политического диктата, не служащие
интересам общины и препятствующие механизму ее функционирования. Этой
силой, или, как ее называет автор, надобщинным образованием, являлся
институт «аул аксакалов», «суд биев», «батыры»
1
.
Русская администрация, как уже указывалось выше, приходит к
пониманию данного феномена, и уже в последующие годы (1855, 1861, 1865)
была вынуждена вносить поправки в законодательные акты, которые
урезывали, или, скорее, уравнивали права султанского сословия с простым
народом (в 1867–1868 гг. институт султанства был ликвидирован) и расширяли
социальную базу власти среди тех, кто имел влияние в местном управлении.
Однако данные меры приводили к тому, что наделенные официальной
властью традиционные казахские политические институты, в том числе суд
биев, лишались своего особого места в жизни кочевых общин. Это связано в
первую очередь с тем, что в казахском обществе родовые институты власти
(суда) никогда не избирались, а становились во главе родовых подразделений в
силу естественных причин. Поэтому перевод российской администрацией
традиционных институтов на выборную основу лишал их доверия со стороны
народа, тем самым они теряли исконную силу, позволявшую им регулировать
гражданско-правовые отношения внутри общества. В результате, не пользуясь
поддержкой родовых общин, они не могли в полной мере проводить в жизнь
политику империи, более того, «не сразу и не полностью поддавались
ограничительной силе российских законов»
2
.
Коренную причину политического кризиса в крае во второй половине XIX
в. Б.М. Абдрахманова видит в сложности возникшей ситуации. С одной
стороны, население, которое не уступало влиянию новых выборных
институтов, что зачастую вызывало народные волнения, с другой стороны,
выборные институты, прикрываясь именем русской власти, эксплуатировали,
грабили народ, что в целом негативно влияло на политическую ситуацию в
1
Там же. С. 51.
2
Там же. С. 107.
352
крае. Объясняя причины замены должностных лиц во всех звеньях управления
русскими чиновниками, Б.М. Абдрахманова указывает на то, что целью России
в крае было не получение обескровленного, пауперизированного, т. е.
физически и нравственно деградированного народа, а как раз наоборот, как все
подданные империи он должен быть источником и потребителем сырья,
должен платить налоги. Отсюда стремление правительства в кадровой
политике к этнической замене местного управленческого аппарата вполне
понятно: русские чиновники «в определенной степени успешнее поддавались
контролирующей силе российских законов»
1
.
Вторгаясь в традиционную структуру казахского общества, Россия, сама
того не желая, разрушала основу общественных отношений казахов, что в
первую очередь касалось обычного права и суда биев. Исследователь склонна
считать, что желание российского правительства приобрести в лице биев
дешевый судебный орган, пытаясь регламентировать его деятельность,
подчинять его устройство и судебный процесс нормам общеимперского
законодательства, привело в конечном итоге к параличу его деятельности и
функциональных возможностей. Когда в конце XIX в. в официальных кругах
стали активно муссироваться идеи о возврате суду биев его традиционной
силы, только лишь ослабив законодательную регламентацию, это оказалось
уже невозможно. Суд окончательно потерял свое значение и авторитет в среде
казахского населения. В конечном итоге «в начале ХХ в. русские
администраторы все чаще приходили к единому мнению о необходимости
ликвидировать этот суд, как институт уже неспособный нормально
функционировать», – констатирует Б.М. Абдрахманова
2
.
Интересное суждение о движении России в начале 1860-х гг. в
Центральную Азию высказано известным специалистом по истории
Туркестана Д.В. Васильевым: «Здесь нашла выход нерастраченная энергия
1
Там же. С. 107.
2
Там же. С. 107.
353
российского генералитета, жажда славы, побед, наград»
1
. Но научный интерес
заключается в способах, которыми устанавливала Россия свое господство.
Д.В. Васильев выделяет два пути: «жесткий» – в виде системы военно-
народного управления с практически неограниченными правами первых лиц
администрации и «мягкий» – в использовании российской властью
традиционных местных институтов и в учете народных обычаев
2
. Таким
образом, управление в крае представляло симбиоз официальных властей и
традиционных институтов управления.
Анализируя дореволюционную историографию, автор отмечает, что в
средствах массовой информации и научных изданиях 60-х гг. XIX в. стали
появляться материалы, оправдывающие российскую экспансию на Восток, где
кочевники были представлены неразвитыми азиатскими обществами, для
которых завоевание являлось благом: «Исследования и наблюдения
этнографов, военных и представителей туркестанских властей, формировали
представление
о
неоднородности
коренного
населения,
напрямую
связывавшееся с социогеографическим фактором. Кочевники (казахи и
кыргызы) воспринимались как бродячий народ, не достигший уровня развития
своих оседлых соседей. Однако слабое усвоение религиозных представлений в
их среде рассматривалось как благоприятное условие для осуществления
цивилизованного влияния. В первобытной отсталости кочевников российская
общественность находила определенную привлекательность.
Весьма интересно воспринимался кочевой менталитет. Кочевники в
воображении русских выглядели ленивыми и апатичными, мстительными и
обуреваемыми необузданными страстями, лживыми и предрасположенными к
воровству, хвастливыми и любопытными, суеверными и неопрятными. В
общественном сознании продолжало доминировать представление об
обусловленности кочевого менталитета влиянием географо-экологической
1
Там же. С. 316.
2
Васильев Д.В. Центральная Азия во внутренней политике царского правительства // Центральная Азия в
составе Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 87.
354
среды. Считалось, что, будучи более близкими к природе, казахи и кыргызы
сохраняли все пороки и добродетели детей. И любой европеец в процессе
знакомства с ними должен был проходить путь от неприятия к симпатии и
уважению. Кочевники рисовались легкомысленными и изменчивыми, врунами
поневоле и добрыми, поэтичными и музыкальными. Этнографические
исследования, начавшиеся практически одновременно с завоеванием края,
убеждали россиян в наличии у кочевников богатой эпической поэзии. Наряду с
этим существовало убеждение, что именно кочевники наиболее способны к
восприятию достижений более высокой цивилизации. Считалось, что именно
среди них ―русская гражданственность‖ может привиться гораздо скорее, чем в
среде оседлого населения»
1
.
Как полагает Д.В. Васильев, сохраняя традиционные институты кочевых
народов, в том числе казахов, правительство надеялось, что они не выдержат
конкуренции с имперским судом. Однако он, как и предыдущие исследователи,
приходит к убеждению, что практика расходилась с законодательной теорией.
Мы согласны с Д.В. Васильевым, считающим, что еще одной причиной, по
которой имперские власти осторожно относились к полномочиям
традиционных институтов, было связано с «призраком междоусобных и
особенно антироссийских выступлений местного населения, которые
отличались наибольшей активностью именно в тех районах, где
административная ассимиляция продвинулась наиболее далеко»
2
.
Такой же подход в освещении информационной кампании Российского
правительства в отношении кочевых племен отмечается и другими учеными.
Так, Р.Ю. Почекаев считает, что тиражирование идеи о том, что старые обычаи
не соблюдаются и суд биев утратил прежний авторитет, проводилось, потому
что «чиновники сильно утрировали степень правовых беспорядков в казахском
обществе, но именно такая ситуация требовалась и русской администрации, и
1
Там же. С. 323.
2
Васильев Д.В. Россия и Казахская степь: административная политика и статус окраины XVIII – первая
половины XIX века. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 241.
355
сотрудничающим с ней казахским султанам как повод для проведения
дальнейших ―прогрессивных‖ преобразований в судебной сфере»
1
.
Подводя некоторые итоги взглядов тех ученых, которых мы условно
отнесли к первой группе, нужно сказать следующее. Исследователи на основе
объективно-критического подхода к истории казахско-российских отношений,
используя большой фактологический материал, воссоздали картину социально-
политических и правовых изменений казахского общества в пореформенный
период. Они обратили особое внимание на безвозвратную трансформацию
традиционных институтов власти и то негативное влияние, которое оказал этот
процесс на мироощущение кочевого народа.
Действительно, с углублением проводимых колониальных мероприятий
начинает нарушаться родоплеменная структура казахского общества,
разрывались взаимосвязи между кочевыми общинами, генеалогическая
система родства теряла свою связеобразующую сущность, что вело к упадку
традиционных правовых институтов, в том числе суда биев. Реформы царского
правительства на протяжении XIX в. поступательно меняли его форму и
содержание, в итоге к началу ХХ в. бийский суд окончательно и безвозвратно
утратил престиж и авторитет среди кочевников.
Другая группа ученых, которая в целом придерживается тех же позиций в
вопросе существования правого плюрализма в степи, приведшему к
отживанию норм обычного права, однако, они полагают, что реформы в крае –
насущная необходимость, позволявшая казахскому краю включиться в орбиту
капиталистических отношений России, почувствовать миссию просвещенной
империи по отношению к окраинам, где традиционное обычное право
закономерно должно было уступить место мировым судам общеимперского
образца.
Так,
историк
С.С. Колдыбаева,
изучавшая
вопросы
генезиса
государственной власти и права в истории Казахстана (XVII–XX вв.) полагает,
1
Почекаев Р.Ю. Основные этапы эволюции казахского суда биев (XV – начало ХХ вв.) // Зангер. 2008. № 4
(81). С. 56.
356
что система правового плюрализма, сложившаяся с момента продвижения
России вглубь Средней Азии, привела к развитию в XIX в. на территории
Казахстана «европейского (континентального) права, появились первые
национальные кадры прогрессивных юристов, юридическая литература»
1
.
Другой ученый – А.Л. Салиев задает вопрос: насколько оправданной была
замена традиционных судов биев мировыми судами общеимперского образца?
Причем он считает, что опираться при поиске ответа на этот вопрос на
«всякого рода ―негативы‖, как это, к сожалению, принято в среде
ангажированных постсоветских историков в новых независимых государствах
Центральной Азии – бывших союзных республиках порицаемого ими во всех
грехах, канувшего в историческую Лету, Союза ССР»
2
, будет нарушением
принципов подлинной научности. По мнению А.Л. Салиева, во второй
половине XIX в. адаты кочевников серьезно отставали от требований времени,
а проводимые Российской империей судебные перемены объективно назрели,
так как их осуществления требовала сложившаяся социально-политическая и
экономическая ситуация в регионе. К тому же включение в орбиту
капиталистического развития России требовало коренных перемен, в том числе
в судебно-правовой сфере. Автор подчеркивает, что эти перемены хотя и были
необходимыми для введения институтов обычного права в общеимперскую
правовую систему, однако они не означали полной отмены действий адата, а
наоборот, предполагали плавное слияние с правоприменительной практикой
мировых судов.
Суд биев в советское время
1
Колдыбаева С. Российско-казахские связи в развитии правовых систем в казахской степи в XIX в. // Степной
край: зона взаимодействия русского и казахского народов (XVIII–XIX вв.). II Международная конференция.
Тезисы докладов и сообщений / Под ред. А.П. Толочко. Омск: Омск. гос. ун-т, 2001. С. 52; Колдыбаева С.С.
Генезис государственной власти и права в истории Казахстана (XVII–XX вв.): автореф. дис. … канд. ист. наук.
Костанай, 2005.
2
Салиев А.Л. О планах царской власти по упразднению народных судов кочевого населения Туркестана (по
ахивным, правовым и иным материалам) // Вестник КРСУ. 2014. Т. 14. № 3. С. 62.
357
Авторы, упомянутые выше, исследуя институт биев в казахском обществе,
ограничивались временем, когда нормы адата повсеместно действовали на
территории казахских степей, включая суд биев, и лишь вскользь упоминали о
том, что этот институт потерял свое значение в первые годы советской власти.
Исключением является, пожалуй, лишь одна работа, составителем которой был
А.А. Никишенков, где история бийских судов прослеживается вплоть до
полного их исчезновения (в конце 20-х гг. ХХ в.).
Казахстанские
исследователи
З.Ж. Кенжалиев
и
С.О. Даулетова
прослеживают историю бийского правосудия с момента его возникновения до
времени его полного уничтожения советской властью (их работа представляет
значительный научный интерес, в том числе благодаря такому подходу).
Основное внимание авторы уделили истории бийских судов в советское время,
так как, по их мнению, «в юридической литературе создалась парадоксальная
ситуация, когда все положительное, что можно было отнести к обычному
праву, переносилось на дореволюционный период его существования, а все
отрицательное – на послереволюционное его бытие. В целом создалось такое
впечатление, будто ко времени свершения пролетарской революции в России
адат состоял лишь из отживших норм и институтов, которые требовали замены
новыми законоположениями. Именно поэтому традиционную правовую
культуру кочевников в литературе принято освещать применительно к
досоветскому этапу функционирования норм адата»
1
. Считая данный подход
«искревленным», З.Ж. Кенжалиев и С.О. Даулетова попытались адекватно
отразить историю обычного права в советское время на основании изучения
обширного круга материалов, большую часть из которых ученые не столько
ввели в научный оборот (основная масса источников представлена
директивными документами советской власти, докладными и обзорными
записками чиновников и т. д.), сколько проанализировали их влияние на
меняющуюся в свете этих документов ситуацию с обычным правом.
1
Кенжалиев З.Ж., Даулетова С.О. Казахское обычное право в условиях Советской власти (1917–1937 гг.).
Алматы: Гылым, 1993. С. 5.
358
Как отмечают З.Ж. Кенжалиев и С.О. Даулетова, «судьба обычного права
казахов была предрешена уже с момента прихода партии большевиков к власти
и установления диктатуры пролетариата в Казахстане. Обычное право должно
было сойти с исторической арены и уступить место ―новому‖, советскому
праву»
1
. В контексте этого направления деятельность Советов по упразднению
обычного права и правовых институтов (суда биев, барымты, калыма и т. д.)
авторы разделили на три этапа.
Первый – с момента установления советской власти до образования
Казахской АССР (1917–1920) – новая власть признает обычное право как один
из источников права среди казахов. На этом этапе Советы проявляли крайнюю
осторожность и внимательность при решении вопросов, касающихся нужд и
интересов местного населения: «Данные органы и их представители на местах
в основном старались сохранять ―нейтралитет‖ и не вмешиваться (кроме
чрезвычайных случаев, обращений населения) в те области и сферы
отношений, которые были отрегулированы многовековыми обычаями»
2
.
Оценивая этот этап, З.Ж. Кенжалиев и С.О. Даулетова подчеркивают, что такое
терпимое отношение к традиционным институтам народа имело большое
значение для становления советской власти в крае.
Второй этап – с момента образования Казахской АССР до конца
восстановительного периода (1920–1925) ознаменован более пристальным
вниманием партийных и государственных органов к обычно-правовой сфере
народа. Центральными органами Казахской АССР принимается решение о
сборе и систематизации норм обычного права, с одной стороны, для его
кодификации, с другой – для выявления тех норм, которые не соответствовали
принципам социалистического строительства. Именно в рамках этого этапа
ученые рассматривают деятельность Учредительного съезда Советов 1920 г.,
решения которого имели для норм адата и суда биев решающее значение.
Съезд провозгласил идею борьбы с пережитками патриархально-феодальных
1
Там же. С. 24.
2
Там же. С. 29.
359
норм адата, в том числе отмену институтов барымты, куна, калыма,
многоженства, амангерства, упразднение суда биев и аксакальских судов.
Бийский суд в годы советской власти носил характер третейского суда.
Решение съезда вылилось в циркуляр № 2 «Об упразднении третейских судов»
от 25 декабря 1920 г. Народного комиссариата юстиции (НКЮ) Казахской
АССР, который объявил все действующие на территории республики
третейские
суды
«самочинными»
и
подлежащими
«немедленному
упразднению»
1
.
Авторы замечают, что хотя официально существование на территории
края третейских судов было запрещено, однако приведенные ими архивные
материалы свидетельствуют об обратном. Судя по докладным запискам,
которые можно прочитать на страницах монографии, суды биев поменяли
лишь название и продолжали действовать как «аксакальские суды» вплоть до
середины 1920-х гг. Подтверждением этому служит приведенная авторами
выдержка из циркуляра № 68 НКЮ Казахской АССР от 30 октября 1925 г.,
согласно которой судебно-следственным органам предлагалось привлекать к
уголовной ответственности аксакалов, занимающихся разбором уголовных и
гражданских дел среди населения. Интерес представляют и другие архивные
материалы, которые авторы посчитали нужным процитировать. Соглашаясь с
ними по вопросу важности этих документов, позволим себе небольшую
выдержку из их работы: «В ―Отчете о деятельности судебно-следственных
учреждений Казахской АССР за 1924–1925 отчетный год‖ по поводу вопроса
об ―аксакальских судах‖ говорилось: ―В Уральской губернии за участие в
аксакальских судах было осуждено 15 человек... в Кустанайском уезде имелись
еще не разрешенными к 1 октября сего года 2 дела. Сведений о наличности в
КАССР религиозных судов не поступило‖. Председатель народного суда 9-го
участка Акмолинской губернии 18 июня 1925 года на заседании пленума
1
Там же. С. 105.
360
губсуда докладывал, что ―аксакальских судов в его районе почти (выделено
мной. – Ж. М.) нет‖»
1
.
Третий этап охватывает время с 1925 г. до полного исключения
применения норм обычного права в судебной практике и превращения их в
обычаи, не санкционированные государством (середина 1930-х гг.).
В этот период велась дальнейшая борьба с аксакальскими судами на
основе общефедеративного уголовного законодательства. В частности, глава Х
статьи 203 УК РСФСР, введенного в действие Постановлением ВЦИК от 6
апреля 1928 г., гласила: «...присвоение судебных полномочий вынесением
решений по обычаю коренного населения (адат и пр.) в нарушении основ
советского права, с использованием зависимости сторон, проистекающей из
отношений родового быта», наказывались исправительно-трудовыми работами
на срок до одного года или штрафом до одной тысячи рублей
2
.
Исследователи отмечают живучесть норм обычного права среди советских
кочевников (а после сплошной коллективизации «осевших» казахов). Однако
мероприятия советской власти привели к искоренению обычно-правовых норм
как
компонента
проявлений
естественно
выросшего
механизма
самоуправления из обычно-правовых способов регулирования социальных
связей между казахами. Ликвидация традиционных институтов казахов не
привела к полному их забвению в памяти народа. Они продолжали
существовать и в период «развитого» социализма, правда, под другими
названиями: «советский калым», «советский совет аксакалов» и т. д.
Традиционная культура казахов адаптировалась к новым социальным
условиям, выработала новые нормы поведения, которые были наполнены
новым содержанием, ценностными установками, менталитетом.
Всегда ли эти изменения носили позитивный характер? Трудно ответить.
Однако авторы полагают, что новая правовая ситуация породила и новые
формы и виды преступлений, которые раньше не были знакомы
1
Там же. С. 107.
2
Там же. С. 107.
361
традиционному обществу. Так, ученые приводят, например, появление и рост
количества преступлений, связанных с изнасилованием малолетних, брак с
лицом, не достигшим половой зрелости и т. д., которые не были известны
обычному праву. Причины таких аномалий в общественных отношениях,
авторы склонны видеть в «порождениях победившего в Казахстане советского
строя, сменившего строй патриархально-родовых отношений»
1
.
Проблема аксакальских судов на современном этапе
Все без исключения исследователи бийского суда отмечали его
удивительную особенность – живучесть, которая, несмотря на внутренние и
внешние воздействия, природно-климатические катаклизмы, человеческий
фактор и многое другое, на протяжении веков не сломили этот правовой
институт казахского народа. И тем более удивительно, что исследователи,
отмечая эту особенность обычного суда, неосознанно, сами того не желая,
противоречат своим же выводам. Данный факт легко можно подтвердить, если
обратиться к трудам вышеупомянутых авторов: в них бийский суд в лучшем
случае доживал свои последние дни в 20–30-х гг. ХХ столетия.
Однако народное правосознание цепко держит в своей памяти
проверенные веками национальные ценности, аккумулирует их, опирается на
них в своем историческом развитии, передает подрастающему поколению.
Обращение некоторых российских ученых к изучению существования в
современном мире норм неписанного права, использования этих норм в
повседневной жизни, роли и места аксакальских советов и многих других
вопросов правовой культуры казахов свидетельствует о том, что данная тема
не исчерпала себя и требует дальнейшего изучения
2
.
1
Там же. С. 140.
2
Мальцев Г.В., Шапсугов Д.Ю. Предисловие // Обычное право в России: проблемы теории, истории практики.
Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 1999; Новикова Н.И. Правовые обычаи коренных народов Севера: кто напишет
правила для оленеводов. Олень всегда Прав. Исследования по юридической антропологии. М., 2003;
Бейтуганов А.З., Думанов Ф.Х. Обычное право кабардинцев: проблемы исследования на современном этапе //
Обычное право народов Северного Кавказа. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2006. С. 23–35; Магомедов Ш.Б.,
Рамазанов А.Х., Исмаилов М.А. Итоги и перспективы исследования обычного права Дагестана // Обычное
362
Необходимо отметить научные работы этнологов Е.И. Лариной и
О.Б. Наумовой, в которых, наряду с общими вопросами этнокультурной жизни
российских казахов, рассматриваются проблемы народного самоуправления в
виде совета аксакалов, ставших своего рода восприемниками не только органов
самоуправления советского периода (советов ветеранов, женсоветов и т. д.), но
и отчасти судов биев. Работы интересы тем, что они основаны на сведениях
информаторов, поэтому выводы и положения авторов заслуживают научного
внимания сообщества
1
.
Одним из современных возрождаемых институтов (правда, как отмечают
сами авторы, не во всех казахских населенных пунктах) является совет
старейшин, или совет аксакалов. Авторы оговариваются, что проводить
прямые параллели между ним и судом биев не стоит. Связано это с тем, что, с
одной стороны, хотя нынешние советы и унаследовали некоторые черты
традиционных социальных институтов и народного правосознания, однако, с
другой, они не выполняют судебных функций.
Как считают авторы, одной из причин появления этого института в
послеперестроечное время стала потребность формирования этических норм в
обществе, которые «казалось бы, ушли из поля зрения общества,
представления о социально допустимых нормах поведения размывались.
Однако именно это размывание побуждало общество к самоорганизации. В
право народов Северного Кавказа: итоги и перспективы исследования. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2006. С. 36–
49; Небратенко Г.Г. Обычное право донских казаков: вчера, сегодня, завтра // Там же. С. 55–67; Нефедов В.Н.
Обычное право адыгов и казаков Северо-Западного Кавказа: итоги и перспективы исследования // Обычное
право народов Северного Кавказа: итоги и перспективы исследования. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2006;
Супатаев М.А. К проблематике цивилизационного подхода к праву : (очерки общ. теории и практики). М.:
Юрлитинформ, 2012; Таказов Ф.М. Эволюция правовой культуры народов Северного Кавказа // Традиционные
формы обычного права как инструмент регулирования общественных отношений // Материалы
республиканской научно-практической конференции. Владикавказ, 2012. С. 86–91; Мальцев Г.В. Месть и
возмездие в древнем праве. М.: Норма: ИНФРА-М, 2014.
1
Наумова О.Б. Современные этнокультурные процессы у казахов в многонациональных районах Казахстана:
автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1991; Ларина Е.И., Наумова О.Б. Народное самоуправление у казахов
Оренбургской области // Вестник Евразии. 2006. № 4. С. 85–97; Ларина Е.И., Наумова О.Б. Кош-агачские
казахи-мигранты // Вестник Евразии. 2008. № 2. С. 45–65; Ларина Е.И., Наумова О.Б. Современное
религиозное сознание российских казахов и ислам имамов // Россия и мусульманский мир, 2008. № 6. С. 63–77;
Ларина Е.И. Казахи в России // Родина. 2004. № 2. С. 98–101; Ларина Е.И. Национальное самосознание и
традиционные социальные институты в Центральной Азии // Вестник Московского ун-та. Сер. 8. История.
2012. № 4. С. 66–90; и др.
363
казахской среде формой такой самоорганизации и стали советы старейшин»
1
.
Действительно, приведенный в статьях этнологический материал позволяет
говорить о широких полномочиях данных советов (мечетный и поселенный).
Они выполняют функции регулирования повседневных вопросов односельчан,
охватывающие хозяйственные и социальные вопросы, занимаются вопросами
«общественного порицания тех, кто выходит за рамки этических и
поведенческих норм, которые совет считает необходимым сохранять, и
морального давления на нарушителей»
2
, активно сотрудничают с районной
администрацией.
Деятельность тех или иных советов зависит от размера населенного
пункта: чем крупнее район, тем менее активно действуют традиционные
органы управления. Однако авторы уверены, что «совет старейшин — весьма
эффективный орган формирования общественного мнения, государство это
понимает и использует его в своих целях»
3
.
Распад Советского Союза (1991) повлек за собой стихийные
миграционные потоки из обеих республик. Авторы, привлекая большой
этнологический материал, показали, что для многих казахов переезд в те годы
на историческую Родину повлек изменение не только правового статуса, но и
изменение укоренившихся жизненных установок. Для превращения
миграционного оттока населения в организованный поток не последнюю роль
сыграли так называемые авторитетные пожилые мужчины, например, п. Кош-
Агач (Республика Алтай) – президиум курултая, который взял в свои руки
вопросы организации и обустройства односельчан на новом месте
4
. Полагаем,
что проблемы миграционного движения населения на просторах бывшего
Советского Союза и связанные с ним проблемы, поднятые учеными, актуальны
не только для российских казахов, но и всех народов, входивших когда-то в
1
Ларина Е.И., Наумова О.Б. Народное самоуправление у казахов Оренбургской области // Вестник Евразии.
2006. № 4. С. 87; Они же. Традиция в современных формах самоорганизации российских казахов //
Этнографическое обозрение. 2015. № 2. С. 137–154.
2
Ларина Е.И., Наумова О.Б. Народное самоуправление у казахов Оренбургской области... С. 94.
3
Там же. С. 95.
4
Ларина Е.И., Наумова О.Б. Кош-агачские казахи-мигранты... . С. 45–65.
364
советскую империю и оказавшихся в силу разных обстоятельств (переселение,
депортация и т.д.) не на своей исторической Родине.
О живучести «правового нигилизма», под которым подразумевается
контроль
повседневной
жизни
граждан
не
государственным
законодательством, а неписанными законами, говорится в книге известного
историка В.В. Бочарова
1
. Этот ученый известен научной общественности
своими трудами в области социально-культурной антропологии: политической
антропологии,
антропологии
права
(юридической
антропологии),
антропологии возраста. Цитируя слова известного крестьяноведа Т. Шанина:
«Одолеть упорную пассивность крестьян в этом вопросе оказалось не под силу
даже самым страстным реформистам из числа законодателей и чиновников,
словом, ―неписанный закон‖ остался практически неизменным, пройдя через
бури глубоких реформ революций и контрреволюций»
2
, автор заявляет о том,
что в современном мире все чаще стали появляться призывы о возврате к
примирительным процедурам, к примеру, в сфере конфликтов в семье и др.
Ведь, по мнению ученого, в основе правопонимания народов мира лежит
принцип не «торжество закона», а «мир и согласие»: «Примирение же, в свою
очередь, всегда осуществляется при посредстве ценностей конкретной
культуры, которые лежат за пределами закона»
3
.
Подводя итоги всему вышесказанному следует сказать, что история и
развитие бийского суда в период реформ российского правительства на
территории Казахстана в XIX в. неизменно привлекает внимание ученых. В
своих работах исследователи пытаются ответить на многие вопросы, например,
1
Бочаров В.В. Неписанный закон: Антропология права. Научное исследование. 2-е изд. СПб.: Издательство
АИК, 2013.
2
Цит. по Шанин Т. Русское крестьянское право и наследование имущества // Отечественные записки. 2003. №
2. http://magazines.russ.ru/oz/2003/2/2003_28-pr.html.
3
Бочаров В.В. Указ. Соч. С. 47.
365
о времени возникновения бийского правосудия на территории казахских
степей. Одни связывают его появление с прототюркскими, тюркскими
племенами, другие отводят возникновение к более позднему времени –
Монгольской эпохе. Судя по представленным научным доводам, прийти к
единому пониманию в этом вопросе будет крайне сложно. Верна, на наш
взгляд, более взвешенная позиция академика С.З. Зиманова, который не
замеряя точными хронологическими рамками время зарождения этого
института, условно подходит к рассмотрению этой проблемы.
Не вызывают особых дискуссий среди ученых вопросы о влиянии
колониальных реформ России на судоустройство и судопроизводство в
казахском крае. Ученые отмечают, что традиционный казахский суд в этот
период переживает глубокие перемены, связанные с постепенным
ограничением его полномочий. Начиная с реформ 20-х гг. XIX в. Российская
империя вела политику ограничения сферы влияния обычного права в
общественной и правовой жизни кочевников. Ученые отмечают разные
подходы региональных властей в претворении административно-правовых
изменений в жизнь кочевников (Е.В. Безвиконная, Б.М. Абдрахманова и др.).
Если западно-сибирская администрация в этом вопросе подходила более
продуманно, взвешенно и последовательно (авторы отмечают в этом большую
заслугу генерал-губернатора края М.М. Сперанского), то оренбургские власти
характеризует стремление к резкой ломке традиционного уклада кочевников и
крутой замене властных институтов казахов. Ученые сходятся в основном во
мнении, что реформы нанесли существенный урон системе жизнеобеспечения
кочевников,
введение
территориального
принципа
деления
на
административные единицы привело к ослаблению родовых связей, к потере в
некоторой степени основы казахского общества – генеалогического родства.
Попытки замены суда биев новыми «народными судами», желание заменить
обычное право общеимперским законодательством, введение выборной
системы и многие другие нововведения в административно-правовой сфере
366
привели к трансформации древнего суда, к появлению нехарактерных для всех
традиционных
обществ
явлений,
как
коррупция,
взяточничество,
кляузничество, доносительство и т. д. В конечном итоге, суд биев значительно
ограничил сферу своего влияния (бии рассматривали в основном семейно-
брачные дела), что отрицательно сказалось на жизнеспособности всей общины
кочевников. Связано это в первую очередь с тем, что являясь ключевой
фигурой в казахском социуме и потеряв свои позиции, бии не сумели
конкурировать с новыми управленческими институтами, они потеряли те
рычаги, которые контролировали узловые моменты жизнедеятельности
общинников.
Реформы изменили суд биев, однако он не потерял своей актуальности ни
в советское время, ни на современном этапе, что позволяют утверждать
выводы исследователей, занимающихся изучением этого правового института
после его официальной отмены.
Многие вопросы суда биев остались до сих пор малоизученными,
требующими внимания ученых. Отрадно, что российские ученые обращают
свое внимание на изучение этого социально-правового явления на
современном этапе. Думаем, что и перед казахстанской наукой должны быть
поставлены задачи проведения сопоставительного анализа между судом биев и
аксакальскими советами, с целью выработки рекомендаций для использования
позитивного опыта бийского института в настоящее время.
Полагаем, что настало время для изучения устойчивости «неписанного
права» в современном обществе. Насколько нормы обычного права влияют на
законодательство и живут в убеждениях людей, и, соответственно, влияют на
стереотипы поведения. Это позволит выявить не только характерные черты
«живого права»
1
, но и понять механизмы и причины селективного отбора
народной памятью тех регуляторов, которые служат основанием для
жизнеспособности народа.
1
Этот термин введен в 1913 г. австрийским правоведом Е. Эрлихом в работе «Основы социологии права».
367
Достарыңызбен бөлісу: |