Мажитова жанна сабитбековна
жүктеу/скачать 3,03 Mb. Pdf көрінісі
|
| этапа в
развитии суда: с XV по XVII в. – третейский суд аксакалов, с XVII в. – суд профессиональных судей – биев. В основу периодизации был положен классовый принцип: следствием постепенной узурпации власти аксакалами было желание «как можно шире распространить свой судейский авторитет» 4 . Правда, М. Шаламов не уточняет, какие события XVII в. (политические,
1 Бекмаханов Е.Б. Присоединение Казахстана к России. Алма-Ата: АН СССР, 1957. С. 107. 2 Там же. С. 109, 119. 3 Бекмаханов Е.Б. Социально-экономические отношения в Казахстане в период империализма. Алма-Ата: Б.и., 1957. С. 29. 4 Шаламов М. Судебное устройство Казахстана. М.: Юридическое издательство, 1941. С. 13. 268
внешние, экономические и т. д.) способствовали концентрации полномочий в руках аксакалов и превращению их в биев. Да и сам механизм трансформации этого института прослежен ученым без уверенной аргументации своих положений. Скорее всего, вычленение ученым двух этапов связан с событиями рубежа XVII и XVIII вв., когда казахам приходилось отражать набеги джунгар. В результате казахско-джунгарских войн произошло изменение общественного положения высших социальных групп, приведшее к усилению биев. Как выше отмечалось, в годы Великой Отечественной войны на территорию Казахстана была эвакуирована большая группа ученых, среди которых были и ученые-юристы С.В. Юшков, С.Л. Фукс, в сферу интересов которых входили вопросы истории права народов СССР. Так, профессор С.В. Юшков, находясь в эвакуации в 1941–1943 гг., собрал обширный материал для написания раздела об обычном праве казахов для учебника по истории государства и права народов СССР 1 . В нем впервые в советской историко-правовой науке были представлены основные черты казахского права, что, несомненно, являлось большой заслугой автора. Однако ученый исключил из своего исследования обычного права казахов период второй половины XIX – начала ХХ в., что сделало изложение неполным и рождало много вопросов. Неверно, по нашему мнению, в работе расставлены акценты об источниках казахского права. Так, по мнению С.В. Юшкова, шариат занимал более сильные позиции как источник права, нежели адат 2 . Думаю, что такое решение данного вопроса не совсем верно, так как кочевой и полукочевой образ жизни казахов вплоть до 30-х гг. ХХ в. создавал объективные предпосылки для регулирования общественных отношений исключительно обычаями адата. Хотя полностью отрицать влияния шариата как источника права не стоит: он имел практику правового применения в тех хозяйствах и районах, где население занималось оседлым скотоводством и земледелием,
1 Юшков С.В. История государства и права СССР. Изд. 2-е, доп. и перераб. Ч. 1. М.: Юриздат, 1947. 2 Там же. С. 522. 269
т. е. в основном в южном Казахстане. К этому стоит добавить, что вопрос о соотношении шариата и адата в казахском праве остается дискуссионным и в современной историографии. Не в полной мере С.В. Юшков, в силу специфики обычного права в целом и казахского в частности, овладел понятийным аппаратом, что выразилось, к примеру, в противопоставлении законов хана Тауке обычному праву. Он писал: «Обычное право существовало параллельно с законами хана Тауке» 1 , в
то время как законы Тауке хана и есть устная, а впоследствии, благодаря усилиям российских исследователей, письменная кодификация норм казахских обычаев. Значительный историографический интерес представляют работы С.Л. Фукса (1900–1976) – одного из основателей науки истории государства и права Казахстана. В 1941 г., оказавшись в эвакуации в Казахстане, он начал работать в Алма-Атинском юридическом институте и приступил к изучению права казахов. Итогом научных изысканий стала докторская диссертация, защищенная в 1948 г. в Москве. Часть диссертации была издана академиком С.З. Зимановым в 1983 г. 2 , полностью же научная работа С.Л. Фукса увидела свет лишь в 2008 г. после ее обнаружения доктором юридических наук Ш.В. Тлепиной в архиве Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации 3 . Работа С.Л. Фукса привлекает внимание нешаблонным подходом ученого к изучению и трактовке обычно-правовых институтов в казахском обществе, с применением сравнительного анализа подобных институтов у других народов, не обязательно кочевых. Говоря о нешаблонном подходе, имеется в виду прежде всего то, что научные гипотезы ученого сложились в результате скрупулезного исследования источников (архивных документов, материалов
1 Там же. С. 523. 2 Фукс С.Л. Обычное право казахов в XVIII – первой половине XIX века. Алма-Ата: «Наука» КазССР, 1981. 3 Ударцев С.Ф., Дулатбеков Н.О. С.Л. Фукс о кочевом обществе, государстве и праве казахов (вместо предисловия) // Фукс С.Л. Очерки истории государства и права казахов в XVIII и первой половине XIX в. Астана;СПб.: ТОО «Юридическая книга Республики Казахстан»; ООО «Универс. изд. консорциум ―Юридическая книга‖», 2008. С. 7.
270
дореволюционной историографии и т. д.), и, учитывая, что до 1941 г. он не проживал в Казахстане, социальная среда, естественная жизнь казахов были ему незнакомы, то можно говорить о чисто академическом, не полевом характере познания предмета исследования. Да, возможно, с одной стороны такое познание односторонне, где-то искусственно, оторвано от реальности, но с другой – позволяет взглянуть на известные явления по-новому, выявить скрытые связи, найти в традициях инновации, сделать неожиданные выводы. Диссертация ученого была написана именно в таком ключе: поднятые в ней проблемы отличались актуальностью и теоретической сложностью (эволюция права и государства; трансформация властных институтов; отношения собственности; черты классического феодализма у кочевников), новизной (компаративный анализ обычно-правовых институтов казахов и таких же институтов у западноевропейских народов, монгол, русских, гуннов). Интересна интерпретация ученым властных функций хана, выступавшего у него в первую очередь защитником земель от внешних вторжений, дипломатом и уже во вторую – эксплуататором народа. Стремление к сильной ханской власти, по мнению ученого, в лице ханов Аблая, Арынгазы и Кенесары связано с потребностью «борьбы казахов за национальную независимость, ...накануне полного
уничтожения казахской государственности» 1 . Отсюда понятен вывод ученого о широком участии народа в национально-освободительных движениях в моменты взлета ханской власти.
Заслуживают внимания рассуждения С.Л. Фукса о происхождении суда, появление которого он связывал с потребностью сторон решить конфликты разного уровня и характера, что в свою очередь подтолкнуло общество к созданию судебно-процессуальных норм разрешения спора. Такая организация судебной власти, по мнению С.Л. Фукса, возможна только в классовом обществе, где государство обеспечивало соблюдение всех необходимых
1 Там же. С. 403. 271
процедур. Учитывая, что в кочевом обществе «государством» для кочевника являлась община, ученый акцентировал внимание на определенной двойственности права, которая возникала при решении внутри и межродовых судебных разбирательств. Так, с одной стороны, кочевник по сложившейся традиции отдавал спорные вопросы внутри рода на рассмотрение родовых правителей – биев, аксакалов и т. д., и в этом выражался «классовый характер юстиции». С другой стороны, при разрешении межродовых конфликтов тяжущиеся стороны могли свободно выбирать или отклонять кандидатуру судей, в чем проявлялся третейский (демократический) характер суда. Обе эти формы конечно же не существовали раздельно: по мере развития общества, пересекаясь, они взаимовлияли, дополняли друг друга, приводя в конечном итоге к утверждению классовой природы суда, в том числе и бийского. С.Л. Фуксу удалось уверенно доказать, что в кочевых обществах институционализация правовых органов – явление объективное и закономерное, что обычное право как источник права жизнеспособно и вариативно. Относясь критически к доводам ученых о третейском характере суда биев (Н. Гродеков, Ч. Валиханов, д'Андре и др.), С.Л. Фукс считал их «извращением сущности суда биев», с целью «отрицания эксплуататорского характера патриархально-феодального казахского общества» и со ссылкой на постановление ЦК КП(б) Казахстана от 1.02.1947 г. предостерег ученых от «протаскивания националистических идей, идеализации биев» 1 . Пожалуй, стоит согласиться с критическим мнением ученого относительно деятельности тех биев, которые добились этого звания в силу разных обстоятельств: материального достатка, карьерного роста, удачно сложившейся ситуации, т. е. «ненастоящих, назначенных». Однако сомнения ученого относительно третейского характера этого института, на мой взгляд, беспочвенны. Право свободного выбора сторонами судьи отмечено во всех
1 Там же. С. 582. 272
источниках, вне зависимости от классовой или родовой принадлежности, и в этом его отличительная черта. Одним из патриархов правовой науки и юридического образования можно по праву назвать Т.М. Культелеева, чьи работы по уголовному обычному праву казахов являлись серьезным вкладом в систематизацию и анализ институтов обычного права 1 и характеризовали суд биев как «феодальный по содержанию, патриархально-феодальный по форме» 2 . Под его руководством был подготовлен и издан сборник «Материалы по казахскому обычному праву», в котором были представлены первоисточники досоветского времени 3 .
Идеологическая заданность, довлевшая над работами по социальной и политической истории, не позволяла ученым проявлять научный плюрализм в исследованиях. Поэтому неудивительно, что в споре с М.П. Вяткиным и С.В. Юшковым о времени возникновения биев как класса феодалов (после монгольского завоевания или в XVII в.), Т.М. Культелеев уверенно заявлял, что «бии являлись феодалами еще до монгольского завоевания» 4 .
заведующего Сектором права АН КазССР М.С. Сапаргалиева 5 . Из названия работ понятны цель и предмет исследования ученого, поэтому неудивительны определения «баи-полуфеодалы», «враги
революции», «реакционная верхушка» в отношении третейских судей, борьба с которыми велась разными методами, в том числе возрожденным в 1920 г. Революционным трибуналом. Интерес представляет раздел о мерах наказания преступников, в котором М.С. Сапаргалиев достаточно подробно остановился на такой, как
1 Культелеев Т.М. Советское уголовное законодательство в борьбе с преступлениями против раскрепощения женщины Казахстана // Известия АН КазССР. 1948. Вып. 1. № 50. 38–76; Он же. Вопросы уголовного права в обычном праве казахов ХVШ и начала ХIХ веков // Известия АН КазССР. 1950. Вып. 2. № 2. С. 52–89; и др. 2 Зиманов С.З. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половины XIX веков. Алма-Ата: АН КазССР, 1960. С. 20. 3 Материалы по казахскому обычному праву. Сб. Алма-Ата: АН КазССР, 1948. 4 Культелеев Т.М. Уголовное обычное право казахов (с момента присоединения Казахстана к России до установления советской власти). Алма-Ата: АН КазССР, 1955. С. 36. 5 Сапаргалиев М.С. Возникновение казахской советской государственности (1917–1920 гг.). Алма-Ата: АН Казахской ССР, 1948; Он же. Организация советского суда в Казахстана (октябрь 1917 – июль 1918 гг.). Алма- Ата: АН КазССР, 1954; Он же. Очерк по истории советского суда в Казахстане. Алма-Ата: АН КазССР, 1955. 273
общественное порицание. «В довольно значительных (курсив мой. – Ж. М.) размерах применялись судами такие меры общественного воздействия, как выговор, порицание и т. д.» 1 . К сожалению, причину такого значительного применения ученый не стал объяснять, ограничившись лишь воспитательным воздействием таких мер. Стоит отметить, что ученый полностью прав, говоря о воспитательном характере этой меры. Присоединиться к выводу ученого нас подталкивают архивные материалы, в частности, переписка НКЮ КазАССР с губернскими судами, в которой нарком юстиции С. Мамбеев указывал: «Приближается 1-е января 1926 г., признанный днем празднования отмены калыма. В ознаменовании этого дня по судебной линии, губернским судам надлежит организовать показательные процессы по калымным делам там, где на производстве таковые дела имеются. Если калымных дел нет, то надлежит организовать инсценировку судебного процесса по калымного делу» 2 .
Очевидно, подобного рода «инсценировки» должны были лишний раз напомнить населению о запрете калыма как платы за невесту и тогда «постепенно в сознании широкого круга лиц будут внедряться новые мысли и это течение, несомненно, пошатает, а в дальнейшем распылит, тот укоренившийся взгляд на бытовые явления (кун, калым, многоженство. – Ж.
враждебными нам группами баев и аксакалов» 3 .
практический характер в борьбе с родовыми авторитетами. Так, в циркуляре НКЮ КазАССР «О борьбе с калымом, барантой, куном и др.» от 1925 г. нарком юстиции и прокурор республики К. Боранбаев призывал к классовому подходу при решении бытовых дел: «...[если] суд может отнестись
1 Сапаргалиев М.С. Очерк... С. 46. 2 ЦГА РК. Ф. 30. Оп. 1. Д. 338. Л. 11. Добавлю, что 28 декабря 1920 г. был издан декрет ЦИК и СНК КазАССР об отмене калыма. Постановление о праздновании Дня отмены калыма было принято Президиумом КазЦИК в декабре 1923 г. Начиная с 1924 г. этот день, который называли тогда «Красным пиром киргизок», ежегодно праздновался в Казахстане до 1930-х годов как праздник населения республики. См. подробнее: Великий Октябрь и раскрепощение женщин Средней Азии и Казахстана (1917–1936 гг.): Сб. документов и материалов. М.: Мысль, 1971. С. 46; 80. 3 ЦГА РК. Ф. 1380. Оп. 2. Д. 12. Л. 73 об. 274
снисходительно к бедняцкому элементу, совершившему то или иное бытовое преступление, ...то в аналогичных случаях, рассматривая то же преступление, совершенное кулаками и баями, суд должен по возможности усилить репрессии до максимальных пределов, чтобы своими приговорами разбивать ту враждебную нашему течению группировку. Поэтому надлежит особенно тщательно выяснить подлинную физиономию подсудимого, обращая всякий раз внимание на его социальное и имущественное положение и выявляя роль и место подсудимого среди своих односельчан в обычной жизни» 1 . В циркуляре отдела судоустройства НКЮ Туркестанской республики работникам областных судов также отмечалась важность показательных процессов, поскольку они позволяли показать «на наглядных примерах классовый характер советского правосудия. Последнее, однако, может быть достигнуто лишь в том случае, если деятельность судов будет проходить в контакте с массами. Одним из средств установления этого контакта являются показательные процессы» 2 . То есть, вынося на всеобщее обсуждение (осуждение) дело того или иного классового врага (привилегированного в общественном и материальном плане члена), советская власть путем «инсценировок» сталкивала их вниз по социальной лестнице, лишала общину «головы», «расчленяла» ее, внося хаос в устоявшиеся отношения общинников. Смею предположить, что М.С. Сапаргалиев пришел бы к аналогичным выводам, однако известные Постановления ЦК ВКП(б) 1940-х гг. и начавшиеся идеологические «войны» подвели ученого к выводу в духе того времени: «Партия направляла местных работников по пути заботливого и кропотливого воспитания трудящихся в духе социализма и постепенного введения в жизнь принципов социалистического права» 3 . 1 Там же. Л. 74. 2 ЦГА РУз. Р-38. Оп. 2. Д. 463. Л. 19. 3 Сапаргалиев М.С. Очерк... С. 64. 275
Интерес к тематике народных героев в этот период проявляли не только историки, юристы, но и литературоведы. В 1936 г. КазФАН СССР пополнился секторами казахского языка и литературы, народного творчества. Открытие научного центра подтолкнуло ученых к изучению богатого фольклорного наследия казахского народа, что способствовало дальнейшему пополнению знаний и об институте биев. Особо внимание ученых привлекло эпическое наследие, которое рассматривалось ими как сохранившаяся социальная память народа. Углубленная разработка этого направления связана с именами таких видных советских ученых, как М.О. Ауэзов, М. Габдуллин, В.М. Жирмунский, А.Х. Маргулан, С.М. Муканов, А.С. Орлов и др. 1 .
героических поэм-былин, в которых исторические события, переплетаясь с народным вымыслом, рисовали образы сказочных героев – выразителей народной воли, покорителей чужих стран, защитников от внешней угрозы. Зачастую образ героя был самодовлеющим, а его родственники, друзья, соратники выполняли скорее роль фона – былинный герой на своем сказочном боевом коне сам справлялся со всеми трудностями. И те редкие примеры в былинах, по словам литературоведов А.М. Аршаруни и С.А. Вельтман, когда народ не поддерживал такое положение вещей, встречалось «обычно, в этой народной словесности весьма мизерного масштаба» 2 . В казахском героическом эпосе также значительное место уделено народным героям – известным казахским ханам и родовым лидерам, руководителям народных выступлений. Особенно популярен в казахском
1 Баталов М., Сильченко М. Очерки по казахскому фольклору и казахской литературы. Алма-Ата: Казахское краевое издательство, 1933; Ауэзов М., Соболев Л. Эпос и фольклор казахского народа // Литературный критик. 1939. № 10–11. С. 210–233; Муканов С.М. Очерки по истории казахской литературы XVIII–XIX вв. для педагогических институтов. Ч. 1. Алма-Ата: Казгосиздат, 1942; Орлов А.С. Казахский героический эпос. М.: АН СССР. 1945; Казахский эпос / Под ред. И. Сельвинского. Алма-Ата: Казахское государственное издательство художественной литературы, 1958; Мұқанов С. Халық мұрасы. Алматы: Қазақстан, 1974; Каипбергенов Т. Сказание о Маман-бии (дастан о каракалпаках). М.: Советский писатель, 1979; и др. 2 Аршаруни А.М., Вельтман С.А. Эпос советского Востока: дореволюционные и послеоктябрьские мотивы. М.: ACADEMIA, 1930. С. 35. 276
фольклоре был образ Едиге-батыра, авторитетного бия-правителя Золотой Орды, превратившегося в сакрализованного героя прошлого 1 . Почти в каждой былине главный герой появлялся на свет при необычных, сказочных обстоятельствах, и Едиге не стал исключением. Так, академик А.С. Орлов привел мифическую легенду о его рождении. Родителями героя являлись «святой чудотворец и водяная женщина», что, скорее всего, предопределило появление незаурядных качеств у героя: «8-летний Едиге остроумно разрешал запутанные тяжбы, причем сам Тохтамыш одобрял его решения» 2 . У
М.О. Ауэзова и Л. Соболева мы находим немного иную версию сказочного появления Едиге – «сын пери и праведного человека Баба-Тукли» 3 , но как и академик А.С. Орлов, ученые увидели в былине только отражение положительных качеств главного персонажа: справедливости, мудрости, желания облегчить тяжелую долю народа. Труды этих ученых не только обогатили представление о фольклоре как средстве межпоколенной трансмиссии культурного наследия народа, но и сохранили в условиях советской пропаганды социальную память народа путем изучения поэтико-стилевых особенностей фольклорных произведений, в частности эпических традиций. Следует отметить, что и в работах ученых других советских республик интерес к этому жанру народного творчества не угасал 4 , что говорит о стремлении ученых изучать историческое прошлое своего народа через фольклорные жанры, которые всегда служили одним из основных источников знаний у кочевых народов. Плодотворную работу КазФАН СССР в первое десятилетие его существования можно
оценить по
количеству представленных
1 Сатпаев К.И. Ер Едиге. М.: б.и., 1927; Ауэзов М.О., Соболев Л. Эпос и фольклор казахского народа // Литературный критик. 1940. № 1. С. 171; Орлов А.С. Казахский героический эпос. М.; Л.: АН СССР, 1945. 2 Орлов А.С. Указ. соч. С. 133. 3 Ауэзов М.О., Соболев Л. Указ. соч. С. 171. 4 Болдырев А.Н. Устный эпос Таджикистана // Дружба народов. 1939. № 1. С. 299–304; Фазыл Юлдаш. Алпамыш. Узбекский народный эпос. Ташкент: Госиздат, 1944; Козин С.А. Эпос монгольских народов. М.; Л.: АН СССР, 1948; и др. 277
диссертационных исследований. К середине 1940-х гг. появляются диссертационные работы М. Габдуллина, Б. Кенжебаева, А. Маметовой, А. Маргулана 1 ,
которых было
прослежено влияние
творчества дореволюционных акынов, биев на общественно-экономическую жизнь народа, на формирование народных ценностей и идеалов, раскрыты особенности кочевого быта, способствовавшие аккумуляции устных знаний и представлений об окружающем мире у той части общества, которая занимала высшие социальные ступени. Так, А. Маметова остановилась на анализе ораторских речей казахских биев – Кенгирбая, Караменды и др., в которых те призывали народ к единению вокруг народных героев-батыров в борьбе как с внутренними, так и внешними врагами. В работе заведующего сектором Института истории КазФАН СССР А.Х. Маргулана прослежены особенности казахского эпоса на примере героев былин, исторических легенд, песен, поэм. Он писал: «Прелесть казахского поэтического искусства со всей его полнотой выступает в поэмах XIII–XIV столетий, в которых рисуется в большинстве случаев и приключения степной городской аристократии – ханов, султанов и их молодых сыновей, их рождение, воспитание, любовь и женитьба, ...военно-полководческая деятельность, управление страной и так далее» 2 . Академик отметил большую роль исторических песен, в которых нашли отражение реальные события и героические порывы борющегося народа во главе со своими вождями – Срымом, Исатаем, Бекетом, Жангожой. Крупный специалист по народным эпосам академик В.М. Жирмунский в своих исследованиях экстраполировал идеи эволюционизма на фольклор – генезис любого фольклорного жанра обнаруживал прямую причинно- следственную связь с этногенетическим процессом. Останавливаясь на
1 Маметова А. Ораторское слово казахских биев и его роль в истории литературы (на каз. яз.): дис. ... канд. филол. наук. Алма-Ата, 1945; Маргулан А.Х. Эпические сказания казахского народа: дис. ... докт. филол. наук. Алма-Ата, 1946; Кенжебаев Б. Поэтическое творчество С. Торайгырова: дис. ... канд. филол. наук. Алма-Ата, 1946; Габдуллин М. Проблемы научного исследования былины «Кобланды батыр»: дис. ... канд. филол. наук. Алма-Ата, 1947. 2 Маргулан А.Х. Эпические сказания... С. 77. 278
структурном анализе эпоса, ученый отметил, что даже в мифологических сюжетах общество имеет ярко выраженную сословную иерархию, которая могла нарушаться только при вторжении элементов сказки. Такая дифференциация, судя по всему, вполне устраивала всех действующих лиц. Во всяком случае, представленный ученым эпический нарратив уверенно доказывал: деление общества на классы обеспечивало социальную стабильность и было залогом счастливого конца повествования. Как правило, герой в начале былины появлялся в «простой» семье (правда, у него были неземные, божественные родители, которые обеднели в результате, как правило, неблагоприятного стечения обстоятельств), терпел лишения, испытывал трудности вместе с народом (молчаливым свидетелем его мытарств), преодолевал их во имя общего счастья и в итоге занимал свое законное место – престол, трон. И если вдруг «какой-нибудь пастух становился знатным беком, затем царем или правителем страны, хотя бы сказочной, нередко, судя по рассказам самих сказителей, [он] воспринимался аудиторией старого времени, как нарушение установленного ―от бога‖ социального порядка»
1 .
Таким образом, в работах литературоведов, изучавших устное народное творчество, центральное место занимала фигура былинного богатыря-героя, который сохранился в социальной памяти народа как олицетворение всех его лучших качеств. Он – борец, защитник, патриот. Стоит добавить, что главный персонаж былин и исторических песен, которому посвятили свои научные исследования ученые, имел вполне определенный классовый статус – бий Едиге, бий и старшина Жангожа, бий Срым Датов, батыры Бекет, Каракерей Кабамбай, Канжигалы Богембай, хан Аблай – все они представители класса эксплуататоров, так ярко воспеваемые в устных памятниках старины. Интерес представляет тот факт, что в условиях тоталитарного режима, когда в советском обществе культивировались идеи создания всеобщей
1 Жирмунский В.М., Зафиров Х.Т. Узбекский народный героический эпос. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1947. С. 410. 279
«советскости» (особенно после победы в Великой Отечественной войне), в республиках возрастал интерес к духовному этническому прошлому, как проявление инстинкта национального самосохранения, как негласное противодействие официальному курсу на то, чтобы затушевать историческую память народа. Некоторая идеализация учеными исторических образов на основе данных фольклорного нарратива, некритическое отношение к данному виду исторических источников, отсутствие сравнительного анализа содержания эпосов с аналогичными других народов (к примеру, эпос о Едиге-бие), что позволило бы реконструировать прошедшие события через взгляд различных участников, порой враждебных друг другу – все это ограничивало возможности ученых в плане реконструкции этнокультурной истории дореволюционного Казахстана. Добавлю, что в середине 1940-х гг. появился двухтомный роман-эпопея академика М.О. Ауэзова об Абае Кунанбаеве, ставший эпохальным событием в развитии советской литературы и заложивший основы нового направления в казахской литературе – изучение творчества Абая 1 .
В фундаментальном исследовании академика (он в то время работал в ИЯЛиИ КазФАН СССР) о дореволюционном казахском обществе второй половины XIX в., полного социальных противоречий, человеческих драм, показано становление фигуры Абая как поэта, просветителя, судьи и трансформация его жизненных ценностей под влиянием социальной среды, в которой происходили качественные изменения, вызванные как внутренними, так и внешними факторами. Большое внимание М.О. Ауэзов уделял написанию фольклорно- исторических пьес, одна из которых, о батыре «Кобланды», была снята с
1 Изучению творческого наследия академика М.О. Ауэзова посвящено большое количество работ. Среди них: Певец народа. К 80-летию Мухтара Ауэзова / Сост., предисл., примеч. Л.М. Ауэзовой. Алма-Ата: «Наука» КазССР, 1977; Омарханова Г. Лик гения. Алматы: Ӛнер, 2001; Анастасьев Н.А. Трагедия триумфатора: Мухтар Ауэзов – судьба и книги. Алматы: Атамұра, 2007; Мир Ауэзова / Сост. и ред. М. Маданова, А. Машакова, Д. Кунаев [и др.]. Алматы: МКА, 2004; и др. 280
репертуара Казахского академического театра драмы в 1950 г. Министерством культуры КазССР – «ибо до сих пор не определено, прогрессивен или реакционен (курсив мой. – Ж. М.) эпос ―Кобланды батыр‖ и действия главного героя Кобланды» 1 .
грубых политических ошибках в работе Института языка и литературы Академии наук Казахской ССР» 2 , в котором подчеркивался низкий уровень идеологической работы института, выразившийся в политических ошибках и затушевывании классовой борьбы в дореволюционном казахском ауле. Критике подвергались работы М. Ауэзова, Б. Кенжебаева, А. Маметовой, А. Маргулана за идеализацию кочевого быта, который, по мнению партийных функционеров, приводил к имущественному неравенству, различным формам эксплуатации 3 . Ученые обвинялись в наделении «злейших врагов русского народа (Едиге. – Ж. М.) всеми лучшими чертами казахского народа», превращая «врага в народного героя» 4 и прочее через идеализацию старины. В итоге Постановление ЦК КП(б) Казахстана и последовавшие вслед за ним обличительные статьи 5 сыграли негативную роль в судьбе многих ученых, так как привели к шумным кампаниям по поиску среди бывших единомышленников «националистов», «сторонников алашордынцев», «идеологов байского феодализма» (В.М. Жирмунского обвинят в «еврейском буржуазном национализме») и применении к ним репрессивных мер.
1
С. Мухтар
Омарханович Ауэзов
// См.:
[Портал «Письма
о Ташкенте»]: URL:http://mytashkent.uz/2007/12/17/muhtar-omarhanovich-auezov/. (дата обращения 12.07.2014). 2 О грубых политических ошибках в работе Института языка и литературы Академии наук Казахской ССР // Большевик Казахстана. 1947. № 1. C. 48–52. 3 Степанов Б. Об идеологических ошибках работников общественных наук Казахстана // Большевик Казахстана. 1947. № 1. С. 37; Боевые задачи работников идеологического фронта. Доклад секретаря ЦК КП(б) Казахстана тов. Ж. Шаяхметова на собрании работников науки, литературы и искусства г. Алма-Аты // Казахстанская правда. 1947. 14 февраля; Ахинжанов М., Турсунбаев А. Профессор А. Маргулан извращает историю // Казахстанская правда. 1947. 5 марта. 4 Там же. С. 41. 5 Жармагамбетов К. Против искажения фактов истории в казахской литературе // Казахстан. 1949. Кн. 4. С. 95– 98; Шоинбаев Т.Ж. Восстание сыр-дарьинских казахов. Алма-Ата: АН КазССР, 1949; Дюсембаев И.Т. Социально-бытовой эпос казахского народа (Очерк): автореф. ... дис. канд. филол. наук. Алма-Ата, 1955; и др. 281
Так, к примеру, Т.Ж. Шоинбаев отмечал, что С. Муканов оказывал слишком большое доверие фольклору, находясь «в плену у народной поэзии» 1 , а секретарь ЦК КП(б) И. Омаров, присоединяясь к этому мнению, утверждал, что «ошибочное толкование получили придворные поэты ханов Нысамбай и Досхожа в ―Очерках по истории казахской литературы XVIII–XIX в.‖, написанных Сабитом Мукановым», и резюмировал: «Фольклор также носит классовый характер» 2 . В результате этого в первой половине 50-х гг. содержание и тональность исследований об устном народном творчестве начала меняться. Ученые старались по-новому переработать и увидеть в эпосе ранее «незамеченные» детали: теперь на первый план выходит народ, чаще в лице бедных женщин, к примеру, героини эпоса «Наркыз», которая хотела отстоять свое право свободного выбора жениха 3 . Эту риторику дополняют сюжеты из советской жизни, в которых осмеивались баи и судьи-старшины, так как считалось, что «борьба за казахский советский фольклор есть борьба политическая». Однако вынужденные усилия литературоведов представить сам народ в роли защитника своих интересов не всегда удавались. Та же Наркыз, после долгих мучительных колебаний, в итоге доверила право выбрать себе жениха суду биев, т. е. традиция не уступила своих позиций в социально-бытовой культуре, несмотря на отвоеванное право свободы выбора. Поэтому со второй половины 50-х гг., не желая попасть в разряд политически неблагонадежных и «не изживших пережитки эпических влияний», ученые постепенно отошли от изучения эпических сюжетов досоветского Казахстана и выбрали в качестве основного объекта исследования новые эпические произведения и песни о революции и ее руководителях, о подвигах и героях Красной армии в годы гражданской войны – В.И. Ленине, И.В. Сталине, А. Иманове, о трудовом подвиге советского
1 Шоинбаев Т.Ж. Указ. соч. С. 6. 2 Омаров И. За марксистско-ленинскую разработку проблем истории Казахстана // Большевик Казахстана. 1951. № 5. С. 14–15. 3 Дюсембаев И.Т. Указ. соч. С. 13. 282
народа – А. Стаханове и др., о героях Великой Отечественной войны – М. Габдуллине. Советские произведения устного народного творчества, с одной стороны, использовали традиционные структурно-содержательные элементы эпических сюжетов: реалистичность, последовательность в изложении исторических событий, мотив героизма; с другой – в основу сюжета была положена картина безбедной жизни при советской власти под руководством вождей, отсюда псевдофольклорность, недолговечность и искусственность «народных» произведений. Можно сказать, что по форме он стал народным, а по содержанию агитационно-пропагандистским 1 .
представляет, пожалуй, самые трагические годы в истории советской науки. Это время установления тоталитарного режима, когда по советским ученым не раз прокатывался сталинский каток чисток и репрессий. Идейным основанием для подобного рода мероприятий служил «Краткий курс» истории ВКП(б), «отрицавший саму возможность правоты оппонента и идейного компромисса с ним»
2 . Несмотря на жесткие идеологические установки и «ориентиры», одним из научных направлений в эти годы становится изучение вопросов национально- освободительных движений казахов, где движущими силами выступали массы кочевников, объединенных вокруг традиционного народного лидера, будь то султан, бий или батыр. В начале 1940-х гг. появлялись работы, отличающиеся новизной исследовательских подходов, широтой выводов, основывающихся на глубоком изучении первоисточников. К одним их таких можно отнести исследования М.П. Вяткина, внесшие значительный вклад в разработку
1 Интерес представляет Инструкция-памятка для собирателей произведений устного народного творчества Института языка, литературы и истории Киргизского филиала АН СССР, из которой можно проследить приоритетность фольклорных тем: 1. Фольклор Отечественной войны (о Верховном Главнокомандующем тов. Сталине, о героях Советского Союза и т. д.); 2. Довоенный советский фольклор (о великих вождях Ленине– Сталине, Чапаеве, Фрунзе и др.); 3. Дореволюционный фольклор (лирические песни, пословицы, поговорки, ...мифы, юмористические песни, рассказы, анекдоты). См.: Труды института языка, литературы и истории КирФАН СССР. Вып. 1. Фрунзе: КирФАН СССР, 1945. С. 219–221. 2 Маслов Н.Н. «Краткий курс истории ВКП(б)» – энциклопедия и идеология сталинизма и постсталинизма: 1938–1988 гг. // Советская историография. М.: РГГУ, 1996. С. 244. 283
методологических подходов при анализе национально-освободительных движений кочевников. Послевоенные годы внесли существенные коррективы в разработку концептуальных основ истории советского общества. Перед учеными ставилась задача написания работ, в которых отражались бы «объективные предпосылки» победы революции 1917 г. и установления диктатуры пролетариата, формирования ее социальной базы – союза рабочего класса с беднейшим крестьянством и лидера такого союза – партии большевиков. Вторая половина 1940-х гг. отмечена серией постановлений ЦК ВКП(б), в которых критиковалась идеализация традиционного прошлого, руководителей народных движений, преследовавших интересы своих классовых групп. В результате таких разносов историческая наука в вопросе присоединения национальных окраин обновила концептуальный дискурс этого процесса – «наименьшее зло» стало «прогрессивным явлением». В соответствии с новым курсом в основу характеристики национальных движений был положен новый критерий – за или против присоединения к России, исходя из чего, то или иное выступление оценивалось как прогрессивное или феодально-монархическое, реакционное. Поэтому все рассуждения о народных героях в лице родовой администрации становятся не только неактуальными, но и опасными – вчерашние народные герои превратились в случайных «попутчиков» народных масс. Любые попытки поставить под сомнение эту аксиому означали переход на позиции «националистов», «шовинистов» и потерю доверия со стороны марксистко-ленинской науки. Именно в эти годы начинается серия идеологических кампаний по борьбе с космополитизмом и разоблачений в отношении тех, кто брался за анализ прошлого кочевых народов и интерпретировал его с «националистических» позиций. Прискорбно, что порой старт таким шумным кампаниям давали сами историки национальных республик, апеллируя к авторитету основоположников марксизма-ленинизма, не щадя друг друга, наклеивая ярлыки, невольно рождая 284
среди ученых особое «искусство» – по новому «видеть» и интерпретировать знакомые факты и события. В результате таких кампаний начинают появляться стандартизированные работы о «добровольном присоединении к России». Однако сказанное не означает, что авторам не удавалось, несмотря на идеологические клише, создавать полноценные исследования, не потерявшие научной привлекательности и сегодня. Советская историография 1930–1950-х гг. смогла поставить и решить целый комплекс проблем, в том числе, исследовать один из таких трудных для теоретического осмысления явлений, как
народные движения. Труды А.Н. Панкратовой, М.П. Вяткина, Е.Б. Бекмаханова и др. и сегодня являются лучшими в этом вопросе и лишний раз доказывают высочайшую квалификацию ученых, их желание сохранить академичность, научность подходов. Положение ученых в исследовании истории движений можно и сегодня назвать монопольным, а уровень работ непревзойденным. В 40-е – 50-е гг. XX столетия в советской исторической науке окончательно складывается традиция негативной оценки роли биев, бийского суда в казахском обществе. Во многом это было связано с утверждением классового подхода при изложении общественно-политического развития казахского общества, где бии являлись представителями кочевой и традиционной знати. жүктеу/скачать 3,03 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|