ВО «КАЗАХСТАНСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС»

ВО «КАЗАХСТАНСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС»:  
РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 
 
 
Вестник КАСУ
 
29 
рить  не  об  «аутистическом»  мышлении  и 
«аутистической»  речи,  а  об  эгоцентриче-
ской,  хотя  и  с  этим  словом  связана  та  не-
желательная  ассоциация,  что  эта  речь  со-
вершенно  противоположна  всякой  соци-
альности.  Эгоцентрическая  речь  -  это  пре-
вращенная  форма  обычной  речи  как  сред-
ства  человеческого  общения.  «Действи-
тельное  движение  процесса  развития  дет-
ского мышления, - пишет Выготский, - со-
вершается не  от индивидуального к социа-
лизированному,  а  от  социального  к  инди-
видуальному  –  таков  основной  итог  как 
теоретического,  так  и  экспериментального 
исследования  интересующей  нас  пробле-
мы» [25]. 
Речь  у  ребенка  возникает  как  внеш-
няя  и  социальная  речь  в  результате  обще-
ния со взрослыми людьми. И только потом 
она  становится  «эгоцентрической»  речью. 
«Для  Пиаже,  -  пишет  Выготский,  -  это  пе-
реходная  ступень  от  аутизма  к  логике,  от 
интимно-индивидуального  к  социальному, 
для  нас  это  переходная  форма  от  внешней 
речи  к  внутренней,  от  социальной  речи  к 
индивидуальной,  в  том  числе  и  к  аутисти-
ческому  речевому  мышлению»  [26].  Соот-
ветственно и вопрос о «корнях» решается у 
Выготского и Пиаже по-разному. Социаль-
ная  речь  у  Выготского  возникает  в  обще-
нии, когда мотивом у общению становится 
интерес  к  человеческим  вещам,  интерес  к 
тому, как что называется.  
Это  в  особенности  характерно  для 
слепоглухонемых  детей,  и  этот  процесс 
хорошо  описан  в  связи  Элен  Кёлер.  Аути-
стическое  речевое  мышление  возникает 
независимо  от  общения.  И  возникает  оно, 
если  верить  Фрейду,  из  каких-то  глубин 
подсознания.  Но  это  пустые  глубины,  из 
которых  поэтому  можно  достать  что  угод-
но.  «Вместо  истории  развития  самой  лич-
ности, в которой не последнюю роль играет 
речь,  создается  метафизика  личности,  ко-
торая  порождает  из  себя,  из  своей  целест-
ремительности  –  речь»  [27].  И  тут  неиз-
бежна всякого рода мистификация. 
Речь  «про  себя»  это  не  просто  без-
звучная речь, а эта речь имеет иную струк-
туру,  иную  грамматику.  Выготский  назы-
вает  такую  речь  предикативной,  потому 
что  словами  мы  обозначаем  только  преди-
каты,  сказуемые.  «Самим  себе,  -  замечает 
Выготский, - мы никогда не должны сооб-
щать, о чем идет речь. Это всегда подразу-
мевается и образует фон сознания. Отсюда 
и предикативность внутренней речи» [28]. 
Не  только  себе,  но  и  другому  мы  не 
должны  сообщать,  о  чем  идет  речь,  когда 
другой знает, о чем идет речь. Общий фон 
сознания  поэтому  существует  не  только  у 
отдельного индивида, но и у многих инди-
видов  и  для  многих  индивидов.  Поэтому 
термин «общественное сознание» выражает 
не  только  общественное  происхождение 
сознания,  но  и  способ  его  актуального  су-
ществования.  
Выготский  приводит  пример,  когда 
двое стоят на остановке и ждут трамвая. И 
когда  трамвай  появляется,  один  другому 
говорит: «идет». И когда мы что-то мыслим 
про себя, предмет нашего размышления мы 
представляем  и  воображаем.  Так  же,  как 
мы  воспринимаем  трамвай,  когда  он 
«идет».  Субъект  мы  воспринимаем,  пред-
ставляем,  воображаем.  И  потому  вообра-
жение,  как  это  было  понято  Кантом  и  его 
последователями, Фихте, Шеллингом и Ге-
гелем,  представляет  собой  существенный 
элемент мышления, который не разменива-
ется  на  говорение.  Но  когда  нам  так  или 
иначе  приходится  изложить  результаты 
наших  размышлений  на  бумаге,  вот  тут  и 
начинаются творческие муки: нам надо вы-
разить  словами  то,  что  мы  до  того  только 
воображали. Но воображаемое не перестает 
быть  воображаемым.  И  потому  человеку, 
лишенному  воображения,  очень  трудно,  а 
порой невозможно, нас понять. 
В  немецкой  классике  этому  соответ-
ствует  деление  всего  интеллекта  на  рассу-
док  и  разум.  Рассудку  достаточно  слов,  а 
разум  есть  по  преимуществу  воображение. 
Потому  интеллект  не  делится  без  остатка 
на  слова.  И  это  оказалась  не  в  состоянии 
понять лингвистическая философия. 
Индивиды,  как  считал  Маркс,  обо-
собляются  только  в  обществе.  «Но  даже  и 
тогда,  -  писал  он,  -  когда  я  занимаюсь  на-
учной  и  т.п.  деятельностью,  -  деятельно-
стью,  которую  я  только  в  редких  случаях 
могу  осуществлять  в  непосредственном 
общении с другими, - даже и тогда я занят 
общественной  деятельностью,  потому  что 
я действую как человек. Мне не только дан, 
в  качестве  общественного  продукта,  мате-

ВО «КАЗАХСТАНСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС»:  
РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 
 
 
Вестник КАСУ
 
30 
риал  для  моей  деятельности  –  даже  и  сам 
язык, на котором работает мыслитель, - но 
и мое собственное бытие есть  обществен-
ная  деятельность;  а  потому  и  то,  что  я  де-
лаю  из  моей  особы,  я  делаю  из  себя  для 
обществе,  сознавая  себя  как  общественное 
существо» [29]. 
Во  всех  случаях  язык  дан  мне  обще-
ством. Человек делает для общества даже и 
тогда, когда он не осознает себя как обще-
ственное существо. Он может считать себя 
уникальным  индивидом,  совершенно  не 
зависимым  от  общества,  но  и  тогда  он  ис-
пользует  общественные  способы  выраже-
ния.  Индивидуальный  язык  -  это  нонсенс: 
кому вы что-то скажете на этом своем язы-
ке?  
«Следует  отметить,  -  писал  в  своем 
послесловии к работам Выготского «Мыш-
ление и речь» и лекциям по психологии по 
поводу внутренней речи у Выготского А.Р. 
Лурия,  -  что  современная  психолингвисти-
ка только через несколько десятилетий по-
сле смерти автора начала робко подходить 
к  выделению  этого  важнейшего  новообра-
зования» [30]. 
Здесь  имеются  вполне  объективные 
трудности, которые и самому Лурия не по-
зволяют  четко  сформулировать  суть  дела. 
«Констатируя,  что  мысль  и  слово,  -  пишет 
он, - идут в противоположных направлени-
ях: мысль – от общего к частному, а слово 
–  от  частного  к  общему,  констатируя  не-
совпадение  грамматического  подлежащего 
и  грамматического  сказуемого  с  внутрен-
ним строем высказывания, Выготский при-
нужден  ввести  в  процесс  формирования 
мысли в развернутом высказывании новый 
компонент,  который  приобретает  в  этом 
процессе  центральное  значение.  Таким 
компонентом  является  внутренняя  речь 
или  внутреннее  слово,  еще  сокращенное  и 
аморфное  по  строению,  предикативное  по 
функции,  но  уже  таящее  в  себе  все  воз-
можности  уточнить  мысль,  материализо-
вать ее и довести до полного, развернутого 
высказывания» [31]. 
До  «полного,  развернутого  высказы-
вания»  мысль  обычно  доводится  в  форме 
письменной  речи,  которая  является  тоже 
особенной  формой  речи.  «Письменная 
речь, - пишет  Выготский, - есть  совершен-
но  особая  речевая  функция,  отличающаяся 
от  устной  речи  не  менее,  чем  внутренняя 
речь  от  внешней  по  строению  и  способу 
функционирования.  Письменная  речь,  как 
показывает исследование, требует для сво-
его  хотя  бы  минимального  развития  высо-
кой  ступени  абстракции.  Это  речь  без  ин-
тонационной,  экспрессивной,  вообще  без 
всей звучащей стороны. Это речь в мысли, 
в представлении, но речь, лишенная самого 
существенного признака устной речи – ма-
териального звука» [32].  
Перейти  от  наших  мыслей,  которые 
«пришли нам в голову», к их изложению на 
бумаге бывает как правило тяжело и мучи-
тельно. Но даже у самого ученого человека 
и  хорошего  «писателя»,  когда  ему  снова 
приходят  какие-то  мысли,  они  опять-таки 
принимают форму внутренней предикатив-
ной речи. И это неизбежно, во-первых, по-
тому,  что  человеку  нет  никакой  нужды 
«про  себя»  каждый  раз  называть  слово, 
обозначающее  то,  о  чем  думается.  Эта 
внутренняя речь даже у взрослого человека 
довольно часто в той или иной степени пе-
реходит  в  эгоцентрическую  речь.  Иногда 
случается  видеть  человека,  который  идет, 
жестикулируя,  шевелит  губами,  а  иногда 
громко говорит и что-то  сам с собой обсу-
ждает. Во-вторых,  если бы наше продумы-
вание  какой-то  мысли  соответствовало  то-
му  тексту,  который  будет  написан,  то  мы, 
наверное, ни одной мысли не додумали бы 
до  конца.  Мышление,  как  было  сказано, 
складывается  из  воображения  и  слова. 
Причем воображение  быстрее слова. И по-
тому  мы  схватываем  какую-то  ситуацию 
сразу, а прописываем ее потом долго и му-
чительно:  то,  что  мы  вообразили,  мы  те-
перь должны перевести в слова. И тот, кто 
хочет  построить  мысль  из  одних  слов,  об-
речен  всю  жизнь  говорить  только  слова, 
слова, слова… 
Строй  внутренней  речи  тот  же  са-
мый: подлежащее – сказуемое. Только под-
лежащее  подразумевается,  а  сказуемое, 
предикат  называется.  Поэтому  она  и  пре-
дикативная. И грамматика здесь логике не 
противоречит.  Если  мы  говорим:  «Иван 
есть  человек»,  то  и  мыслим  мы  так  же.  И 
сказать: «Человек есть Иван» будет просто 
неверно,  так  же  как  и  помыслить.  Как  го-
ворил Козьма Прутков, антонов есть огонь, 
но  нет  того  закону,  чтобы  огонь  всегда 

ВО «КАЗАХСТАНСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС»:  
РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 
 
 
Вестник КАСУ
 
31 
принадлежал  Антону.  Этому  учат  на  уро-
ках элементарной логики.  
Существенным  препятствием  для 
адекватного понимания внутренней речи, а 
тем  самым  и  мышления,  является  непони-
мание  природы  воображения.  И  эта  тема 
действительно  слабо  разработана  у  Выгот-
ского. Хотя ей он посвящает одну из своих 
лекций по психологии «Воображение и его 
развитие в детском возрасте» [33]. Как раз 
здесь  он  не  ставит  вопрос  о  практическом 
происхождении воображения.  
Эта  проблема  всерьез  разрабатыва-
лась  в  немецкой  классической  философии 
от  Канта  и  до  Гегеля.  Именно  Кант  впер-
вые  ввел  воображение  в  логику  и  теорию 
познания.  И  это  было  на  сто  лет  раньше, 
чем  этим  начали  заниматься  психологи. 
Кант  зафиксировал  эту  способность  как 
умение  отождествлять  нетождественное. 
Это чувства, которые дают нам отдельное, 
единичное,и рассудок, который движется в 
общихкатегориях.  При  помощи  воображе-
ния  мы переходим  от  отдельного  к  общим 
понятиям  и  применяем  общие  понятия  к 
отдельному.  Например,  в  суждении  «Иван 
–  человек»  мы  применяем  общее  понятие 
«человек»  к  «отдельному»  Ивану.  И  мало 
кто догадывается, что для этого надо иметь 
воображение. Но это слабая степень разви-
тия воображения, которая в общем свойст-
венна всем людям. Более высокую степень 
развития  воображения  надо  иметь,  чтобы 
высказывать  суждения  вкуса:  эта  девушка 
красива,  этот  пейзаж  прекрасен  и  т.п.  Та-
кой  способности  у  кого-то  вообще  может 
не  быть.  Тем  не  менее,  Кант  объявил  при-
роду  воображения  «тайной».  Это,  как  пи-
шет Кант, «есть скрытое в глубине челове-
ческой души искусство, настоящие приемы 
которого  нам  вряд  ли  когда-либо  удастся 
угадать у природы и раскрыть» [34]. 
Когда  Выготский  говорит  о  том,  что 
у  Г.  Дриша  и  А.Бергсона  воображение 
«столь  же  изначально  присуще  нашему 
сознанию, как и свобода воли» [35], то это 
значит, что они в этом вопросе не продви-
нулись дальше Канта. У них чисто феноме-
нологическое описание данного явления без 
проникновения в его суть, которая раскры-
вается  только  в  происхождении  данного 
феномена. Тайна практического происхож-
дения  воображения  приоткрывается  в  Де-
ле-Действии  (That-Handlȕng)  последовате-
ля Канта И.-Г. Фихте, который делит вооб-
ражение  на  репродуктивное  и  продуктив-
ное.  И  эти  два  вида,  а  лучше  сказать:  два 
момента  единого  процесса  творческого 
мышления,  осуществляются  одно  через 
другое.  
Хотя  способность  воображения  у 
Шеллинга  претерпела  мистификацию  в 
форме  «интеллектуального  созерцания»  и 
затем христианского откровения, а у Геге-
ля  стала  элементом  «спекулятивного» 
мышления  и  «спекулятивной»  логики,  это 
было все-таки путем развития понятия во-
ображения в направлении его практической 
природы, пока Маркс не скажет, что чувст-
ва  непосредственно  в  своей  практике  ста-
новятся теоретиками.  
Выготский справедливо замечает, что 
«воображение  является  совершенно  необ-
ходимым,  неотъемлемым  моментом  реали-
стического  мышления»  [36].  Реалистиче-
ским  мышлением  является  практическое 
мышление.  Люди  практические  обычно 
считают  себя  противниками  всяческого 
фантазерства.  Но  это  не  значит,  что  сами 
она  лишены  воображения.  Воображение 
является  необходимым  элементом  всякой 
целесообразной деятельности. Это деятель-
ность ради достижения определенной цели, 
которую  до  ее  практического  осуществле-
ния  мы  можем  только  воображать, а  пото-
му  и  выстраивать  свою  целесообразную 
деятельность.  Деятельность  ради  достиже-
ния  цели  должна  быть  внутрисебя  целесо-
образной.  Например,  деятельность  шим-
панзе  по  постройке  пирамиды  из  ящиков, 
чтобы  достать  банан,  нецелесообразна,  по-
тому  что  он  ставит  бóльший  ящик  на 
меньший  и  со  смещением  центра  тяжести 
от геометрического центра. Человек посту-
пает  иначе,  в  соответствии  с  механически-
ми  законами  и  свойствами  вещей  даже  то-
гда,  когда  он  еще  теоретически  не  знает 
законов механики. Но это путь к открытию 
законов  механики.  Даже  самый  «умный» 
шимпанзе их никогда не откроет.  
Воображение,  не  умеренное  практи-
ческим  рассудком,  превращается  в  пустое 
фантазерство.  «Если  в  мечтательном  вооб-
ражении, - очень верно пишет Выготский, - 
мышление  выступает  в  форме,  обслужи-
вающей  эмоциональные  интересы,  то  в 

ВО «КАЗАХСТАНСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС»:  
РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 
 
 
Вестник КАСУ
 
32 
реалистическом  мышлении  мы  не  имеем 
специфического  господства  логики  чувст-
ва.  В  таком  мышлении  имеются  сложные 
отношения  отдельных  функций  между  со-
бой. Если мы возьмем ту форму воображе-
ния, которая связана с изобретением и воз-
действием на действительность, то увидим, 
что  здесь  деятельность  воображения  не 
подчинена  субъективным  капризам  эмо-
циональной логики» [37]. 
Та  форма  воображения,  которая  свя-
зана  с  изобретением  и  воздействием  на 
действительность,  является  формой  реали-
стического мышления, потому что она воз-
никает из реальной предметной деятельно-
сти.  Напротив,  деятельность  воображения, 
подчиненная  «принципу  удовольствия», 
порождает  всякие  извращения  и  химеры. 
Мечтательная форма воображения развива-
ется из ничегонеделания.  
 
*** 
Два  важнейших  элемента  марксист-
ского  метода  сознательно  или  намеренно 
упускает  Бэкхарст  из  виду  -  приоритет 
практики и историзм. Что касается перво-
го,  то  об  этом  было  достаточно  сказано. 
Что  касается  второго,  то  принципиальным 
для  Выготского  являлось  то,  что  развитие 
ребенка  идет  тем  же  историческим  путем, 
которым шло человечество. Ведь с появле-
нием человека меняется сам тип развития - 
с 
биологического 
на 
социально-
исторический.  Об  этом  хорошо  сказал  Ге-
гель  в  предисловии  к  своей  «Феноменоло-
гии  духа».  «Отдельный  индивид,  -  писал 
он, - должен и по содержанию пройти сту-
пени  образования  всеобщего  духа,  но  как 
формы, уже  оставленные духом, как этапы 
пути, уже разработанного и выравненного; 
таким образом, относительно познаний мы 
видим,  как  то,  что  в  более  ранние  эпохи 
занимало  зрелый  дух  мужей,  низведено  до 
познаний,  упражнений и  даже  игр  мальчи-
шеского  возраста,  и  в  педагогических  ус-
пехах  мы  узнаем  набросанную  как  бы  в 
сжатом  очерке  историю  образованности 
всего мира» [38]. 
И  это  существенная  черта  диалекти-
ческого метода, который Бэкхарст считает 
«тёмным» (obscure) и несовместимым с ма-
териализмом [39]. Лишенный своего ожив-
ляющего  начала  -  конкретного  историзма, 
диалектический  метод  действительно  ста-
новится  абстрактным  и  «темным».  Но  за-
чем же живое превращать в мёртвое, чтобы 
потом упрекать его в том, что оно мёртвое. 
«…Мы  должны  ожидать  заранее,  -  пишет 
Выготский, - что в основных чертах самый 
тип  исторического  развития  поведения 
окажется  в  прямой  зависимости  от  общих 
законов  исторического  развития  человече-
ского  общества.  Но  этим  самым  проблема 
мышления и речи перерастает методологи-
ческие  границы  естествознания  и  превра-
щается в центральную проблему историче-
ской  психологии  человека,  т.е.  социальной 
психологии; меняется вместе с тем и мето-
дологическая  постановка  проблемы»  [40]. 
В  частности,  по  поводу  отождествления 
«мышления»  пауков  с  примитивным  сло-
весным  мышлением  ребенка  таким  «авто-
ритетом»,  как  Г.  Фолькелет,  Выготский 
пишет:  «С нашей точки зрения, между тем 
и  другим  существует  принципиальная  раз-
ница, которая отделяет продукт биологиче-
ской  эволюции,  натуральную  форму  мыш-
ления,  от  исторически  возникшей  формы 
человеческого интеллекта» [41]. 
Все  теории  мышления  и  речи,  как 
подчеркивает  Выготский,  поляризовались 
вокруг  двух  противоположных  учений. 
«Один  полюс  образует  чисто  бихевиорист-
ское  понимание  мышления  и  речи,  нашед-
шее свое выражение в формуле: мысль есть 
речь  минус  звук.  Другой  полюс  представ-
ляет  крайне  идеалистическое  учение,  раз-
витое 
представителями 
вюрцбургской 
школы и  А. Бергсоном  о полной независи-
мости мысли от слова, об искажении, кото-
рое  вносит  слово  в  мысль.  «Мысль  изре-
ченная  есть  ложь»  -  этот  тютчевский  стих 
может  служить  формулой,  выражающей 
самую суть этих учений. Отсюда возникает 
стремление  психологов  отделить  сознание 
от  действительности  и,  говоря  словами 
Бергсона,  разорвав  рамку  языка,  схватить 
наши  понятия  в  их  естественном  состоя-
нии,  в  том  виде,  в  каком  их  воспринимает 
сознание,  -  свободными  от  власти  про-
странства. Эти учения обнаруживают одну 
общую  точку,  присущую  почти  всем  тео-
риям  мышления  и  речи:  глубочайший  и 
принципиальный  антиисторизм.  Все  они 
колеблются  между  полюсами  чистого  на-
турализма  и  чистого  спиритуализма.  Все 

жүктеу/скачать 3,61 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: