«орталық ҚазақстандағЫ Әлеуметтік гуманитарлық дискурстың ДӘСТҮрлері мен келешегі»
жүктеу/скачать 2,45 Mb.
|
| Резвушкина Т.А.
СЕМЕЙНАЯ ПОЛИТИКА КАЗАХСТАНА: СТРУКТУРА, АКТОРЫ И ПОВСЕДНЕВНОСТЬ В СССР на протяжении десятилетий советской власти государство играло роль монопольного объекта и субъекта социальной политики. При этом оно выполняло функции не только субъекта социальной политики, но и ее гаранта, отвечая за выполнение многих необходимых направлений жизнедеятельности общества и отдельного человека. Патерналистское авторитарное государство опиралось на стройную систему минимальных гарантий. С переходом к новым экономическим отношениям в социальной сфере происходят серьезные изменения. Во второй половине 1990-х годов все отчетливее стала проявляться явная потребность в переосмыслении сущности социальной политики, а также в формировании института акторов социальной политики. Конституцией 1995 г. Казахстан был провозглашен социальным государством, что законодательно гарантировало права на создание семьи, вступление в брак, защиту материнства, отцовства и детства, а также гарантирует, что забота о детях и их воспитание является естественным правом и обязанностью родителей [1; ст.27]. Однако в 1990-х годах произошли существенные изменения в социальных гарантиях, предоставляемых государством. Формировавшаяся политика в социальной сфере постепенно обретала новые очертания. Так, на казахстанскую почву переносились элементы социальных программ, известных в странах с рыночной экономикой, и прежде всего адресность социальной политики: государственное обеспечение (поддержка) ограниченного контингента населения, в первую очередь тех, кто реально не способен себя обеспечить, - инвалиды, пенсионеры, дети (при этом лишь дети из части семей); введение пособия по бедности после проверки нуждаемости и т.д. При всех надеждах и устремлениях реформаторов Казахстан в 1990-х годах был не готов к реальному воплощению идеалов рыночной экономики, социального государства, гражданского общества. Многосубъектность социальной политики представлялось делом далекого будущего. В очень непростых условиях перехода к рынку социальная политика должна была сочетать как традиционные (характерные для страны, отработанные) методы решения социальных проблем, так и новые подходы, учитывая опыт стран, прошедших этап адаптации к рыночной экономике. В рамках данной статьи мы рассмотрим структурный и повседневный контекст реализации социальной политики в рамках такого социального института как семья. В социологическом словаре семейная политика определяется как научно-обоснованное, целенаправленное, комплексное воздействие общества на брачно-семейные отношения; включает меры законодательного, экономического, пропагандистского характера, а также службу семьи как механизм регулирования брачно-семейных отношений. Основная цель – достижение такого уровня функционирования семьи, при котором интересы общества и отдельной личности в отношении семьи сочетались бы гармонично. Объект воздействия – семья как целостное единство во всем многообразии ее социальных связей и отношений с учетом экономических, социальных, психологических и биологических аспектов ее функционирования и развития [2;интернет]. При анализе современного казахстанского общества необходимо учитывать не только специфику современной политики государства в отношении семьи, но и наследие советского гендерного проекта. Российская исследовательница Ж. Чернова определяет советский гендерный порядок как «…этакратический, с гегемонической ролью государства в формировании гендерных нормативных образцов. На уровне идеологии политика государства в отношении семьи основывалась на принципах гендерного равенства, особенно в публичной сфере, патернализме, а также институционализации заботы о детях. (Вос)-производство гендерного контракта «работающая мать» - нормативного образца советской женственности - включал обсуждение в официальной риторике проблемы баланса семьи и работы, а вся совокупность предпринимаемых действий была направлена на то, чтобы создать благоприятные условия для сочетания женщинами материнства с профессиональной деятельностью и участием в общественном жизни. Наравне с этим сосуществовали консервативные представления о гендерном разделении ролей в сфере семьи и родительства, когда мать рассматривалась как главный поставщик заботы о детях в семье и исполнитель рутинных обязанностей по поддержанию быта» [3; 140]. Примером, подтверждающим это утверждение, может выступать отпуск по уходу за ребенком, право на который имели исключительно женщины. Таким образом, в советской семейной политике в качестве объекта выступает только женщина-мать и ее дети. При этом государство не рассматривало семейные и родительские роли мужчин в качестве своих приоритетов, и большая включенность мужчин в выполнение неоплачиваемой домашней работы не предполагалась даже на уровне задач и целей советской семейной политики. «Гендерные последствия проводимой советским государством идеологии и семейной политики были неоднозначными. С одной стороны, благодаря мощной государственной поддержке стала возможна женская эмансипация (политическая и экономическая мобилизация женщин, их массовое включение в общественное производство, высокий уровень образования, квотирование участия женщин в органах власти разных уровней и др.). С другой стороны, акцент на гендерном равенстве в публичной сфере и практически полное отсутствие подобной практики в домашней сфере и в реализации родительства привело к формированию гендерно-асимметричного родительства [4; 142]. Другими словами, результатом советской семейной политики было закрепление государственного патриархата, когда государство и женщины вступали в альянс, предполагающий, что в обмен на лояльность и исполнение предписаний гендерного контракта «работающей матери» получат поддержку от государства. Фактически можно говорить, что в результате проводимой политики были созданы условия для дефамилизации женщин, понимаемой как возможность создавать и поддерживать автономное домохозяйство независимо от мужчины, а также паттерны неравного участия в сфере выполнения домашних обязанностей и заботы о детях, которые устойчиво воспроизводятся и сегодня. С конца 1990-х годов и по сегодняшний день можно говорить о возникновении неотрадиционализма как устойчивой тенденции трансформации гендерных отношений в современном Казахстане. Данная тенденция является доминирующей, также отмечается институционализация традиционалистского дискурса в идеологии и инструментах семейной политики. В трансформирующемся казахстанском обществе семейная политика может быть охарактеризована как традиционная, пронаталистская и фамилистская, которая ориентирована на нормативную модель семьи (отец, мать и дети). В публичном, медийном, академическом дискурсах регулярно воспроизводится идея о необходимости возрождения института семьи, как оплота нации, в которой женщина выполняет традиционные роли - жены и матери, а мужчине возвращается экономическая ответственность за обеспечение семьи [см. Стратегия достижения гендерного равенства в Республике Казахстан на 2006-2016 гг., Демографическая политика, выступления Президента РК]. По сути, казахстанский неотрадиционализм становится государственной идеологией в трансформирующемся обществе. В рамках социологического анализа к изучению семейной политики предпринимаются попытки понять модели осуществления заботы со стороны государства и акторов. Исследователи утверждают, что разнообразие мужских и женских паттернов участия в работе и заботе в значительной степени можно объяснить за счет дизайна социальной и семейной политики государства, который может выступать как катализатор или, напротив, барьер для гендерного (не)-равенства. Логика в данном случае следующая: политика формирует поведение людей, выступая структурным условием, задающим возможный репертуар жизненных сценариев и выборов на уровне индивида и домохозяйства, поэтому модели работы и заботы являются следствием проводимой политики, но в случае несоответствия реализуемой социальной политике интересам акторов, формируются собственные «рецепты» адаптации к структурным условиям. В качестве теоретического основания мы используем подход австралийского социолога Р. Коннелла, который применяет объединительную парадигму в гендерных исследованиях, используя понятие «структура» и «практика», которые он заимствует у Э. Гидденса. Объединительная парадигма в социологии возникает как попытка преодоления противопоставления объективного (социальной структуры) и субъективного (действий агента). В теории структурации Э. Гидденса структура и практика связываются следующим образом: человеческая практика всегда предполагает наличие социальной структуры, в том смысле, что она неизменно включает в себя социальные правила или ресурсы [5; 114]. Структура описывается Э. Гидденсом как структурирующие качества, позволяющие «связывать» время и пространство в социальных системах, качества, которые обусловливают существование более или менее одинаковых социальных практик во времени и пространстве и которые придают им «систематическую» форму [5; 115]. Применяя объединительную парадигму, Р. Коннелл предлагает описать структуру, выяснить, чем она является в данной ситуации, а затем изучить как структура ограничивает свободное осуществление практики. Практика в этом смысле представляет собой трансформацию конкретной ситуации в определенном направлении в соответствии или вопреки структуре. Вышеупомянутые структурные модели являются главными элементами любого гендерного порядка или гендерного режима. Коннелл вводит понятие «гендерного порядка», понимаемого как совокупность повседневных практик и структурных условий, организующих взаимодействие полов на разных уровнях общества [5; 115]: на институциональном (социальные институты, регулирующие поведение полов), идеологическом (гендерные идеологии и дискурсы, гендерные нормы поведения), символическом (представления о мужественности и женственности) повседневном (гендерные идентичности). Таким образом, используя подход Р. Коннелла, мы проанализируем каким образом объективно заданные структуры в виде господствующего дискурса, действий государственных институтов влияют на повседневные практики индивидов в области семьи и брака. Наше статья посвящена описанию и анализу традиции, которую мы условно обозначили как «помощница». Данная практика подразумевает, использование труда молодой девушки/женщины, дальней родственницы из городской или сельской местности, которая имеет опыт ведения домашнего хозяйства и заботы о детях. Ее пребывание в собственной семье проблематизированно, т.к. у семьи нет финансовых возможностей для ее обучения или выдачи замуж, но есть родственники, которые проживают в городе, финансово состоятельны и у которых есть дети, нуждающиеся в опеке. В качестве «оплаты» ее труда принимающая семья обязуется обеспечивать ее питанием, одеждой, иногда оплачивая ее образование в учебном заведении 1. Следует отметить, что данная практика не имеет своего лингвистического обозначения. Так, ни в одном историческом источнике, описывающем быт казахов (см. Масанов Н.Э., Абылхожин Ж.В., Ерофеева И.В., Алексеенко А.Н., Баратова Г.С.; Кляшторный С.Г., Султанов Т.И.; Левшин А.И.; Кисляков Н.А.), не упоминается данная традиция, но из бесед с женщинами-казашками, все соглашались, что либо такой опыт, либо знание о существовании такой практики у них имеется. В рамках данной статьи в качестве примера мы рассмотрим случай информантки А., которая, поступив на обучение в один из вузов г. Астаны, приехала жить к своей тете. Информантке 20 лет, она из городской семьи среднего класса. Семья тети состоит из четырех человек (муж – государственный служащий, дочь 17 лет, сын – 10 лет и дочь – 1,5 месяца). Это интервью мы обозначили как «помогай, слушай, убирайся». Само интервью состояло из нескольких тематических блоков. Блок первый посвящен описанию ситуации переезда и тем правилам, которые информантка должна будет соблюдать в новой семье. жүктеу/скачать 2,45 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|