Шəкен Аймановтың
жүктеу/скачать 2,73 Mb. Pdf көрінісі
|
| Диордиев, Ришат и Муслим Абдуллины, Магауя Хамзин и многие, многие дру-
гие. Сколько было удивительно веселых вечеров, сколько талантливых людей блистали здесь мастерством декламации и актерской игры, пения и музици- рования… И всякий раз стоило запеть Шакену, как неизменно воцарялось глубокое молчание. Его негромкое пение завораживало. «Петь надо не голосом, а серд- цем», — говорил он. Столь щедро одаренный природой, он рано ушел из жиз- ни, словно бы жизненное русло не выдержало столь бурного и «многоводно- го» напора творческих сил… В 1969 году Шакен снимался в Баянауле в картине «У подножия Найзатас». В это же время там шли съемки другого казахского фильма — «У заставы “Крас- ные камни”», где я играл главную роль. И тогда же в Баянаул приехали отды- хать композитор Еркегали Рахмадиев и поэт Сырбай Мауленов. Это были пре- красные времена. В перерывах между съемками мы собирались, ходили по окрестностям. Однажды, впечатлившись красивым видом Белоликой горы, я запел. Это была песня «Сурша кыз», посвященная Кокчетавским горам. Я спел, заменив в тексте «Кокшетау» на «Акбеттау» («Белоликая гора»). Когда я закон- чил, раздались аплодисменты. Сырбай даже сочинил по этому случаю стихи и на другой день подарил их мне. Когда я показал стихи Шакену, он сказал: «У тебя вчера действительно здорово получилось. Это, наверное, с благослове- ния родной земли». Когда-то отец сказал про меня Шакену: «Это твой младший брат, и ты в от- вете за него». Шакен тогда ответил: «Если он сам талантлив и смышлен, то обойдется без моей помощи. Если же нет, то я ничем не смогу помочь». Сказа- но, конечно, сурово, но верно. Поэтому похвала Шакена всегда была для меня особенной радостью. В свободные от съемок минуты Шакен взбирался на камень Серек и подол- гу молчал, словно бы верша молитву, смотрел на горы. Потом через раскинув- шуюся у порога маленького домика, где мы выросли, равнину шел к могиле отца и матери. В такие минуты он любил напевать песню Нургисы Тлендиева «Песнь об отце». Очень нравилось ему, как исполнял эту песню Суат Абусеитов своим чистым, красивым голосом. Всякий раз, встречаясь с Суатом, он просил спеть эту песню, а однажды подарил Суату собственного сочинения новые сло- ва для этой песни, проникновенные и красивые. Шакен очень почитал родите- лей. Они прожили долго — мама умерла в 1962 году, а отец — в 1963 году. Как полагается, родители жили со мной, младшим сыном. Уставая от дел, Шакен приходил ко мне домой и садился у ног отца, по-детски положив голову ему на колени. А бывало — ложился рядом с отцом спать. Невозможно описать ту нежность и глубину чувств, какие питал Шакен к родителям, к родному краю. 24 декабря 1970 года рано утром меня разбудил телефонный звонок. — Это ты, Каукен? — раздался в трубке голос Серке Кожамкулова. — Я, Серага. — Поднимайтесь, я сейчас приеду. Удивленные, мы с женой стали поспешно готовиться к приему гостя. — Что это с Серага, — недоумевала Шабал. Когда я открыл дверь, то там оказался далеко не один Серага. Не веря сво- им глазам, я увидел Габита, Капана Бадырова, Жусеке, Сапеке Бегалина, Байга- ли Досымжанова и многих других. Первой мыслью было — они зашли, чтобы увести меня куда-то вместе с собой. Оказалось, наоборот, наоборот, пришли ко мне, чтобы сказать мне страшную новость: «Шакена больше нет»… Из книги «Кино и вся жизнь», 1994 236 Òîïæàðªàí 237 ІІ. Жизнь в искусстве Асанали АШИМОВ, Асанали АШИМОВ, народный артист СССР, лауреат Государственных премий СССР и Казахской ССР Ñâåòëàÿ âåðà â áóäóùåå ß уверен, что в любом деле, за которое он бы взялся, он преуспел бы в той же степени, как на избранном им пути искусства. По-моему, он был гениальным человеком. Многие, конечно, улыбнутся такому запальчиво- му утверждению, а сам Шакен обрушил бы на меня присущую ему иронию. Он не любил громких слов. Но, право же, в нем было все — красота, ум, талант, человечность, добро- та, тактичность, жизнелюбие и жизнеобилие. Ему все было дано. Для человека, который никогда не усердствовал в учении, он удивительно много знал — исто- рию, музыку, философию… Когда он умно и свободно говорил о какой-либо жиз- ненной проблеме, создавалось впечатление, что ему, всегда занятому каким-то живым конкретным делом, никогда не сидевшему подолгу над книгами, дано какое-то особое свойство непосредственно проникать в сущность явлений в момент соприкосновения с ними. Он поражал, например, глубоким знанием европейской литературы, в то время как я, находившийся с ним в постоянном контакте, не видел, чтобы он читал Мопассана, Бальзака или Диккенса. Но все- таки читал. Чудес ведь не бывает. Выбирал, значит, время. О нем часто думали и думают, что это был человек стихийного творчества и жизненного полета, герой мозаично-красочной биографии, баловень исключительной судьбы. Было и та- кое! В его жизни все было. Но главное было добыто ценой неимоверных усилий, благодаря исключительной целеустремленности. Шакена нельзя было назвать везучим, да он никогда не искал капризной улыбки удачи. Его жизнь, например, в театре, была полна тернистых будней, таких же, как у любого, самого малоиз- вестного актера. Более того, бросавшаяся в глаза незаурядность, являлась зача- стую причиной усложнения творческих и жизненных отношений. И многое тогда доставалось Шакену куда труднее, чем другим. Но это его не трогало. Цена его не волновала. Важен был результат. Нелегко приходилось ему и в личной жизни. При всем том это был человек действительно светлый, полный неистребимого оптимизма. Я его близко знал, как коллега и как член семьи, и должен сказать, что праздничность, размах его жизненной поступи не были просто счастливым даром или талантливой игрой. Это было следствием выстраданной, глубоко осмысленной жизненной позиции, подлинно гуманного философского миро- воззрения. Я не случайно вспомнил о его образованности — его художнический гуманизм был в такой же мере выношен в процессе собственного жизненного и творческого опыта, как и в результате познания истории человечества. Доброта — черта сильного незаурядного характера. Айманов в одинаковой степени любил титанов и людей скромных. И ничтожным, и сильным он про- щал и слабости, и причиненную ему боль. Умел помогать всем, кто встречал- ся ему на пути. Его человеческая популярность родилась именно поэтому. По сей день сотни людей, непосредственно с ним сталкивавшихся, носят в душах светлую память о нем: Шакен помог, Шакен сказал, посоветовал, выручил. Я был молод, когда судьба столкнула с ним. Не привыкший к опеке, я боял- ся, что Шакен будет меня подавлять. Но этого не произошло. Он раскрылся мне так же, как и сотням других — открыв душу, доверив размышления о прошлом, планы на будущее. Я был интересен ему как актер, он связывал со мной свои экранные режиссерские замыслы. Но я тогда не всегда понимал его, не всегда умел быть на уровне его зрелых позиций в жизни и творчестве. Так, я по сво- им личным и творческим соображениям, не поняв актуальности его замысла и страстно любя театр, пытался отказаться от роли Чадьярова в «Конце атамана». Он отчитал меня, воззвал к моей совести художника. Сказал: так надо! Сегодня я испытываю чувство удовлетворения, когда думаю об этой нашей с ним работе. Это было искреннее слово Шакена в искусстве! И я тоже присоединил к нему свое сердце. Вообще, вся его кинодеятельность была во многом жертвенной. Блистательный театральный актер и режиссер, он взвалил себе на плечи груз не- сложившегося национального киноискусства. Ему приходилось трудно, потому что часто ранило непонимание, но он свято верил в необходимость своей мис- сии и — я свидетель — не искал лавров на этой стезе. Он упорно шел к мастер- ству и, я думаю, что пришел к нему в «Конце атамана». Он жил жизнью своего народа, его судьбой и его искусством. Он жил жиз- нью всей огромной страны и, мне думается, именно в этом кроются истоки его неистребимой, всегда поражавшей меня доброты к людям. В картине «Транссибирский экспресс» зритель вновь встречается с Чадьяро- вым, героем «Конца атамана». Самая нежная тема фильма — тема родины — не- посредственно связана с Шакеном. Эта тема утверждается звучащей за кадром народной песней, исполняемой Шакеном. По-моему, и песня, и исполнение великолепны, как многое, что делал этот человек. Что бы он сказал по поводу этой работы, которую не суждено ему было снять самому? Не сомневаюсь, что со свойственным ему воодушевлением радовался бы зрительскому призна- нию. Зрителя он считал высшим судьей. С тех давних пор моего знакомства с ним и навсегда Шакен Айманов оста- нется для меня олицетворением народности, гражданственности, таланта. Он был выдающимся человеком. Из книги «Кино и вся жизнь», 1994 238 Òîïæàðªàí 239 ІІ. Жизнь в искусстве Юрий ПОМЕРАНЦЕВ, Юрий ПОМЕРАНЦЕВ, народный артист Казахстана, лауреат Государственной премии Казахстана Îí âñåãäà îñòàâàëñÿ Øàêåíîì  первые Шакена Кенжетаевича Айманова я увидел на сцене. Это было в начале пятидесятых годов. Бывший москвич, после войны прямо с фронта приехавший в Алма-Ату, я уже тогда работал в театре. В один из тихих безветренных алма-атинских вечеров я отправился в Казахский театр драмы. Попал на спектакль по пьесе Шекспира «Укрощение строптивой». Я знал, что об этом спектакле много говорят, и знал, что его поставили известные москов- ские режиссеры Бибиков и Пыжова. Шакен Айманов был в роли Петруччио. Дуэт Петруччио и Катарины, которую играла Хадиша Букеева, был замечателен. Помимо того, что спектакль оказался поставленным именно в духе Шекспира, меня поразили пластика Айманова, его внешние данные, голос, обаяние, му- жественность. Мы увидели на сцене настоящих шекспировских героев. В тот вечер мне стало ясно, что этот образ надолго запомнится всем. Позже я увидел его в другой шекспировской роли — в роли Отелло. Отелло Айманова представал перед нами в подлинном трагическом звучании. Опять заворажи- вала всех эта кошачья пластика, удивительное владение телом. Помню ту пре- красную мизансцену, когда Отелло с самого верха лестницы скатывался вниз. И таких сцен было множество. Для меня было очень важно увидеть эти два образа, потому что Шекспир — самая высокая вершина для актера. Позже Ай- манов создал еще много самых разноплановых образов в театре. Но Шакен Кенжетаевич никогда не довольствовался достигнутым. Он все время искал что-то новое, и мне думается, именно этот поиск и привел его в кино. Как произошла моя встреча с ним в кино? Однажды меня сняли в филь- ме нашей студии «Березы в степи». И был там очень смешной эпизод с пьяни- цей, роль которого поручили мне. Когда эпизод был снят, я с нетерпением стал ждать — когда же его покажут. Но мне передали, что состоялся художествен- ный совет студии, где сказали, что фильм неплохой, но эпизод с артистом По- меранцевым портит весь фильм, и его решили вырезать. Я очень расстроился и решил, что на этом вся моя карьера в кино и закончилась. И конечно же, для меня было большой неожиданностью, когда в 1957 году я получил приглаше- ние режиссера Айманова. Недоумевая в чем дело, я приехал на киностудию, прошел в кабинет, где сидел Айманов. Не успел оглядеться, как услышал: «А знаешь, я хочу предложить тебе главную роль в фильме “Наш милый доктор”. У меня, конечно, есть возможность пригласить на эту роль актера из Москвы или из Ленинграда, но мы хотим, чтобы все были свои, алмаатинцы». Потом были фотопробы, кинопробы, волнения. В общем — я прошел на эту роль. Как же нужно было верить в актера, который к тому же недавно провалился в кино, чтобы предложить ему главную роль в своей первой самостоятельной режиссерской работе! Ответственность усиливалась еще и тем, что фильм дол- жен был демонстрироваться в Москве, на Декаде казахского искусства. Эта роль стала большим событием в моей творческой биографии. Вероятно, многие обратили внимание на то, что Айманов снял только своих, казахстанских артистов. Ведь именно через этот фильм стали известны всей стране такие заме- чательные певцы, как Бибигуль Тулегенова и Ермек Серкебаев. И позднее, когда Айманов стал известным всей стране режиссером, он очень редко приглашал актеров из-за пределов республики. А ведь при его авторитете в Москве он мог пригласить кого угодно, любую звезду. Но он этого не делал, «не снимал слив- ки», помня о том, что надо воспитывать свои кадры. Об этом его принципе мно- гим стоит сегодня вспомнить и задуматься. Сейчас стало модой — приглашать актеров, режиссеров, сценаристов из столицы. Вот и получается, что в некоторых фильмах от студии, выпустившей картину, — только марка. И вот мы закончили картину «Наш милый доктор». Резонанс в Москве был большой. К сожалению, в день премьеры фильма я был занят в спектакле и по- пасть в Дом кино не смог, не видел зрительской реакции. Зато в один из свободных вечеров, придя в театр на площади Маяковского, чтобы попасть на представление Райкина, увидел выходивших с репетиции ак- теров и услышал, как это странно бывает в жизни, разговор именно о нашем фильме. «...А комедии ведь у них тоже хорошие. Какой прекрасный фильм этот, как его, “Наш милый доктор”». Пожалуй, трудно назвать другой казахский фильм, который живет так дол- го. До сих пор он демонстрируется по телевидению и смотрится с интересом. Конечно же, он тоже устарел, как устаревают все фильмы. Многие приемы, сцены в нем сейчас вызывают улыбку своей наивностью. Но главное, что есть в этой картине — атмосфера дружбы, тепла и радости, осталось неподвласт- ным времени. А тогда, в 1957 году, фильм пользовался большим успехом. Вот передо мной журнал того времени с добрыми словами Михаила Ромма: «Ведь публика с удовольствием смотрела фильм «Наш милый доктор» и смеялась. Потому что это — настоящая комедия. Такие фильмы республиканских студий заставляют нас, столичных кинематографистов, работать еще лучше и беречь марку своих студий... » Для меня, человека давно живущего и работающего в Алма-Ате, как это ни прискорбно, кинематограф Казахстана делится на два периода: аймановский и 240 Òîïæàðªàí 241 ІІ. Жизнь в искусстве послеаймановский. В самом деле, если обратиться к фактам, именно при Айма- нове были сняты такие значительные казахские фильмы, как «Ботагоз», «Джам- бул», «Девушка-джигит», «Меня зовут Кожа». Но годы летят, и на место Айманова должны приходить другие, которые обязаны создавать произведения, достойные такой большой республики, как Казахстан. Но мы остаемся перед фактом — в ки- ноискусстве Казахстана до сих пор не появилась фигура, равная Айманову. Я не буду оригинален, если скажу, что он был крупной личностью. Вокруг него всегда был народ, всегда он шутил, всегда нес окружающим заряд опти- мизма и бодрости. Я почти никогда не видел его очень раздраженным, крича- щим, от него исходил какой-то покой. Он умел создавать вокруг себя чудесную атмосферу творчества. Его манера понятно объяснять задачи, не диктовать свою волю очень меня подкупала и помогала. Позднее, снимаясь в других ки- ностудиях страны, я встречал и режиссеров-деспотов. Айманов был совсем другим. Помню, сцену в конце фильма, где я, растроганный любовью моих друзей, плачу, снимали девять раз. Его что-то не устраивало. Если бы тогда он начал на меня кричать, давить, я бы сразу зажался. Он прекрасно чувствовал актерскую психологию, а потому с завидным терпением взывал ко мне: «Ну Юрочка, ну давай еще разок». Мне посчастливилось поработать с Шакеном Аймановым еще на фильмах: «Перекресток» и «Земля отцов». Его все любили. У него были прекрасные отношения с цехами студий. Я помню — на съемоч- ной площадке все были готовы разбиться, но сделать так, как он хотел. Как человек, столько лет работающий в искусстве, я должен сказать, что это опасно для художника — когда все получается, все идет гладко, без сучка, без задоринки. Мы должны мучиться, ошибаться, падать. Спокойная жизнь нам не подходит. Если Айманов и был спокоен, то мне думается, что это было только внешне. У него был хорошо организованный характер. Он знал, что является популярной фигурой, на него смотрят, и умел прятать глубоко свои волнения, страдания. Это был мужественный человек. Бывало и его критиковали и ру- гали. Но он всегда оставался Шакеном. Конечно, Айманов не в полную силу использовал свои благодатные возможности. Природа его наделила очень щедро: все данные для актера, все данные для режиссера и все данные для руководителя. Мне думается, при всем том вкладе, который он внес своими работами в искусство своего народа, главную картину, достойную своего да- рования, он так и не создал. Он был на подходе: в иных фильмах проглядыва- ются какие-то фрагменты, какие-то сцены той главной работы, которая вот-вот должна была появиться, но не появилась — помешала смерть. Записал Дарежан Омирбаев, журнал «Новый фильм». 1986, № 12 Вера СТРОЕВА, Вера СТРОЕВА, кинорежиссер, сценарист, народная артистка России Íàðîäíàÿ ìóäðîñòü Î сенью 41-го мы приехали в Алма-Ату. В первую очередь, конечно, нельзя не упомянуть Ауэзова, мас- штаб личности которого выходит далеко за пределы национальных тем, — это огромнейшая фигура в культуре всего нашего народа. Незабываемы встре- чи с такими талантливыми людьми, как Г. Мусрепов и А. Тажибаев, с ними я столкнулась на практике наших первых военных постановок — «Сын бойца» и «Песнь о великане». Жаждали мы познакомиться со всем, что несет в себе Казахстан, и конечно же, с национальным драматическим театром. Вот здесь нельзя обойти мол- чанием то впечатление, которое произвел Шакен Айманов. Его Петруччио в сочетании с Катариной — Букеевой — это был праздник театра. Опять-таки не ограниченный темой только казахского национального театра — это была шек- спировская тема, и, пожалуй, это были лучшие из многих и многих Петруччио и Катарин, которых я когда-либо видела. Лучший из Петруччио. Рядом, в других пьесах, которые я тогда видела, он меня просто удивлял своей способностью перевоплощаться, не теряя своей основы, своей яркой индивидуальной натуры. Это актер ума, отсюда блеск его мастерства. Надо сказать, что когда я смотрела его первый опыт режиссуры в кино, я жа- лела не потому, что мне казалось, что он не может быть режиссером, — он все время рос от одного своего фильма к другому, но я жалела, что все-таки теря- ем одного из крупнейших актеров Казахстана. Явление поистине незаурядное, явление своеобразное. Не менее мной любимы Куанышбаев, Кожамкулов, Умурзаков; вся первая плеяда подлинно народных актеров драматического театра Казахстана поко- ряла меня неповторимой сочностью, непосредственностью, народной мудро- стью, сочетанием, трагического и комического. Меня потряс Куанышбаев в том же «Укрощении строптивой», играя скучнейшую, в театре всегда как будто неудачную роль Отца. Айманов был для меня настоящим шекспировским первооткрывателем на- родной духовности — современный остроинтеллектуальный актер, которому доступно все — Отелло и любая другая роль. Герой-любовник, герой трагедии, комедии — все что угодно. И при всем том — постоянное присутствие пронзи- тельной мысли. Это было для меня открытие, открытие в искусстве. 242 Òîïæàðªàí 243 ІІ. Жизнь в искусстве В дальнейшем, когда мы делали «Песнь о великане», рядом снималась ко- медия «Белая роза», где Шакен играл солдата войны. В этой скромной роли он был очень подлинный, настоящий. Я думаю, что Шакен Айманов, Бадыров, Куанышбаев и другие замечательные мастера были интересны даже в неболь- ших эпизодах. Я вспоминаю наши встречи на перекрестках Союза кинематографистов, Госкино, Министерства культуры и пару раз у нас дома. Шакен всегда остро мыслил. Он не говорил много слов. Но весомость его фразы, весомость мысли всегда была разительна. Мне кажется, что как режиссер, он еще поднимался по лестнице. И его последний фильм по сценарию А. Кончаловского — произ- ведение, где он как кинорежиссер показал себя с большой силой и остротой. По-моему, это очень хороший фильм. Из фотоальбома «Шакен Айманов», 2004 Евгений ДИОРДИЕВ, Евгений ДИОРДИЕВ, народный артист СССР, лауреат Государственной премии Казахстана Áåðêóò, ïàðÿùèé â íåáå È юльское солнце в зените, и раскаленная степь под Баянаулом пахнет пряной полынью. Марево колышет горизонт. Высоко в небе парит беркут, он кажется черной точкой, его движения лениво-сонны… Погрузившись по брюхо в небольшое озерцо, стоя отдыхает табун. Только длинные черные хвосты усердно машут, отгоняя овода. Около юрты, возле ко- торой чадит кизячным дымом самовар, дремлет, заложив за щеку насвай, ста- рик табунщик. Под навесом и в тени машин, кто где, расположилась на отдых съемоч- ная группа. Сиеста! Отдых в такую пору — обычное дело для чабанов, та- бунщиков и кинематографистов. Впрочем, последние страшатся не жары. Перерыв вынуждены делать по творческим соображениям. Высокое солн- це прячет глаза актеров в глубоких тенях. Портреты напоминают черепа. А пейзажи, особенно степные, с их незначительным рельефом, в полдень становятся плоскими и невыразительными. Небо замутняется пыльными смерчами. Лучше часика два-три переждать. Уставший от напряженной съемки и жары мозг требует отдыха и разрядки, а это у всех идет по-разному. Один лежит с газетой за прошлую неделю, дру- гой заснул, исчезнув под необъятным соломенным брилем, третий натягива- ет змеиную шкуру на оригинальную трость, четвертый шлифует причудливый, похожий на что-то сказочное, корень. На фоне звенящей тишины полудня вдруг раздается победный вопль, а за ним сочные шлепки по коленям и неповторимый шелестящий смех — «кх-кх- кх!». Это человек, повязавший голову носовым платком, выиграл шахматную партию. Он торжествует, а проигравший, суетясь, оправдывается, потом снима- ет черный берет и утирает потную лысину. Доска стоит на операторском ящи- ке между ними. Искренне увлекаясь игрой, они одновременно изощряются в остроумных взаимных поношениях. Тот, кто в этот момент является мишенью, делает вид, что не слышит, а соперник призывает весь мир в свидетели. Временами появляется милая костюмерша с крепким казахским чаем, но на нее мало обращают внимание. Остроты, розыгрыши, «треп» нарастают, во- влекая в свой круг все больше участников. Атмосфера беззаботности, легко- сти, чуть ли не пикника. Многие из-за этого считали Шакена Айманова «кай- фующим», несерьезным режиссером. Не все понимали, что это он так привык жүктеу/скачать 2,73 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|