зрительного зала вдруг зажглась электролампочка — это Ауэзов записывал
свои замечания. Я читал текст от автора, сидел на авансцене и следил за ре-
акцией писателя, конечно так, чтобы он не замечал. Вдруг вижу — утирает
слезы. Пьеса ему понравилась. Это был постановочно трудный спектакль, со-
стоявший из тридцати эпизодов. Очень много было в этом спектакле от ки-
нематографа — в его ритме, в параллельности действия различных кусков на
одной сценической площадке. Но главная, как мне кажется, его удача — об-
разы героев, созданные актерами С. Кожамкуловым, К. Бадыровым, Р. Кой-
чубаевой, Е. Умурзаковым, Х. Букеевой. И я горжусь, что в этом спектакле
Калибек Куанышбаев сыграл одну из своих лучших ролей — роль старика Ку-
нанбая, человека сильного и мудрого, но наделенного феодальной моралью
с ее правом главы рода, с верностью «голосу предков». Куанышбаев научил
меня работе с актерами, которую невозможно (ни в театре, ни в кино) под-
менить никакими режиссерскими новациями или операторскими ухищре-
ниями.
Театр — моя первая любовь, театру я не изменил до сих пор и время от
времени в перерыве между фильмами играю на сцене. Мой немецкий колле-
га, очень крупный актер и интересный человек Эрвин Гешоннек как-то заявил,
что он ушел в кино из театра, чтобы иметь возможность говорить как можно с
большим числом зрителей.
Тем же самым обосновал он и то, что «изменил» кинематографу с телеви-
дением. Не знаю, может, он и прав по-своему. Но лично мне кажется, что де-
лать подобные противопоставления очень рискованно. Да, и кино и телевиде-
296
Òîïæàðªàí
297
ІІІ. Прикосновение к истокам
ние виды искусства более массовые, чем театр. Но ни кино, ни телевидение
не могут ни отменить, ни заменить волшебство театра, когда ты (не твое изо-
бражение, а ты сам) ощущаешь биение сердца зрителя, его живую, непосред-
ственную реакцию.
НИКАКИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ
НИКАКИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ
Кино — моя нынешняя работа. В кино я впервые пришел в довоенном
1937 году, точнее, не пришел, а нахально, упрямо влез. В ауле Кастек прохо-
дили съемки фильма о герое гражданской войны в Казахстане — Амангельды
Иманове. Своей студии художественных фильмов в республике еще не было.
Фильм с участием казахских актеров снимали ленинградские кинематографи-
сты во главе с режиссером М. Левиным. В один из выходных дней — а в теат-
ре это был понедельник — я из чистого любопытства поехал посмотреть, как
делают кино. Поехал на часок посмотреть, да и остался на весь день и даже
пытался уговорить режиссера — милого человека Моисея Зеликовича — взять
меня на какую-нибудь роль.
— Дорогой мой, но все роли уже распределены. Можно в массовку — сар-
базом (воином).
Что ж, сарбазом так сарбазом. Я нашел себе сам костюм, сам придумал
грим — небольшие усики. Меня сняли и даже метра два дали крупным пла-
ном. С большой грустью покинул я группу: ведь на следующий день в десять
утра — репетиция в театре.
Но с того дня каждый понедельник приезжал я на съемки, помогал чем мог,
стал как бы общественным консультантом по быту.
— Если буду снимать здесь еще фильм, обязательно дам вам роль, — по-
обещал, прощаясь, М. Левин.
И обещание свое выполнил: в фильме «Райхан», который он ставил по сце-
нарию М. Ауэзова, Левин дал мне довольно большую роль Сарсена — вреди-
теля, байского прислужника. Я, чтобы усыпить бдительность положительных
героев, все время кстати и некстати должен был улыбаться. И вот я улыбался,
улыбался — такой простой был рисунок роли. А совсем недавно один мой зна-
комый посмотрел где-то этот старый, тридцатилетней давности фильм и нашел
даже, что я создал образ не такой уж простой, потому что даже в улыбке мое-
го героя виден страх — животный страх за свою шкуру. Мне, правда, кажется,
что знакомый мой не прав. Страх действительно пронизывает, но не героя, а
меня, молодого театрального актера, впервые очутившегося перед съемочной
камерой.
Так я стал киноартистом.
Как часто приходится читать о счастливом случае, который помог раскрыть-
ся таланту. То заболел основной исполнитель роли и ее поручают малоизвест-
ному актеру, случайно выучившему роль. То расторопный помреж случайно
находит нужного актера где-то в провинциальном театре. То актера, пригла-
шенного на эпизодическую роль, случайно пробуют на роль главную, и требо-
вательный режиссер, отвергший до этого косяк претендентов, довольный и ра-
достный произносит: «Наконец-то! А где же вы были раньше?!» Что ж, элемент
случайности в жизни каждого из нас значит очень и очень много. Но если бы
меня спросили: «Какую роль случайность играет в вашей творческой биогра-
фии?», я бы ответил: «Никакую! Никаких случайностей!»
Да, я попал на съемку как бы случайно. Случайно ли? Нет, я хотел сниматься
в кино, я все силы употребил на то, чтобы меня заметили, и стал сниматься. Но
какой за этим был труд, пот, невидимые миру слезы…
В конце войны режиссеры Г. Рошаль и Е. Арон ставили на Алма-Атинской
студии фильм «Песни Абая». На роль Абая был приглашен Куанышбаев. А он
поставил одно условие: чтобы обязательно дали роль и мне. Так я стал испол-
нителем очень интересной и, по-моему, удачной роли — Шарипа. Тоже слу-
чайность — скажете вы. Нет. Все обстояло проще. Старик Куанышбаев, мой
старший друг Калибек-ага, плохо говорил по-русски (а фильм снимался на рус-
ском языке), и вот я, стоя рядом с ним, произносил фразу за фразой из текста
Абая, а Куанышбаев повторял все это за мной.
Чем для меня интересен образ Шарипа? Прежде всего неоднозначностью
своей. Шарип — один из учеников Абая. И Шарип предает его. Шарип любит
Абая. И все же предает его. Дело здесь не только в сальеризме, в дикой зави-
сти к Айдару — другому любимому ученику Абая. Шарип видит, как Абай все
дальше отходит от догматов веры, и ему кажется, что это Айдар влияет на по-
эта. Айдар сбивает просветителя с истинного пути. И когда Шарип убеждается,
что иначе с Айдаром не справиться, он отравляет Айдара. А по логике Шарипа
он тем самым борется за счастье Абая, за его спокойствие.
Мне хотелось и во внешнем облике Шарипа передать не традиционные
атрибуты злодея, а показать это злодейство скрытым за внешне интеллигент-
ным обликом тихого, дружелюбно настроенного, глубоко религиозного чело-
века. Сутулая фигура. Размеренная походка. Черная феска. Очки, которые не
могут скрыть ненавидящего взгляда, когда он разговаривает с Айдаром. И вяз-
кая, спокойная речь иезуита от ислама. «Оставь Айдара во имя его самого», —
советует он возлюбленной Айдара, нарушившей закон предков. «Она человек,
а человек не может оказаться камнем…» — это о самой Ажар. Я хотел показать
трагедию Шарипа — трагедию человека, не видящего реальной жизни. И в
298
Òîïæàðªàí
299
ІІІ. Прикосновение к истокам
этом смысле, мне кажется, удалась заключительная сцена. Погиб Айдар, горь-
ко переживает его смерть Абай.
— Абай-ага, уйдем из этого проклятого логова, — не просит, умоляет Ша-
рип. — Я заменю тебе Айдара.
И в этот момент Абаю открывается вся подлость Шарипа. Он кричит:
— На тебе кровь, Шарип! — Шарип в испуге смотрит на свой халат.
— Не на халате! Уйди! Будь ты проклят из рода в род, если ты это сделал.
И от этих гневных слов своего кумира, своего учителя съежился Шарип,
меньше стал ростом — сбежал, исчез, растворился в бескрайней степи.
Так не случайно сыграл я роль Шарипа — роль, с самого начала мне понра-
вившуюся, сложную и интересную. Если подходить к событиям чисто внешне,
то и роль Джамбула в фильме Е. Дзигана я тоже получил как будто бы случай-
но. Но, по правде говоря, я давно мечтал сыграть нашего славного акына, еще
тогда, когда сценария и в помине не было.
«ДЖАМБУЛ»
«ДЖАМБУЛ»
Когда было решено ставить фильм о Джамбуле по сценарию — во многом
несовершенному, иллюстративному — Н. Погодина и А. Тажибаева, сразу же
встал вопрос: кому поручить эту серьезную роль. Многие наши ведущие ак-
теры старшего поколения участвовали в этом своеобразном соревновании —
Куанышбаев, Курмангалиев, Бадыров. Режиссер искал портретного сходства:
ему казалось поначалу, что именно это обеспечит успех картины, создаст ил-
люзию документальности.
Мне тогда было тридцать шесть лет, никакого портретного сходства ни с
молодым поэтом, ни со старым (а на протяжении фильма проходит почти вся
долгая жизнь Джамбула) у меня не было. Я пробовался на роль Шаймухамеда,
личности придуманной и малопривлекательной. Шаймухамед — прислужни-
чающий виршеплет, в своих бесталанных стихах он восхвалял баев и богачей,
которым верно служил. Роль эту играть мне очень не хотелось, но отказаться
тоже не было желания.
И тогда, на пробах, в условном гриме этого самого Шаймухамеда, я обра-
тился к режиссеру:
— Ефим Львович! Разрешите мне прочитать другие стихи — не те, что в сце-
нарии.
Дзиган разрешил. Началась съемка. Я взял домбру и начал читать стихи.
Читал из Абая, из Джамбула, Сабита. А надо сказать, что память у меня была
хорошая, мне достаточно два-три раза прочитать текст, чтобы все запомнить.
Так вот читаю я стихи, даже не читаю, а откровенно играю акына — хулиганю,
резвлюсь почем зря: и будто насвай у меня за губой, и подмаргиваю в самых
язвительных местах, бровями играю. Словом, веду себя так, будто и не на про-
бах я, а развлекаю гостей. Вдруг слышу: «Стоп!», и Дзиган обращается ко мне:
— Это же не в образе Шаймухамеда. Он придворный акын, подхалим, а
вы… Ну ладно… Хотели бы вы сниматься в роли самого Джамбула?
— Конечно! — решительно заявил я, и тут же начал дискуссию с режиссе-
ром, заявив, что не буду искать внешнего правдоподобия, а сыграю Джамбула
таким, каким знал его.
Здесь я хочу рассказать о том, как я познакомился с этим мудрым старцем
и подружился с ним.
Было это в 1936 году. В Москве должна была состояться декада казахского
искусства. Участником декады был и я — пел в опере.
Дорога до Москвы долгая… Поезд с участниками декады задерживался
в каждом крупном городе: приветствия, речи, напутствия. В общем вагоне с
нами ехал и Джамбул. Мало кто знал его, да и выглядел он гораздо моложе
своих лет. Так что ничем не выделялся из общей массы артистов. А обратить
внимание на него следовало хотя бы потому, что старик в дороге ужасно плохо
себя чувствовал, и мы, молодежь, в меру сил пытались ему помочь, приносили
еду, оставались с ним в вагоне, когда все уходили на митинги.
Но вдруг все изменилось. На каждой станции в наш вагон стали приходить
люди, среди них — важное начальство, и все в один голос: «Где Джамбул?»
Дело в том, что, пока мы ехали, в «Правде», на первой полосе был напечатан
портрет акына. И, конечно, сразу же изменилось отношение к Джамбулу — его
перевели в отдельное купе, его стали донимать делегации… В Москве Джам-
бул попросил, чтобы в номер к нему никого, кроме меня, не поселяли, и я был
у него за переводчика и секретаря. Не буду утомлять вас описанием праздни-
ка, слишком все было торжественно и трогательно. Искреннее радушие мо-
сквичей буквально исцелило Джамбула, он забыл про свой возраст, забыл про
болезнь. Ни разу не отказался он выступать — и в рабочем клубе, и на прави-
тельственном приеме, и в концертных залах наши русские братья аплодисмен-
тами встречали мудрого старца. А он читал и читал свои стихи:
Я ехал при солнце и при луне
На кара-айгыре, железном коне,
По самой чудесной на свете стране,
И радость пела во мне.
Кострами цветов пылали луга,
В недрах Урала пела руда,
На Волге шумели по берегам
Сияющие города.
300
Òîïæàðªàí
301
ІІІ. Прикосновение к истокам
И потом мы часто встречались, когда Джамбул приезжал в Алма-Ату.
Я не буду здесь рассказывать, как была оценена картина, что хотели мы в
ней рассказать. Что хотели — то и сказали. А анализ — дело критиков. Мне
лишь хочется поразмышлять вместе с вами о том, почему актер — сравнитель-
но молодой еще — сумел, простите за нескромность, справиться с такой от-
ветственной ролью. Не будем касаться здесь актерской техники — это дело
наживное. И даже посредственный актер со временем, накопив изрядное ко-
личество приемчиков, штампов, может создать у неискушенного зрителя впе-
чатление, что он, актер, «купается в роли», создает характер. На деле же часто
за характер принимают мелкие характерные детали. К примеру, герой к ме-
сту и не к месту употребляет какие-нибудь заковыристые выражения, вроде
«ядрена вошь», «елки-палки» в русских фильмах или что-нибудь подобное в
фильмах казахских.
Мне кажется, я нашел главное в образе великого акына — любовь к родной
земле, к родному народу. А любовь эта давала ему силу жить, когда, казалось,
и жить было уже невозможно, не нужно, бесцельно. Революцию Джамбул
встретил уже старым человеком. Но новая жизнь, революционные преобразо-
вания, ветер свободы пробудили в нем второе дыхание, и как народный поэт
Джамбул проявился, конечно, после революции. Испытания, выпавшие на его
долю, не сломили акына, а сделали более звонким его голос.
Мне предстояло сыграть человека в разные периоды его жизни, а не просто
эпизоды «Джамбул в молодости», «Джамбул в зрелые годы», «Джамбул в ста-
рости», хотя сценарий был фрагментарен и вынуждал к такой разорванности.
Можно было создать ряд эффектных, не похожих один на другой портретов.
Но я хотел сыграть одного человека — цельного и гармоничного. Надо было
найти остов образа, то, что делало бы его узнаваемым в любой момент появ-
ления на экране. И это главное было — молодость. Да, да, всегда молодость.
Поэтому я играл дряхлого старика с молодым блеском глаз, с неподдающейся
безжалостному времени ясностью ума и остротой мысли.
Работа над фильмом была долгой и трудной. Некоторые эпизоды по не-
скольку раз переписывались заново. И переснимались… переснимались… На-
пример, девять раз переснимался эпизод встречи Джамбула с членами Полит-
бюро, в конце концов так и не вошедший в картину.
Когда фильм вышел на экраны (а снимался он два года), воочию стали вид-
ны и его удачи, и недостатки. Картина пользовалась успехом у нас в стране и за
рубежом. Приведу только отзыв известного польского критика Збигнева Пите-
ры из статьи, напечатанной в журнале «Фильм»: «Элемент, на который выпала
почти вся тяжесть объединения эпизодов фильма в одно целое, — актер Ша-
кен Айманов — исполнитель заглавной роли. Актер показал Джамбула спосо-
бом простым и при этом привлекательным и убедительным. В его экономной
манере игры тем пластичней выступают различные мелкие детали мимики и
жеста, подчеркивающие юмор, иронию, сердечность, а также гнев героя в раз-
нородных ситуациях».
И все же теперь, по прошествии стольких лет, мне бы хотелось сыграть дру-
гого Джамбула — создать образ многосложный, образ мудрого и веселого че-
ловека со счастливой и трудной судьбой.
После работы над «Джамбулом» кино все больше и больше притягивало
меня. А споры с режиссером о трактовке образа приводили к казавшейся тог-
да абсурдной мысли: что если самому попытаться поставить фильм? И хотя я
поставил несколько спектаклей в театре и получил даже за «Абая» Государ-
ственную премию, осмелиться на кинорежиссуру я не мог. Слишком сложной
казалась мне тогда специфика кино (нет, не пресловутая, как пишут иногда,
а действительно существующая). Должен признаться, что за пятнадцать лет,
поставив десять фильмов, я еще не чувствую себя вполне сложившимся кино-
режиссером, мне еще трудно сразу увидеть место снимающегося эпизода в
будущем фильме, найти единый ритм для всех сцен картины.
КАК Я СТАЛ РЕЖИССЕРОМ
КАК Я СТАЛ РЕЖИССЕРОМ
Но режиссером я все же стал…
Случилось это 1953 году. После длительного периода «малокартинья» во
всех республиках началось оживление кинопроизводства. А рост производ-
ства требовал притока новых творческих кадров.
Что представляла собой в те годы Алма-Атинская киностудия? Пустые па-
вильоны, простои в цехах. Специалисты один за другим уезжали из Алма-Аты
или переходили работать в смежные области искусства. Почти полностью
прекратилось производство художественных фильмов: за восемь лет (1945—
1952 гг.) лишь картины «Песни Абая», «Золотой рог» и «Джамбул» увидели свет
экрана.
Когда мне предложили перейти работать на студию, я внутренне уже был
готов к этому и согласился. Двадцать лет работы в театре не сделали меня вра-
гом сцены. Театр я любил всегда и люблю до сих пор. Причем любовь эта не
платоническая: я участвую в спектаклях родного мне Театра имени Ауэзова,
недавно в ТЮЗе поставил «Абая». Но кино?..
Кинематограф дает неограниченную возможность показать большому чис-
лу зрителей гигантские преобразования, которые произошли в жизни моей
республики.
302
Òîïæàðªàí
303
ІІІ. Прикосновение к истокам
Интересно мне было освоить новые выразительные средства такого искус-
ства, как кино. Я имею в виду не только монтаж, ракурсы, крупные планы и
пр. Режиссер кино, по моему глубокому убеждению, подобен такому дириже-
ру оркестра, который не просто размахивает дирижерской палочкой, но не-
пременно умеет играть на всех инструментах. Режиссер кино руководит рабо-
той опытных специалистов — сценариста, оператора, композитора, актеров,
звукооператора и людей других профессий — несть им числа. Причем людей
творческих, у каждого из которых свой почерк, свой взгляд на жизнь. Режиссер
кино должен не только сам отчасти быть и сценаристом, и оператором, и ху-
дожником, и композитором (конечно, не в такой степени, как профессиональ-
ный участник творческой группы), но уметь объединять творческие устремле-
ния всех участников в процессе создания фильма. Не подчинить — объединить,
увлечь своим замыслом, своим видением будущего произведения. Картина,
как произведение искусства, может получиться, только если все компоненты
ее взаимосвязаны и взаимообусловлены. Если декорации не кричат, что их
сделал талантливый художник. Если каждый кадр не призывает: смотри, как
талантлив оператор. Если опытный актер не зажимает эпизодических персо-
нажей, но вызывает каждый раз «огонь на себя».
Спору нет, и оператор должен быть талантлив, и художник, и композитор,
и даже — в своей области — администратор или пиротехник. Но все же, я счи-
таю, именно режиссер определяет успех или неудачу фильма.
Нельзя сказать: режиссер очень талантлив, а сценарий выбрал слабый. Зна-
чит, когда он выбрал этот слабый сценарий, ему изменил талант, изменил вкус.
Нельзя сказать: режиссер очень талантлив, а оператор (или композитор, или
художник, или актер) у него слабый. Виноват все равно режиссер — ведь
это он взял на картину слабого оператора (или композитора, или художни-
ка и т.д.).
А можно ли сказать наоборот: оператор (или композитор, или художник)
талантлив, а фильм не получился, потому что слаб режиссер. Сколько угодно
таких случаев. Так что, как вы убедились, я за примат режиссера, как главно-
го творческого лица. За режиссера — создателя и автора фильма (а не только
интерпретатора замыслов сценаристов). За режиссера — философа, видящего
свою задачу в создании коллективного произведения искусства, каким он (ре-
жиссер) его задумал и увидел в своем творческом воображении.
Мысль эта, может быть, и банальная, но от частого повторения она не стала
неверной.
«ПОЭМА О ЛЮБВИ»
«ПОЭМА О ЛЮБВИ»
Первую свою режиссерскую работу «Поэму о любви» я осуществил вместе
с опытным производственником К. Гаккелем. Сначала картина задумывалась
как фильм-спектакль. В основу его положена была пьеса «Козы Корпеш — Баян
Сулу», воспроизводящая казахское народное сказание. Герои пьесы юноша-
бедняк Козы-Корпеш и дочь богатого феодала Баян, полюбив друг друга,
вступили в борьбу с окружающим их обществом. Они погибли, защищая
свою любовь, свое право на счастье. Юные влюбленные, казахские Ромео и
Джульетта, — любимые образы народного эпоса. Я взялся экранизировать эту
трагедию по нескольким причинам. Во-первых, нужно было привлечь внима-
ние казахского зрителя к первой после возрождения студии работе, а легенда
«Козы Корпеш — Баян Сулу» достаточно известна, она не нуждалась в особой
рекламе. Во-вторых, кинематографического опыта ни у меня, ни у многих моих
коллег тогда не было, и нам казалось, что перенесение на пленку театрально-
го спектакля осуществить будет не очень сложно, достаточно только вынести
действие на натуру — в бескрайнюю степь. И третье, главное, — казахское ки-
ноискусство должно заявить о себе на всесоюзном экране, а где найдешь бла-
годарнее материал, чем в популярной поэтичной народной легенде?
«Поэма о любви» пользовалась любовью зрителей. Но, несмотря на успех,
нам с самого начала было ясно: фильм не получился, мы не смогли найти ки-
нематографический эквивалент популярному спектаклю. На экране разыгры-
валось статичное действие, правда, вместо декораций зрители видели настоя-
щую степь, небо, кибитки. Но в ритме фильма, в игре интересных театральных
актеров Ш. Жандарбековой, К. Куанышбаева, С. Кожамкулова, Н. Жантурина
все же видна была театральность поз и интонаций, некоторая чрезмерность
игры «на аппарат». Хотя критика и считает наиболее удавшейся в этом филь-
ме игру актеров, мне кажется, это не так. Фильм «Поэма о любви» — гибрид
театра и кино, лишенный, с одной стороны, яркости и непосредственности те-
атрального зрелища, а с другой — выразительности и предельной реалистич-
ности кинематографа.
«БЕЗБОРОДЫЙ ОБМАНЩИК»
«БЕЗБОРОДЫЙ ОБМАНЩИК»
Забегая вперед, хочу сказать, что когда, по прошествии нескольких лет, я
работал над экранизацией другой, не менее популярной народной легенды о
безбородом обманщике Алдаре Косе, опыт «Поэмы о любви» помог нам из-
бежать многих недостатков, свойственных моей первой работе в кино. Прав-
304
Òîïæàðªàí
305
ІІІ. Прикосновение к истокам
да, это не значит, что не появились другие, новые промахи. Но «Безбородого
обманщика», в чем в чем, а в театральности даже ярые противники фильма
обвинить не могли.
РАДОВАТЬ СЕРДЦА
РАДОВАТЬ СЕРДЦА
Часто задают вопрос: какой из ваших фильмов вам больше нравится. На-
звать любимый свой фильм я не хочу, да и вряд ли смог бы — в каждый вложе-
на часть души, каждый отнял часть жизни.
В некоторых картинах я участвовал как бы помимо воли. Так получалось,
что в производство были запущены недоработанные сценарии, что ставили их
молодые, неопытные режиссеры. А студия — не только творческое объедине-
ние, но и промышленное предприятие, которое должно выдать единицу про-
дукции. Иначе не будет выполнен план, иначе коллектив окажется без зарпла-
Достарыңызбен бөлісу: |