Часть 1
В серии работ известный американский
политолог Сэмюэль Филлипс Хантингтон [1]
предвещал в будущем обострение социальных,
политических конфликтов на границах циви-
лизаций, основным определяющим фактором
которых является принадлежность к типу
культуры. Наиболее опасными, по мнению
Хантингтона, будут территории, на которых
совместно проживают представители различных
культур, причем в условиях острых социальных
конфликтов, сопровождающих распад одних
социально-экономических структур и создание
новых. Таков, в частности, процесс распада
Советского Союза в конце 20 века, приведший к
созданию серии отдельных государств; такова
территория новой Европы, где формируется на
наших глазах Европейский Союз.
В эпоху экономической глобализации, соз-
дающей, на первый взгляд, условия для разви-
тия интеграционных процессов, усиливаются
движения националистического толка, что при-
водит к перерождению идей патриотизма в идеи
сепаратизма, национальных фобий и шови-
низма, даже фашизма. Именно возможность
разгорания межнациональных конфликтов и
необходимость
поиска
путей
устранения
опасности подобного рода заставила обратиться
к культурологическим объяснениям, хотя, вне
всякого сомнения, причины напряженности в
межнациональном общении лежат в различных
сферах – социальной, политической, экономи-
ческой, не только культурной.
Необходимость научных исследований в
сфере изучения коммуникации представителей
разных культур была осознана политологами,
социологами, психологами, культурологами,
лингвистами. Так, в США Э. Холл в своей
работе [2] заострял внимание на необходимости
изучения связи культуры и типа поведения
человека в коммуникации. Создается типология
исследований в области культурологии: выде-
ляются три возможных уровня исследования
коммуникации – монокультурный, кросскуль-
турный и интеркультурный [3]. В дальнейшем
расширяется круг научных вопросов с привле-
чением понятий «культурный концепт», «фрейм»,
«сценарий национального поведения», разра-
батывается методика изучения коммуникатив-
ных актов.
Чисто научный интерес к изучению меж-
культурной коммуникации как в историческом,
так и в синхронном планах, однако, приобретает
новые черты из-за обилия новых фактов,
характеризующих повседневную жизнь чело-
века. Множество событий настораживает ис-
следователя в сфере изучения межкультурной
коммуникации
в
условиях
современного
постиндустриального общества. Так, в октябре
2010 года канцлер ФРГ Ангела Меркель на
собрании молодежной организации Христиан-
ско-демократического
Союза
в
Потсдаме
признала безуспешными попытки построения
мультикультурной модели общества из-за
трудностей аккомодации иммигрантов из других
стран (прежде всего Турции) в общество Гер-
мании, что объясняется, в том числе, религиоз-
ными факторами. Противостояние христианских
и исламских традиций фиксируется и во
Франции, где не утихает дискуссия о запрете
ношения женского головного убора по законам
ислама. Настораживает продолжающаяся ныне
серия «революций» в ряде арабских государств,
что также имеет культурную составляющую.
Именно конфликт между исламской и за-
падноевропейской цивилизациями предвещал
С. Хантингтон, что проявляется на территории
экономически
благополучных
европейских
стран.
Чего же ожидать в тех странах, где числен-
ность людей, живущих за чертой бедности,
превышает разумные пределы? Например, в
феврале 2011 года, по данным опроса Фонда
общественного мнения [4], в России «почти
половина россиян (49 процентов) недовольна
происходящими в стране событиями и испы-
тывает готовность лично выйти протестовать».
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
81
Недовольство объясняется не только ростом цен
на основные продукты питания, но и на-
растанием межнациональных конфликтов, о чем
свидетельствуют события декабря 2010 года в
Москве. Убийство футбольного болельщика
Егора Свиридова выходцами из Кавказа, недо-
вольство действиями властей по расследованию
убийства привели на Манежную площадь в
центре Москвы, столицы России, несколько
тысяч демонстрантов, они требовали от властей
немедленных действий и защиты коренного
населения, русских, от «кавказцев». В городе
создалась напряженная обстановка, последовали
драки, в том числе на ближайших от Манежной
площади станциях метро, когда были избиты
люди из-за их «неславянской внешности».
Последовали аресты. В последующие дни
произошли массовые драки между националь-
ными группировками, 15 декабря были задер-
жаны милицией около 1200 человек. Волна
межнациональных конфликтов прокатилась по
многим городам России. В Санкт-Петербурге
состоялся митинг, где собралось около 2000
человек, было задержано 60 человек; в
Волгограде 18 декабря – более 100 человек; в
Самаре – 90. В результате столкновений постра-
дали и милиционеры. Президент России
Дмитрий Медведев обещал «разобраться» и
наказать виновных, а также сделать все необ-
ходимое со стороны властей для недопущения в
будущем столкновений на национальной почве.
Для наших целей важны материалы пере-
писи населения в сфере определения нацио-
нального состава. Предварительные итоги пере-
писи населения России 2010 года см. на сайте
http://www.perepis-2010.ru/results_of_the_census/
results-inform.php
.
Однако данные по национальному составу
пока не представлены на официальном сайте,
более того, в процессе установления нацио-
нальной принадлежности были определенные
трудности. Во-первых, сложность заключалась в
самом определении национальной принадлеж-
ности. Первоначально предполагалась необ-
ходимость документального подтверждения,
затем, после изменения закона, спорным остался
пункт, кто именно, переписчик или сам рес-
пондент, должен заполнять графу о нацио-
нальности.
Во-вторых, сам алфавитный перечень воз-
можных вариантов ответов населения для
кодирования ответа на вопрос 7 Переписного
листа формы Л Всероссийской переписи
населения 2010 года – перечень, составленный
московским Институтом этнологии и антро-
пологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, вызывает,
по меньшей мере, недоумение: так, в списке
значатся русские, русские казаки, русские
немцы, русские поморы, русскоустьинцы,
русско-устьинцы (стр. 24), есть также руснаки и
русняки, ведороссы, ведо-россы и ведруссы,
кацапы, великороссы, а помимо казахов, наз-
ваны и казахи кош-агачские, казаки-крещеные,
казахи степские, казахи куратинские, калмаки (с
языком казахским), казах кыпчак с различными
кодами переписи (с. 12).
В списке языков (855 именований) значится
не только русский, но и неизвестный науке рос-
сийский.
Так как официальных данных о националь-
ном составе России 2010 года пока не пред-
ставлено, мы вынуждены опираться на перепись
2002 года.
Что же представляет собой Москва и Россия
по национальному составу? Обратимся к дан-
ным переписи населения, которая проводилась в
2002 году [5].
По этим сведениям, в России проживают
представители 194 национальностей, из них
укажем те национальности, которые харак-
теризуют «культурный разлом» между двумя
типами цивилизаций – славяно-христианской и
исламской (см. таблицу 1). Следует сделать
несколько замечаний:
1. Данные взяты с официального сайта
переписи населения 2002 года.
2. В таблице указана принадлежность к
цивилизации по религии, что, естественно,
некорректно, так как принадлежность к нации и
исповедование религии не всегда совпадают.
Однако повседневная жизнь представителей
одного народа, их этические установки обычно
определяются главенствующей религией вне
зависимости от того, считает ли себя каждый пред-
ставитель нации верующим человеком или нет.
3. В разделе «Цивилизации» христианская
традиция маркируется «хр», исламская – «исл».
4. В таблице не указаны все многочис-
ленные народы России, повседневная жизнь
которых определяется культурой христианства,
выбраны только основные.
5. Территория российского Кавказа харак-
теризуется многочисленными народами, говоря-
щими на разных языках, многие из них не
имеют письменности. На Кавказе представлены
исламская и христианская традиции в культуре,
что объясняет наш особый интерес. Из всего
списка кавказских народов в таблице упомянуты
те народы, которые представлены на многих
территориях.
82 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
6. Номер строки в таблице соответствует
номеру в общем полном перечне националь-
ностей, составленном по признаку количества
граждан России, идентифицирующих себя по
признаку национальной принадлежности (всего
в списке 145 166
731 граждан 194 нацио-
нальностей).
Таблица 1
№ Народность
Христиане
и
мусульмане
Численность чел. %
1
Русские
хр
115 889 107
79,83
2
Татары
исл
5 554 601
3,82
3
Украинцы
хр
2 942 961
2,02
6
Чеченцы
исл
1 360 253
0,93
9
Аварцы
исл
814 473
0,56
11 Казахи
исл
653 962
0,45
13 Азербайджанцы
исл 621
840
0,43
16 Кабардинцы
хр/исл
519 958
0,36
17 Осетины
хр 514
875
0,35
18 Даргинцы
исл 510
156
0,35
21 Кумыки
исл 422
409
0,29
22 Ингуши
исл 413
016
0,28
23 Лезгины
исл 411
535
0,28
28 Карачаевцы
исл 192
182
0,13
32 Лакцы
исл 156
545
0,11
35 Табасараны
исл 131
785
0,09
36 Адыгейцы
исл 128
528
0,09
38 Узбеки
исл 122
916
0,08
39 Таджики
исл 120
136
0,08
40 Балкарцы
исл 108
426
0,07
43 Турки
исл 92
415
0,06
44 Ногайцы
исл 90
666
0,06
49 Черкесы
исл 60
517
0,04
54 Абазины
исл 37
942
0,03
56 Китайцы –
34
577
0,02
58 Туркмены
исл 33
053
0,02
60 Киргизы
исл 31
808
0,02
62 Рутульцы
исл 29
929
0,02
65 Агулы
исл 28
297
0,02
69 Андийцы
исл 21
808
0,02
70 Курды
исл 19
607
0,01
75 Дидойцы
исл 15
256
0,01
82 Арабы
исл 10
630
0,01
ВСЕГО, РФ
145 166 731
100,00
Из данных таблицы видно, что в России
проживают многочисленные народы, чья повсе-
дневная жизнь и этические установки опреде-
ляются исламской традицией, и, хотя в про-
центном отношении они заметно уступают
русским (русских – более двух третей населения
России), представители этих народов легко
мигрируют, о чем свидетельствуют данные
переписи населения мегаполисов.
Во второй части статьи будет представлена
этническая картина Москвы, крупнейшего
российского мегаполиса и представлен куль-
турологический комментарий межнациональных
конфликтов.
_______________________________________________________________________________
1. Huntington, S. P. The Clash of Civilizations and the Rema-
king of World Order (1996); Who Are We? The Challenges to
America’s National Identity (2004); Политический порядок в
меняющихся обществах. – М.: Прогресс-Традиция, 2004;
Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2003.
2. Hall, E.T. The Hidden Dimension. Garden City, N.Y.:
Doubleday, 1966.
3. Hart, W.B. Intercultural Computer-Mediated Communi-
cation(ICCMC)//The Edge: The E-Journal of Intercultural
Relations, 1998.
4.
http://www.lenta.ru/news/2011/02/25/opros/
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
83
5. Официальный сайт:
www.perepis2002.ru
. Последняя
перепись населения проводилась в России в октябре 2010
года. Однако официальные данные пока не представлены
для всеобщего ознакомления.
* * *
Мақалада осы заманғы Ресейдегі ұлтаралық дау-жан-
жалдың мәдениеттану аспектілері, бір аумақта тұратын әр
түрлі халық өкілдерінің мәдениетаралық байланысы қарас-
тырылады.
Часть 2
В первой части статьи внимание было
сосредоточено на описании поликультурного
пространства в связи с угрозой возникновения
межэтнических конфликтов в современной
России. Во второй части мы представим
статистику этносов в современном мегаполисе –
на примере Москвы – и проанализируем дей-
ствие универсалий в сфере межкультурного
общения, а также роль культуры титульной
нации для предотвращения возможных меж-
культурных конфликтов на национальной почве.
Обратимся к данным народонаселения
Москвы по данным переписи 2002 года [1]. В
таблице 2, в отличие от таблицы 1, приведен
весь список национальностей с указанием
численности и процентного соотношения,
поэтому в графе «Цивилизация / религия» ука-
заны не только христианство и ислам, но и
другие религии. К таблице 2 относятся те же
замечания, что и к таблице 1 (см. пункты 2 и 3).
Таблица 2
Национальный состав населения Москвы
Национальность
Цивилизация /
Религия
Численность
(чел.)
% от общего
Русские
хр
8 808 009
84,83%
Лица, не указавшие
национальность
417 126
4,02%
Украинцы
хр 253
644
2,44%
Татары
исл 166
083 1,60%
Армяне
хр 124
425
1,20%
Азербайджанцы
исл 95
563 0,92%
Евреи
иудаизм 79
359 0,76%
Белорусы
хр 59
353
0,57%
Грузины
хр 54
387
0,52%
Молдаване
хр 36
570
0,35%
Таджики
исл 35
385 0,34%
Узбеки
исл 24
312 0,23%
Мордва
хр 23
387
0,23%
Чуваши
исл 16
011 0,15%
Вьетнамцы
буддизм 15
616 0,15%
Чеченцы
исл 14
465 0,14%
Китайцы
даосизм 12
801 0,12%
Осетины
хр 10
561
0,10%
Лица других
национальностей
–
9 796
0,09%
Корейцы
буддизм, хр 8
630
0,08%
Казахи
исл 7
997 0,08%
Пуштуны
исл 5
993 0,06%
Башкиры
исл 5
941 0,06%
Немцы
хр 5
271
0,05%
Аварцы
исл 4
950 0,05%
84 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
Из приведенных данных видно, что терри-
тория такого большого города, как Москва,
оказывается привлекательной для представи-
телей многих национальностей, и возможность
возникновения конфликта на межнациональной
почве становится более вероятной, особенно в
тех условиях, когда происходит разграничение
сфер влияния, рынка по национальному при-
знаку.
Обратимся к анализу культурологической
составляющей межкультурной коммуникации.
Одной из основополагающих универсалий,
определяющих поведение человека в обществе,
является универсалия «СВОЙ – ЧУЖОЙ» [2].
Самоидентификация человека в социуме про-
исходит по многим параметрам: по гендерному
параметру, языку, внешнему виду, возрасту,
убеждениям, по степени образованности, сфере
занятий, пристрастиям, гражданской принад-
лежности и многим другим. В результате
действия каждого из параметров, взятых каждый
отдельно или в совокупности разной конфи-
гурации, человек соотносит себя с группами
других людей, причем эти группы могут быть
многочисленными и малочисленными, принад-
лежащими к доминирующим сообществам, или
к периферийным, или маргинальным. Однако
всякий раз человек испытывает потребность
очутиться среди «своих», таких же, как он сам.
Другие же, «чужие», оцениваются как «чуж-
дые», своеобразные «враги».
Процесс социализации личности человека не
ограничивается, однако, поиском «своих» и
вычленения «чужих» – условия выживаемости
человека в обществе предполагают также
выработку навыков толерантности в отношении
в «чужому». Мировые религии, в том числе
христианство и ислам, формируют такие пред-
ставления, те же цели ставит светское обра-
зование в европейской традиции.
«Понять, что ни "я", ни кто другой не есть
пуп земли, что все народы и культуры равно-
ценны, что высших и низших нет…», – так
пишет о цели каждого человека князь Николай
Сергеевич Трубецкой после того, как он
эмигрировал из революционной России в начале
20-х годов 20 века [3].
Однако, сколько бы ни старалось челове-
чество вырабатывать уважение к чужому мне-
нию в повседневной жизни, прислушиваться к
мнению меньшинства в политической дея-
тельности, очевидно, что противопоставление
своих и чужих неискоренимо представлено в
любой из форм социальной активности чело-
века, поэтому понятно, насколько важен анализ
форм, выявление обусловленности социальных
конфликтов, поиск и формирование механизмов
регулирования в ситуациях социального кри-
зиса. Указанные задачи характеризуют социо-
логию как особую гуманитарную науку, и су-
ществует много направлений в изучении со-
циальных конфликтов, проводятся симпозиумы,
создаются центры, выпускаются журналы [4].
Наиболее значимы работы Л. Козера [5], счи-
тающего конфликт обязательным условием раз-
вития, возникновение конфликта заложено в
природе человека, вступающего в борьбу за
ценности и претендующего на повышение
своего статуса, что в результате может привести
к нанесению ущерба противнику или даже к
уничтожению врага.
Р. Дарендорф [6], в отличие от Л. Козера,
рассматривает деструктивные стороны социаль-
ных конфликтов, при этом равновесие и ста-
бильность в условиях решения социального
конфликта должна обеспечивать власть («кон-
фликт в рамках консенсуса», «равновесно-инте-
грационная модель») и лидеры оппонентов
власти. Стабильность в обществе обеспечи-
вается механизмом поиска «общих сторон» и
признания «правоты оппонента», т.е. воспита-
ния плюралистического типа социального пове-
дения.
Широко распространенные теории социаль-
ных конфликтов формируются на основе изу-
чения отношений к собственности и власти,
поэтому борьба за собственность и борьба за
власть могут проходить по национальному
признаку. Общеупотребительно в именовании
рынков в Москве «вьетнамский», упоминание
контроля рынков со стороны азербайджан-
ской, чеченской группировок. Это повседневная
реальность жизни и условие формирования
социального конфликта по национальному при-
знаку.
При всей разработанности теории социаль-
ных конфликтов в социологии, политологии,
философии и непрекращающейся полемике,
один аспект является очевидно недооцененным
– влияние национальных стереотипов, фор-
мирующих культурно-обусловленные сценарии
поведения человека. Именно этот аспект
интересует нас прежде всего. Так, Л.Н. Гумилев
приводит пример различий в поведении людей –
представителей различных национальностей [7:
22]. В трамвае едут четверо – кавказец, татарин,
латыш и русский. В тот же трамвай влезает
буйный пьяный, что провоцирует действие
собравшихся в соответствии с чертами нацио-
нального характера. «Кавказец не стерпит и даст
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
85
в зубы». Татарин предпочтет отойти в сторону.
Латыш, как представитель западноевропейского
менталитета, начнет призывать милиционера,
дабы тот восстановил порядок. Русский же
посочувствует пьяному и посоветует «уйти от
греха подальше», не то тот может попасть в
милицию.
Приведенная история иллюстрирует устой-
чивые представления о национальных типах
поведения татарина как представителя ислам-
ского мира, западникаприбалтийца, горячего
кавказца и странного русского. Скорее будучи
мифологемами, такие типичные черты нацио-
нального характера, однако, служат основой
сюжета многочисленных анекдотов, в которых
противопоставляются типы поведения пред-
ставителей разных национальностей.
Как оценивается «русскость» в противо-
поставлении «нерусскости»? Целое направление
культурной антропологии (Cultural Anthropo-
logy), этнопсихологии (Ethnopsychology), пси-
холингвистики (Psychological Linguistics), ког-
нитивной антропологии (Cognitive Anthropo-
logy), когнитивной лингвистики (Cognitive
Linguistics) представлено ныне серией много-
численных работ.
В нашей статье важно противопоставить
прежде всего сценарий поведения русского как
представителя славяно-православной цивили-
зации и представителей исламской цивилиза-
ции [8].
Кавказец, например, представляется рус-
скому как тип человека, склонного к эмоцио-
нально неуравновешенному поведению, как
человек, остро воспринимающий чужого в ка-
честве врага, т.е. русский воспринимает кав-
казца как своеобразную угрозу размеренности и
заданности собственной жизни, как «зах-
ватчика». Нельзя сказать, что такое восприятие
сложилось именно в настоящее время: войны на
Кавказе длятся столетия, в русской класси-
ческой литературе кавказец многократно пред-
ставлен человеком, живущим по чужим для
русского законам. Таковы персонажи повести
«Бэла» в составе романа М.Ю. Лермонтова
«Герой нашего времени», повести «Хаджи
Мурат» Л.Н. Толстого, кавказский князек, муж
Ольги, в пьесе А.Н. Островского «Беспридан-
ница» [9].
Каков же русский в представлении русского
человека? Существует обширная литература, в
которой представлены различные точки зрения
на менталитет, национальную картину русского
человека. Очевидно, что «русскость» представ-
ляет собой многоликий феномен, в котором есть
различные пласты, иногда противоречащие друг
другу. Прав был известный политолог Александр
Александрович Зиновьев, утверждавший, что
социальная организация современного россия-
нина является своеобразным гибридом сове-
тизма; западничества и национально-русского
фундаментализма [10]. Действительно, сегодня,
спустя 20 лет после событий 1991 года, в совре-
менной России, пережившей распад Советского
Союза, – значительная часть российских граж-
дан живет, добывает средства к существованию
и, самое главное, думает фактически «по-
советски». Однако важную роль в постсоветской
России играла и играет русская культура, сфор-
мировавшаяся в течение длительного времени, в
том числе – в эпоху Советского Союза, культура
высочайшего мирового уровня, причем скла-
дывалась эта культура благодаря деятельности
не только тех, кто был оплотом коммунисти-
ческого режима, но и тех, кто противостоял
власти.
Неуважение к власти, бунтарство, с одной
стороны, и холопство, – с другой, составляют,
по мнению Н. Бердяева, еще одну черту «рус-
скости». Антиномии в национальном характере
предопределяют сосуществование в русском
национальном характере таких черт, как тер-
пение и склонность к бунтарству. Поэтому и
говорят: русский долго запрягает, но быстро
едет. Другими словами, долготерпение в усло-
виях социального конфликта при недоверии к
власти всех уровней может привести к от-
крытому конфликту как в отношении к другой
национальной группировке, так и к государ-
ственной власти. Именно так и произошло в
декабре на Манежной площади в Москве,
именно поэтому волна протестов прокатилась
по многим городам России, и очевидно, почему
верховная власть приняла жесткие меры для
подавления выступлений. Ясно также и то, что
обычные рычаги регулирования конфликта,
принятые в западноевропейской цивилизации,
не действуют в современной России, именно
поэтому культурологический фактор в опре-
делении сущности и путей разрешения со-
циального конфликта должен быть основопо-
лагающим.
Каковы же могут быть механизмы выхода из
социальных конфликтов в межнациональной
коммуникации? Несомненно, велика роль
конфессиональных лидеров. Так, после событий
11 декабря 2010 года важны были обращение
Патриарха Кирилла, и выступление лидеров
неформальных движений (в частности – клуба
футбольных болельщиков), и действия властей
86 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
городского и государственного уровней. Однако
нельзя не учитывать роли русской культуры,
всего опыта российской истории в предупреж-
дении и снятии напряженности конфликтов на
национальной почве, роли русского языка как
языка межнационального общения с его гу-
манитарными традициями, закрепленными в
текстах классической русской литературы.
_________________
1.
http://worldgeo.ru/russia/lists/?id=33&code=77
2. Чижова Л.А. Культурные универсалии "ПУТЬ /
ДОРОГА", "СВОЙ / ЧУЖОЙ" в дидактике (менталитетные
характеристики русского и тайваньца). – Тайбэй, 2002.
3. Памяти Н.С. Трубецкого // Вестник Московского
университета. Сер. 9. Филология. – №2. – 1992.
4. “The Journal of Conflict Resolution” в Мичиганском
университете (США), “The Journal of Peace Research” в
Осло (Норвегия).
5. Coser, L. The Functions of Social Conflict. Glencoe,
1956.
6. Dahrendorf, R. Class and Class Conflict in Industrial
Society. Standfort, 1965.
7. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. – М., 2001.
8. Huntington, S. P. The Clash of Civilizations and the
Remaking of World Order (1996).
9. http://www.demoscope.ru/weekly/2005/0203/analit03.php
10. Зиновьев А.А. Гомо советикус. – Лозанна, 1982.
* * *
Мақалада Мәскеу үлгісінде осы заманғы мегаполистегі
этностар статистикасы, сондай-ақ ұлттық негізде болуы
мүмкін мәдениетаралық дау-жанжалдың алдын алудағы
титулды ұлт мәдениетінің рөлі айтылған.
G. H. Aliyeva
THE COGNITIVE LINGUISTICS AS A MODERN LINGUISTICS DIVISION
Cognitive linguistics is a modern school of
linguistic thought and practice which is concerned
with the relationship between human language, the
mind and socio-physical experience. It emerged in
the 1970s arising from rejection of the then
dominant formalapproaches to language in
linguistics and philosophy. While its origins were,
in part, philosophical in nature, cognitive linguistics
has always been strongly influenced by theories and
findings from other cognitive science disciplines,
particularly cognitive psychology. This is particu-
larly evident in work relating to human category-
zation, as evidenced in work by Charles Fillmore in
the 1970s (e.g. 9) and George Lakoff in the 1980s
(e.g. 18). In addition, earlier traditions such as
Gestalt psychology have been influential, as applied
to the study of grammar by Leonard Talmy (e.g.,
21) and Ronald Langacker (e.g., 23). Finally, the
character of cognitive linguistic theories have been
influenced by the neural underpinnings of language
and cognition. This is evident both in early work on
how visual perception constrains color terms
systems (e.g. 17) and more recent works on Text
Meaning, and Understanding: A communicative-
Cognitive Approach (1) and the Neural Theory of
Language (12). Cognitive linguistics constitutes an
‘enterprise’, rather than a single closely-articulated
theory. This follows as it is populated by a number
of complementary, overlapping and occasionally,
competing, theories. The cognitive linguistics
enterprise derives its distinctive character from a
number of guiding assumptions. In particular,
cognitive linguists assume a) that language is the
outcome of general properties of cognition (the
Generalisation Commitment; 18), b) that conceptual
representation is the outcome of the nature of the
bodies humans have and how they interact with the
socio-physical world (the thesis of embodied
cognition), (18), c) that grammar is conceptual in
nature, (20; 23), and d) that meaning, as it emerges
from language use, is a function of the activation of
conceptual knowledge structures as guided by
context; hence, there is no principled distinction
between semantics and pragmatics, (7).
Cognitive linguistic practice can be divided into
two main areas: cognitive semantics and cognitive
(approaches to) grammar. The area known as cog-
nitive semantics is concerned with investigating the
relationship between experience, the conceptual
system, and the semantic structure encoded by
language. Specifically, scholars working in cog-
nitive semantics investigate knowledge repre-
sentation (conceptual structure), and meaning
construction (conceptualization). Cognitive seman-
ticists have employed language as the lens through
which these cognitive phenomena can be in-
vestigated. Consequently, research in cognitive
semantics tends to be interested in modeling the
human mind as much as it is concerned with
investigating linguistic semantics. A cognitive ap-
proach to grammar, in contrast, is concerned with
modeling the language system (the mental ‘gram-
mar’), rather than the nature of mind per se.
However, it does so by taking as its starting point
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
87
the conclusions of work in cognitive semantics.
This follows as meaning is central to cognitive
approaches to grammar, which view linguistic
organization and structure as having a conceptual
basis. From this it follows that cognitive linguists
reject the thesis of the autonomy of syntax, as
advocated by the Generative tradition in linguistics.
Cognitive approaches to grammar have also
typically adopted one of two foci. Scholars such as
Ronald Langacker (e.g., 20, 21) have emphasized
the study of the cognitive principles that give rise to
linguistic organization. In his theory of Cognitive
Grammar, Langacker has attempted to delineate the
principles that structure a grammar, and to relate
these to aspects of general cognition. The second
avenue of investigation, pursued by researchers
including Fillmore and Kay (11), Lakoff (17, 18)
Goldberg (13, 14) and Croft (3), aims to providea
more descriptively and formally detailed account of
the linguistic units that comprise a particular
language. These researchers attempt to provide an
inventory of the units of language, from morphemes
to words, idioms, and phrasal patterns, and seek
accounts of their structure, compositional pos-
sibilities, and relations. Researchers who have
pursued this line of investigation are developing a
set of theories that are collectively known as
construction grammars. This general approach takes
its name from the view in cognitive linguistics that
the basic unit of language is a form-meaning pairing
known as a construction. It is cognitive semantics,
rather than cognitive approaches to grammar, which
bear on the study of pragmatics. Hence, the
remainder of this article considers some of the main
theories and approaches in this area. Encyclopaedic
semantics: Approaches to the study of meaning
within cognitive linguistics take an encyclopaedic
approach to semantics. This contrasts with the
received view which holds that meaning can be
divided into a dictionary component and an
encyclopaedic component. According to this view,
associated with formal linguistics, it is only the
dictionary component that properly constitutes the
study of lexical semantics: the branch of semantics
concerned with the study of word meaning. There
are a number of assumptions associated with the
encyclopaedic semantics perspective: 1) There is no
principled distinction between semantics and
pragmatics. Cognitive semanticists reject the idea
that there is a principled distinction between ‘core’
meaning on the one hand, and pragmatic, social or
cultural meaning on the other. This means that
cognitive semanticists do not make a sharp
distinction between semantic and pragmatic
knowledge. Knowledge of what words mean and
knowledge about how words are used are both types
of ‘semantic’ knowledge. Cognitive semanticists do
not posit an autonomous mental lexicon which
contains semantic knowledge separately from other
kinds of (linguistic or non-linguistic) knowledge. It
follows that there is no distinction between dictio-
nary knowledge and encyclopaedic knowledge:
there is only encyclopaedic knowledge, which
subsumes what we might think of as dictionary
knowledge. 2) Encyclopaedic knowledge is structured.
Cognitive semanticists view encyclopaedic know-
ledge as a structured system of knowledge,
organized as a network. Moreover, not all aspects of
the knowledge that is, in principle, accessible by a
single word has equal standing. 3) Encyclopaedic
meaning emerges in context. Encyclopaedic
meaning arises in context(s) of use, so that the
‘selection’ of encyclopaedic meaning is informed
by contextual factors. Compared with the dictionary
view of meaning, which separates core meaning
(semantics) from non-core meaning (pragmatics),
the encyclopaedic view makes very different claims.
Not only does semantics include encyclopaedic
knowledge, but meaning is fundamentally ‘guided’
by context. From this perspective, fully-specified
pre-assembled word meanings do not exist, but are
selected and formed from encyclopaedic knowledge.
4) Lexical items are points of access to
encyclopaedic knowledge.
The encyclopaedic approach views lexical items
as points of access to encyclopaedic knowledge
(20). Accordingly, words are not containers that
present neat pre-packaged bundles of information.
Instead, they selectively provide access to particular
parts of the vast network of encyclopaedic
knowledge.
Specific theories in cognitive semantics which
adopt the encyclopaedic approach include Frame
Semantics (10; 11), the approach to domains in
Cognitive Grammar (20), the approach to Dynamic
Construal (4), and the Theory of Lexical Concepts
and Cognitive Models—LCCM Theory (6).
Cognitive lexical semantics: Cognitive linguistic
approaches to lexical semantics take the position
that lexical items (words) are conceptual categories;
a word represents a category of distinct yet related
meanings organized with respect to a prototype: a
central meaning component (19). In particular,
Lakoff argued that lexical items represent the type
of complex categories he calls radial categories. A
radial category is structured with respect to a
prototype, and the various category members are
related to the prototype by convention, rather than
being ‘generated’ by predictable rules. As such,
word meanings are stored in the mental lexicon as
88 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
highly complex structured categories of meanings
or senses.
This approach was developed in a well-known
case study on the English preposition over,
developed by Claudia Brugman and George Lakoff
(Brugman and Lakoff 1988).
Their central insight was that a lexical item such
as over constitutes a conceptual category of distinct
but related (polysemous) senses. Furthermore, these
senses, as part of a single category, can be judged as
more prototypical (central) or less prototypical
(peripheral).
Hence, word senses exhibit typicality effects.
For instance the ABOVE sense of over: The picture
is over the mantelpiece, would be judged by many
native speakers of English as a ‘better’ example of
over than the CONTROL sense: Jane has a strange
power over him.
While the Brugman/Lakoff approach has been
hugely influential, there nevertheless remain a
number of outstanding problems that have attracted
significant discussion. For instance, this view has
been criticized as it entails a potentially vast
proliferation of distinct senses for each lexical item
(22). A proliferation of senses is not problematic
per se, because cognitive linguists are not concerned
with the issue of economy of representation.
However, the absence of clear methodological
principles for establishing the distinct senses is
problematic. More recent work such as the
Principled Polysemy model of Evans and Tyler (5;
24) has sought to address some of the difficulties
inherent in Lakoff’s approach by providing a
methodology for examining senses associated with
lexical categories. With the also quite recent use of
empirical methods in cognitive linguistics (1), and
particularly the use of corpora and statistical
analysis (15), cognitive lexical semantics has now
begun to make serious progress in providing
cognitively realistic analyses of lexical categories.
Conceptual Metaphor Theory: Conceptual
Metaphor Theory (16, 18) adopts the premise that
metaphor is not simply a stylistic feature of
language, but that thought itself is fundamentally
metaphorical. According to this view, conceptual
structure is organized by cross domain mappings
which inhere in long term memory.
Some of these mappings are due to pre-
conceptual embodied experiences while others build
on these experiences in order to form more complex
conceptual structures. For instance, we can think
and talk about QUANTITY in terms of VERTICAL
ELEVATION, as in: She got a really high mark in
the test, where high relates not literally to physical
height but to a good mark. According to Conceptual
Metaphor Theory, this is because the conceptual
domain QUANTITY is conventionally structured
and therefore understood in terms of the conceptual
domain VERTICAL ELEVATION.
Mental Spaces Theory and Conceptual Blending
Theory: Mental Spaces Theory is a theory of
meaning construction developed by Gilles
Fauconnier (7; 8). More recently, Fauconnier, in
collaboration with Mark Turner (8), has extended
this theory, which has given rise to a new
framework called Conceptual Blending Theory.
Together these two theories attempt to provide an
account of the often hidden conceptual aspects of
meaning construction. From the perspective of
Mental Spaces Theory and Blending Theory,
language provides underspecified prompts for the
construction of meaning, which takes place at the
conceptual level.
According to Fauconnier, meaning construction
involves two processes: (1) the building of mental
spaces; and (2) the establishment of mappings
between those mental spaces.
Moreover, the mapping relations are guided by
the local discourse context, which means that
meaning construction is always context-bound. The
fundamental insight this theory provides is that
mental spaces partition meaning into distinct
conceptual regions or ‘packets’, when we think and
talk. Linguistic expressions are seen, from this
perspective, as underdetermined prompts for
processes of rich meaning construction: linguistic
expressions have meaning potential.
Rather than ‘encoding’ meaning, linguistic
expressions represent partial ‘building instructions’,
according to which mental spaces are constructed.
Of course, the actual meaning prompted for by a
given utterance will always be a function of the
discourse context in which it occurs, which entails
that the meaning potential of any given utterance
will always be exploited in different ways
dependent upon the discourse context. The crucial
insight of Blending Theory is that meaning
construction typically involves integration of
structure from across mental spaces, which draws
upon background (encyclopedic) knowledge and
contextually available information giving rise to
emergent structure: structure which is more than the
sum of its parts. Blending theorists argue that this
process of conceptual integration or blending is a
general and basic cognitive operation, which is
central to the way we think.
_________________
1. Abdullayev, A.,A. (1999). Text, Meaning, and Under-
standing: A communicative-cognitive approach, Alpha Print,
Mineapolis, UMN, MN, USA,
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
89
2. Brugman, C. and George Lakoff. (2008). ‘Cognitive
topology and lexical networks’. In S.Small, G. Cottrell and M.
Tannenhaus (eds.), Lexical Ambiguity Resolution. San Mateo,
CA: Morgan Kaufman, pp. 477-507.
3. Croft, W. and D. A. Cruse. (2007). Cognitive Lin-
guistics. Cambridge: Cambridge University Press.
4. Evans, V. (2006). ‘Lexical concepts, cognitive models
and meaning-construction.’ Cognitive Linguistics, 17: 4, 491-534.
5. Fauconnier, G. and M. Turner. (2009). The Way We
Think: Conceptual Blending and the Mind’s Hidden Com-
plexities. New York, NY.: Basic Books.
6. Fillmore, C. (1982). ‘Frame semantics’. The Linguistic
Society of Korea (ed.), Linguistics in the Morning Calm, pp.
111-137.
7. Fillmore, C. and B. T. Atkins. (1992). ‘Toward a frame-
based lexicon: The semantics of RISK and its neighbors’. In A.
Lehrer and E. F. Kittay (eds.), Frames, Fields and Contrasts.
Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum, pp. 75-102.
8. Gallese V. and G. Lakoff. (2008). ‘The Brain’s
Concepts: The Role of the Sensory-Motor System in Reason
and Language’. Cognitive Neuropsychology 22:455-479
9. Goldberg, A. (2006). ‘Constructions at Work. Oxford:
Oxford University Press.
10. Gries, S. Th. (2007). ‘The many senses of run’. In
Gries, Stefan Th. and Anatol Stefanowitsch (eds.), Corpora in
Cognitive Linguistics. Berlin: Mouton de Gruyter.
11. Johnson, M. (1987). The body in the mind. The bodily
basis of meaning, imagination, and reason. Chicago: University
of Chicago Press.
17. Kay, P. and C. Fillmore. (1999). ‘Grammatical
constructions and linguistic generalizations: The What’s X
doing Y construction’. Language, 75, 1-34.
18. Lakoff, G. and M. Johnson. (1999). Philosophy in the
Flesh: The Embodied Mind and its Challenge for Western
Thought. New York: Basic Books.
19. Lakoff, G. and H. Thompson. (1975). ‘Introduction to
cognitive grammar.’ Proceedings of the 1stAnnual Meeting of
the Berkeley Linguistics Society. Berkeley, CA.: Berkeley
Linguistics Society pp. 295-31
21. Langacker, R. (1991). Foundations of Cognitive
Grammar, Volume II. Stanford: Stanford University Press.
22. Sandra, Dominiek (1998). ‘What linguists can and
can’t tell you about the human mind: A reply to Croft’.
Cognitive Linguistics, 9, 4, 361-478.
23. Talmy, Leonard (2009). Toward a Cognitive Semantics
(2 volumes). Cambridge, MA.: MIT Press.
24. Tyler, Andrea and Vyvyan Evans (2008). The
Semantics of English Prepositions: Spatial Scenes, Embodied
Meaning and Cognition. Cambridge: Cambridge University
Press
* * *
Когнитивная лингвистика – современная школа лин-
гвистической мысли и практики, которая касается отноше-
ний между естественным языком, умом и социофизи-
ческим опытом. Она появилась в 1970-х гг., являясь резуль-
татом отклонения доминирующего направления в лин-
гвистике и философии того времени.
М. К. Амангазиева
СӨЗДІК МАҚАЛА ЖӘНЕ КОСМОНИМДЕРДІҢ МАҒЫНАЛЫҚ СИПАТЫ
Ұлттың рухани болмысының қалыптасуы
мен оның ғылыми негізде зерделенуі екі жақты
құбылыс. Халқымыздың ғасырлардан бері
жасап келе жатқан мол рухани қазынасының
бірі – оның тілі екені белгілі жайт. Осындай ұлы
әрі киелі қазына орыс тіліне аударылған
аударма сөздіктерде өзінің таңбалық көрінісін
танытып отырған. Аударма сөздіктердегі атау-
лар мен олардың түсінігінің ең негізгі маңызды
жағы – олардың жазу арқылы сақталуында
болса керек. Қай елде болса да жазу - үлкен
мәдениеттің белесі ретінде танылады. Орыс
тілінде жазылған В.В. Радлов, Л.З. Будагов,
Н.И. Ильминский, И.Н. Березин т.б. зерттеу-
шілердің ғылыми еңбектері мен олар құрас-
тырған сөздіктердің бізге берері мол. Өйткені
олар ең алдымен жазбаша жетіп отырады.
Осының өзінен, жазу мәдениетінің алға озған-
дығын, жазу дәстүрі болуының мәні анық көрі-
ніп тұрғандығын көреміз.
Әлем бейнесінің көрінісі саналатын тіл – ең
алдымен дүниенің көрінісін, бейнесін сипат-
тайды, таңбалайды. Рухани дүниенің жаңғыруы,
сонымен сабақтас материалдық өндіріс пен
тұрмыс күйі әркімнің жеке басының жағдайына
байланысты емес, ол – халықтың әлеуметтік-
психологиялық, мәдени, тұрмыстық, дүниета-
нымдық жағдайына байланысты қалыптасатын
жалпыхалықтық құбылыс. Халықтық дүние-
таным көрінісі мен дәстүрлі жолы тіл арқылы
ұрпақтан-ұрпаққа беріліп, ұлт өмірінің желісі
үзілмей, әртүрлі ұрпақ бірін-бірі түсініп бір
ұлтқа жатады.
Ұлттық бірлік пен бірегейлікті танытатын
ұғымдар өзге тілдерге алмасып, әлем таңбасын
бейнелеуде қолданыс табатыны тағы бар. Бұл
мәселенің түбіне ғалымдар бойлай қоймаған,
күрделі ғылыми зерттеулердің еншісіне тиетін
дүние деп есептеуге болады.
Біз зерттеуімізге алып отырған лексикогра-
фиялық еңбектердегі атаулардың және оған
берілген түсініктердің когнитивтік, мағыналық
сипатын анықтау барысында негізінен сөздік
мақалаларға мән береміз. Бұл мәселені айқын-
90 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
дау үшін, ең алдымен, сөздік мақаланың негізгі
параметрлік құрамын айқындап алу шарт.
Сөздік мақаланың құрылымына параметрлік
талдау жасау мәселесі қазақ лексикография-
сында енді-енді қолға алына бастаған күрделі
теориялық мәселелердің бірі деп санауға
болады. Бұл ретте осы мәселемен тереңірек
айналысқан М. Малбақовтың «Қазақ тілі түсін-
дірме сөздігінің құрылымдық негіздері» атты
еңбегі мен Б. Атабайдың «Л.З. Будагов және
қазақ тілі» зерттеулерін атауға болады.
М. Малбақов орыс тіліндегі ғылыми зерт-
теулерге сүйене отырып, қазақ тілінің түсін-
дірмелі сөздігіндегі сөздік мақалалардың пара-
мертлік құрамын айқындауға талаптанған.
Ал лингвистикалық және экстралингвисти-
калық құбылыстар мен элементтерге жасалатын
лексикографиялық түсініктемелердің әдістері
мен тәсілдерін айқындау, олардың лексико-
графиялық параметрлерін ашу сияқты күрделі
мәселе әлемдік тіл білімінде өткен ғасырдың 70-
80-жылдарында сөз бола бастаған еді.
Лексикографиялық зерттеулерде мұндай
параметрлердің саны да сапалық сипаты да
әртүрлі болып келеді. Бұл ең алдымен, сөздіктің
типіне, түріне, көлеміне, жасалу мақсатына,
кімдерге арналғанына байланысты. Орыс тіл
білімінде лексикографиялық зерттеулермен ай-
налысқан ғалымдар Ю.Н. Караулов, Ф.П. Со-
роколетов, Л.В. Щерба, Д.Н. Ушаков т.б. зерт-
теушілер сөздіктің сипаты мен параметрлері
жөнінде әртүрлі пікірлер айтқан.
Қазіргі орыс әдеби тілінің сөздігі мәселесін
зерттеуші Ф.П. Сороколетов қазіргі түсіндірме
сөздіктердің мынадай сипатта болуы мүмкін
екенін ескертеді:
орфографиялық;
акцентологиялық;
орфоэпиялық;
грамматикалық;
стилистикалық;
семантикалық;
ареалдық;
фразеологиялық;
синтаксистік;
деректемелік;
нормативтік;
синонимдік;
антонимдік;
сөзжасамдық.
Әрине, мұндай параметрлер қазіргі дамыған
ғылымы бар тілдерде жасалған сөздіктерді
айқындауға лайық. Біз қарастырып отырған
кездегі сөздіктердің ең алдымен тарихи мәні
бар, екіншіден сол кезеңдегі халықтың дүние-
танымдық болмысын тануда зор рөл атқарады
деп пайымдаймыз.
Біз қарастырып отырған аударма, салыстыр-
малы сөздіктерді жазуда белгілі бір оқырманды
бағдар етіп ұстау бағыты болған сияқты. Мұн-
дай сөздіктер өз кезеңінде жалпы оқырман
қауымға арналмай, белгілі бір оқырмандар
тобына арналған деп бағалаймыз. Л. Будагов,
В.В. Радлов, сөздіктері оқыған, зиялы қауымға
арналған да, В.В. Катаринский, П.М. Мелиоран-
ский еңбектері сол кезеңдегі оқуға құлшыныс
білдірген қауымға арналғандығы еңбектердің
мазмұны мен мақсатынан айқын аңғарылады.
Сөздіктердің өзіндік деректемелік көздері
бар. Басты деректік көздері ретінде – халық
ауыз әдебиеті, кей жазба әдебиет нұсқалары,
орыс тілінде жазылған ғылыми еңбектер мен
сөздіктер алынған. Деректеме материалдар,
көбінесе, дәйектеме материалдардан құралады.
Сөздік мақала – сөздіктердің негізгі сапасын
айқындайтын басты көрсеткіш деп танылады.
Сөздік мақалада атау сөзге жан-жақты сипат-
тама беру, оның қолданыс аясын, контекстік
байланыстарын ашу, парадигматикалық және
синтагматикалық қатынастарын анықтау, сөздік
ұясын көрсету, фразеологиялық бірліктерге тән
коннатациялық мағынаны ашу, т.б. сипаттар
болуға тиісті.
Жалпы тіл біліміндегі зерттеу еңбектерде
(В.П. Берков, Н.Ю. Шведова, Н.И. Фельдман
т.б.) сөздік мақаланың құрылымын былайша са-
ралап көрсетеді:
Лексикалық мағына;
Сөздің грамматикалық параметрі;
Сөздің стилистикалық параметрі;
Сөздің бағамдық параметрі;
Сөздің жиілік параметрі;
Сөздің ареальдық параметрі;
Сөздің ассоциативті параметрі;
Сөз мағынасының мәдени компоненті.
Сөздік мақаланың лексикалық мағыналық
параметрі – екі тілдік сөздіктердегі сөздік мақа-
лада көп мағыналы сөздерге түсініктеме бері-
леді. Оның өзіндік бірнеше жолы бар: бірінші,
сөздің түсіндірме сөздікте қолданылатын мағы-
наларын түгел келтіру; екінші, сөз мағыналарын
екінші тілдегі эквиваленттерінің мағыналарына
қарап анықтау. Бұл жөнінде пікір айтқан ғалым
Н.И. Фельдман сөздік мағынасын ашу дегеніміз
тек қана оны механикалық тұрғыдан аудара салу
емес, оның мағыналық құрылымын айқындау
екенін жазады.
Л. Будагов сөздігіндегі лексикалық мағына
туралы Б. Атабай былай деп жазады: «Л. Будагов
Вестник КазНУ. Серия филологическая, №4 (134). 2011
91
сөздігінде балама мен мағыналарға қарап бөлу
тәсілінің қолданысында бүгінгі күннің сөздік-
теріндегідей ғылыми ақпарат жоқ; аударма
сөзде бастапқы сөздіғң қай салада, қай мағынада
беріліп отырғандығын көрсететін сілтеме жоқ.
Мағыналарды беруде белгілі реттілік, жүйе
сақталмаған».
Сөздің грамматикалық параметрлерін анық-
тау олардың қай сөз табына жатып, қандай
грамматикалық категориялар арқылы түрлене
алатынын танумен байланысты қарастырылады.
Атаудың грамматикалық категориялары кей
сөздіктерде көрсетілуі ықтимал. Сөздің синтаг-
матикалық және парадигматикалық қатына-
сының қаншалықты дәрежеде берілуі сөздік
мақаладағы грамматикалық параметрдің то-
лымды, толымсыздығын айғақтайды. Радлов,
Будагов т.б. сөздіктерінде атаудың грамматика-
лық категориялары туралы толық мағлұмат
беріле қоймайды. Дегенмен, ара-тұра етістіктің
етіс тұлғалары арқылы берілу жүйесі кездеседі.
Сөздің стилистикалық параметрі. Атаулар-
дың көпшілігі белгілі бір стильде қолданысқа
түседі. Екі тілді сөздіктерде мұндай жағдай
бірнеше қалыпта кездесуі ықтимал: екінші
тілдегі балама сөз бастапқы тілдегі аударылатын
сөзбен бір стильде қолданылуы мүмкін; балама
сөз басқа жаңа бір қырынан өзгеше стильде
жұмсалуы мүмкін. Айталық, Л.З. Будагов сөз-
дігінде ауыз екі сөйлеу ерекшеліктері де, діни
атаулар да, қарапайым сөздер де, кәсіби лексика
да кездесіп отырады.
Сөздіктің жиілік параметрлері – сөздік мақа-
лаларда айқындала бермейді. Зерттеуші ғалым-
дардың негізгі мақсаты атаудың қолданыс жиі-
лігін айқындау болмағандықтан, олардың қан-
шалықты жиі қолданылатыны туралы айғақ
көрсетілмейді. Дегенмен, сөздіктерді оқып
отырғанда кейде «жиі, сирек» қолданылатын
сөздер деген анықтауларды аңғаруға болады.
Сөздіктік ең басты бағыты – олардың
мәдени танымнан хабар беруінде деп есептеуге
болады. Әрбір сөздік мақалада қазақ халқының
сол кезеңдегі тұрмысы, тіршілігі, әдеті, дәстүрі
туралы біраз пайымдаулар жасауға болады.
В.В. Радлов жасаған зерттеу еңбегінің де,
ондағы сөздіктердің де ғылыми құндылығы
ерекше. Радлов сөздігінде төрт түлік малға
қатысты, құс атаулары мен шөп атауларына
қатысты, сондай-ақ, әртүрлі мақал-мәтелдердің
берілу сипаты өзінше үлкен зерттеулерді қажет
ететіні анық. Бұл туралы біз К.Ш. Құсайы-
новтың «В.В. Радлов и казахский язык» атты
зерттеуінен біле аламыз. В.В. Радлов сөздігінің
бір ерекшелігі төрт түлік мал атауларының
диалектіде ғана кездесетін көптеген түрлері
беріледі. Мысалы: сүріш «кішкентай ат», тоу-
мыс «башқұрт породасынан шыққан аттың тұ-
қымы», мәстек «көтерем, арық ат», қарабайыр
«арғымақ пен қырғыз атының арасынан шыққан
аттың бір түрі», сирәк «биік, ұзын аяқты ат» т.б.
сияқты жылқы түрлері тәптіштеліп беріледі. Бұл
атаулардың көпшілігі қазіргі қазақ тілінде сақ-
талмаған. Мұндай мысалдар бізге қазақ халқы-
ның жылқы малы туралы түсінігінің, дүниета-
нымының тереңдігі туралы айғақтар бере алады.
Сонымен қатар сөздіктерде кездесетін халық-
тық-дүниетанымдық деректерді былайша сара-
лауға болады:
аңшылыққа байланысты кездесетін сөздік
мақалалар;
діни атауларға байланысты жазылған сөздік
мақалалар;
төрт түлік малға қатысты жазылған сөздік
мақалалар;
аспан денелері атауларына байланысты
жазылған сөздік мақалалар;
кәсіби сөздерге қатысты жазылған сөздік
мақалалар;
ұлттық салт-дәстүрге қатысты жазылған сөз-
дік мақалалар;
ыдыс-аяқтарға қатысты жазылған сөздік
мақалалар т.б.
___________________
1. Малбақов М.М. Бір тілді түсіндірме сөздіктің
құрылымдық негіздері. –Алматы, 2002. – 364 б.
2. Аронов
К.Г.
Этнолингвистическая
природа
народных космонимов в казахском языке: Автореф. дис.
канд. филол. наук. – Алматы, 1992. – 26 с.
3. Юлдашев А.А. Принципы составления тюркско-
русских словарей. – М., 1972. – 416 с.
4. Гузев Ж.М. Проблематика словника толковых
словарей тюркских языков. – Нальчик, 1984. – 158 с.
5. Малбақов М. Қазақ сөздіктері. – Алматы, 1995. –
156 б.
6. Атабай Б. Л.З.Будагов және қазақ тілі. – Алматы,
2001. –129 б.
7. Хусаинов К.Ш. В.В. Радлов и казахский язык. –
Алматы, 1981. – 123 б.
* * *
Внушительный корпус космонимов, зафиксированных
в лексикографических источниках, свидетельствует об их
значительной роли во взаимодействии человека с окру-
жающим его миром, а научные результаты исследования
способствуют описанию когнитивной природы языковых
явлений и могут быть полезны в освещении ряда проб-
лем этнолингвистики, лингвокультурологии, психолин-
гвистики, социолингвистики, лингвострановедения, ког-
нитивной лингвистики.
* * *
The imposing corps of the cosmonyms, fixed in the
lexicographic sources, attests about their significant role in the
human' interaction with the environment, and the scientific
results of research promote the cognitive nature description of
the language phenomena and can be useful in the problems
interpretation of the Ethnolinguistics, Linguaculturology,
92 ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, № 4(134). 2011
Psycolinguistics, Sociolinguistics, Country Studies, Cognitive
Linguistics.
Cosmonyms are characterized as the cultural values
depositaries of Turkic natures. The analyzed language articles,
connected to cosmonyms, allow confirming that the main
worthy material is presented in the dictionaries of the second
Достарыңызбен бөлісу: |