универсальности государства, в качестве альтернатив ему можно упомянуть, скажем, и такие
своеобразные общества, как туарегов Сахары XIX в., исландцев до середины XIII в. или
Казачье Войско до конца XVII столетия. Примеры в данном случае можно было бы
приводить еще довольно долго. И полис, и цивитас, и социально-политические образования
туарегов, исландцев, казаков были организованы демократически. Таким образом, возможно
рассмотрение как альтернативных друг другу эволюционных путей, ведших общества к
политической централизации и отделению власти от народа, и путей, обусловивших
существование социумов, основу которых составляло развитие демократических общинных
начал и институтов самоуправления.
Однако и эта схема, как и та, однолинейная, что уже давно утвердилась в науке, есть
лишь идеальные логические модели. Вовсе не в каждом конкретно-историческом случае
не
в каждом обществе на протяжении всего периода его существования – та или иная из этих
схем реализуется в полном объеме и без пересечений с другим эволюционным рядом (см.
Blanton 1998). Так, данные по Бенину XIII–XIХ вв. показывают, что не только
гетерархические, но и иерархические общества, достигая очень высокого (несопоставимого с
характерным для сложного вождества) уровня развития и социокультурной сложности,
будучи в большой степени политически централизованными, могут так никогда и не
трансформироваться в государство. Бенинский материал свидетельствует и о том, что
автономность общины не является гарантией движения социума по неиерархическому пути
эволюции. С другой стороны, традиционная схема не предполагает существования
общинной автономии при недемократичности надобщинных институтов и общей
иерархичности общественно-политической системы социума. Однако именно такая ситуация
сложилась в Бенине (см. Бондаренко 1995; 2000; Bondarenko 2000 и др.). В целом же
характер того или иного сложного общества, как представляется, в большей мере
определяется не тем, как соотносятся локальный и надлокальные уровни организации
общества, а спецификой локального (субстратного) института
общины (Бондаренко 2000;
Бондаренко, Коротаев 1999; Bondarenko, Korotayev 2000a; 2000b; 2001).
Итак, альтернативность по отношению друг к другу характеризует не только две
основные макрогруппы человеческих сообществ
социумы иерархические и
гетерархические. Альтернативность существует и внутри каждой из них. В частности, на
высшей ступени сложности и интегрированности социально-политической организации
государство (по крайней мере, в доиндустриальном мире) "конкурирует" не только с
неиерархическими системами институтов (например, с полисом), но и с некоторыми
формами общественной организации, не менее иерархичными, чем оно само. Одним из
примеров здесь, безусловно, может служить в высокой степени и весьма жестко политически
иерархизированное, территориально крупное, могущественное политическое образование
зулусов первой половины XIX в. (Gluckman 1940; Ritter 1955; Service 1975:104
116).
Альтернативу государственным могут составлять и общества с глубоко разработанной
жесткой кастовой системой (Quigley 1999:114
169; Kobishchanov 2000:64). Кстати, и в
демократической части спектра типов социально-политического устройства гражданские
общины-полисы имеют альтернативы не только в виде иерархических систем институтов, но
и в лице уже упомянутых исландской, казацкой, а также некоторых других общественных
моделей.
А что же кочевники? В какую из перечисленных альтернатив вписываются они? Или,
может быть, для них был характерен свой, самостоятельный путь эволюции?
Достарыңызбен бөлісу: