Байланысты: Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)
porto. /Voyons, voyons, /peut-on faire une chose pareillei В этом высказывании проявляется один из аспектов универсального концепта «пьянства», понятного носителям самых разных культур, но различающегося как нюансами содержания, так и оценочной модальностью. В основе пьянства лежит, как правило, неумеренное (количественная категория) употребление дешевых, т.е. доступных (качественная категория), алкогольных напитков. В булгаковском высказывании формулируется правило, понятное носителю русской культуры и заключающее в себе некую норму поведения:
Гипотеза: Если человек пил водку (не выпил водки, а именно пил водку).
531
Диспозиция: он не должен после этого пить портвейн. Санкция: В противном случае наступает болезненное состояние. Правило, показанное Булгаковым с явной иронией, основано на представлении о русском пьянстве. В русской культуре главным алкогольным напитком является водка. Количество потребления этого напитка может достигать весьма внушительных величин. Употребление водки связано обычно с употреблением пищи (с закуской). Момент насыщения пищей может наступить раньше момента насыщения алкоголем, и тогда наступает очередь более легкого и сладкого напитка — портвейна, который можно пить без закуски. Но русский портвейн — это зачастую дешевое крепленое вино сомнительного качества, напиток людей тяжелого материального положения.
Французское представление о пьянстве связано совсем с иным продуктом потребления — дешевым красным или розовым сухим вином, доступным любому «клошару». Напротив, и водка и порто (портвейн) — относительно дорогие высококачественные импортные напитки, потребляемые в малом количестве. При этом во французской культуре считается вовсе не зазорным, а напротив, весьма изысканным выпить немного водки со льдом в качестве аперитива, во время еды выпить сухого вина, а после еды на десерт съесть дыню с порто. Поэтому во французском переводе смысл описанного Булгаковым правила оказывается малопонятным. Французский читатель видит только последовательность, в которой не усматривает ничего странного и опасного. На мой взгляд, для достижения желаемого эффекта, так называемой динамической эквивалентности, в переводе было бы целесообразно актуализировать сему количества (неумеренно большого) и качества (сомнительного) потребляемых напитков. На мой взгляд, интересующий нас фрагмент высказывания мог бы выглядеть во французском переводе следующим образом:
Et je sens que vous avez abusé de la vodka, hier, et puis encore du mauvais porto. В самом начале упоминавшегося уже романа «Лесной царь» автор анализирует, что такое монстр, в чем суть этого явления. Он обращается к этимологии этого слова и отмечает, что (во французском языке) оно связано с глаголом показывать {montrer), утверждая, что первое происходит от второго — L'etimologie réserve déjà une surprise un peu effrayante: monstre vient de montrer. Автор при этом оказывается не совсем точным, так как перескакивает через некоторые звенья цепи этимологических трансформаций: французский глагол montrer появляется примерно в X в. в форме mostrer или, как вариант, monstrer от латинского глагола monstrare с аналогичным значением. Слово же monstre восходит скорее всего непосредственно к латинскому monstrum — знамение, 532
предзнаменование, но и чудовище, невероятная вещь, урод. Однако важно то, что латинский monstrumпроизошел от глагола monstrare, в основе значения которого лежит сема «показа». Турнье пренебрегает деталями исторических переходов, но верно показывает их суть: глагол показывать оказывается первичным по отношению к имени монстр, во всяком случае в латинском языке.
Переводчик находит вполне удачное решение: он связывает слово монстр со словом демонстрировать, которые в самом деле этимологически родственны. Но делает это он слишком прямолинейно, оставляя неизменной структуру фразы оригинала: «Если обратиться к этимологии, нас ожидает потрясающее открытие: слово монстр происходит от глагола демонстрировать. Переводчик не осознает того, что соответствующая французская фраза есть метавысказывание, т.е. высказывание о французском языке. Но метавысказывание, почти верное для французского языка, оказывается абсурдным для русского. Автором же этого абсурда для русского читателя по вине переводчика оказывается Турнье. Русское слово монстр никак не происходит от глагола демонстрировать. Но оно с ним этимологически связано, и этого было бы достаточно показать в переводе.