пытается найти некие компромиссные решения. Отличие невротических конфликтов от обычно
встречающихся в данной культуре конфликтов заключается не в их содержании и не в том, что
они в своей основе являются бессознательными… а в том, что у невротика конфликты более
резко выражены и более остры.
…невроз является психическим расстройством, вызываемым страхами и защитами от них,
а также попытками найти компромиссные решения конфликта разнонаправленных тенденций.
По практическим причинам целесообразно называть это расстройство неврозом лишь в том
случае, когда оно отклоняется от общепринятого в данной культуре образца» (Там же. С. 20).
«…мы можем поставить вопрос: обладают ли сегодняшние невротики существенными
общими чертами, которые позволили бы нам говорить о “невротической личности нашего
времени”… при
анализе самых разнообразных типов личностей, страдающих различными
типами неврозов, разных по возрасту, темпераменту и интересам, выходцев из различных
социальных слоев, я обнаружила, что содержание динамически центральных конфликтов и их
взаимосвязи являются существенно сходными во всех из них… Так что, говоря о невротической
личности нашего времени, я имею в виду не только то, что у людей, страдающих неврозами,
имеются существенно важные общие особенности, но также и то, что эти базисные сходства в
своей основе вызываются трудностями, существующими в наше время и в нашей
культуре» (Там же. С. 23–24).
«Многие читатели, столкнувшись с конфликтами и отношениями, о которых они знают из
собственного опыта, могут спросить себя: невротик я или нет? Наиболее достоверный критерий
состоит в том, ощущает ли человек себя скованным препятствиями, создаваемыми его
конфликтами, может ли он правильно воспринимать и преодолевать их.
Когда мы осознаем, что в нашей культуре невротики движимы теми же самыми
основными конфликтами, которым подвержен также и нормальный человек, хотя и в меньшей
степени, мы снова сталкиваемся с вопросом…: какие условия в нашей культуре ответственны за
то, что неврозы сосредотачиваются вокруг описанных мной специфических конфликтов, а не
вокруг других?» (Там же. С. 213–214).
«Родители, которые имеют дело с развитием нескольких детей, должны жить в постоянной
готовности принять вызов и должны развиваться вместе с ними. Мы исказим ситуацию, если
резюмируем ее таким образом, будто считаем, что родитель “обладает” такой-то личностью в
момент рождения ребенка и далее пребывает в
статическом состоянии, сталкиваясь с бедным
маленьким созданием.
Ибо это слабое и изменяющееся крохотное существо заставляет расти вместе с собой всю
семью… Фактически можно сказать: семья воспитывает малыша благодаря тому, что
воспитывается им. Какие бы образцы реакций ни задавались биологически и какой бы график
ни предопределялся эволюционно, мы должны считаться с тем, что существует ряд
потенциальных возможностей для изменения характера взаимного регулирования» (
Эриксон
Э.Г. Детство и общество. СПб., 2000. С. 58).
«Первым социальным достижением младенца… оказывается его готовность без особой
тревоги или гнева переносить исчезновение матери из поля зрения, поскольку она стала для
него внутренней уверенностью и внешней предсказуемостью. Такая согласованность,
непрерывность и тождественность личного опыта обеспечивает зачаточное чувство
эго-идентичности, зависящее, я полагаю, от “понимания” того, что существует внутренняя
популяция вспоминаемых ощущений и образов, которые прочно увязаны с внешней популяцией
знакомых и предсказуемых вещей и людей» (Там же. С. 235).
«…общее состояние доверия предполагает не только то, что малыш научился полагаться
на тождественность и непрерывность внешних кормильцев, но и то, что он может доверять себе
и способности собственных органов справляться с настойчивыми побуждениями и потому
вправе считать себя настолько надежным, что этим кормильцам не потребуется быть настороже,
чтобы их не укусили» (Там же. С. 236).
«…степень доверия, вынесенного из самого раннего младенческого опыта, зависит не от
абсолютного количества пищи или проявлений любви к малышу, а скорее от качества
материнских отношений с
ребенком. Матери вызывают чувство доверия у своих детей такого
рода исполнением своих обязанностей, которое сочетает в себе чуткую заботу об
индивидуальных потребностях малыша с непоколебимым чувством верности в пределах
полномочий, вверенных им свойственным данной культуре образом жизни. Возникающее у
ребенка чувство доверия образует базис чувства идентичности, которое позднее объединяет в
себе три чувства; во-первых, что у него “все в порядке”, во-вторых, что он является самим
собой и, в-третьих, что он становится тем, кого другие люди надеются в нем увидеть» (Там же.
С. 237).
«При описании возрастного развития и кризисов человеческой личности… (таких как
“доверие против недоверия”) мы прибегаем к помощи термина “чувство” (sense of), хотя
подобно “чувству здоровья” или “чувству нездоровья” такие “чувства” пронизывают нас от
поверхности до самых глубин, наполняют собой сознание и бессознательное. В таком случае,
они одновременно выступают и
способами переживания опыта (experiencing), доступными
интроспекции, и способами поведения, доступными наблюдению других, и бессознательными
внутренними состояниями, выявляемыми посредством тестов и психоанализа» (Там же. С. 239).
Характеристика результатов развития на второй стадии жизненного цикла: «Из чувства
самоконтроля, как свободы распоряжаться собой без утраты самоуважения, берет начало
прочное чувство доброжелательности, готовности к действию и гордости своими
достижениями; из ощущения утраты свободы распоряжаться собой и ощущения чужого
сверхконтроля происходит устойчивая склонность к сомнению и стыду» (Там же. С. 242).
«Мы определили соотношение между базисным доверием и институтом религии.
Постоянная потребность индивидуума в том, чтобы его воля переподтверждалась и
определялась в размерах внутри взрослого порядка вещей, который в то же самое время
переподтверждает и устанавливает размеры воли других, имеет институциональную гарантию в
Достарыңызбен бөлісу: