2012 ж., маусым, №2 №2, июнь 2012 г
ГУМАНИТАРНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ
жүктеу/скачать 13,91 Mb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ГУМАНИТАРЛЫҚ ЖӘНЕ ӘЛЕУМЕТТІК ҒЫЛЫМДАРЫ
- ГУМАНИТАРНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ
ГУМАНИТАРНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ _____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________ 97 зависимости. Глубинная суть этой диалектики в том, что в истории, как таковой, в истории, взятой в едином потоке исторических процессов, как это не покажется парадоксальным, нет дихо- томии «свобода – несвобода». Эта дихотомия, это противостояние есть в идеалах, лозунгах, определенных устремлениях, но в исторической реальности приходится выбирать не между сво- бодой и несвободой, а между различными ком- бинациями многоплановых элементов «сво- боды» и «зависимости». Исходя из этого, всякие рассуждения о том, что, скажем, митингующие в одном месте, скажем, на Болотной, - воплоще- ние свободы и креатива, а на Поклонной – «вас- салы» (из выражения В.Шендеровича), изна- чально не точны. Причем независимо от того, как мы относимся к самому ходу политической борь- бы в данном месте и в данное время. Почему же? - Да потому, что «стабиль- ность» в подсознании, да и сознании определен- ной части элиты и народных масс означает нали- чие относительно устойчивых «правил игры», которые, ограничивая в той или иной мере возможности личного выбора, в то же самое время позволяют рассчитывать последствия собственных действий, а, значит, и в той или иной мере действовать более осмысленно, нежели в условиях хаоса и перманентных реформ, изменений и социальных потрясений. Поэтому-то и «вассалы» Шендеровича, и вассалы средневековья - это не просто зависи- мые люди, а те, кто (если только он силой не пригнан туда-то и туда-то) просто иначе комби- нирует элементы свободы и зависимости, нежели, к примеру, тот, кто называет себя либе- ралом. Выбирая зависимость от более сильного и относительно известного, они тем самым сохра- няют за собой возможность не барахтаться в хаосе (реальном либо воображаемом – другой вопрос), а действовать свободно в знакомых обстоятельствах с предсказуемыми и, следова- тельно, просчитываемыми до определенных пределов последствиями собственных действий. Тот же, кто способен просчитывать последствия своих действий, и более свободен в принятии осознанных решений. В этом отношении в перспективе было бы очень интересно исследовать смуты, революции и разнообразные социальные коллизии именно как состояния, оказывающие нелинейное воз- действие на степень свободы индивидов и целых социальных групп, не смешивая при этом возрастающую мобильность и т.п. с возраста- нием свободы как таковой безотносительно к тем или иным ее ипостасям. Ведь именно в периоды потрясений рациональная составляю- щая человеческого поведения оказывается сплошь и рядом особенно уязвимой и, следова- тельно, «свобода как познанная необходимость» либо, выражаясь более современно, деятель- ность, основанная на осознанной переработке устойчивых потоков информации, оказывается затрудненной. Так что же получается, что всякий хаос, всякая ломка либо надлом установленного – это путь к несвободе? – В реальности не все так просто. Вся мировая история представляет собой постоянно сплетающиеся и расплетаю- щиеся для того, чтобы сплетаться вновь и вновь, клубки «правил игры», обычаев, систем табу, законов и попыток прорывов из их сплетений – то самовластных, то «креативно-инновацион- ных», а чаще – самовластно-инновационных, когда личный произвол сплавляется с «жизнен- ным порывом» и «творческой интуицией». Коснемся здесь лишь нескольких нитей таких клубков и их особенностей в периоды отно- сительной стабильности и социальных потря- сений. В первом случае статус человека четко определяет его быт и самые различные грани поведения. Так, например, в старинном Китае желтый цвет был цветом императорского дома и «перед принцем первой степени следовало дважды припадать на колени…, перед принцем третьей степени достаточно было упасть на колени один раз… У принцев каждого ранга были свои уста- новленные законом костюмы, для каждого вре- мени года… В уставах и законоположениях о степенях и рангах было записано все, вплоть до того, кому какие пуговицы надлежит иметь на халате». [2, с.14] В Европе же XV века даму с горностаем могли арестовать и предать суду, если только она не была королевой либо герцо- гиней. Но и самые высокопоставленные предста- вители власти в подобных «устоявшихся» систе- мах отнюдь не были свободны. Как-то В.О.Ключевский заметил о Екатерине Второй, что она «и в жизни была, как на сцене». Увы, для коронованных особ прошлого, да и представителей высших эшелонов власти в современных государствах – огромнейшая часть их жизни – сцена. Причем сцена с очень жест- кими правилами игры. Так, в дальнем прошлом японский микадо, как потомок Аматерасу, вынужден был по утрам целыми часами восседать на троне, дабы его неподвижность способствовала сохранению мира. Не свободнее в своем быту бывали и египетские фараоны. По свидетельству древнего автора, «днем и ночью были предусмотрены часы, когда фараон должен был делать не то, что ему нравится, а то, что ему предписывается»: было жестко регламентировано, когда ему купаться, когда гулять и даже когда спать с женой. [3, с.194, 200] По словам же блестящего француз- ского литератора Шамфора, не менее детально были расписаны и иные, правда, не бытовые моменты, а торжественные церемониалы французских королей. ГУМАНИТАРЛЫҚ ЖӘНЕ ӘЛЕУМЕТТІК ҒЫЛЫМДАРЫ _____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________ 98 Так, на собрании вельмож королю заранее диктовали ответы на вопросы первого прези- дента. Был расписан каждый его шаг: «Здесь его величество хмурится, здесь чело его величества проясняется, здесь его величество делает такой- то жест». Что, впрочем, ничуть не мешало самому королю ощущать себя самодержцем. Тот же Шамфор упоминает анекдотиче- ский случай, когда придворный медик обронил больному королю слово «надлежит». Тот, уязв- ленный этим, долго повторял угасающим голо- сом: «Надлежит! Мне надлежит!» [4, с.124 -125] Следует заметить, что жесткие «правила игры» могут быть сопряжены не только с родовыми, государственными, но и иными структурами, о чем в частности свидетельствует, превращенная в народную песню история вождя казацкой вольницы Степана Разина и персидской княжны. Показательно, что нечто подобное сообщается и о турецком султане, чьи войска в 1453 г. захватили Константинополь. Покоривший Царь- град султан сам оказался покоренным красотой одной из византийских принцесс. Но, подобно казакам, паши зароптали, и султан повелел при- вести красавицу на пир, схватил ее за волосы и воскликнув: «Вот так обходится Магомет с любовью!», рассек несчастной голову [5, с.75]. Значит ли это, что вершины политической власти не ведут к вершинам свободы? – Наполеон полагал, что да, мало того, чем более видное место занимает некто в истории, тем больше он зависит от других людей и обстоя- тельств. Но поставленный вопрос не имеет прос- того и однозначного решения. Здесь требуются дальнейшие исследования расширения либо, напротив, возможностей индивида в зависи- мости от того места, которое он занимает в той или иной социальной системе и подсистеме в том или ином типе социума. Вполне возможно, что панорамное исследование «правил игры», законов и обычаев, ограничивающих волеизъяв- ления индивида, на какой бы ступени социаль- ной иерархии тот не стоял, подведет нас к более глубокому пониманию диалектики взаимопере- плетения различных компонентов свободы и несвободы. Но, как было замечено, возможен и второй вариант, когда самовластье, личная инициатива стоящего на вершине властной пирамиды направлены на прорыв сквозь устоявшуюся сис- тему правил игры. Вообще-то, без таких проры- вов либо без их сочетания, порой причудливого, с теми или иными системами правил, историче- ских процессов просто не было бы. Но и здесь важно подчеркнуть две грани: первую опьянение личной властью и расширение сферы про- извола, что наиболее вероятно в периоды стано- вления новых систем отношений либо подспуд- ных, но значимых изменений в системах, каза- лось бы, уже сложившихся. Характерные при- меры такого самовластья дают уже первые стра- ницы истории Римской империи. Так, печально знаменитый Калигула, по словам древнерим- ского историка Светония, претендуя на божест- венное величие, «распорядился привезти из Греции изображения богов…, в их числе даже Зевса Олимпийского, - чтобы снять с них головы и заменить своими…» [6, с.112] При этом он мог проявлять открытое пренебрежение и даже чудовищную жесткость по отношению к самым знатным римлянам: сенаторов заставлял по несколько километров бежать за его колесницей, «многих граждан из первых сословий он, заклеймив каленым железом, сослал на руднич- ные или дорожные работы…» и т.д., и т.п. Увещевавшей же его бабке он надменно ответил: «Не забывай, что я могу сделать, что угодно и с кем угодно!» [5, с.115] Несравненно меньшими жестокостями, но не меньшими сума- сбродствами (по крайней мере, в глазах окруже- ния) прославился и русский император Павел Первый, заявивший как-то, что в его империи значим лишь тот, с кем разговаривает он, император и до тех пор, пока разговаривает. Участь обоих, как и многих из тех, кого в истории окрестили тиранами, хорошо известна: они были убиты. Не зря же еще во времена античности философы говорили, что тот, кого все боятся, сам вынужден всех бояться, добавляя, что одно из самых редких на земле явлений – тиран, доживший до старости. И в самом деле, может ли быть внутренне, да и не только внутренне свободным тот, кому приходиться постоянно опасаться за свою жизнь? Но и здесь далеко не все линейно. Так, знаменитый Петр Великий не просто «боролся с варварством варварскими средствами», но и проявлял дикую жестокость (например, при казни стрельцов), откровенный, доходящий до глумления произвол и такую ломку обычаев, канонов, правил поведения в отношении к Церкви, до которой убитым впоследствии Петру 3-му и Павлу было далеко. Поскольку же Петр Первый мелькал повсюду, напрямую участвуя в походах и в той же Битве под Полтавой, то, каза- лось бы, избавиться от него было бы при жела- нии вполне возможно. Но, если считать его болезнь лишь болезнью, этого не произошло. А вот Александр Второй, который был реформато- ром, но не самовластительным деспотом, пал от рук крохотной группы народовольцев. При этом и до гибели своей он явственно ощущал себя в положении зверя, на которого идет беспрестан- ная охота, что, естественно, не могло не ограни- чивать свободу его собственных действий. С другой стороны, и самый дикий и бес- смысленный, на первый взгляд, произвол мог иметь рациональную подоплеку, иллюстрацию чего дает история Древнего Китая. Согласно ста- ринному автору там некий царь спросил одного советника, почему это, несмотря на то, что он казнит немалое число преступников, народ его не боится. В ответ прозвучало: потому и не боится, что царь казнит именно виновных. Когда ГУМАНИТАРНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ _____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________ 99 же казни и наказания будут обрушиваться и на правых, и на виноватых, царскую опалу предуга- дать будет трудно и затрепещут все. Таким образом, и самая дикая жестокость либо бестол- ковость распоряжений могут иметь свой смысл: подавления воли нижестоящих и тем самым давать на какое-то время превосходство тому, кто, находясь у власти, их использует. Но и это – оружие обоюдоострое. Так мы подходим к особому вопросу о том, насколько и чем может быть ограничена свобода представителей властных структур. Попробуем коснуться нескольких существенных факторов, давая себе отчет, что где бы то ни было, как эта свобода, так и ее ограничения, неотделимы от особенностей социума и характера его взаимо- действия с другими социумами. Итак, первый ограничитель свободы осу- ществления личных целей (если только речь не идет о чем-то сугубо материальном, как, напри- мер, обретение тех или иных благ, менее доступ- ных нижестоящим), это определенные правила игры, обычаи, системы табу, законы. Второй ограничитель свободы и детерми- натор целого ряда, как собственно поступков, так и целей – это обстоятельства. Их можно учиты- вать, использовать и т.д., но нельзя совершенно игнорировать. О взаимосвязи первого и второго очень хорошо сказал еще в XIX веке К.Маркс: «Люди сами творят свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали (сравните с экзи- стенциалистским положением о «заброшен- ности» человека в историю), а которые непо- средственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыграть новую сцену всемирной истории». [7, с.422] Свобода действий индивидов и социаль- ных групп в период социальных катаклизмов, как уже было замечено, - тема, требующая особого рассмотрения. Можно только заметить, что и в эти периоды, равно как и в периоды стабиль- ности, особое значение имеет третий фактор – подсистема, которая может выступать, как в обличье слоя элиты, знати, касты…, так и в обличье группы революционеров (если речь идет о переломном периоде), хунты, клана и т.д. либо в обличье бунтующих масс и их вождей. Судя по тому, что известно, печально кончавшие свою жизнь тираны не просто являли миру жесткость и деспотизм, но и вступали в конфликт с теми подсистемами, которые в их социумах были наиболее влиятельны. Но как же тогда быть с Петром Великим? – Бросив вызов всей старой Московии с целым рядом ее подсис- тем, он сумел создать ту подсистему, которая являла бы им альтернативу. Попытку создания подобного, «нового суб-общества» мы наблю- даем уже в опричнине Ивана Грозного, ибо невозможно властно «осуществлять свою волю» и подавляя при этом те или иные значимые для социума силы, не опираясь на силы, им альтер- нативные. Четвертый фактор – это ограничение и детерминирование свободы представителя власти социумом в целом и порожденными им отдельными, порой кажущиеся микроскопиче- скими в масштабах страны его элементами, как это, например, имело место в случае с револю- ционным народничеством и очень ограниченным по числу своих членов первоначальным больше- визмом. Пятый фактор – это место социума и пред- ставителей тех или иных его властных органов в гиперсистеме или, выражаясь иначе, в сложной картине взаимодействующих социумов от раз- личных племен, племенных союзов на сопре- дельных территориях, иных государств, надна- циональных корпораций и т.д. На протяжении всей человеческой истории эти внешние, по отношению к тем или иным социумам, племе- нам, государствам … факторы играли колоссаль- ную роль, и было бы наивно предполагать, что в начале XXI века, в условиях глобализации, они вдруг перестанут действовать. Поэтому весьма странно звучат рассуждения иных российских поборников либерализма о том, что, к примеру, Америке нет дела до России, а уж купить всех участников тех или иных протестных акций та же Хилари Клинтон явно не сможет. Увы, Америке, как и иным державам прош- лых эпох и настоящего, всегда будет дело до тех или иных «соседей», в которых видится либо угроза, либо добыча, либо удобный плацдарм… Покупать же всех никогда и нигде не было необходимости. Достаточно воздействовать на определенные клапаны и звенья намеченной «внешней структуры». Так, когда отец Алек- сандра Македонского, услышав о непреступ- ности некой местности, лукаво заметил: «Неуже- ли место столь непроходимо, что по нему не может пройти осел, груженый золотом?», то он, судя по известному нам историческому опыту, отнюдь не предполагал массовую раздачу денег. Да и само так называемое, «внешнее воздейст- вие» отнюдь не всегда ограничивается деньгами. Но, как бы то ни было, оно на протяжении всей истории человечества всегда оказывалось фактором, оказывающим воздействие на воз- можность выбора действий представителями власти (или борцами за нее) в том или ином социуме. ГУМАНИТАРЛЫҚ ЖӘНЕ ӘЛЕУМЕТТІК ҒЫЛЫМДАРЫ _____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________ 100 Вполне понятно, что очерченная схема не всеохватна. Она лишь один из возможных абри- сов проблемы свободы и власти. Однако даже относительно поверхностное, но насыщенное фактическим материалом рассмотрение, проб- лемы в соответствии с предложенной схемой представляет немалый практический интерес, позволив избавиться от ряда иллюзий и при этом пристальнее вглядеться в логику истории, как симбиоза процессов, связанных не с дейст- виями отвлеченных сил: классов, наций и т.д. (реальность существования которых автор этих строк отнюдь не отрицает), а с поведением кон- кретных живых людей, находящихся в потоке исторических событий. Литература: 1 Философский энциклопедический сло- варь. – М. 1983. 2 Кара-Мурза Г. Тайпины. – М., 1957. 3 Фрезер Дж. Золотая ветвь – М., 1980. 4 Шамфор. – Максимы и мысли. Характеры и анекдоты. – М., 1962. 5 История турок… - С-Петербург, 1829. 6 Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. – М., 1964. 7 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. – Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. – Т.1, М., 1970. УДК 94 (574) ОСОБЕННОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ ЭТНИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ (ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ) Карпова Н.А – к.ф.н., профессор кафедры философии Костанайского государственного университета им. А. Байтурсынова Түйін Мақала түрлі мәдениеттердегі эмоционалдық әсерлер мен мінез-құлықтық стереотиптерге арналған. Аннотация Статья посвящена проблеме специфичности эмоциональных этнических реакций и рефлексивных стереотипов. Summary The article is dedicated to the problem of specificity of emotional ethnic reactions and behavioral stereotypes. Способность этнического сознания к спе- цифически социальному способу воссоздания системной целостности, которую представляет этнос, является подлинным основанием этнич- ности. Это означает, что у этноса нет единого определяющего начала, субстанции, но имеют место такие онтологические отношения, которые упорядочивают национальное целое. Что же это за отношения? Согласно концепции Ф.Капра, живые сис- темы являются собой интегрированные целост- ности, чьи свойства не могут быть сведены к свойствам их более мелких частей. В своей работе Ф.Капра подчёркивает, что ни одно свойство любой части этой паутины не является фундаментальным; все они вытекают из свойств других частей, и общая согласованность их взаи- мосвязей определяет структуру всей паутины. Различные явления могут принадлежать к различным системным уровням, но ни один из этих уровней не фундаментальнее остальных. Их существенные, или системные свойства – это свойства целого, которыми не обладает ни одна из частей. Системные свойства нару- шаются, когда система рассекается на изолиро- ванные элементы. В соответствии с этой концепцией новые свойства появляется из организующих отно- шений между частями, т.е. из конфигурации упо- рядоченных взаимоотношений, характерной для конкретного класса организмов и систем. С этой позиции современные процессы модернизации протекает медленно не из-за структурной эконо- мической и политической нестабильности, а из- за того, что не все граждане разделяют её прин- ципы и тем более не считают своим гражданским долгом их отстаивать. Такой подход, обосновывающий онтоло- гичность, креативность и созидательность чело- веческих отношений противостоит гомогенным и функциональным характерам этноса. Это озна- чает, что в основе многообразия и устойчивости этносов лежат не географические ландшафты сами по себе, а такое отношение к ним, когда они превращаются в реальность освоенную народом, превращённую в содержание их образа жизни (родину, отчизну), сознания, культуры. Именно через установление тождества и разли- чия, благодаря отличиям и состязательности, |