Архивов и документации вко материалы международной научно практической конференции

327 

 

и  Ойротской

5

  автономных  областей,  менялся  традиционный 

уклад  жизни,  представления  о  действительности.  Наиболее 

заметным  было  изменение  социального  статуса  женщин. 

Начавшаяся мобилизация сократила количество мужчин, занятых 

на  производстве,  лишила  кормильцев  многие  семьи.  В 

сложившихся  обстоятельствах  многие  домохозяйки,  никогда 

ранее  не  работавшие,  были  вынуждены  осваивать  различные 

виды  трудовой  деятельности:  шли  в  шахты,  на  лесозаготовки,  в 

золотодобывающую  промышленность.  Так,  в  частности,  за 

первое  полугодие  войны  на  предприятия  треста  «Хакасуголь» 

пришло  более  700  новых  работниц,  треста  «Хакаслес»  –  233  и 

треста «Хакасзолото» – 1142 женщин [1, л. 2]. В Ойротии число 

мужчин, занятых в сельском хозяйстве, к 1942 г. сократилось на 

три  четверти,  в  следующем  году  женщины  составляли  уже  84% 

среди  всех  колхозников  старше  16  лет,  поэтому  основной  груз 

сельхозработ лег на их плечи [2, с. 13].  

Изменение  образа  жизни,  стиля  поведения,  значительное 

увеличение  физической  нагрузки,  расставание  с  близкими 

людьми  или  их  потеря  вызывали  у  жителей  тыла 

психологический  стресс.  Сильные  эмоциональные  потрясения 

переживало  также  эвакуированное  население,  которое  стало 

прибывать в автономные области с конца лета 1941 г. В Ойротии 

нашли  временное  пристанище  почти  восемь  тысяч  жителей 

Москвы, Ленинграда, Поволжья и других территорий [3, с. 77]. В 

Хакасию  к  концу  ноября  1941  г.  в  эвакуацию  прибыло  12397 

человек  [4,  с.  153].  Потеря  дома,  привычной  среды  обитания, 

работы  сопровождались  для  них  бытовой  неустроенностью, 

существенным ухудшением питания. 

Наиболее  полное,  хотя  и  субъективное  представление  о 

подлинных  настроениях  и  условиях  жизни  в  тылу  дают 

воспоминания  очевидцев,  опубликованные  в  постсоветский 

период.  Анализ  этих  материалов  позволил  выделить  следующие 

факторы, оказывавшие негативное влияние на общее физическое 

и  психологическое  состояние  людей:  отмена  отпусков, 

увеличение  продолжительности  работы  за  счет  добровольно-

                                                           

5

 С 1948 г. – Горно-Алтайская автономная область с 1991 г. – Республика Алтай. 

328 

 

принудительных  сверхурочных  и  субботников,  сокращение 

доходов и, как следствие, снижение уровня потребления товаров 

и услуг, оскудение рациона питания, повышение ответственности 

за результаты труда, а также за жизнь и здоровье оставшихся на 

попечении  стариков  и  детей,  беспокойство  за  родных, 

находившихся  на  фронте.  На  психологическое  состояние 

населения  оказывали  влияние  неизвестность  и  растерянность, 

возникшие из-за отсутствия скорого конца войны, сообщений об 

отступлении  Красной  армии,  катастрофического  недостатка 

достоверной  информации.  Под  воздействием  этих  факторов  у 

жителей  Хакасии  и  Ойротии  происходила  трансформация 

идеологических  и  психологических  стереотипов  или  «образов», 

созданных  официальной  пропагандой  в  довоенный  период. 

Наибольшим  изменениям,  на  наш  взгляд,  подверглись  «образа» 

врага и героя.  

Формирование  «образа»  врага  происходит  в  ситуации 

реальной опасности, «под влиянием государственных идеологий, 

непосредственного  пропагандистского  воздействия  на  население 

и  армию»  [5,  с.  37].  Добавим,  что  в  военный  период  создание 

данного  «образа»  происходило  на  двух  уровнях  –  агитационно-

пропагандистском  и  личностном.  Из  выделенных  Д.  А. 

Денисовым  12  признаков,  характеризующих  «образ»  врага  [6,  с. 

121], в годы войны пропагандой активно распространялись через 

СМИ 

следующие: 

наличие 

оппозиции 

«мы–они» 

и 

акцентирование  отличий  между  сообществами  «мы»  и  «они»; 

угроза,  которая  исходит  от  врага;  его  символическая 

принадлежность  злу;  возложение  вины  на  неприятеля  за 

негативные  аспекты  прошлого/настоящего;  ложность  идеологии, 

верований,  целей  врага;  негативные  эмоции  (страх,  ненависть, 

гнев),  которые  вызывают  действия  неприятеля  и  само  его 

существование.  Но  в  публикациях  отсутствовало  указание  на 

силу  (могущество)  врага,  поскольку  это  могло  привести  к 

снижению боеспособности армии и оптимизма жителей тыла 

Восприятие  начавшейся  военной  кампании  населением 

Хакасии  и  Ойротии,  далеких  от  линии  фронта,  отличалось,  во-

первых, 

устойчивостью 

довоенных 

пропагандистских 

стереотипов,  во-вторых,  продолжительностью 

сохранения 

329 

 

«шапкозакидательских»  настроений.  Такой  вывод  следует  из 

проведенного  анализа  патриотических  писем  и  заметок, 

опубликованных областными и районными изданиями автономий 

в  июне-августе  1941  г.  Однако  материалы  прессы  не  отражали 

психологическое  состояние,  характерное  для  многих  граждан  в 

указанные  месяцы,  которое  исследователи  определяют  как 

«шоковое». Его возникновение «было связано даже не столько с 

фактом  «внезапного  нападения»,  сколько  с  известиями  об  от-

ступлении  Красной  Армии»  [7,  с.  20].  Такие  сообщения, 

перечисления  оставленных  населенных  пунктов  шли  вразрез  с 

довоенными сценариями войны с врагом «на чужой территории». 

Они  заставляли  задумываться  о  скрываемых  официальной 

пропагандой  масштабах  угрозы,  о  силе  реального  врага. 

Общество,  в  сознании  которого  превалировали  стереотипные 

представления  о  предстоящей  войне,  как  о  победоносной  и 

кратковременной,  победа  в  которой  будет  одержана  «малой 

кровью»,  оказалось  не  готово  к  такому  сценарию  военных 

действий.  

В  первые  месяцы  войны  население  автономий  испытывало 

острый  дефицит  объективной  и  достоверной  информации  о 

нависшей  над  страной  угрозе.  В  этот  период  единственным 

источником  информации  являлись  сводки  Совинформбюро  и 

материалы  СМИ.  Позже  информационную  картину  стали 

дополнять 

рассказы 

эвакуированных, 

раненых 

бойцов, 

проходивших  лечение  в  эвакогоспиталях,  письма  солдат. 

Информация, 

получаемая 

по 

таким 

межличностным, 

неофициальным  каналам,  нередко  шла  вразрез  с  той,  которую 

публиковали  газеты.  Это,  безусловно,  вызывало  сложности  в 

восприятии  реального  врага  и  его  «образа»,  навязываемого 

пропагандой. 

Можно  выделить  две  сферы,  в  которых  происходило 

распространение  пропагандистских  «образов»  –  визуальную  и 

вербальную.  В  первые  месяцы  войны  одной  из  основных  задач 

СМИ было проведение работы среди трудящихся по воспитанию 

в них «презрения и жгучей ненависти к озверевшим фашистским 

бандам», а также «преданности и любви к родине и партии». Для 

этого  в  местной  прессе  использовались  фотографии  ТАСС, 

330 

 

иллюстрировавшие  зверства  фашистов.  Сильное  воздействие  на 

читателей 

оказывали 

плакаты, 

представлявшие 

собой 

перепечатки  наиболее  известных  работ  В.  Б.  Корецкого,  И.  М. 

Тоидзе,  творческого  трио  Кукрыниксы,  и  творения  местных 

художников  (Б.  Соколова,  Р.  Руйга,  Н.  Чебодаева).  Благодаря 

таким  иллюстрациям  «образ»  врага  визуализировался,  принимал 

узнаваемые 

стереотипизированные 

черты, 

запоминался 

читателем  газеты.  Воздействие  на  аудиторию  оказывали  не 

только  изображение,  но  и  надпись,  сопровождавшая  его  – 

призыв, лозунг: «Убей!», «Освободи!», «Кровь за кровь и смерть 

за  смерть!»,  «Что  ты  сделал  для  Родины?»,  «Чем  ты  помог 

фронту?»  и  проч.,  которые  разъясняли  или  усиливали  смысл 

картины, побуждали к действию.  

Наиболее  эффективно  с  задачей  воспитания  ненависти  к 

врагу  и  формирования  его  «образа»  справлялись  текстовые 

газетные  материалы.  Во  многих  посланиях,  адресованных  на 

фронт,  присутствовали  призывы  к  воинам  Красной  армии 

физически уничтожать врага. Анализ таких публикаций показал, 

что  адресанты  представляли  противника  обобщенно,  на  основе 

пропагандистских  стереотипов  или  личных  воспоминаний, 

сформировавшихся  в  период  Первой  мировой  войны.  Для  них 

враг был бесформенной, не персонифицируемой массой, которую 

необходимо  было  уничтожать  всеми  средствами,  поскольку  она 

продвигалась  вглубь  территории  Родины  и  угрожала  мирному 

населению.  Формированию  у  населения  «образа»  врага,  как 

жестокой,  бесчеловечной  и  опасной  силы,  способствовали 

материалы  с  детальными  описаниями  злодеяний  фашистов, 

ставших 

известными 

после 

освобождения 

временно 

оккупированных  территорий:  «Так  по  всему  пути  фашистских 

разбойников  тянется  гарь  и  дым,  валяются  трупы  замученных 

женщин, детей, стариков» [8]. После прочтения подобных статей 

у  представителей  аудитории  оставалось  чувство  жалости  к 

жертвам,  которое  активно  эксплуатировалось  пропагандой  для 

пробуждения ненависти к убийцам. 

Свою  лепту  вносили  и  солдатские  письма.  В  большинстве 

своем такие послания, опубликованные в газетах или зачитанные 

по  радио,  содержали  личные  сведения,  сообщения  о  ранениях, 

331 

 

количестве  убитых  «фрицев»,  клятвы,  призывы  к  землякам 

«крепче поддерживать фронт своим трудом», обещания «громить 

врага»:  «Я  проливаю  кровь  на  фронте,  всеми  силами  борюсь  с 

фашистами. На полях войны безжалостно убиваю фашистов. Мы, 

красноармейцы, верим, совсем скоро Гитлера не станет. Мы его 

разобьем»  [9].  Личные  переживания,  искренние  чувства 

встречались  в  таких  публикациях  редко,  в  основном,  при 

описании  увиденных  последствий  фашистской  оккупации:  «Мы 

видели трупы замученных фашистским зверьем наших братьев и 

сестер,  мы  видели  трупы  женщины  и  ее  пятилетнего  сына, 

убитых  немцами  при  отступлении.  И  над  этими  трупами  мы 

поклялись отомстить поганым фрицам за все их злодеяния» [10]. 

Эффект  воздействия  подобных  материалов  усиливался  за  счет 

указания на то, что автор – земляк, житель такого-то населенного 

пункта  или  работник  такого-то  предприятия.  Это  вызывало  у 

читателей  особое  доверие  к  сообщаемой  информации  и 

способствовало  формированию  «образа»  врага  на  личностном 

уровне. 

Несмотря  на  реализм  описываемых  картин,  и  деталей,  в 

письмах  солдат  также  присутствовал  не  реальный  враг,  а  его 

эмоционально  окрашенный,  но  схематичный  и  обобщенный 

«образ»,  обозначаемый  словами  («фрицы»,  «немец-гад»)  и 

словосочетаниями  («озверелые  насильники»,  «фашистская 

гадина»).  Воспринимая  его,  обыватель  старался  придать  ему 

некоторую зримость, например, в образе карикатурного фашиста 

или  более  конкретно  –  Гитлера,  в  котором  многие  видели 

главного злодея, зачинщика войны.  

Персонификация  врага  происходила  в  сознании  жителей 

тыла,  в  том  числе,  за  счет  его  национальной  идентификации. 

Сама 

Отечественная 

война 

не 

трактовалась 

как 

межнациональный  конфликт,  но  во  многих  публикациях,  в 

частности  в  речах  лидеров  государства,  упоминался  ее 

этнических  аспект.  Анализ  содержания  областных  газет 

«Советская Хакасия» и «Красная Ойротия» показал, что в первые 

месяцы 

войны 

в 

публикациях 

агрессоров 

именовали 

преимущественно  по  политическому  признаку  («фашистская 

банда»,  «фашистские  собаки»,  «гитлеровские  бандиты», 

332 

 

«кровавый  стервятник  Гитлер»,  «оголтелые  фашистские 

заправилы»,  «озверелые  фашистские  орды»)  или  по  названию 

страны («германские солдаты» «фашистско-германские войска»). 

Но  позже  все  чаще  стала  упоминаться  их  национальная 

принадлежность  («немецкие  оккупанты»,  «немецкие  варвары», 

«немецкие  изверги»).  Такая  ситуация,  на  наш  взгляд,  связана  с 

тем,  что  в  первые  месяцы  войны  еще  оставалась  иллюзия,  и 

широко  пропагандировалось  мнение,  что  военные  действия 

против  Советского  Союза  не  будут  поддержаны  немецкими 

трудящимися.  Подобные  ожидания  не  оправдались,  поэтому 

ограничения  в  упоминании  национальной  принадлежности 

агрессоров в публикациях исчезли. 

К 1944 г. частотность употребления в газете слов «фашист» 

и  «немец»  была  примерно  равной.  Но  в  материалах,  авторами 

которых  были  солдаты  Действующей  армии  или  очевидцы 

фашистских  злодеяний,  преобладало  указание  именно  на 

национальность  врага.  Так,  например,  в  выступлении  Я. 

Шевелева  –  руководителя  делегации  Калининской  области, 

посетившей  Хакасию  в  1944  г.,  подробно  описывались  зверства 

фашистов – массовые казни мирного населения, убийства, пытки, 

факты геноцида против евреев, разрушение и разорение некогда 

цветущего  края.  В  тексте  превалировала  экспрессивная  лексика, 

особо  эмоциональными  эпитетами  награждался  враг:  «немецкие 

варвары», «фашистские звери», «немецкие изверги» и др. [11]. 

Помимо  СМИ  на  представления  жителей  тыловых 

территорий  об  агрессоре  оказывали  влияние  рассказы 

фронтовиков.  П.  Л.  Казанцев  вспоминал,  что  по  возвращении 

после  тяжелого  ранения  домой,  в  Ойротию,  ему  трудно  было 

отвечать на вопросы земляков, которые интересовались «страшно 

ли  было  на  фронте,  какие  они  –  фашисты,  почему  они  жестоко, 

бесчеловечно  обращаются  с  советскими  людьми,  почему  они 

уничтожают все на своем пути, когда закончится война?..» [12, с. 

367].  Рассказы  участников  войны  были  более  эмоциональными, 

чем  газетные  материалы.  На  личном  уровне  и  при 

непосредственном  контакте  с  собеседниками  они  оказывали 

сильное  воздействие  на  слушателей,  в  том  числе,  за  счет 

333 

 

мастерства  и  авторитета  рассказчика  (фронтовик,  ветеран, 

орденоносец).  

Некоторые  военные  воспоминания,  после  литературной  и 

цензурной  обработки,  публиковались  в  местных  газетах, 

благодаря  чему  аудитория  получала  представление  о  реальном 

враге. В большинстве своем такие рассказы перепечатывались из 

фронтовых газет. Однако областная национальная газета «Хызыл 

аал»  предпочитала  публиковать  стихотворные  и  прозаические 

произведения  И.  Котюшева,  И.  Костякова,  И.  Капчигашева  и 

других  фронтовиков-хакасов.  Такие  материалы  содержали  более 

реалистичные  описания  войны,  врагов,  героизма  советских 

солдат,  картин  разрушений  и  смерти.  Читатели  узнавали 

интересные  детали  фронтового  быта  и  сражений,  чувства  и 

переживания  солдат,  что  помогало  им  лучше  понимать  те 

сложные  условия,  в  которых  сражались,  проявляли  храбрость, 

мужество  и  отвагу  земляки,  происходило  физическое 

уничтожение  неприятеля.  Для  убеждения  аудитории  в 

необходимости  убийства  фашистов  СМИ  использовали  прием, 

весьма  распространенный  в  военное  время  –  явное  или  скрытое 

указание  на  ненормальность  противника:  «Немцы  были  уже 

совсем  близко.  Они  двигались  во  весь  рост  –  вопили,  рычали, 

размахивали автоматами. Уже видны были перекошенные злобой 

их омерзительные красные рожи» [13].  

Отметим, что сформировавшийся у гражданского населения 

во  время  войны  «образ»  врага  закрепился  под  влиянием 

психологических 

факторов, 

вызванных 

страданиями 

по 

погибшим  близким,  тяжелыми  моральными  переживаниями, 

физическими  перегрузками,  вызвавшими  болезни  и  увечья.  Под 

воздействием  материалов  СМИ  в  контексте  сообщений  о 

военных  действиях  и  их  последствиях  ненависть  к  конкретным 

солдатам  вермахта,  совершающим  злодеяния  против  советского 

народа,  проецировалась  в  целом  на  немецкий  народ,  всех  его 

представителей.  В  результате  у  советских  граждан  был 

сформирован  устойчивый  этнический  стереотип,  до  сих  пор 

присутствующий  в  бытовом  и  историческом  сознании  многих 

людей,  особенно  старшего  поколения,  и  основанный  на 

334 

 

следующих  синонимических  рядах:  «немец»  –  «враг», 

«немецкий» – «вражеский».  

В отличие от «образа» врага стереотипные представления о 

герое претерпели существенные изменения, как во время войны, 

так и в послевоенный период. С разной степенью мифологизации 

герой  может  быть  обозначен  как  «доблестный  витязь,  храбрый 

воин,  богатырь,  чудо-воин»  [14,  с.  349],  человек,  «выдающийся 

своей  храбростью,  доблестью,  самоотверженно  совершающий 

подвиги» [15, с. 128]. Также героем может быть назван и тот, кто 

воплощает  в  себе  характерные  черты  эпохи,  среды  или 

привлекает внимание, вызывает восхищение, желание подражать 

[Там  же].  В  контексте  изучаемой  темы  мы  предлагаем 

рассматривать  героя  как  действующее  лицо  (соучастника) 

события,  современника  эпохи,  на  долю  которого  выпало 

преодоление  трудностей,  значительных  по  своей  тяжести  и 

продолжительности  испытаний,  сложных  препятствий  в 

достижении общей для всех цели – победы своей страны в войне. 

В  зависимости  от  характера,  условий  военных  действий, 

количества  вовлеченных  в  них  людей  различными  могут  быть 

критерии  оценки  героизма  в  целом  и  героических  поступков,  в 

частности, выделения из общей массы тех, кто официально и/или 

благодаря  всенародному  признанию  оказывается  причисленным 

к  сонму  героев.  В  период  Великой  Отечественной  войны,  в 

условиях массового героизма, проявления отваги, решительности 

и  самопожертвования  большим  количеством  людей,  планка 

определения  статуса  героя  была  достаточно  высока.  В 

общесоюзном  масштабе  основная  роль  в  выявлении,  отборе 

кандидатур  и  представлении  их  аудитории  принадлежала 

партийно-политической 

пропаганде. 

Такая 

деятельность 

осуществлялась  централизовано,  в  результате  чего  имена 

отдельных  персонажей  (З.  Космодемьянская,  В.  Талалихин,  Н. 

Гастелло,  А.  Матросов)  в  кратчайшие  сроки  становились 

известными всей стране.  

На  региональном  уровне  процесс  героизации  земляков 

происходил в пространстве информации, поступавшей с фронта в 

местную прессу и на радио по личным и официальным каналам, и 

под воздействием стереотипов, формировавшихся центральными 

335 

 

СМИ.  Подобные  типологизированные  образцы  в  обобщенном 

виде представляют собой «мифологему» героя, т. е. устойчивую, 

хранящуюся  в  социальной  памяти  архетипическую  форму,  «в 

которую  как  бы  «отливается»  деятельность  каждого  нового 

исторического  героя,  что  и  позволяет  ему  соответствовать 

общепринятому героическому статусу» [16, с. 18]. На наш взгляд, 

данная «мифологема» может рассматриваться как собирательный 

«образ»  идеального  героя,  формируемый  в  сознании  человека 

или  общества  под  воздействием  пропаганды  и  обусловленный 

подсознательным  желанием  людей  иметь  образец  для 

подражания или чувствовать защищенность в период кризиса.  

Отсутствие  в  первые  месяцы  войны  объективной  и 

достоверной  информации  о  реальном  положении  на  фронтах  и 

масштабах  военной  опасности  способствовало  тому,  что 

представления  о  подвиге  у  жителей  тыла  и  добровольцев, 

отправлявшихся  на  войну,  оставались  в  значительной  мере 

мифологизированными.  Пропагандировавшаяся  СМИ  идея  о 

«слабости»  врага  не  давала  ощущения  критичности  ситуации,  в 

которой  требовалось  бы  проявление  отваги,  решительности, 

доблести – всех тех качеств, которые отличают героя от простого 

человека,  позволяют  ему  выделиться  из  общей  массы  земляков. 

Поэтому  формирование  героев  шло,  в  основном,  «сверху»:  в 

качестве  таковых  выступали  орденоносцы,  Герои  Советского 

Союза.  Газетные  тексты,  в  которых  воспевались  их  подвиги, 

изобиловали  высокопарными  выражениями  и  рисовали,  скорее, 

мифологизированные  портреты  таких  людей.  Качествами 

мифологизированного героя обязательно являлись: «простое» по 

социальному  статусу  и  не  отмеченное  какими-либо  «знаками» 

происхождение,  скромность,  беззаветная  преданность  делу 

партии Ленина-Сталина.  

В  местных  материалах,  в  частности,  письмах  на  фронт  и  с 

фронта,  опубликованных  в  областной  прессе  в  течение  июня-

сентября  1941  г.,  превалировали  представления  авторов  о 

подвиге,  в  первую  очередь,  как  о  жертвенности.  Уходившие  на 

фронт  клялись  «бороться  смело  и  беспощадно  до  последней 

капли крови», «не щадя жизни драться с фашизмом» и даже «не 

задумываясь отдать жизнь за дело полной победы коммунизма». 

336 

 

Подобные  выражения  присутствовали  и  в  письмах  на  фронт, 

когда,  например,  мать  просила  сына  «если  нужно  будет,  то  и 

жизнь свою отдать за наше правое дело» [17]. Клишированность 

и  частотность  повторов  таких  «клятв»  и  призывов  позволяют 

сделать  вывод  о  том,  что  использование  подобных  выражений 

было,  скорее,  неким  ритуалом,  а  не  проявлением  искреннего 

стремления «не задумываясь» пожертвовать жизнью. Подлинные 

чувства нашли свое отражение в немногочисленных посланиях с 

фронта,  лишенных  «ура-патриотической»  риторики:  «Глупо 

погибать  не  собирается  из  нас  никто,  да  и  вообще  настроение 

такое, что жить, да жить только» [18]. 

Но  в  конце  1941  –  начале  1942  гг.  подобные  материалы 

исчезли  с  газетных  полос.  Причиной  этого  являлось  не  только 

усложнение ситуации на фронтах, но и изменение организации и 

проведения 

информационной 

политики, 

в 

том 

числе, 

трансформация механизмов создания «образа» героя. Согласимся 

с  мнением  В.  Г.  Туркиной,  что  особую  роль  в  формировании 

«мифологем»  всегда  играли  «ритуалы  почитания»  героев, 

которые 

представляли 

собой 

«особые 

механизмы 

программирования  поведения  человека  массового  общества  при 

его  столкновении  с  могуществом  конкретного  авторитетного 

лица»  [16,  с.  10].  В  военных  условиях  прежние  формы 

«почитания» 

особо 

отличившихся 

сограждан 

оказались 

неприемлемыми  из-за  физического  отсутствия  героя,  что  не 

позволяло 

чествовать 

его 

лично. 

Из 

довоенного 

пропагандистского 

арсенала 

использовались 

только 

коллективные  письма  жителей  или  трудовых  коллективов, 

адресованные герою-земляку, публикации о нем и его подвиге в 

газете.  Последние  являлись  наиболее  эффективными,  поскольку 

авторы  не  просто  информировали  аудиторию  о  воинских 

доблестях  согражданина,  но  и,  используя  авторитет  СМИ, 

убеждали в значимости его поступка.  

Для  формирования  представлений  о  героизме  нередко 

использовались  исторические  параллели  между  Великой 

Отечественной войной и сражением на Чудском озере, в котором 

тевтонские  (немецкие)  рыцари  потерпели  поражение,  или 

Отечественной войной 1812 г. Особенностью таких материалов в 

337 

 

местной  прессе  можно  назвать  то,  что  подобные  примеры, 

относившиеся  к  истории  русского  народа,  проецировались  на 

весь  многонациональный  советский  народ.  Специфической 

чертой  подобных  заметок  в  прессе  Хакасии  можно  считать 

использование  для  героизации  современных  персонажей 

примеров  из  хакасского  эпоса,  где  мифический богатырь  Ханза-

пиг  сражается  с  иноземными  захватчиками.  Популярность  этого 

образа  в  годы  войны  была  настолько  велика,  что  «Советская 

Хакасия» опубликовала краткую историко-фольклорную справку 

об  этом  персонаже  произведений  устного  творчества  хакасского 

народа [19]. 

Несмотря  на  то,  что  воины  из  Хакасии  и  Горного  Алтая 

начали  сражаться  на  фронте  уже  с  первых  месяцев  войны, 

сообщения  о  совершенных  ими  героических  поступках  стали 

публиковаться  в  местной  прессе  лишь  с  1942  г.  В  категорию 

героев  все  чаще  стали  включать  конкретных  людей  и,  активнее 

всего, земляков, родственников, бывших коллег по работе. Такой 

перелом  в  сознании,  представлениях  и  поведении  жителей  тыла 

произошел под воздействием следующих факторов. 

Во-первых,  в  1942  г.  на  фронт  отправилось  несколько 

воинских соединений, состоявших преимущественно из жителей 

южносибирских  автономий.  Появление  среди  военнослужащих-

земляков  орденоносцев,  в  том  числе,  Героев  Советского  Союза, 

подтверждало  мысль  о  том,  что  героем  на  войне  может  стать 

любой  –  независимо  от  происхождения,  места  жительства, 

профессионального статуса, национальности.  

Во-вторых,  подробные  описания  зверств  фашистов  сделали 

осязаемой  и  действительно  страшной  опасность,  которую  нес 

агрессор  всему  советскому  народу,  в  том  числе  и  жителям 

далекого тыла. Это формировало представления о солдате, как о 

защитнике,  освободителе,  спасителе,  что  способствовало 

активной  героизации,  как  самих  военнослужащих,  так  и  их 

поступков. 

В-третьих,  после  крупных  побед,  одержанных  Красной 

армией  в  начале  1942  г.,  произошли  заметные  изменения  в 

информационной 

политике: 

вместо 

чествования 

героев 

всесоюзного  уровня  или  воспевания  коллективного  подвига 

338 

 

армии  и  народа  внимание  региональных  СМИ  все  чаще  стало 

обращаться  на  героические  поступки  отдельных  личностей.  В 

специальном  письме  ЦК  ВКП(б)  изданиям  рекомендовалось 

«рассказывать 

читателям  о 

подвигах 

своих 

земляков, 

сражающихся на фронтах, печатать письма бойцов и командиров 

Красной армии с фронта своим родным и родных на фронт» [20, 

л. 16]. 

Однако такой поворот, на наш взгляд, произошел не только 

на  идеологическом, но  и  на  психологическом  уровне,  поскольку 

важными стали считаться деяния не только массы, но и поступки 

каждого отдельного человека. «Война предоставила редкий шанс 

материализации 

гражданского 

чувства 

народа, 

которое 

десятилетиями культивировалось как принцип служения режиму, 

и  было  привязано  к  весьма  абстрактным,  либо  далеким  от 

практической  жизни  понятиям»  [7,  с.  21-22].  Защита  Отечества 

стала  конкретной  и  всем  понятной  целью,  достижение  которой 

способствовало сплочению людей, но, в, то, же время, осознанию 

человеком  своей  собственной  роли  в  этом  процессе,  своего 

реального и возможного вклада в общее дело.  

Еще  одним  результатом  такого  психологического  поворота 

стало восприятие службы в армии, участия в военных действиях 

не только как выполнения гражданского долга, но и как подвига, 

на который способен каждый. На наш взгляд, именно это привело 

к  тому,  что  с  середины  1942  г.  СМИ  массово  и  регулярно 

показывали героизм отдельных людей. Основными источниками 

информации  о  воюющих  земляках  для  областных  и  районных 

изданий  служили  официальные  письма  командиров  воинских 

подразделений, заметки военных корреспондентов, присылаемые 

из  фронтовых  газет,  и  письма  военнослужащих,  адресованные 

как  в  редакцию,  так  и  родным,  с  описанием  собственных 

подвигов или героических поступков однополчан.  

Письма  командиров  стали  регулярно  публиковаться  в 

газетах Хакасии с весны 1942 г., в «Красной Ойротии» и «Кызыл 

Ойрот»  –  с  лета  того  же  года.  В  письмах,  в  основном, 

содержались  благодарности  родителям,  членам  трудового 

коллектива,  руководителям  курсов  всеобуча  «за  воспитание 

смелого  бойца»,  сообщения  о  его  воинских  доблестях 

339 

 

(уничтожил столько-то единиц техники или вражеских солдат), о 

награждении солдата орденом или медалью или представлении к 

награде,  вынесении  ему  благодарности  от  командования.  Такое 

письмо  служило  особой  формой  похвалы  отличившегося 

военнослужащего.  Несмотря  на  то,  что  в  послании  солдат 

впрямую  не  назывался  героем,  сам  факт  получения  на  родине 

официального 

послания 

«от 

командования» 

являлся 

подтверждением  его  героического  статуса  и  поводом  для 

газетного материала. 

Заметки  военных  корреспондентов,  присланные  в  местные 

редакции, можно условно разделить на две группы: перепечатки 

из  фронтовой  прессы  и  оригинальные  тексты,  подготовленные 

специально  для  местных  изданий.  Авторами  первых  зачастую 

являлись  сотрудники  армейских  газет,  главной  задачей  которых 

служил  «показ  людей  фронта,  хорошо  владеющих  военной 

техникой  и  тактикой  ведения  боя,  их  инициативы,  военной 

сметки  и  храбрости  в  борьбе  с  врагом,  их  ненависти  к 

противнику,  стойкости,  самоотверженности  и  дисциплины  в 

выполнении приказов командования» [21, с. 375]. Военкоры были 

обязаны  отправлять  заметки  о  наиболее  отличившихся 

военнослужащих  по  месту  их  жительства  –  родственникам, 

коллегам, в местные редакции СМИ.  

Наиболее  ярким  примером  эффективности  такой  практики 

может  служить  статья  специального  корреспондента  «Красной 

звезды», известного писателя К. Симонова «Единоборство» [22]. 

Рассказывая  о  подвиге  уроженца  Ойротии  лейтенанта  И. 

Шуклина,  автор  точно  подметил  черты  характера,  особенности 

поведения  своих  героев,  умело  использовал  информацию, 

полученную в ходе беседы с участниками боя и представителями 

командования.  В  итоге  читатели  получили  возможность  стать 

свидетелями  поединка,  в  котором  несколько  артиллеристов  с 

одной  пушкой  уничтожили  14  танков  и  3  машины  с  пехотой 

противника.  В  очерке  нет  излишнего  пафоса,  нет  воспевания 

героизма поступка двадцатилетнего командира орудия. Но в этой 

простоте  отчетливо  проступает  мысль  о  том,  что  героем  может 

стать  каждый,  даже  тот,  кто  вовсе  не  стремится  совершить 

подвиг, а просто хорошо делает свою военную работу. 

340 

 

Авторами 

заметок, 

опубликованных 

на 

страницах 

фронтовых  газет  и  перепечатанных  местной  прессой,  выступали 

сами военнослужащие, рассказывавшие о своих личных героях – 

сослуживцах  или  командирах.  Они  выделяли  такие  черты 

характера и особенности поведения персонажа, которые являлись 

важными  в  боевых  условиях:  для  установления  нужного 

психологического климата, сохранения жизней бойцов и т. д. Так, 

например, автор заметки о бывшем учителе истории из Ойротии 

лейтенанте А.Д. Рождественском отмечал, что своего командира 

подчиненные любят за его храбрость и жизнерадостный характер, 

за заботу о нуждах и запросах бойцов. Особо автор выделил то, 

что  лейтенант,  свободно  владея  русским,  татарским  и 

туркменским языками, общается с солдатами на их родном языке 

[23]. 

Авторство оригинальных материалов (включая фотографии) 

чаще  всего  принадлежало  бывшим  сотрудникам  и  рабселькорам 

местных  газет,  которые,  попав  на  фронт,  не  прерывали  связь  с 

своими  изданиями.  Так,  в  частности,  благодаря  военному 

фотокорреспонденту  И.  Венюкову  с  осени  1942  г.  областная 

пресса  Хакасии  регулярно  стала  публиковать  портреты  воинов-

земляков с краткими авторскими подписями, сообщавшими об их 

героических  поступках  (спасла  десятки  жизней  раненых, 

уничтожил  до  взвода  гитлеровцев  и  т.  д.).  Такая  визуализация 

имела  огромное  значение,  поскольку  фотография  не  просто 

дополняла сообщение, но и сама содержала важную информацию 

о  внешности  героя,  его  настроении,  вооружении,  наградах, 

специфике  военной  профессии,  позволяла  человека  «узнать  в 

лицо»,  растиражировать  и  сохранить  его  изображение.  Анализ 

писем  позволил  сделать  вывод  о  том,  что  газетная  заметка  с 

фотографией  являлась  гораздо более  ценным  признанием  заслуг 

военнослужащего, 

чем 

неиллюстрированный 

текстовой 

материал:  она  вызывала  активный  интерес  читателей, 

стимулировала к написанию, в том числе и через газету, письма 

этому, пусть и незнакомому человеку. 

Материалы  военнослужащих  –  внештатных  сотрудников 

местных  газет,  в  которых  описывались  героические  поступки 

земляков,  отличались  особым  вниманием  к  деталям  подвига, 

341 

 

точностью  в  указании  населенного  пункта,  предприятия  или 

колхоза,  откуда  был  призван  или  где  трудился  до  войны  боец, 

частым  упоминанием  о  малой  родине  («верный  сын  Ойротии», 

«воспитанник  Хакасии»).  В  таких  заметках  автор  нередко 

описывал  свое  отношение  к  подвигу,  собственные  чувства, 

испытываемые  к  родине,  землякам,  проецируя  их  на  своих 

однополчан – уроженцев автономной области. 

Анализ 

писем 

и 

журналистских 

материалов, 

опубликованных  в  областных  изданиях  Хакасии  и  Ойротии, 

показал,  что  явный  дисбаланс  содержания  СМИ  в  сторону 

описания  фронтовых  подвигов,  особенно  в  1942-1943  гг., 

отодвигал  на  второй  план  заслуги  тружеников  тыла.  Их 

самопожертвование  считалось  менее  значимым  по  сравнению  с 

деяниями  военнослужащих,  которые,  жертвуя  собой,  защищали 

жизни  своих  близких,  всех  советских  людей.  В  заметках  и 

очерках  о  героизме  сельчан  подвигом  считалось  спасение  с 

риском  для  жизни  колхозного  имущества  или  выдающиеся 

трудовые  достижения.  За  редким  исключением  фамилии 

передовиков упоминались в публикациях однократно, поскольку 

их  пример  использовался,  скорее,  для  иллюстрации  единого 

стремления  тыла  отдать  «все  для  фронта,  все  для  победы». 

Героями  тыла  Хакасии  можно  назвать  Е.  Дребенцову  и  К.  Е. 

Царькову.  Их  достижения  широко  пропагандировались  по  всей 

стране,  героический  статус  колхозниц  был  подтвержден 

государственными наградами и публикациями в газете «Правда». 

Но главными героями войны все, же считались фронтовики. 

При  их  физическом  отсутствии  на  родине  создавались  новые 

ритуалы  почитания  бойцов-земляков.  Например,  их  слава 

проецировалась  на  родных  и  близких,  которые  нередко 

выступали  своеобразной  «заменой»  чествуемого  на  публичных 

мероприятиях.  Ситуация  несколько  изменилась  в  1943  г.,  когда 

домой  в  отпуск  после  ранения  стали  приезжать  фронтовики  и 

появилась  возможность  пообщаться  с  ними  лично,  подготовить 

очерк, разместить фотографию в газете и т. д.  

К концу 1943 г. под воздействием материалов СМИ, устных 

рассказов и писем с фронта в сознании аудитории сформировался 

собирательный 

«образ» 

героя 

войны, 

созданный 

на 

342 

 

многочисленных примерах конкретных людей, но в значительной 

степени мифологизированный. Героический «образ» предполагал 

незамысловатое  объяснение  мотивов  поступка  человека, 

простоту и типичность его действия, что должно было облегчить 

восприятие  аудиторией  информации  и  самоидентификацию  с 

таким  «образом».  За  счет  этого  достигалась  основная  цель  – 

эффективное 

воздействие 

на 

общественное 

сознание, 

формирование  стереотипных  представлений  о  героизме.  Для 

героизации в СМИ использовались различные приемы, например, 

придание  героического  статуса  реальному  поступку,  создание 

определенного  сценария  его  совершения,  выполняя  который 

человек мог считаться героем.  

Мифологизированный  «образ»  героя  в  годы  Великой 

Отечественной  войны  использовался  не  только  для  воспитания 

общества,  но  и  для  мобилизации  его  энергии  на  решение 

конкретных  задач:  помощи  фронту  и  жителям  освобожденных 

территорий,  восстановления  разрушенного  в  ходе  войны 

хозяйства.  В  начальный  период  войны  для  жителей  тыла  и  тех, 

кто отправлялся на войну, главным признаком героизма являлись 

готовность  и  стремление  человека  к  самопожертвованию  ради 

Родины.  Но  при  увеличении  объема  и  расширении  спектра 

получаемой с фронта информации в качестве героя выступал уже 

не  некий  полумифический  «образ»,  растиражированный 

центральными  СМИ,  а  реальный  человек,  земляк  –  воин-

орденоносец,  который  нанес  значительный  ущерб  противнику, 

спас жизни своих однополчан, был ранен или погиб, выполняя с 

честью и отважно свой долг перед Отчизной.  

Таким  образом,  формирование  «образов»  врага  и  героя  во 

время  Великой  Отечественной  войны  происходило  в  условиях 

трансформации  социального,  гендерного  и  половозрастного 

состава  аудитории.  На  усвоение  данных  «образов»  населением 

влияли сильные эмоциональные переживания и психологический 

стресс,  вызванные  изменениями  условий  и  места  жительства, 

профессиональной  деятельности,  массовой  мобилизацией  и 

смертью  близких.  Мифологизации  «образов»  врага  и  героя  во 

время  войны  содействовали  официальная  пропаганда  и  острый 

недостаток 

достоверной 

информации. 

Изменение 

343 

 

информационной  политики,  начавшееся  после  побед  Красной 

армии в 1942 г., расширило возможности прессы в использовании 

источников  личного  происхождения  –  писем  солдат  и  устных 

рассказов тех, кто вернулся с фронта. Под влиянием, в том числе 

и  материалов  СМИ,  в  сознании  аудитории  закрепилась 

национальная  идентификация  врага  –  его  отождествление  с 

Германией и немецким народом. 

Во  время  войны,  в  условиях  массового  героизма 

военнослужащих  и  тружеников  тыла  произошла  существенная 

корректировка  сценариев,  по  которым  формировался  «образ» 

героя в довоенный период. Отправка на фронт в 1942 г. воинских 

подразделений,  сформированных  из  жителей  рассматриваемых 

автономий, усилила процессы выделения героев местного уровня 

–  земляков,  коллег  по  работе,  родственников.  Героизации  таких 

людей  и  их  поступков  черед  прессу  способствовали  письма 

командиров  воинских  подразделений  и  самих  военнослужащих, 

материалы 

фронтовых 

корреспондентов. 

Широкое 

информирование  СМИ  о  результатах  зверств  фашистов, 

способствовало  закреплению  «образа»  солдата,  как  защитника  и 

спасителя.  Кроме  того,  участие  комбатантов  в  освобождении 

территории  не  только  собственной  страны,  но  и  европейских 

государств,  позволяло  считать  их  людьми  «бывалыми», 

обладающими  уникальным  опытом  и  знаниями.  Подобные 

представления  сохранились  и  после  войны,  что  обусловило 

высокий  социальный  статус  фронтовиков  и  их  авторитет  как 

неформальных лидеров общественного мнения. 

Литература: 

1  Национальный  архив  Республики  Хакасия.  Ф.2.  Оп.12. 

Д.40. 

2  Кольцов  И.А.  Сельскохозяйственное  развитие  Ойротской 

автономной  области  в  годы  Великой  Отечественной  войны  // 

Горный  Алтай  в  годы  Великой  Отечественной  войны:  сб.  мат-в 

респ.  науч.-исторической  конференции.  Горно-Алтайск,  2010.  С. 

13-50. 

3 Машегова Н.В. Некоторые итоги исследований эвакуации 

гражданского  населения,  детских,  лечебных,  высших  учебных  и 

научных  учреждений  в  Ойротскую  автономную  область  в  1941-

344 

 

1942  годах  //  Горный  Алтай  в  годы  Великой  Отечественной 

войны:  сб.  мат-в  респ.  науч.-исторической  конференции.  Горно-

Алтайск, 2010. С. 75-82. 

4 Очерки истории Хакасской областной организации КПСС / 

сост. П.Н. Мешалкин, С.П. Ултургашев. Красноярск, 1987. 359 с. 

5  Сенявская  Е.С.  Человек  на  войне:  историко-

психологические очерки. М., 1997. - 231 с. 

6 Денисов Д.А. Идентификация образа врага в политической 

коммуникации  //  Вестник  РГГУ.  Серия  «Политология. 

Социально-коммуникативные науки». 2009. № 1. С. 113-126. 

7 Зубкова Е. Послевоенное советское общество: политика и 

повседневность. 1945-1953. М.: «РОССПЭН», 1999. -229 с. 

8 Некрасов И. Письмо с фронта колхозникам и колхозницам 

// Красная Ойротия. 1941. 15 октября. С. 3. 

9  Ыырчыны  аях  чох  унадынъар  //  Хызыл  аал.  1941.  15 

августа. С. 2. 

10 За победу! // Советская Хакасия. 1942. 27 ноября. С. 2. 

11  Шевелев  Я.  Крепить  дружбу  народов  //  Советская 

Хакасия. 1944. 21 января. С. 3. 

12  Из  воспоминаний  П.Л.  Казанцева,  участника  Великой 

Отечественной 

войны, 

известного 

педагога, 

основателя 

нескольких  учебных  заведений  Горного  Алтая  //  Была  война…: 

сб.  архивных  документов  1941-1945  гг.  Горно-Алтайск,  2010.  С. 

366-369. 

13 Милютин Б. Атака//Красная Ойротия. 1943. 7 ноября. С. 

4. 

14  Даль  В.И.  Толковый  словарь  живого  великорусского 

языка. Т. 1-4. М.: Рус. яз., 1981. Т. 1. 555 с. 

15  Ожегов  С.И.  Словарь  русского  языка:  Ок.  53000  слов  / 

под общ. ред. проф. Л. И. Скворцова. 24 изд., испр. М., 2007. 1200 

с. 

16  Туркина  В.Г.  Мифологема  героя  и  массовое  сознание: 

автореф. дис… канд. философ. наук. Саратов, 2001. 21 с. 

17 Полежаева У.В. Мой сын – летчик // Советская Хакасия. 

1941. 17 августа. С. 3. 

18  Борис.  Наша  победа  предрешена  заранее  //  Советская 

Хакасия. 1941. 31 июля. С. 2. 

345 

 

19

 

Ханза-Пиг // Советская Хакасия. 1944. 18 июня. С. 3. 

20 Комитет по делам архивов Республики Алтай. Ф. 1. Оп. 2. 

Д. 145. 

21 Волковский Н.Л. История информационных войн. В 2 ч. 

Ч. 2. СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2003. - 736 с. 

22  Симонов  К.  Единоборство  //  Красная  Ойротия.  1942.  13 

августа. С. 2. 

23 

Саитов 

Х. 

Лейтенант 

Рождественский//Кызыл 

Ойрот.1943. 1 июля. С.4. 

 

УДК 94(574.4) 

жүктеу/скачать 5,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: