КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ В ПОЭЗИИ П.ВАСИЛЬЕВА
В.И. Хомяков
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского, г. Омск
Субъективное время художника, воплотившееся в созданном им художественном мире, становится формой существования этого художественного мира, определяет его структуру. «Художественное время, - по словам Д.С.Лихачева, - явление самой художественной ткани литературного произведения, подчиняющее своим художественным задачам и грамматическое время и философское его понимание писателем» [1, с. 234].
Относительно категории «художественное время» ученый замечает: «Произведение искусства слова развертывается во времени. Время нужно для его восприятия и для его написания. Вот почему художник-творец учитывает это «естественное», фактическое время произведения. Но время и изображается. Оно объект изображения. Автор может изобразить короткий или длинный промежуток времени, может заставить время протекать медленно или быстро, может изобразить его протекающим непрерывно или прерывисто, последовательно или непоследовательно (с возвращением назад, с «забеганиями» вперед и т.п.). Он может изобразить время произведения в тесной связи с историческим временем или в отрыве от него – замкнутым в себе, может изображать прошлое, настоящее и будущее в различных сочетаниях» [1, с. 234- 235].
Утопические идеи ускорения времени приобрели в обществе различные формы. В яркой форме это выразилось, например, в романе В.Катаева «Время, вперед!» (1932). В.Н.Турбин, говоря о Маяковском, отмечал: «Поэтический образ времени продолжает развиваться. Абсолютное время и история, конкретизируясь от стихотворения к стихотворению, зажили суматошной и беспокойной художественной жизнью: трагедии и легенды, рассказанные языком еврейских анекдотов; великие географические открытия, изображенные в виде каботажного плавания из Одессы в Херсон; отрывки из вахтенных журналов, звучащие задорно, как эпиграммы. Все смещено, все переворотилось. Нет времени. Есть «вещь необычайно длинная», и сразу видишь вещь из прошедшего в грядущее» [2, с. 171].
Говоря об особенностях художественного времени в произведениях Павла Васильева, следует отметить, что, начиная еще с
ранней лирики, П.Васильев проявлял особый интерес к истории. Время в его произведениях имеет огромное значение хотя бы потому, что помогает формировать художественное пространство. Без категории художественного времени невозможно создание художественного мира в целом, и наряду с категорией пространство оно также играет чрезвычайно важную роль в создании литературного произведения. Как писал Д.С.Лихачев, «художественное время, в отличие от времени объективно данного, использует многообразие субъективного восприятия времени» [1, с. 8]. Так, объективное время в произведениях П.Васильева – это конкретное историческое время, а именно: 1920-1930-е гг. (хотя в отдельных случаях автор обращается и к древней истории). Вместе с тем в его произведениях возникает и время субъективное, переживаемое героями. Ощущение времени у человека, как известно, крайне субъективно. Оно может «тянуться», а может «бежать». Мгновение может «остановится», а длительный период «промелькнуть». Художественное произведение делает это субъективное восприятие времени одной из форм изображения действительности. П.Васильев подчеркивает, что время больше пространства. Время всегда сильнее всего, оно правит мирозданием, оно и все разрушает. Время необратимо, и это положение, собственно, и становится одной из главных тем у П.Васильева. В поэме «Соляной бунт» он пишет:
Край чужой. По ночам зачинается где-то тоска, Стонут выпи по-бабьи, кричат по-кошачьи, и долго Поднимаются к небу тревожные волоки волчьи.
Выдра всплещется. Выстрелит рядом пищаль,
Раздадутся копыта, - кочевники под боком были [3, с.270].
Павел Васильев дает множество определений понятию время. Иногда он разрабатывает мысль о том, что время – это некая автономная субстанция, а человек и все бытие – лишь видимые формы времени.
Коршун, коршун – Ржавый самострел,
Рыжим снегом падаешь и таешь! Расскажи мне,
Что ты подсмотрел На земле, Покудова летел?
Где ты падаешь, или еще не знаешь? Пыль, как пламя и змея, гремит.
Кто, Когда,
Какой тяжелой силой
Стер печаль с позеленевших плит? Плосколиц
И остроскул гранит
Над татарской сгорбленной могилой [3, с.154-155].
Говоря об остальных свойствах, присущих времени, прежде всего нужно отметить его пустынность и тяжесть.
Полдня июльского тяжеловесней, Ветра легче – припоминай, - Шли за стадами аулов песни
Мертвой дорогой на Кустанай [3, с.125]. («Семипалатинск»)
Или:
Если в Иртыше человек утонет, То его оплакивать остается.
Солнце же множество множество дней Каждый день неизменно тонет,
Для того чтоб опять подняться… [3, с.92].
(«Охота с беркутами») Или:
В надежно укрытой от бурь тишине Здесь время плывет допотопной неделей, И дремлют на выцветшем синем сукне
Отвисшие шеи бульдожьих портфелей [3, с.71]. («Октябрьский ветер»)
Время не знает статики, оно динамично. П.Васильева можно назвать «человеком границы». Внешнего и внутреннего равновесия он достигает благодаря непрерывному движению. Он разрушает национальные и культурные традиции, находясь всегда на пересечении разных пространств и времен.
Жизнь!
Неистребимая жизнь, Влекущая этот мир За собою!
И мы говорим:
- Мгновенье, мчись,
Как ленинская рука
Над толпою [3, с.371]. («Одна ночь»)
Или:
Город пробуждался. Быстрей, спорей – Грохотом пролеток,
Колокольным звоном, Хлопаньем магазинных Железных дверей [3, с.402]. («Синицын и К»)
Время имеет звук: «Мир гудит, / Прост и лучист». Или: «Годы шли волна за волной / С тяжелым шорохом, / Шли, стуча сапогами, / В глухих просторах страны… [3, с.415]. («Синицын и К»), цвет. В поэме «Август» жаркий день покрыт «зарей малины», «лисьей шубой». В августовских днях слышно «щебетанье птахи» и «листьев свист». Осень привозит «сто ярмарок».
Реальное время в стихотворении «Воспоминание путейца» включает в себя время прошлое, которое репрезентируется в тексте такими глагольными формами, как «осталась», «сожгла», «поняла бы», и словосочетаниями «мудрая арыбь», «глохнущих песков». Таким образом, время представлено в виде двух планов: настоящего и прошлого.
Здесь осталась мудрая арыбь. Буквы – словно перстни и подковы, Их сожгла кочующая зыбь Глохнущих песков.
Но даже выпь
Поняла бы надписи с полслова [3, с.155].
Человеческая память – есть единственное оправдание и в то же время противостояние разрушающей стихии. Она хранит
воспоминания, чувства и надежды. Памятью рождается, а после и живет надежда на лучшее, которая питает людей, и часто заставляет их двигаться вперед, к своей мечте. Поэтому символов памяти, и одновременно надежды в поэзии П.Васильева много.
Далеко лебяжий город твой, Далеко на речке быстрой – Лене. Я на печь хочу к себе домой,
На печи сидеть, поджав колени [3, с.154]. («Далеко лебяжий город твой…», 1932)
Я клянусь,
Что средь ночей мгновенных, Всем метелям пагубным назло, Сохраню я –
Молодых, бесценных, Дрогнувших,
Как дружба неизменных,
Губ твоих июньское тепло!.. [3, с.215]. («Лирические стихи», 1936)
Главные «переменные» времени – это прошлое, настоящее и будущее, выступающие в его поэзии как герои, активные действующие лица. И поэт постоянно повторяет, что для человека всегда его прошлое является его настоящим и предопределяет будущее.
Посулила жизнь дороги мне ледяные –
С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца. Есть такое хорошее слово – родныя,
От него и горюется, и плачется, и поется.
А я его оттаивал и дышал на него,
Я в него вслушивался. И не знал я сладу с ним. Вы обо мне забудете, - забудьте! Ничего,
Вспомню я о вас, дорогие мои, радостно [3, с.220-221]. («Прощание с друзьями»)
Прошлое, как особое пространство П.Васильева, обладает силой притяжения, заставляет человека делать именно те шаги назад,
которые приводят его к действию. В стихотворениях и поэмах П.Васильева пространство минувшего всегда отчетливо проступает в символах, как нечто, от чего он отталкивается в своих размышлениях. Он постоянно обращается к тому, к чему уже нет возврата, но прошлое обладает для него какой-то магической притягательностью. Попадая туда, любой человек становится обладателем уникального качества – памяти о мире. И даже если человек исчезает, и после него остаются только очертанья, все равно память вечна.
Не знаю, близко ль, далеко ль, не знаю, В какой стране и при луне какой, Веселая, забытая, родная,
Звучала ты, как песня за рекой [3, с.171]. («Не знаю, близко ль, далеко ль…»)
То же самое касается и вещей в прошлом, которые дематериализуются, и от них остаются лишь контуры. Таким образом, вещь обретает «реальность отсутствия», а пространство становится некой реальностью, которая наполнена бытийствующими или ранее существовавшими структурами. И даже если вещь исчезает, всегда остается свидетельство ее жизни. В «Автобиографических главах» поэт скажет:
Так вот где начиналась жизнь моя! Здесь канареечные половицы
Поют легонько, рыщет свет лампад, В углах подвешен. Книга «Жития Святых», псалмы. И пологи из ситца.
Так вот где жил я двадцать лет назад! [3, с.496].
Все теряет свои формы в прошлом, и остаются лишь звуки и ощущения, что были восприняты тогда и запомнились до сегодняшнего дня. Приведем отрывок из поэмы «Христолюбовские ситцы»:
Вот так калитку распахнешь И вздрогнешь,
Вспомнив, что, на плечи Накинув шаль, запрятав дрожь, Ты целых
Двадцать весен ждешь Условленной вчера лишь встречи!
Вот так,
Чуть повернув лицо, Увидишь теплое сиянье Забытых снов
И звезд мельканье, Калитку, старое крыльцо, Река блеснет,
Блеснет кольцо,
И кто-то скажет: «До свиданья!..» [3, с.545].
Прошлое для П.Васильева – это темнота, в которой время стирает свои следы, в котором оно всевластно, где оно обладает поистине разрушительной силой. Отсюда какой-то экзистенциальный страх перед прошлым, желание скрыться от него: «Что прошлое! Его уж нет в живых» [3, с.119]. «Я не хочу у прошлого гостить - / Мне в путь пора…» [3, с.80].
Время приносит человеку болезни, несчастья, и, в конечном счете, смерть. Из этого ясно, что он существует во враждебной среде. Время им управляет, определяет сроки его жизни. Жизнь и смерть, по П.Васильеву, становятся враждующими сторонами, и он выделяет особые категории – время жизни и время смерти. Осознание человеком времени происходит через определенные события, коими являются болезнь, старость и смерть. Любопытно, что в творчестве П.Васильева отсутствует такой компонент, как старость. Если традиционно тема старения связывается со страхом смерти (скажем, в творчестве Багрицкого, Сельвинского, Есенина), то П.Васильев преодолевает страх смерти, когда человек становится лишь сгустком материи. В «Рассказе о деде» он скажет:
Крест не в крест, земля – не перина, Как звезды, осыпались светляки, -
Из гроба не встанешь, и с глаз совиных Не снимешь тертые пятаки.
И лучший удел – что в забытой яме, Накрытый древнею синевой, Отыщет тебя молодыми когтями
Обугленный дуб, шелестящей листвой.
Он череп развалит, он высосет соки, Чтоб снова заставить их жить и петь,
Чтоб встать над тобою крутым и высоким, Корой обрастать и ветвями звенеть! [3, с.57-58].
Страх смерти возникает прежде всего потому, что это – сугубо личное, частное дело для каждого человека. Именно осознание того, что это случится с каждым, повергает человека в ужас. Именно этот страх заставляет человека искать выход из этой неизбежной ситуации. Но у него остается по сути два пути – смириться или бороться. Эта тема четко прослеживается во всем творчестве П.Васильева.
Примем, примем бой кровавый,
Стали вкруг страны заставой… [3, с.251]. («Песня о гибели казачьего войска»)
Мы позабываем слово «страх», Страх питает
Почву гнилую, - Смерть у нас
На задних дворах,
Жизнь орудует напропалую [3, с.371]. («Одна ночь»)
В конечном итоге поэт приходит к мысли, что жизнь, по сути, содержит в себе смерть. Жесткая экзистенциальная концепция бытия приводит П.Васильева к выводу, что жизнь есть одновременно и умирание. Что бы ты ни делал, ты находишься на пути к смерти. На этом фоне васильевский герой теряет качества традиционного героя советской поэзии, социального и политичного, превращаясь в героя экзистенциального. Взять, например, стихотворение «Переселенцы»,
«Путь на Семиге», «Воспоминания путейца» и многие другие. В последнем стихотворении герой умирает на строительстве магистрали. Подобный мотив можно заметить во многих произведениях (как прозы, так и поэзии 1920-1930-х гг.). Но у П.Васильева смерть приобретает какую-то вневременную протяженность:
Мертвая,
А все ж рука крепка. Смерть его
Почетна и легка.
Пусть века свернут арыби свиток.
Он унес в глазах своих раскрытых Холод рельс,
Пески
И облака [3, с.157-158]. («Воспоминания путейца»)
В стихотворении «Путь на Семиге» дорогу строят не живые люди, а призраки:
А по аулам слух летел, что мы Мертвы давно, что будто вместо нас
Достраивают призраки дорогу… [3, с.158-159].
В стихотворении «Василий Полюдов» (1931) герой погибает в боях за революцию, но в письме к матери он уже прощается с жизнью, принимая смерть как данность:
… Васька ж писал: «Дорогая мамаша, Ты меня должна понимать без слов, Мир кверху тормашками. Жизня ж наша Самое блистательное рукомесло.
А моя же песня до краю спета, Потому – атака… Можешь считать, Что письмо писано с того света
И в видах имеет не одну мать» 4, с. 346-347].
Время – активно, обладает силой творения и разрушения, его видимый мир чаще устрашает человека. С этой категорией связаны такие слова, как «никогда», «навсегда», «смерть», «старение», «никто и ничто». И, тем не менее, именно осознание времени дает возможность человеку идти к самосовершенствованию, к свободе. П.Васильев утверждает, что человек обязан бороться не со временем, а с пространством. Именно это станет истинным путем самореализации человека. Таким образом, поэт пытается создать цельный гармоничный мир со своими законами, обычаями и бесконечным течением времени.
Достарыңызбен бөлісу: |