Қазақстан республикасының
жүктеу/скачать 3,82 Mb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ТАРИХ
РУХАНИЯТ ТАРИХЫ
Doctor of Historical Science
PRE-ISLAMIC ROOTS OF THE SUFI BROTHERHOOD OF YASSAVIYA IN CENTRAL ASIA
Sufism. According to theories, symbolic anthropological rituals fundamental for understanding of what is culture. E. Shils pointed out that ritual and belief are intermingled, but separable, as it was seen by belief, but not ritual actions, connected with them and ritual cannot exist without belief 1 . At the same time for a long period the ritual has been looked as an instrument of cognition in religion, but in fact ritual; practice in religion plays a significant role. We can observe that in Sufi brotherhoods a ritual dzikr turns into mechanical actions for achieving ecstasy, but at the same time different brotherhoods have different forms of dzikr. Though Islam in Central Asia drew attention of researchers and some work has been done in and outside the USSR on history and nature of Islam in Central Asia (V. Basilov, V. Shukovtsev, O. Sukhareva, A. Toleubayev, A. Nikolson, Z. Validi, E. Bertels), only since the late 1990s new approaches to Islam were used to its study and they were demonstrated in the works by S. Prozorov, R. Mustafina, A. Hismatullina, B. Babadjanov, J. Paul, D. DeWeese, A von Kugelgen, A. Muminov, T. Zarcone etc.; main emphasis in these works has been done on the study of Sufi works of hagiographic nature, life of founders of the brotherhoods and followers, ritual practice, interrelations between Yassawiya and Naqshabnadiya etc. For example, B.Babadjanov worked on ritual practice – dzikr in the Yassawiya brotherhood 2 ; works by D. DeWeese are devoted to the history of emergence and formation of this brotherhood, its teaching, questions on influence of pre-Islamic religions which cannot be ignored 3 . Research by A. Muminov on inscriptions in the Mausoleum of Ahmad Yassawi in the town of Turkistan and genealogy of Hwajas feel gap existed in the knowledge on Yassawiya brotherhood (Muminov, 2010). Comparative analysis of practices in Yasswaiya and Naqshbandiya is given in the work by A. Hismatullin, who shows particular features of ritual practice of Yassawiya in Central Asia 4 . In their studies on Sufis E. Bertels and P. Massignon paid attention to the existence of elements of earlier religions on Central Asian Sufism and they have been adapted to local beliefs and cults. One of such religions was Manichaeism 5 . Official acceptance of Islam in the Karakhanid state in 955 was one time action, and military and political, economic and cultural factors were behind it. In Central Asia typical features of Islam were: sedentary-agricultural and nomadic regions were interconnected with each other through Sogd and its colonies that 55
led to migrations across the Great Silk Road. Conquest by Arabs of urban centers of Central Asia occurred during the 60 years period from the first earliest invasions of the Arabs (644–704), and possibly, after that we can talk on an acquaintance of population with a new religion. The policy of Caliphate on taxes on Muslim and non-Muslim population also played its role in the process of ousting other religions from Sogd and Sogdian colonies. For Manichean communities Islam became a new challenge that was advancing into the steppe zone where Manicheans started more actively relying on the Turks. It was that time when important stage on the development of Eastern Manichean church starts: gaining political power in the Eastern-Turkic and Uyghur Khanates, while Sogdian metropolis with center in Samarkand gradually were lost for Manicheans due to the rise of other religions. Two important written sources of the Karakhanid time available now are “Diwan Al-lughat at Turk” by Mahmud al-Kashgari and “Qutadghu Bilik” by Yusuf Khass-Khajib Balassaghuni. The first one informed on privileges of Islam in comparison with other religions and aimed at collection of materials on Turkic tribes and their languages for their representation in the Muslim world. Wisdom of ‘Qutadghu Bilik” was taken from Persian and Arabic sources as well as the Manichean ones. The poem ‘Qutadgu Bilik’, three manuscripts of which are known at the moment, was composed during the reign of the Qarakhanid dynasty. It is this dynasty with which conversion of the Turks to Islam is connected: according to Muslim authors Ibn al-Asir and Jamal Karshi, Islam was accepted by the Turkic tribes under the ruler Satuq Bogra-khan Abd al-Kerim and his son Musa 6 . The poem composed in the eleventh century reflected the outlook of Islamic culture. Therefore one of the basic plots of ‘Qutadgu Bilik’ is connected with a figure of eremite Odgurmysh, who most probably was a Sufi, had a murid (disciple) and devoted his life to Allah 7 . E.Bertels was the first scholar who paid attention to an ascetic plot in representations of eremite Odgurmysh in the poem ‘Qutadgu Bilik’. We agree with E.Bertels’ explanation of Manichean roots denying posterity in views of Odgurmysh, thus I would like to show that the early Islamic period of history in the Central Asia was formed on the basis of representations existing prior to Islam. The ascetic attitude to the life is revised in Sufism, important philosophic and didactic component of Islam. Asceticism in Sufism is considered as Divine way of cognition, based on the idea of the agreement between God and human being which concluded long before the human being acquired their sinful bodies. The aim of ascetic man was to return a soul to the sinless state and loyalty to God, demonstrated in perfection, self-analysis, acts of ecstasy in various ritual actions, in order to liberate the soul from one’s ‘self’ as an individuality and merge with God. Yusuf al-Balasaguni depicted an image of Odgurmysh ascribing him features of a Sufi going on a way to the Allah. His hero lives among mountains, ‘by a sheepskin is covered and also eats bran’, has departed from relatives, has no posterity, spends his days in prays ‘with name of Allah all nights and days’, his path to the Allah is endless 8 . The radical side of his understanding of divine path 56
was in rejection of posterity. Yusuf al-Balasaguni draws an image of a person having married and giving birth to children, as if sits down in a boat and goes to open sea: ‘having married, sat in a boat, and went to sea; when son or daughter is born, his boat breaks!’ 9 . Speaking about posterity, Odgurmysh addresses the issue of enmity: ‘If children are bad, you will live, grieving, their enmity will disgrace you. With children to be in enmity - it is much more pleasant than living without enemies. Look: a man eternally keeps his nature in his descents’ 10 . In Manichaeism enmity of two elements becomes a main scenario of the development of a universe, and a concept of an image in the form of tamga or label acquires sense as an analogue of light or dark elements to be in a cover 11 . Yusuf al-Balasaguni, possibly, has known wisdom of the people (proverb, parables). In his poem he repeatedly addresses to them. The nature of these wise ideas can be different; some of them might be based on poetic religious Manichean works, which inspired Sufis in their communication with God. As examples of such ideas we can refer to plots a life and a mystical way of Husein b. Mansur al-Hallaj (died in 922), who travelled to the cities of Mavarannahr and Eastern Turkestan and incorporated local ideas into his beliefs to God. These ideas were described in research by L.Massignion 12 . In the fifty-sixth sura of Qur’an eschatological motives are reflected in understanding of the right and the left sides, compared to pure and sinful; attention to this was drawn by Tord Olsson, who has compared this sura with some Manicheans verses of hymns 13 . While for Manicheans asceticism has been connected with the Eschatology, rescue of light particles in the person, Sufi tradition reinterprets these aspects in respect of achievement or ways of overcoming difficulties of obstacles on the path to the Allah. It is al-Hallaj who urged to search for the God in the heart and said a phrase: ‘I am a Truth (that is the God)’. According to the teaching of Mani, in each person there is a soul deriving from both Light and Dark elements, besides the materials cover. Eschatology of Manichaeism has seen its task to separate Light from Dark. While for Manicheans it was important to follow this idea, for Sufi it was important to overcome the path to the single God through comprehension of his own place in a universe. To my opinion, official acceptance of Islam in the Karakhanid khanate in fact did not mean rejection of the previous cultural values; acceptance of Islam was limited at that time to political circumstances. Strengthening of Islam in the Turkic cultural space among the people occurred later. Mongol conquest of Central Asia intensified this process.
The Mongol invasion became a challenge to the entire Islamic world. In Central Asia Islam differently intruded to the places where dominated other religions such as Buddhism, Lamaism, Christianity and Burkhanism in various parts of the steppe. While in sedentary regions of Mavarrannahr Islam turned into leading religion among other religions, various Muslim streams emerged. It is not by accident that Sufi brotherhood of Yassa Hwaja Ahmad (1103–1167) emerged in the XII century. The sources containing his biography include the works by ‘Alim-shaykh ‘Aliyyadi «Lahman min nafahat al-kuds» (beginning of the XVII c.), ‘Ali-shir Nava’i’s «Nasa’im al-mahabba mira», as well as hagiographic work by a Naqshbandi «Rashahat ‘ain al-hayat» and other sources, which were
57
composed by the XIX c. Legends about him are connected with the policy of Amir Temur, who, being non-Chingizid, tried to legitimize his power and use Islam for this purpose. He constructed mausoleum of Hwaja Ahmad Yassawi – famous among the Muslims hanaka for pilgrimage in the frontier between sedentary and nomadic areas. Hwaja Ahmad became popular among people with his poetry. Tradition ascribes to him the work «Diwan-i Hikmat». D. DeWeese believes that this poetic work did not belong to Ahmad Yassawi. However, this source points at the Sufi basis of the worldview of that saint that coincides with the only repeating accounts on him as a Sifi shaykh. According to scholars, he and his tradition played a key role in Islamization of nomads of Central Asia. In historiography draw attention to the influence of pre-Islamic religions reflected in the particular features of Yassawiya brotherhood. Firstly, this was influence of Shamanism on Islam. This opinion has long been discussed in the Soviet historiography based on the study if Siberian peoples of the XVIII – XIX centuries and was substantiated as traditional culture of nomads. Interesting theoretical research was done on Shamanism by Mircha Eliade in the work “Shamanism: archaic technique of ecstasy”. He says: “Shamanism in strict meaning of the word is first of all Siberian and Central Asian religious phenomenon”, and “on entire vast expenses of Central Asia magic religious life of society concentrates around Shaman, since in whole sphere where ecstatic feeling is highly religious, Shaman and only Shaman is indisputable master of ecstasy” 14 .
and Sufism is quite different. The aim of an ascetic approach is to return the Soul to the lap of viciousity and loyalty to God, expressed in spiritual perfection, self analysis, mobility through acts of ecstasy in the form of various ritual actions, in order to liberate the soul from ‘self’ for unity with God. Sufi rituals can be understood as Way to God. Loud dzikr in Central Asia is a peculiar element of tariqat Yassawiya. Loud dzikr (dzikr dzhahra and its other types); it is done by accompaniment of music (samā`) with a signing of sacral (or understood as such) texts and ritual dances»; dzikr is a mention
of God, meant ‘purifying the heart of Sufi from the lay rust’, ‘cave a name of Allah in hearts’. In Platonian philosophy (born in 204, Egypt) liberation of the Soul from the disaster of the physical body and joining the divine life is possible only through ecstasy, which creates conditions when a man ceases to realize himself just on individual level. To opinion of Bertels, this position leads to the ultimate aim called “contiguity” and “unity” with a God, i.e. expression of the belief gained through ecstasy 15 .
Forty day seclusion of members of the brotherhood in the underground with the aim to cognize Allah became one of the outstanding features of mystic way. In the mausoleum of Hwaja Ahmad Yassawi such underground has survived. Another feature connected with mystic way and asceticism can be seen in the usage of food prepared in big pots. The central is a pot with diameter 2 m and 45 sm. This pot had a ritual meaning, on which a picture on it, as well as big size relate. Food for the brotherhood members and pilgrims was cocked in the pots in the kitchen rooms in the mausoleum Ritual practice for the members of the brotherhood; serving to selected saints was widely spread long before Islam. For
58
example, selected members did not have right to hold household, therefore these functions were performed by ordinary members which usually came from various social layers. Ascetism starts to be used as religious practice in gnostic religions. In Central Asia ascetism was practiced in the Manichean communities. In the Sufi brotherhood of Yassawiya ascetims acquires new understanding which is not connected with gnostic ideas. Arab conquest promoted changes in political and religious situation in sedentary and nomadic areas of Central Asia. Islam as a new factor in cultural life of the society did not lead to vanish of previously existed religions, but even adapted to cultural values of new region. At an early stage of Islam existing religious representations were preserved, it was necessary for Islam itself to extend in other cultural environment. Practice of ecstasy exists in the ritual dzikr in Sufi ideas. We can observe that in the Sufi brotherhoods dzikr turns into Manichaean actions to reach ecstasy state, but execution of dzikr reflects differences between rituals practices in the Sufi brotherhoods. _____________
1 Shils E. Ritual and Crisis. In Donald R. Cutler, ed. The Religious Situation. Boston, 1968. P. 735-738. 2 Babadjanov B., Muhammadaminov S. Inroduction. – Sobraninie fetv po obosnovaniu dzikr jakra i sama`. Almaty, 2008. P. 24-93 3 DeWeese D. The Yasavi Sufi tradition and the problem of shamanic “survivals” // Iranian Studies, XXII, 1999. № 1, p. 26-34 4 Hismatullin A.A. Sufiyskie ritualniye praktiki. SPb, 1996. P. 75-78 5 Massignion L. La Passion de Hallaj: martyr mystique de l`Islam exéculté à Bagdad le 26 mars 922. T. I. Paris, 1975. P. 221, 226; Bertels E. Proishojdenie sufizma i sufiyskoy literatury. In Sufism i sufiyskaya literatura. Moscow, 1965. P. 181-183 6 Barthold V.V. Sochinenie. T. 2. Part 2. Moscow, 1963. P. 41-42 7 Qutadgu Bilik. Yusuf haş hajib Ќutadoıu Bilik. Urumqui, 1984, line 236; Yusuf al-Balasaghuni. Blagodatnoye znanie [Qutadgu Bilik]. Translated by Ivanov S. Leningrad, 1990. P. 286, 296-299 8 Yusuf al-Balasaghuni. Blagodatnoye znanie [Qutadgu Bilik]. Translated by Ivanov S. Leningrad, 1990. P. 286, 300-302 9 Bertels E. Izrechenie Ibrahim Ibn Adham v poeme ‘Qutadgu Biliq’ in Evgeniy Bertels Sufism i sufiyskaya literatura. Moscow, 1965. P. 182; Qutadgu Bilik. Yusuf haş hajib Ќutadoıu Bilik. Urumqui, 1984, line 746 10 Yusuf al-Balasaghuni. Blagodatnoye znanie [Qutadgu Bilik]. Translated by Ivanov S. Leningrad, 1990. P. 381 11 Zuev Yu. Rannie turki: ocherki istorii i ideologii [Early Türks: Essays on history and ideology]. Almaty, 2002. P. 78-91. 12 Massignion L. La Passion de Hallaj: martyr mystique de l`Islam exéculté à Bagdad le 26 mars 922. T. I. Paris, 1975. P. 221-240 13 Olsson T. The Manichaean Background of Eschatology in the Koran. In Manichaean Studies Proceedings of the First International Conference on Manichaeism, August 5-9, 1987 Lund Studies in African and Asian Religions. Volum I. Lund, 1988. P. 273-282. 14 Eliade M. Shamanism: archaic technique of ecstasy. Kiev, 2002. P. 7. 15 Bertels E. Proishojdenie sufizma i sufiyskoy literatury. In Sufism i sufiyskaya literatura. Moscow, 1965. P. 27-28.
59
Доктор исторических наук, профессор
ВОЕННОЕ ПРАВО И ВОИНСКАЯ ДИСЦИПЛИНА В МОНГОЛЬСКОЙ И ЗОЛОТООРДЫНСКОЙ АРМИИ
может успешно функционировать только в том случае, если они, безусловно, придерживаются установленной воинской дисциплины и определенного военно-организационного порядка. Монгольские вооруженные силы эпохи Чингиз-хана яркий тому пример. Они имели превосходное военное устройство, строжайшую дисциплину, монгольские воины не стремились просто выделиться перед другими бойцами, а четко и точно выполняли свои обязанности, а командный состав военных сил был послушным орудием в руках верховного главнокомандующего. Военная дисциплина пронизывала все структурные подразделения армии, которой обязаны были подчиняться все, начиная с простых воинов и до высших военачальников. Командир каждой воинской единицы нес главную персональную ответственность за вверенное ему подразделение, а при совершении им серьезных ошибок наказание было довольно жестким 1 . Без
соответствующего уровня дисциплины и регулярного (системного) поддержания оптимального уровня боевой готовности войск на случай войны невозможно достичь победы – вот приоритетное правило, которого придерживались монгольские полководцы. Огромное значение в развитии монгольского государства, общества и, конечно, организации военного дела имело принятие «Великой Ясы», которая была не просто обычно-правовым обобщением действующих норм, а монгольским имперским законом, авторство которого приписывается Чингиз-хану 2 . О Ясе упоминают средневековые авторы – Джувайни, Рашид ад-Дин, Абу-ль-Фарадж, Макризи и др., но полной ее версии не сохранилось. «В соответствии и согласии со своим собственным суждением он [Чингиз- хан – А.К.] ввел правило для каждого дела и закон для каждого обстоятельства и для каждой вины установил кару. А так как у племен татарских не было письма, повелел он, чтобы монгольские дети обучались письму уйгуров; и чтобы Йасы и приказы были записаны на свитках. Эти свитки называются Великой Книгой Йасы, и лежат они в казне старших царевичей. И когда станет хан садиться на трон или будет набирать великое войско, или соберутся царевичи и [станут советоваться] о делах государства и управления, то приносят те свитки и с ними сообразуют свои дела; и к 60
построению войска, и к разрушению стран и городов приступают по тому порядку, который в них предписан» 3 . Яса, если брать ее правовые характеристики, то в пространственном отношении, действовала по всей территории монгольской державы, а по кругу лиц, распространялась фактически на все население империи, и была неограниченна во времени, и воспринималось как оригинальный «edictum perpetuum» для тюрко-монгольских номадов. О священно-трепетном отношении самих монголов к установлениям Чингиз-хана, для которых Яса была источником его мудрости и божественного откровения свидетельствует монгольская (имперская) легенда о появлении Ясы, записанное армянским историком Григором Акнерци в следующей форме: «У них не было никакого богослужения, а были какие-то войлочные идолы, которых они и до сих пор переносят с собою для разных волшебств и гаданий. … они призвали ceбе на помощь Бога, Творца неба и земли и дали ему великий обет — пребывать вечно в исполнении Его повелений. Тогда, по повелению Бога, явился им ангел в виде орда златокрылого, и, говоря на их языке, призвал к себе их начальника, которого звали Чангыз. Этот последний пошел и остановился перед ангелом в виде орла, на расстоянии брошенной стрелы. Тогда орел сообщил им на их языке все повеления Божии. Вот, эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своем языке называют ясак: во-первых, любить друг друга; во- вторых, не прелюбодействовать; не красть; не лжесвидетельствовать; не быть предателями; почитать старых и нищих; и если найдется между ними кто либо нарушающий эти заповеди, таковых предавать смерти. Дав эти наставления, ангел назвал начальника кааном, который с тех пор стал прозываеться Чангыз-Каан. И повелел ему ангел господствовать над многими областями и странами и множиться до безмерного числа. Так это и случилось» 4 .
Термин «Яса» происходит от монг. «yasak», («дзасак») – «закон, постановление, распоряжение, уложение, благоустройство» 5 . По всей вероятности сам термин «Яса» производное от монгольского «yasa» – справедливость 6 .
Как указывается в специальной литературе, «Яса» несла в себе три значения: 1) нормативное постановление вождей кочевников и первых ханов; 2) постановления, изданные от имени Чингиз-хана, отредактированные к 1225 г. («Великая Яса»); 3) более поздние постановления преемников – монгольских каанов 7 . Вероятно, «Великая Яса» – письменный (первоначально устный) свод законов и постановлений (наставлений?), созданный Чингиз-ханом в качестве своеобразного «законодательного ядра» правовой системы средневековых монголов, пополненный его преемниками и действовавший в разных редакциях в улусах Монгольской империи и, возможно, дольше всего существовавший в Золотой Орде и Чагатайском улусе. В то же время создание Ясы показывает, что Чингиз-хан в период геополитического расширения Монгольской империи вполне реалистично представлял необходимость единых письменных законов и правовых установлений 8 . Яса, по-видимому, была принята на Великом Курултае в 1206 г. во время инаугурации Чингиз-хана, подвергнута 61
редакции в 1210 или 1218 гг. и окончательно утверждена в 1225 году 9 . Естественно, что Яса отражала правое мировоззрение (обычаи и нравы) номадов и со временем потребовались значительные трансформации, связанные с превращением монголов в господствующий класс (управителей) оседлых народов повлекших изменение политико-правовых методов и форм регулирования общественных отношений. Конечно, Яса не была единственным источником (формой) права средневековых монголов и тюрков.
Как показывают, последние исследования правоведов в систему источников права Монгольской империи и Золотой Орды входили торе (тöрÿ, тура) – обозначавшее «закон, право» вообще, харизматичным носителем которого была персона правителя – хана (монарха). Следующим важным источником права считалось обычное право
– йосун регулировавшие семейные, наследственные связи, т.е. частно-правовые отношения и являвшееся внутренним («национальным») правом или точнее правовыми обычаями (адат). Кроме того, были и другие источники: ярлыки, судебные решения, шариат, фикх и пр. 10
Современная реконструкция основных разделов «Великой Ясы» и монгольской правовой системы из имеющихся отрывочных данных выглядела следующим образом: в нее были включены отрасли как обычно-правового, так и законодательного регулирования – преамбула (общие предписания), международное, государственное и административное право, статут об охоте, армейский статут, основы судопроизводства, уголовное, торговое право, нормы податного устава, гражданское законодательство 11 . Прежде всего, военные преобразования были проведены в личном войске Чингиз-хана, контролировавших и защищавших его кочевую резиденцию. В корпусе кешиктенов, охранявших ханскую ставку (ордо) и дворцовые помещения, лично Чингиз-ханом был установлен жесткий порядок дежурств командиров и их частей и внутренние правила несения службы гвардейцев и наказания за их нарушение. Чингиз-хан отлично понимал, что в создаваемом им монгольском Улусе необходимо создать такой правопорядок, который не только регламентировал основные сферы общественной жизни, но и поддерживался и контролировался особо созданным правоохранительным органом. Уже в том же 1206 г. был учрежден специальный Верховный общегосударственный суд – «Гурдерейн-Дзаргу», заведывание которым было возложено на шестого (приемного) сына (по СС брата) Чингиз-хана – Шиги- Хутуху. При его назначение монгольский государь дал следующее наставление главному судье в системе формирующегося государственного аппарата: «Искореняй воровство, уничтожай обман во всех пределах государства. Повинных смерти – предавай смерти, повинных наказанию или штрафу – наказуй». Впредь, все принимаемые судебные решения и постановления должны были записываться в синюю книгу «Коко Дефтер- Бичик» и не подлежали изменению узаконенные заключения, вынесенные ханом по представлению Шиги-Хутуху. Первоначально в «Зарго» (так стал называться Верховный суд), для
разрешения судебных 62
дел, должны были принимать участие «кебтеулы» – гвардейцы, отвечавшие за порядок в «Великом Аурухе» (ханской ставке) 12 . О монгольском судопроизводстве и «йаргучи» (судьях) 13 сведений не очень много. В «Джами-ат-таварих» есть краткий рассказ об основных принципах, которым руководствовался Верховный судья Монгольской империи Шиги-Хутуху: «Он решал тяжбы по справедливости и много оказал помощи и благодеяний преступникам; он неоднократно повторял: «Не нужно, чтобы признавались из-за страха и испуга». Он говорил виновным: «Не бойся и говори правду!». Из прений судей известно, что с той эпохи [вплоть] до настоящего времени как в Могулистане, так и в тех пределах, [кои зависят от нее], в основу судебных решений кладут правила его манер и способов [решать дела]» 14 . Монгольский каан с помощью Ясы, являвшуюся в его руках «Силой Вечного Синего Неба», мог наложить строгую дисциплину, как на общество, так и на армию 15.
Монгольские законы были весьма суровыми, особенно его репрессивные санкции. Так, за убийство, супружескую неверность, мужеложство, занятие черной магией, крупное воровство, покупка заведомо украденного товара и др. следовало смертная казнь. Любой проступок, халатность, неосторожность возводились в ранг преступления. Гражданское и военное неповиновение считалось равным к преступлению и подпадало под действия ясака 16 . Интересным в рассматриваемом контексте является система наказаний по имперскому монгольскому праву, среди которых зафиксированы смертная казнь, телесные наказания, продажа (или отдача) в рабство, конфискация имущества, штрафные санкции. Первый вид наказаний предусматривался за совершение таких тяжких преступлений как государственная измена, убийство, оскорбление достоинства хана и др 17 . Приговоры (решения) суда приводились в исполнение, как правило, незамедлительно. Вместе с тем, отмечает Джувайни, «у монголов существует обычай, согласно которому преступника, приговоренного к смерти, но получившего помилование, отправляют на войну, рассуждая, что если суждено ему быть убитым, то пусть будет убит в сражении». Другим вариантом этого наказания была отправка преступника в составе посольства к ранее неизвестному народу или в отдаленные страны с неблагоприятным климатом 18 . В наборе монгольских наказаний этого времени одной из распространенных считалось битье палками. Так, в зависимости от ценности украденного, обвиненному присуждалось вначале семь ударов, далее семнадцать, двадцать семь, тридцать семь, сорок семь, вплоть до трехсот семи. Естественно, многие не выдерживали таких экзекуций и умирали. Особо наказывалось воровство коня, за которое следовало смертная казнь. Приговор приводился в исполнение мечом. В случае если пойманный вор мог возместить в десятикратном размере нанесенный ущерб, то ему сохраняли жизнь. После охоты, нашедший коня, оружие, ловчую птицу, т.е. любую вещь заведомо зная, что она не принадлежит ему, должен был отнести ее к специальному лицу «буларгуджи» («буларгей», смотритель лагеря, отыскивающий и охраняющий потерянное имущество), который хранил ее до появления хозяина. В случае если лицо 63
утаит свою находку, считается вором. «Буларгуджи» находились в самом высоком месте стана с отличительным знаменем, «чтобы те, кто что-либо утерял, тотчас же видели его. Так-то ничего не теряется, а все находится и по принадлежности возвращается» 19 . Поэтому «воровство среди них является необычным [делом], … юрты и все их вещи не запираются. Если же кем-то будут найдены лошади или быки или что-нибудь в этом роде, им либо свободно позволяют идти [своей дорогой], либо их отводят к настоящим [их] владельцам», – пишет средневековый автор 20 . «Из-за строгости наказания и жестокости кар, назначаемых их властителями, они удерживаются от ссор и от взаимных злодеяний и лжи» 21 . Конечно, не только страх
безжалостных наказаний позволял сохранять провозглашенный правопорядок, но и
авторитетность (харизматичность) верховной власти первых монгольских каанов идущая от Чингиз-хана была непререкаемой в глазах подданных. Марко Поло, описывая страну Кончи (Куинджи – внук Орды) – восточная часть Улуса Джучи, характеризуя его подданных отметил, что «держатся они татарского закона, а закон этот дикий; но соблюдают они его так же точно, как соблюдал Чингис-хан и другие истые татары» 22 . Такие понятия как «законность» и «правопорядок», несмотря на их специфическое содержание, в монгольских улусах пользовались в целом среди населения достаточным почтением (доверием) и необходимым авторитетом. По оценке такого исследователя истории Улуса Джучи как И.Н. Березин «право и справедливость были уважаемы в Золотой Орде» 23 . Трудно пока дать оценку степени правомерного поведения и соблюдения действующего текущего законодательства со стороны различных социальных групп, в том числе и военнослужащих армейских частей. Тот, «идеальный» порядок, царивший внутри Монгольской империи, поразил представителей западных дипломатических миссий XIII в. При этом, ими особо подчеркивается власть монгольских правителей над своими подданными, исполнительность приказов нижестоящими. «Император же этих Татар имеет изумительную власть над всеми… Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия. Ту же власть имеют во всем вожди над своими людьми, именно люди, то есть Татары и другие, распределены между вождями» 24 ;
больше, чем лица духовного звания своим прелатам. У них нет места для жалости по отношению к перебежчикам, поэтому у их императора над ними всевозможная власть. Ибо у них нет выбора перед смертью или жизнью, раз так сказал император» 25 ; «Государю своему очень послушны, случится надобность, всю ночь простоит на коне вооруженным; а конь пасется завсегда на траве», «приказу повинуются лучше, нежели где-либо в свете» 26 .
Каких-то специальных военных судов в монгольской военной организации не существовало, т.к. военная (в том числе и судебная) власть была вверена в руки войсковых воевод. В год Коровы (1205 г.) Чингиз-хан послал испытанного своего полководца Субэдэй-бахадура в дальний 64
карательный поход на племя меркитов и в своем приказе указывал: «Сделав потребные распоряжения, наказывайте нарушителей поркою. А жүктеу/скачать 3,82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|