Ббк 63. 3+63. 4+63. 5 +904 т 98 Редколлегия

350

мели удержать границы, вступив в контакты с периферийными 

группами кыргызов. Сибирские археологи отмечают культур-

ные контакты и интерференции между различными группами 

выходцев  из  монгольских  степей  и  кыргызами.  Саяно-алтай-

ские кимаки активно заимствовали и трансформировали эле-

менты  религиозного  культа  и  символики  кыргызов  [Алехин, 

1998: 201–203; Киселев, 1949: 353; Могильников, 1981: 44; Бо-

рисенко, Худяков, 2002: 107–113]. На наш взгляд, этнические 

связи кимакских племен с кыргызами могли внести свой вклад 

в  формирование  смешанного  антропологического  облика  ра-

нее монголоидных групп уйгуров и огузов, оказавшихся на Ир-

тыше. К.И. Петровым выдвигалась гипотеза о формировании 

основного этнического ядра кыргызов на основе кимако-кыр-

гызских племен и родственных им восточных кипчаков, в меж-

дуречье Енисея и Иртыша в домонгольский период. Впослед-

ствии кимако-кыргызские группы продвинулись в Семиречье 

и на склоны Центрального Тянь-Шаня, перемешавшись в XIII–

XV вв. с прочим монгольско-тюркским населением [Петров, 

1960, 1961, 1963]. Версия К.И. Петрова подверглась серьезной 

и всесторонней критике со стороны С. Абрамзона и О. Караева, 

придерживавшихся  канонической  концепции  миграции  кыр-

гызских племен из Сибири на Тянь-Шань. Однако наличие в 

составе правого крыла кыргызов племен бугу, баргу и азык, со-

ответствующих телеским племенам пугу, байерку и аскизов, а 

также в составе левого крыла и группы ичкилик племен саруу, 

телес и мундуз, говорит о фундированности ряда положений 

гипотезы К.И. Петрова. На V тюркологической конференции 

в 1988 г. ряд авторов (С.Г. Кляш торный, A.M. Мокеев и В.П. 

Мокрынин) развили концепцию К.И. Петрова об образовании 

киргизов вследствие взаимодействия в Прииртышье и Горном 

Алтае кимако-кипчакских и киргизских племен. Киргизы, по 

мнению  авторов,  переселились  туда  с  Енисея  и  полностью 

растворились  в  кимако-кипчакской  среде  после  XII  в.  Нако-

пленный  археологический  материал,  свидетельствующий  о 

широких этнокультурных контактах и взаимовлияниях кыргы-

351

зов и кимаков, позволяет также не согласиться с высказанной 

Б.Е. Кумековым точкой зрения об отсутствии тесных полити-

ческих,  этнических  и  хозяйственных  связей  между  кипчака-

ми и кыргызами в VIII–XI вв. [Кумеков, 1972: 47, 55, 58, 86]. 

Анонимный автор «Худуд аль-Алам» (982–983 гг.) говорит об 

обратном, описывая кыргызских данников – племена кишты-

мов (кестим), которые представляют «название другого народа, 

также из хырхызов, (они) поселяются на склонах гор, в шатрах, 

добывают меха, мускус, рог хуту и другое. Это один из хырхыз-

ских народов, их речь близка к халлухской (карлукской – С.К.), а 

по одежде они напоминают кимаков» [Материалы по истории 

киргизов и Киргизии, 1973: 42; Бутанаев, Худяков, 2000: 92–

93]. Средневековый автор в этом сообщении свидетельствует 

о межэтнических интерференциях, проявлявшихся в культуре, 

языке и хозяйственном образе жизни кыштымов, порожденных 

их тесными контактами с карлуками, кимаками и кыргызами. 

Примером  многосторонних  уйгуро-кимако-кыргызских 

связей является аскизская культура в Южной Сибири в Х в., 

сложившаяся  на  местной  древнекыргызской  этнокультурной 

основе, обогащенной миграциями западных племен – носите-

лей хазаро-болгарской и кимако-кыпчакской культурных тра-

диций. И.Л. Кызласов пришел к выводу о значительной роли 

аскизской культуры, существовавшей с X до XVII в., в сложе-

нии нескольких современных народов Южной Сибири [Кыз-

ласов, 1983: 70]. Представляется, что аскизы, или аскилы, от-

несенные Ю.А. Зуевым к самому сильному племени в списке 

десяти уйгурских племен, жили первоначально на территории 

Внутренней  Монголии.  Они  бежали  на  северо-запад  и  севе-

ро-восток после крушения в 840 г. Уйгурского каганата [Зуев, 

2004:  35].  Аскизский  вождь  Искал  был  в  числе  половецких 

вождей, упоминаемых в Лаврентьевской летописи [Зуев, 2004: 

35]. В 921–922 гг. булгарское племя аскел упоминается в отчете 

Ибн Фадлана [Ковалевский, 1956: 139, 141; Togan, 1939: 223; 

Заходер, 1962: 132; Артамонов, 1962: 131; Зуев, 2004: 35]. На-

род аскизов мы встречаем в 1237 г., когда они совместно с дру-

352

гими булгарскими и мордовскими воинами сошлись в битве с 

монголами за Золотаревское городище в Пензенской области. 

На наш взгляд, на этногенез кипчаков и кимаков могли се-

рьезно  повлиять  отдельные  группы  народа  бома  (алаты).  По 

мнению ученых, этноним бома является китайской калькой эт-

нонима алачи, булак-ат, алан, алачин [Этногенез и культуроге-

нез в Байкальском регионе, 2010: 230]. Хуннское племя хэлай 

входило  в  состав  девятнадцати  южнохуннских  племен,  пере-

селившихся  с  севера  в  Ордос,  позднее  последовательно  под-

чиняясь  и  входя  в  чередующиеся  этнополитические  объеди-

нения  кочевников  монгольских  степей.  Китайские  источники 

передают  о  родстве  алатов  тюркоязычным  племенам  Монго-

лии: «бома от тюрок туцзюе ничем особенным не отличаются» 

[Малявкин, 1989: 104]. Китайские авторы сообщают о схоже-

сти  антропологического  облика  и  хозяйственно-культурного 

уклада жизни алатов и кыргызов: «Поля пашут с помощью ло-

шадей, масть лошадей пегая, поэтому страна, так называется 

(Бома)… Часто воюют с кыргызами, внешностью большинство 

похоже на кыргызов, но языка их не понимают» [Там же: 106]. 

В.В.  Бартольд  идентифицировал  бома  как  енисейских  кетоя-

зычных остяков, у которых сохранились предания о нападении 

на них с юга могучих кыргызов [Бартольд, 1943: 19]. Будучи 

таежными жителями алаты активно занимались рыболовством 

и охотой на оленей и пушного зверя, как следует из китайских 

хроник: «Любят рыбную ловлю и охоту. Мясо добытых рыб, 

оленей, выдр, соболей и других съедают, а шкуры используют 

в качестве одежды» [Малявкин, 1989: 105]. Эта информация ки-

тайских источников о занятиях алатов – бома совпадает с сооб-

щениями Абу-л-Гази о хозяйственно-культурном укладе жизни 

одной  из  групп  кочевых  уйгуров,  забросивших  скотоводство 

и земледелие, занявшись охотой и рыболовством, став изгоя-

ми для своих сородичей, сохранивших на новой родине при-

вычный образ жизни и хозяйствования. Вероятно, алаты-бома 

оказали  серьезное  воздействие  на  формирование  кипчакской 

общности и изменение антропологического облика монголоид-

353

ных уйгуров и огузов, составивших ядро кимакского союза. В 

генеалогических преданиях казахов, записанных А.И. Левши-

ным, предки казахов составляли некогда один народ с алатами, 

или сибирскими татарами. Раскол между казахами и алатами 

произошел из-за внутренних конфликтов, в результате первые 

под предводительством хана Алаша напали на Бухарию и, бу-

дучи побеждены, были расселены в Туркестане, а алаты оста-

лись в Сибири [Левшин, 1996: 147–148]. Казахская этногония 

отразила  далекие,  реально  существовавшие  в  глубокой  древ-

ности  этногенетические  и  этнополитические  связи  кипчак-

ских и алатских племен. Л.П. Потапов указывает на широкое 

участие алатов-бома в этногенезе сибирских татар и казахов. 

Первоначально жители Ордоса и северных склонов Наншаня, 

алаты в VII в. жили севернее Алтая и на запад от Байкала, где 

соприкасались  с  местообитанием  кыргызов,  с  которыми  они 

часто враждовали. Подчинившись уйгурам, они продвинулись 

в Среднее Приобье, где стали известны под названием Пегая 

Орда в районе Нарыма [Потапов, 1969: 178]. Часть пеголошад-

ников-алатов вошла в состав кыпчаков-половцев, а позднее в 

Младший жуз. Память о былом единстве могла сохраниться и 

в общем названии племен казахского Младшего жуза, именуе-

мых алшынами или алчинами [Аманжолов, 2001: 50]. 

На  наш  взгляд,  генерализующие  антропологические  кон-

цепции  этнической  истории  кипчаков,  нашедшие  отражение 

в трудах Г.Е. Грумм-Гржимайло, Л.Н. Гумилева и других из-

вестных кипчаковедов, сыграли свою роль в изучении этниче-

ской истории кипчаков и других тюркских народов. Комплекс 

этнологических, антропологических и археологических сведе-

ний говорит о многокомпонентном составе аморфной раннес-

редневековой кипчакской этнической общности, сложившейся 

в Восточном Казахстане и в Южной Сибири из мигрировавших 

уйгуро-огузских кочевых племен, известных по названиям семи 

родов – эпонимов, других пришлых тюркоязычных групп, ав-

тохтонного угро-самодийского населения, занимавшегося рыбо-

ловством и охотой на пушного зверя [Могильников, 1981: 45]. 

354

Последние,  вероятно,  слились  с  частью  телеских  мигрантов, 

передав им свой навык адаптации и тип хозяйствования, став 

известны как «дикие» кимаки. Смешанный антропологический 

тип кипчаков, выступающий в некоторых исследованиях в каче-

стве этнического маркера, был сформирован в результате этни-

ческих миксаций монголоидных уйгуров и огузов с носителями 

европеоидного  антропологического  облика,  характерного  для 

кыргызов,  алатов-бома  и  южносибирских  автохтонов  –  само-

дийцев и угров. На наш взгляд, европеоидные черты внешнего 

облика кипчаков усилились в результате завоеваний казахстан-

ских  и  зауральских  степей,  населенных  канглы,  печенегами, 

мадьярами и ассимилированными группами приаральских сар-

матов – аланов (яньцай). 

В настоящее время известна и широко тиражируется в на-

циональных  историографиях  тюркоязычных  государств  гене-

рализующая  эссенциалистская  гипотеза  выдающегося  тюр-

колога  С.Г.  Кляшторного.  Суть  этой  гипотезы  заключается  в 

положении о существовании особой пракипчакской общности 

тюркоязычных кочевников монгольских степей – сиров-сеянь-

то-кыбчаков, мигрировавших на территорию Южной Сибири и 

Восточного Казахстана, где на основе выделенной сростскин-

ской археологической культуры IХ в., занимающей лесостеп-

ные районы Приобья, Притомья и Обь-Иртышского междуре-

чья, появились кимако-кипчакские племена. В основу гипотезы 

С.Г.  Кляшторного  легло  прочтение  Г.  Рамстедом  четвертой 

строки северной стороны эрозированного текста Селенгинско-

го камня. Г. Рамстед отметил возможность слитного прочтения 

словосочетания «тюрк-кыбчак», предложив свою версию пере-

вода: «Когда турки-кипчаки властвовали [над нами] пятьдесят 

лет...» [Рамстед, 1913: 40]. Реконструкция Г. Рамстедом пле-

менного названия кипчак в тексте Селенгинского камня была 

проигнорирована ведущими тюркологами начала ХХ в. – В.В. 

Бартольдом. П. Пельо и В.Ф. Минорским, которые предпочли 

отнести первое упоминание этнонима к списку тюркских пле-

мен у Ибн Хордадбеха (IX в.) [Кляшторный, 1986: 154]. С.Г. 

355

Кляшторный  отверг  возможность  слитного  прочтения  и  ото-

ждествления в унитарном написании двух этнонимов «тюрк» и 

«кипчак», так как для надписи характерно «обычное для руни-

ческих текстов чтение стоящих подряд этнонимов как самосто-

ятельных имен: “тюрки и кыбчаки (кывчаки)”» [Кляшторный, 

1986: 155]. Тем самым, в прочтение древнеуйгурского памят-

ника  ученым  была  внесена  корректировка,  призванная  дока-

зать наличие в Тюркском каганате дуального союза правящего 

племени тюрков и их союзников кипчаков, господствовавшего 

над огузами. 

Исследователями проблем этнической истории тюркских на-

родов были высказаны критические замечания в адрес текстовых 

интерпретаций Г. Рамстеда и С.Г. Кляшторного. И.Г. Добродомов 

указывал на то, что слова «тюрки-кипчаки» на Селенгинском 

камне являются конъектурой Г.И. Рамстеда, которую безогово-

рочно принять нельзя [Добродомов, 1978:115]. М.И. Артамо-

нов считал возможным прочтение текста как обозначения двух 

этносоциальных терминов «тюрки и кыпчаки», «что не меня-

ет смысла надписи, но меняет значение этнонима “кыпчак”». 

При таком толковании текста кыпчаки не составляли единого 

с тюрками народа, но находились с ними в одной системе – 

тюркском эле – державе. По-видимому, кыпчаки были опорой 

западно-тюркской орды на севере, т.е. составляли ее будун – 

народ, но не в смысле “этнос”, а в смысле “демос”, так как бу-

дуну противопоставлялись беги» [Артамонов, 1962: 421]. М.И. 

Артамонов считает кипчаков «реликтом» древнетюрской коче-

вой  империи  –  эля,  и  носителями  этнокультурного  наследия 

Тюркского каганата [Там же: 423–425]. Ю.С. Худяков поставил 

под  сомнение  вероятность  упоминания  в  Селенгинской  над-

писи этнонима «кипчак», полагая вероятным, что речь идет о 

характеристике тюркского племени Ашина, узурпировавшего 

власть в степях над «прирожденными» степными правителя-

ми – уйгурами: «…присутствие термина «кыпчаки» в сочета-

нии с тюрками в надписи уйгурского кагана Моюн-Чура на па-

мятнике Могойн Шинэ-Усу нужно объяснять не особой ролью 

356

кыпчаков во Втором Восточном Тюркском каганате, а иными 

причинами. Если, как утверждают тюркологи, слово «кыпчак» 

имеет уничижительное значение “злосчастный”, “неудачный”, 

“никчемный” [Кляшторный, 1986: 160], то логичнее предпо-

ложить, что в прокламативной по своему характеру, надписи 

основателя Уйгурского каганата Моюн-Чура, это слово служит 

эпитетом поверженных врагов – “никчемные тюрки... властво-

вали (над нами) пятьдесят лет.. ”» [Худяков, 2004: 141]. 

В анализе С.Г. Кляшторным сообщения Селенгинской над-

писи возникла дилемма, заключавшаяся в отсутствии в китай-

ских письменных источниках и в других рунических камне-

писных  текстах  упоминания  народа  или  племени  «кыбчак». 

Эту проблему С.Г. Кляшторный решает путем сопоставления 

текста Селенгинского камня с другими руническими надпися-

ми в честь Тоньюкука, Кюль-тегина и Бильге-кагана, где рядом 

с «тюрк бодун», «тюркским племенным союзом» упоминают-

ся шесть племен сиров, многочисленный и могущественный 

племенной союз токуз-огузов, отождествляемый с уйгурами, 

и два племени эдизов. С.Г. Кляшторный склоняется к тому, что 

в авторы надписи зафиксировали наличие отдельных племен 

тюрков и сиров, составивиших воено-политический союз: «В 

заключительной  строке  надписи  Тоньюкука  “племенной  союз 

тюрков и сиров” и “племенной союз огузов” поименованы как 

два отдельных объединения...» [Кляшторный, Савинов, 2005: 

128]. По версии С.Г. Кляшторного, сиры занимали высокое по-

ложение в военно-политической организации тюрков, входя в 

группу, господствующую над огузами: «Если Тоньюкук выде-

ляет сиров как ближайших союзников тюрков, причастных к 

власти над страной и покоренными племенами, то Йоллыг-те-

гин, хотя и не столь отчетливо, выделяет высокое положение 

сиров в этнополитической структуре каганата… Господствую-

щая группа племен, которую собственно тюркские памятники 

именуют “тюрками и сирами”, уйгурский (огузский) памятник 

из Шине Усу называет “тюрками и кыбчаками”. Напрашивает-

ся вывод, что при обозначении одного и того же племенного 

357

союза, в какой-то мере делившего власть с тюрками, тюркские 

источники пользуются этнонимом сир, в то время как уйгур-

ский – этнонимом кыбчак (кывчак). Иными словами, оба эти 

этнонима тождественны, а различия их употребления приме-

нительно к известному авторам надписей племени (племенно-

му  союзу)  проистекают  из  политических  или  каких-то  иных 

причин» [Там же: 128–129]. 

Следующим логическим шагом было нахождение упоми-

наний  народа  сиров-кыбчаков  в  китайских  историописани-

ях. С этой целью племенной союз сиров был отождествлен с 

племенами  сеяньто,  история  которых  достаточно  широко  ос-

вещена  в  средневековой  китайской  историографии.  Сеяньто 

считались  главными  в  союзе  десяти  племен  уйгуров.  После 

крушения в 630 г. Первого Тюркского каганата они вышли из 

союза  и  создали  могущественный  каганат,  уничтоженный  в 

646 г. совместными действиями Танской империи, восточных 

тюрков и племенного союза тогуз-огузов. С.Г. Кляшторный пи-

шет: «Гибель могучего племенного союза оказалась столь вне-

запной и полной, что породила среди остатков сиров легенду 

о злом вмешательстве сверхъестественных сил. Легенда пред-

ставлялась убедительным объяснением событий и в степи была 

общеизвестна. Во всяком случае, китайскими историографами 

она была зафиксирована в нескольких весьма близких вариан-

тах… Дальнейшая история сиров – это история “племенного 

союза тюрков и сиров”, в котором главенствующая роль при-

надлежала тюркам. Сиры были верны союзу. Вместе с тюрка-

ми они восстали против помыкавших их племенами китайских 

правителей и стали грозными противниками Танской империи. 

В войске Эльтериш-кагана и Тоньюкука они мстили уйгурам 

за гибель сородичей в резне 646 г. Вместе с тюрками они отво-

евали Отюкенскую чернь, “страну тюрков и сиров”, и раздели-

ли судьбу тюрков. Но судьба названий племен была различна. 

Этноним тюрк не только сохранился, но и возродился как по-

литический термин, утратив прежнюю этническую определен-

ность. Этноним сир после 735 г. не упоминает ни один извест-

358

ный источник, но уже во второй половине VIII в. в руническом 

тексте и в первом арабском списке тюркских племен появля-

ется  этноним  кыбчак  (кывчак)  –  кипчак»  [Там  же:  132–133]. 

Исчезновение одного этнонима и появление другого объясня-

ется необходимостью уберечь остатки народа сиров-сеяньто от 

уничтожения  посредством  магических  действий,  призванных 

обмануть духов – покровителей уйгуров. Средством подобно-

го спасения была избрана смена названия племени: «Принятие 

прозвища-оберега  с  уничижительным  значением  (“злосчаст-

ные”,  “никчемные”),  возникшего,  скорее  всего,  как  подмена 

этнонима  в  ритуальной  практике...  Для  уйгуров,  давних  со-

перников  сиров,  подмена  древнего  названия  этого  племени 

уничижительным прозвищем-оберегом была как нельзя более 

кстати. Победа над тюрками рисуется уйгурскими рунически-

ми памятниками торжеством исторической справедливости и 

генеалогического легитимизма. Но в сравнении с сирами, их 

правящим  родом  Ильтэр,  никакого  превосходства  знатности 

князья из рода Яглакар не имели… Предать забвению имя си-

ров, акцентировать их прозвище с уничижительным значени-

ем оказалось политически выгодным и необходимым, и вот в 

памятнике Элетмиш Бильге-кагана племя, делившее власть с 

тюрками,  названо  кыбчаками»  [Там  же:  132–133].  Впослед-

ствии, считает С.Г. Кляшторый, этноним кипчак сохранился за 

потомками сиров-сеяньто, закрепившись в общеогузских гене-

алогических историях. 

Однако  из  китайских  хроник,  упорно  игнорируемых  С.Г. 

Кляшторным,  известно  о  принадлежности  сеяньто  к  общно-

сти огузо-уйгурских племен. А.Г. Малявкин, отмечая кажуще-

еся противоречие в танских хрониках, перечисляющих теле-

ские плена в составе пятнадцати племен уйгуров [Малявкин, 

1981: 83, коммент. 29], приходит к выводу о намеренной пози-

ции и глубоких знаниях китайских хронистов, трактовавших 

этноним «уйгур» в самом широком смысле [Малявкин, 1982: 

118–120;  Он  же,  1989:  23].  Китайские  историки  ничего  не 

говорят об особой прасеяньтоской общности, отличающейся 

359

кардинально в этноязыковом и этнокультурном отношениях от 

их огузо-уйгурских сородичей, указывая на этногенетическую 

преемственность  сеяньто  и  южных  хунну:  «Сйеяньто  –  осо-

бое поколение тйелэ. Во время Муюн Цзюня ранней династии 

Янь (349–360) шаньюй сюнну Хэлатоу с подвластными 35 000 

[юрт] явился, [чтобы] подчиниться [Китаю]. [Сйеянь]то имен-

но  их  потомки.  Живут  смешанно  с  поколением  сйе,  отсюда 

называются сйеяньто. Фамилия кагана – Илиду. Из поколения 

в поколение были сильным племенем» [Кюнер, 1961: 42]. Се-

жүктеу/скачать 1,89 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: