Ббк 63. 3+63. 4+63. 5 +904 т 98 Редколлегия

307

кмены и казахи имели схожий хозяйственно-культурный уклад 

жизни и в социальном общении вели себя одинаково, что диа-

метрально  отличалось  от  образа  жизни  и  поведения  сартов. 

Это объясняет наличие в составе кипчаков не только огузо-уй-

гурских, но и первоначально монголоязычных татар и угроя-

зычных групп мадьяр.

Наиболее информативными по этнической истории кипча-

ков являются арабо-персидские источники и примыкающие к 

ним более поздние источники, написанные на тюркских язы-

ках,  но  в  соответствии  с  канонами  историко-географической 

науки исламского мира. В исторической науке наиболее пол-

ные исследования арабо-персидских историко-географических 

источников о кипчаках были проведены В.В. Бартольдом, Б.Е. 

Кумековым и С.М. Ахинжановым. 

Анализируя  арабо-персидские  источники  о  средневековых 

тюркских этносах, следует обратить внимание на эволюцию му-

сульманской историографии, прошедшей путь от квазиистори-

ческих сочинений, истоки которых необходимо искать в своде 

преданий о жизни и военных походах пророка и «праведных» 

халифов,  через  историко-геогра-фические  компиляции,  «мест-

ные» истории и хроники правителей, к трудам в жанре анналов 

«всеобщей истории», с оговоркой, что подлинная история начи-

нается с зарождения ислама [Гибб, 1960: 119–133]. На раннем 

этапе развития арабского историописания (VIII–IX вв.) в центре 

внимания  была  история  мусульманской  уммы.  Историки  из-

учали на основе хадисов жизнь пророка, «праведных» халифов, 

писали биографии алидских и аббасидских правителей, уделяли 

внимание богословию и праву. С.М. Прозоров объясняет уни-

версализм ранних мусульманских ученых тем, что «вся совокуп-

ность знаний, которыми обладала ранне-мусульманская общи-

на, существовала в виде некоего неделимого комплекса. К концу 

VII – в начале VIII в. из этого комплекса выделились как отдель-

ные дисциплины богословие и право. С середины VII–VIII вв. 

начинается повсеместная письменная фиксация традиционных 

мусульманских знаний» [Прозоров, 1980: 11].

308

С Х в. начинается новый этап мусульманского историопи-

сания. Х. Гибб, характеризуя новые веяния в арабо-персидской 

историографии, пишет: «…основным видом исторического со-

чинения  являются  современные  анналы,  часто  предваряемые 

кратким обзором всеобщей истории. В этих анналах интерес 

и осведомленность автора не остаются больше “всеобщими”; 

каждый из них ограничен пределами области, в которой он жи-

вет, и редко бывает в состоянии заниматься событиями, про-

исходящими в других, более отдаленных местностях… Более 

важным для нас является то, что фиксация политической исто-

рии переходит в основном в руки чиновников и придворных. 

Это изменение сразу же отразилось на форме, содержании и 

духе сочинений. Для опытных писцов и секретарей составить 

хронику текущих событий было делом нетрудным и привыч-

ным. Источниками, откуда они черпали свои сведения, были 

официальные  документы,  личные  связи  с  чиновными  и  при-

дворными кругами, а также ходившие среди них сплетни; по-

этому внешне иснад сводился к краткому указанию на источ-

ник, а позднейшие компиляторы часто обходились и без него. 

Однако их изложение неизбежно отражало предубеждения, и 

односторонние  взгляды  социальные,  политические  и  религи-

озные – того класса, к которому они принадлежали… С другой 

стороны, сведения, приводимые в этих секретарских сочинени-

ях о внешнеполитических событиях своего времени, в целом 

достоверны при всех недостатках каждого отдельного автора» 

[Гибб, 1960: 131–132]. Основным жанром с Х в. становятся по-

литические анналы Халифата и историко-географические со-

чинения направления «наука о путях и государствах». 

В.В.  Бартольд  писал  о  «вторичности»  арабо-персидских 

историко-географических  сочинений,  представлявших  «не 

столько  рассказы  путешественников,  которые  бы  описыва-

ли то, что видели сами, сколько сочинения, составленные на 

основании  письменных  источников»  [Бартольд,  1968а:  49]. 

Отметив  компилятивность  большинства  дошедших  до  нас 

историко-географических  сочинений  арабо-персидских  исто-

309

риков, опиравшихся на труды более ранних авторов, в то же 

время следует сказать и о том, что они пытались добросовест-

но передать дошедшие сведения, как в случае с передачей Ибн 

Хордадбехом рассказа Саллам ат-Тарджумана о путешествии 

к  стене,  построенной  якобы  Александром  Македонским  (Зу-

л-Карнайном) для защиты от мифических племен йаджудж и 

маджудж. Р. Хенниг считает реальным факт путешествия ара-

бов к Великой Китайской стене [Хенниг, 1961: 193–196; Ибн 

Хордадбех,  1986:  130–131].  Примером  является  труд  «отца 

мусульманской  историографии»  Абу  Джафар  Мухаммад  ибн 

Джарир ибн Язид ибн Катир ат-Табари «История пророков и 

царей»,  представляющий  громадную  компиляцию,  состав-

ленную из различных источников и доведенную до 915 г. По 

мнению советских ученых, сочинение ат-Табари представляет 

ценность  «громадным  количеством  исторических  сведений, 

имеющих  в  большинстве  случаев  указанный  источник,  что 

позволяет не только установить происхождение данного рас-

сказа  и  зачастую  его  достоверность  или  тенденцию,  а  также 

тем, что ат-Табари сохранил в больших выдержках целый ряд 

не дошедших до нас сочинений: сличение выдержек с сохра-

нившимися произведениями (Ибн Исхака, Ибн Тайфура и др.) 

показывает для разных периодов большую добросовестность 

ат-Табари в цитировании чужих слов, что позволяет с довери-

ем отнестись к передаче им своих источников вообще» [Боль-

шаков,  Халидов,  1987:  7].  Фундаментальный  недостаток  ара-

бо-персидских сочинений, включая и труд ат-Табари, кроется, 

как верно указывает С.М. Ахинжанов, в отсутствии интереса 

к социальным явлениям, культурным моделям и политической 

жизни тюркских кочевников [Ахинжанов, 1989: 13]. Этот недо-

статок существенно отличает мусульманское историописание 

от средневековой китайской историографии, придающей боль-

шое значение описанию культурных начал в жизни северных 

кочевников,  проживавших  на  границе  Срединной  империи. 

Отсюда  и  появление  в  мусульманской  историко-географиче-

ской науке некой абстрагированности от реальной этнической 

310

и этнокультурной картины земель, находящихся за границами 

исламского  мира.  Вследствие  этого  появляются  обобщенные 

историко-географические  названия  «страна  турок»,  «страна 

франков», «Дашт-и-Кипчак», «Судан» и т.д., выделенные в со-

ответствии с образом жизни и хозяйствования наиболее много-

численной и известной среди многих этнической общности.

Первые  сообщения  о  мусульманских  историков  о  кимако-

кипчакской  общности  восходят  к  отчету  арабского  путеше-

ственника и дипломата Тамим ибн Бахр ал-Мутавваи, в 821 г. 

сумевшего проехать от Семиречья в центр монгольских степей 

и посетить столицу тогуз-огузского кагана на р. Орхон. Матери-

алы отчета арабского дипломата цитируются арабскими исто-

риками Ибн Хордадбехом (820–912 гг.), Кудама ибн Джафаром 

(Х в.), Якутом аль-Хамави (ХIII в.). Наиболее полное описание 

шестимесячного путешествия сохранилась в Мешхедской ру-

кописи ХIII века, содержащей, наряду с сочинениями извест-

ных путешественников Х в. Абу Дулафа Мисара б. Мухалхила 

о  его  путешествиях  по  Персии,  Средней  Азии,  Китаю  и  Ин-

дии, и Ибн Фадлана о его путешествии к волжским булгарам 

в  921–922  гг.,  неизвестную  редакцию  труда  Ибн  ал-Факиха 

ал-Хамадани «Ахбар ал-булдан» («Известия о странах»). От-

рывок, охватывающий рассказ Тамима б. Бахра ал-Мутавваи, 

был  опубликован  с  английским  переводом  и  комментариями 

В.Ф.  Минорским.  Исследование  В.Ф.  Минорского  показало, 

что рассказ Тамима ибн Бахра в наиболее полном виде сохра-

нился в мешхедской редакции Ибн ал-Факиха – арабоязычного 

географа конца IХ – начала X вв. По мнению Ф.М. Асадова, 

«для тех, кто писал позже него, Ибн ал-Факих, по всей веро-

ятности,  сам  выступал  в  качестве  источника»  [Асадов,  1993: 

136–137]. В.Ф.  Минорский,  проведя  анализ  текстов  компен-

диума  аш-Шайзари,  изданного  Де  Гуе,  и  Мешхедской  руко-

писи, пришел к выводу о неполной редакции труда Ибн ал-

Факиха в обоих источниках, поскольку в тексте Мешхедской 

рукописи  нет  часто  того,  что  есть  в  варианте  аш-Шайзари. 

Выводы  В.Ф.  Минорского  поддержал  П.Г.  Булгаков:  «Меш-

311

хедская  рукопись,  –  пишет  он,  –  это  такой  же  сокращенный 

вариант обширного некогда труда Ибн ал-Факиха, как и редак-

ция аш-Шайзари» [Жамкочян, 1979: 10]. Ибн ал-Факих пишет 

о наличии широкого круга тюркских этносов, к самым могу-

щественным  причислены  огузы,  тогуз-огузы  и  кимаки:  «Это 

повелители,  они  подчинили  себе  много  земель  в  их  стране, 

это  наиболее  могущественные  из  тюрок»  [Ибн  ал-Факих  ал-

Хамадани, 1993: 44]. Страна же кимаков находиться восточнее 

Тараза; со слов Тамим ибн Бахра, «до царя кимаков путь в 80 

дней для усердного всадника с запасом провианта. И все кру-

гом обширные полупустыни, пустыни и степи с многочислен-

ными пастбищами и родниками. Там и лежат кочевья кимаков. 

И сказал он, что ходил этой дорогой и видел царя кимаков с его 

войском в палатках, а неподалеку были деревни и возделанные 

поля. Он кочевал с одного места на другое в поисках пастбищ. 

Лошадей у них много, и копыта у них тонкие и изящные. Чис-

ленность войска он определил приблизительно в двадцать ты-

сяч всадников» [Там же: 49]. 

Наиболее ранние сообщения о тюркских кочевниках север-

ных евразийских степей содержатся в географическом тракта-

те «Китаб ал-масалик ва-л-мамалик» («Книга путей и стран»), 

составленном в IX в. начальником почт северной Персии ибн 

Хордадбехом.  По  мнению  большинства  исследователей,  труд 

ибн Хордадбеха создавался на протяжении более сорока лет: 

первый вариант был закончен в 846/847 г., а второй, дополнен-

ный, – не позднее 885/886 г. [Крачковский, 2004: 148]. Книга 

ибн Хордадбеха содержит рассказ о путешествии Саллам ат-

Тарджумана и отчеты Тамим ибн Бахр ал-Мутавваи о странах 

и народах, проживавших севернее Мавераннахра – погранич-

ной  в  то  время  провинции  исламского  мира.  Ибн  Хордадбех 

описал маршруты торговых путей, области Халифата и размер 

налогообложения, расстояния между населенными пунктами и 

народы, проживавшие в описываемых землях. Ибн Хордадбех 

называет  центрально-азиатских  кочевников  собирательным 

этнонимом  «тюрки»,  особо  выделяя  тогуз-огузов,  карлуков, 

312

халладжей, огузов, чигилей, азкишей, кыргызов, и как раздель-

ные  этнические  общности  –  кимаков  и  кипчаков  (хифшах). 

Кимаки  помещены  восточнее  страны  тюрок  –  тогуз-огузов, 

расположенной между Танским Китаем, Тибетом и «страной 

карлуков»: «Левее (т.е. восточнее и северо-восточнее) от них 

[живут] кимаки» [Ибн Хордадбех, 1986. С. 65]. Ряд исследова-

телей связывают информацию Тамим ибн Бахра о нахождении 

племен кимаков в 80 днях пути от Тараза (примерно 3500–4000 

тыс. км.), на территории Восточной Монголии и степной части 

Маньчжурии, с их происхождением из группы шивэй-татарских 

племен, входивших в огузские этнополитические объединения 

[Ахинжанов, 1989: 100–120; Зуев, 2004: 4–6]. Ибн Хордадбехом 

отмечаются  интенсивные  контакты  приграничных  тюркских 

этносов с исламскими миром, выражающиеся в активной тор-

говле огузскими рабами и наймом на службу карлуков.

Одним из основоположников прагматического направления 

в арабской исторической литературе был Ахмед ал-Якуби (ум. 

897 или 905 г.) [Куббель, Матвеев, 1960: 35]. Его перу принад-

лежит  не  дошедшее  до  нас  полностью  географическое  сочи-

нение «Китаб ал-булдан» («Книга стран»), завершенное в 891 

г. и по характеру своему близкое к сочинениям типа админи-

стративно-географических  справочников,  таких  как  работы 

Ибн Хордадбеха и Кудамы ибн Джафара [Там же: 36]. Однако в 

отличие от современных ему авторов ал-Якуби более критичен 

в подборе рассказов и у него, по мнению исследователей, со-

вершенно отсутствуют небылицы, в изобилии встречающиеся 

в средневековых мусульманских географических трудах.

Ахмед ал-Якуби сообщает о тюркизации северных степей, 

именуемых «страной тюрков», о перманентной войне кочевни-

ков друг с другом: «Все страны тюрок граничат с Хорасаном и 

Седжестаном. А Туркестан и тюрки делятся на несколько на-

родностей и несколько государств, в том числе карлуки, токуз-

гузы, тюргеши, кимаки и гузы. У каждого племени тюрок от-

дельное государство, и одни из них воюют с другими» [Ахмед 

ал-Якуби, 1939: 149]. Ахмед ал-Якуби уделяет внимание опи-

313

санию хозяйства и образа жизни тюрков: «У них нет селений и 

укреплений, они живут только в тюркских ребристых шатрах, 

в которых вместо гвоздей ремни из шкур животных и коров и 

которые  покрыты  войлоком.  Они  –  самый  искусный  народ  в 

изготовлении войлока, потому что из него их одежда. В Тур-

кестане нет земледелия, кроме проса, которое называется джа-

варс. Пища их – только молоко кобылиц, и они едят их мясо, 

а  больше  всего  едят  дичь.  Железа  у  них  мало,  и  стрелы  они 

делают из костей, но они окружают хорасанскую землю со всех 

сторон, с ними все воюют и делают на них набеги. И нет горо-

да из городов Хорасана, который бы не воевал с тюрками и с 

которым бы не воевали тюрки всех племен» [Там же: 149–150]. 

С ним солидарен ал-Истахри, писавший непрерывную войну 

на границах мира ислама: «Все границы Мавераннахра – место 

военных действий, от Хорезма до окрестностей Исфиджаба с 

тюрками-гузами, от Исфиджаба до отдаленнейших мест Фер-

ганы  с  тюрками-карлуками…»  [Материалы  по  истории  тур-

кмен и Туркмении, 1939: 178].

Одним  из  наиболее  оригинальных  и  ценных  источников 

по истории Восточной Европы и Центральной Азии являются 

«Записки» («Рисале») Ибн Фадлана – арабского путешествен-

ника и секретаря посольства 921–923 гг. халифа ал-Муктадира 

в Волжскую Булгарию. Высокую оценку достоверности и каче-

ству изложенных сведений в труде Ибн Фадлана дал А.П. Кова-

левский: «Рассказы Ибн-Фадлана подкупают своей непосред-

ственностью и правдивостью. Его наблюдательность, интерес 

к самым разнообразным вопросам, в частности к мелочам, про-

сто изумительны. Однако мы знаем, что эти особенности сами 

собой не даются. Даже современные ученые путешественники 

и собиратели этнографических материалов проходят специаль-

ную  подготовку,  чтобы  выработать  в  себе  способность  обра-

щать внимание на то, чего не замечает обычный наблюдатель, 

составляют  себе  специальную  программу  наблюдений»  [Ко-

валевский, 1950: 277]. Ибн Фадлан описал в основном встре-

тившиеся  на  пути  народы  тюрок-огузов,  печенегов,  башкир, 

314

булгар, руссов и других народов. Ибн Фадлан не упоминает о 

кимаках и кипчаках, обитавших на дальней периферии, вдали 

от караванных путей, по которым был проложен маршрута по-

сольства, и находившихся в тени доминировавших в степи род-

ственных огузов. 

В 942 г. путешествие в Китай совершил Абу Дулаф, оста-

вивший воспоминания о собственно путешествии и собранных 

сведениях в двух «Записках» («Рисале»). В «Первой записке» 

Абу Дулаф описал хозяйство, религию и быт кочевых тюркских 

племен,  включая  кимаков.  В  исторической  науке  существует 

устойчивое критическое отношение к сведениям, сообщаемым 

этим арабским путешественником, зачастую пользовавшимся 

непроверенными слухами и склонным «пускать пыль людям в 

глаза», что отмечено еще арабскими хронистами [Ахинжанов, 

1989:17; Кумеков, 1987: 7–8; Булгаков, Халидов, 1960: 23–24]. 

Абу Дулаф, упоминая кимаков, огузов, карлуков, чигилей, об-

ходит молчанием кыпчаков. Он свидетельствует об обширно-

сти страны кимаков, соседями которых были огузы: «Ехали мы 

среди них (кимаков) 35 дней. Потом доехали до племени, назы-

ваемого гузы» [Материалы по истории туркмен и Туркмении, 

1939: 427]. Абу Дулаф, по сообщению Якута аль-Хамави, отме-

тил различия в употреблении пищи: кимаки использовали мясо 

только самцов, а огузы – самцов и самок [Там же: 427]. Как 

правило, пищевые предпочтения один из устойчивых маркеров 

определенной этнокультурной традиции. 

С середины Х в. арабо-персидская географическая наука пе-

реживает расцвет. Выдающийся вклад внесли Абу ал-Истахри, 

Абу  Зайда  ал-Балхи,  представители  «школы  ал-Джайхани»  – 

ал-Бакри,  ал-Марвази,  ал-Ауфи,  Гардизи,  анонимный  автор 

«Худуд ал-алам», получавшие информацию от купцов каспий-

ско-волжского направления [Галкина, 2003: 3]. Абу ал-Истахри 

свидетельствует о единстве происхождения и языка тогуз-огу-

зов, огузов, кыргызов и кимаков: «А что касается Туркестана, 

то у тогузгузов, хырхызов, кимаков, гузов и хазладжей – один 

и тот же язык, и все они [происходят] один от другого…» [Ма-

315

териалы  по  истории  киргизов  и  Киргизии,  1973:  25].  Страну 

кимаков ал-Истахри располагает севернее страны халаджей, на 

границе с сакалиба и мифическим народом йаджуджи [Там же: 

15–16]. 

Ценным источником по истории тюркских кочевников яв-

ляется труд «Золотые копи и россыпи самоцветов» арабского 

географа и историка ал-Масуди, получившего от ибн-Халдуна 

прозвище «имам» (главы) всех историков» [Кумеков, 1987: 8]. 

Кимаки и огузы причислены аль-Масуди к четырем племенам 

тюрок, чьи кочевья расположены в междуречье Иртыша и Чер-

ного Иртыша. Арабскими историками отмечалась постоянная 

война мусульман с тюрками, из труда аль-Масуди историки уз-

нали о войне за господство в присырдарьинских степях между 

печенежско-башкирской  и  огузо-кимакско-карлукской  коали-

циями, закончившейся вытеснением или покорением кангаров 

–  печенежских  племен  –  надвигавшимися  с  востока  новыми 

родственными между собой этническими общностями, вышед-

шими из круга уйгуро-телеских племен. 

Ценным источником по истории Восточной Европы и Цен-

тральной Азии является «Худуд ал-Алам» («Книга о пределах 

мира от востока к западу») – компилятивный географический 

трактат, написанный в 982 г. анонимным автором на персид-

ском языке. Среди письменных источников «Худуд ал-Алам», 

которых сам автор не называет, исследователям удалось уста-

новить труды арабоязычных географов: Балхи, Истахри, Ибн 

Хордадбеха, Джайхани (последнего – особенно в главах о тюрк-

ских народах) [Худуд ал-Алам, 1973: 35–36]. «Худуд ал-Алам» 

сохранился  в  единственной  рукописи  XIII  в.,  приобретенной 

русским востоковедом А.Г. Туманским в Бухаре в 1893 г. В на-

учный оборот источник был введен в 1930-е годы В.В. Бартоль-

дом и В.Ф. Минорским. В силу компилятивности труда многие 

сведения анонимного автора повторяют и в какой-то мере ис-

кажают информацию других арабских географов. 

Аноним локализует страну кимаков между реками Иртыш и 

Итиль (вероятно, искажено название р. Есиль (Ишим)): «К вос-

316

току  от  этой  страны  живет  племя  (jinsi)  хырхызов;  к  югу  от 

нее – реки Артуш (Artush) [sic] и Итиль (Atil); к западу от нее 

некоторые из хифчахов (Khifchakh) и некоторые из Северных 

Ненаселенных Земель (virani-yi shamal); север ее расположен в 

тех северных местностях, где люди не могут жить. В этой стра-

не есть только один город, но много племен (qabila)» [Hudud al-

Alam, 1937: 99]. Аноним сообщает о зимних откочевках кима-

ков на юг, к границам огузов, с оговоркой, что это имеет место в 

мирное время. На основе сведений персидского анонима можно 

говорить о сложении еще в эпоху господства в степи кимаков 

и огузов практики сезонных меридиональных миграций кочев-

ников из северных районов современного Казахстана и Южной 

Сибири на юг, в сухие и теплые присырдарьинские степи и При-

аралье, что характерно для казахского кочевого хозяйства. Пер-

сидский автор  выделил несколько локальных  групп  кимаков, 

особо отметив область «андар аз хифшах», «жители которой 

напоминают гузов некоторыми (своими) обычаями» [Там же: 

100]. В исторической науке существует несколько мнений по 

поводу области «Андар аз хифшах» [Кумеков, 1987: 9–10], нас 

же интересуют сведения о близости кипчаков и огузов, а также 

сообщение об отделении кипчаков от основной массы кимаков, 

занятии ими обширных территорий от границы с печенегами 

на  юге  до  «Ненаселенных  Земель  Севера,  где  нет  существа 

живого». Аноним пишет: «Хифчаки – это род (qaum) который, 

отделившись  от  кимаков  (Kimak),  поселился  в  этих  местах, 

но хифчахи более злонравны (badh-khutar), чем кимаки. Вла-

ститель (malik) их (назначается) от кимаков» [Hudud al-Alam, 

1937: 315]. Весьма интересна информация о кипчаках и пле-

мени страны Yighur, или Yughur. В.Ф. Минорский указывает на 

документ 1182 г. из канцелярии хорезмшахов Ануштегинидов, 

где говорится о подчинении племени кипчаков Алп-Кара Ура-

на, приславшего в стан шаха своего старшего сына с большим 

числом yughur zadkan [Там же: 310]. В целом, можно признать 

резонным  существование  на  Иртыше  кимако-уйгуров.  Более 

поздний автор ХIII в. Шихаб ад-дин ан-Насави пишет о проис-

317

хождении Теркен-хатун из байатов, причисляемых китайскими 

хронистами к одному из основных уйгурских племен байерку: 

«Упомянутая  была  из  племени  Байавут,  а  это  одна  из  ветвей 

[племени] Йемек. Когда власть перешла к султану Мухаммаду 

по наследству от его отца Текиша, к нему примкнули племена 

Йемек и соседние с ними из тюрок. Благодаря им умножились 

силы султана, и он воспользовался их силой» [Шихаб ад-дин 

ан-Насави,  1996:  82].  Байаты  отнесены  Махмудом  Кашгари 

и  Рашид  ад-Дином  к  числу  «коренных»  огузских  племен  из 

подразделения Бузуки («Серые стрелы»). Часть байатов оста-

лась на территории Монголии и приняла участие в этногенезе 

монголов.  Вероятно,  именно  об  огузах,  оставшихся  на  роди-

не после массовых миграций тюркоязычных племен на запад 

и ставших ядром некоторых монгольских племен, идет речь в 

сочинении  Гардизи,  сообщившего:  «…Абу  Зейд  говорит,  что 

тюрки-гузы – соседи китайцев» [Бартольд, 1973: 54]. 

Из сочинений арабских авторов Х в. мы можем сделать вы-

воды о скудости сообщений о кипчаках, находившихся на да-

лекой периферии развитых цивилизаций, о их вероятной обо-

собленности  от  кимаков,  о  родстве  происхождения  и  тесных 

связях уйгуров, огузов и кипчаков. 

В конце Х – первой половине ХI в. в центрально-азиатских 

степях начинаются существенные подвижки кочевых племен, 

сопровождающиеся миграциями огузов на юго-запад, в Маве-

реннахр и Хорасан, и на северо-запад, в восточно-европейские 

степи.  Кипчаки  постепенно  выдвигаются  к  границам  ислам-

ского мира, и в 1030 г. Насир Хусрау называет северные степи и 

полупустыни «Дешт-и-Кипчаком». Огузы же завоевывают За-

падную Азию, сделав доступной внутреннюю жизнь тюркских 

племен для внимательного взгляда мусульманских хронистов. 

Не случайно именно в труде газневидского историка Гардизи 

«Зайн аль-ахбар» («Украшение известий»), написанном между 

1049–1953  гг.,  находит  отражение  генеалогическая  легенда  о 

происхождении кимаков и их родоплеменной состав. Предание 

о происхождении кимаков и кипчаков, на наш взгляд, являет-

318

ся  передачей  подлинной  устной  истории,  имевшей  хождение 

среди  самих  кочевников,  из  среды  которых  был  сам  инфор-

матор самого Гардизи или автора неизвестного источника, ис-

пользованного газневидским хронистом. В пользу подлинности 

приводимой Гардизи легенды говорит и упоминание о спасении 

прародителем кимаков своей жены от речного бога – крокодила 

[Бартольд, 1973: 54]. Автором настоящей статьи зафиксирова-

на легенда о происхождении одного из вождей северных каза-

хов из племени аргынов от дочери речного бога, представляв-

шего неизвестное чудовище. Вероятно, в среде тюркоязычных 

племен наряду с основными культами Тенгри, Умай и Эрклига, 

существовал пантеон речных богов. Этот культ мог быть заим-

ствован у автохтонных жителей Южной Сибири, унаследовав-

ших мифологию сако-юэчжйских предшественников.

Согласно легенде основоположник племени кимак был из 

племени татар и бежал на Иртыш от преследования своих со-

родичей:  «Происхождение  кимаков  таково.  Начальник  татар 

умер и оставил двоих сыновей; старший сын овладел царством, 

младший стал завидовать брату; имя младшего было Шад. Он 

сделал покушение на жизнь старшего брата, но неудачно; боясь 

за себя, он, взяв с собой рабыню-любовницу, убежал от брата 

и прибыл в такое место, где была большая река, много дере-

вьев и обилие дичи; там он поставил шатер и расположился. 

Каждый день этот человек и рабыня вдвоем выходили на охоту, 

питались мясом дичи и делали себе одежду из меха соболей, 

белок и горностаев. После этого к ним пришли 7 человек из 

родственников-татар: Ими, Имек, Татар, Баяндер, Кипчак, Ла-

никаз (?) и Аджлад (?). Эти люди пасли табуны своих господ; 

в тех местах, где [прежде] были табуны, не осталось пастбищ; 

ища травы, они пришли в ту сторону, где находился Шад. Уви-

дев их, рабыня вышла и сказала: “Иртыш”, т. е. остановитесь; 

отсюда река получила название Иртыш. Узнав ту рабыню, все 

остановились и разбили шатры. Шад, вернувшись, принес с со-

бой большую добычу с охоты и угостил их; они остались там 

до зимы. Когда выпал снег, они не могли вернуться назад; тра-

319

вы там было много, и всю зиму они провели там. Когда земля 

разукрасилась и снег растаял, они послали одного человека в 

татарский  лагерь,  чтобы  он  принес  известие  о  том  племени. 

Тот, пришедши туда, увидел, что вся местность опустошена и 

лишена населения: пришел враг, ограбил и перебил весь народ. 

Остатки племени спустились к этому человеку с гор; он расска-

зал своим друзьям о положении Шада; все они направились к 

Иртышу. Прибыв туда, они приветствовали Шада как своего на-

чальника и стали оказывать ему почет. Другие люди, услышав 

эту весть, тоже стали приходить [сюда]; собралось 700 человек. 

Долгое время они оставались на службе у Шада; потом, когда 

они размножились, они рассеялись по горам и образовали семь 

племен, по имени названных семи человек» [Бартольд, 1973: 

43–44]. Информация Гардизи свидетельствует о происхождении 

двух эпонимов Ими (вероятно Эймур) и Баяндер из числа огу-

зов. Б.Е. Кумеков относит Ими (Эймуров) к числу 12 уйгурских 

племен [Кумеков, 1972: 38]. Татары происходят из круга шивэй-

татарских племен, входивших, по предположению Ю.А. Зуева, в 

восточное крыло Сеяньтоского каганата и имевших тесные эт-

нокультурные контакты с кипчаками [Кумеков, 1987: 11; Зуев, 

2004: 4–7]. Махмуд аль-Кашгари считал татар и кайи тюркски-

ми племенами, оговариваясь, что татары, кайи и басмылы, хо-

рошо владея тюркским языком, имеют собственный язык [Мах-

муд аль-Кашгари, 2005: 70, 387, 835]. Этноним «ланиказ» С.М. 

Ахинжанов,  вслед  за  В.Ф.  Минорским,  трактует  как  нилкан; 

это наряду с кумаутами, одна из десяти «больших ветвей, из 

которых каждая в отдельности стала большим народом» уйгур-

ского племени джалаир [Ахинжанов, 1989: 108].

Опираясь на генеалогическую легенду, Б.Е. Кумеков выде-

лил  основные  формирования  кимако-кипчакской  этнической 

общности: миграции на Иртыш представителей аристократи-

ческого рода татар, бежавших от преследования своих сороди-

чей; последующего прихода осколков семи племен, входивших 

некогда  в  могущественную  кочевую  державу  в  монгольских 

степях; широкого расселения кимаков и кипчаков в казахстан-

320

ских степях [Кумеков, 1972: 46]. Д.Г. Савинов связывает проис-

хождение правящей группы кимаков с внутренними конфлик-

тами  Сеяньтоского  каганата,  а  происхождение  семи  племен 

кимаков – с бегством уйгуров на северо-запад после крушения 

в 840 г. Уйгурского каганата. Д.Г. Савинов считает легенду под-

линным  отражением  имевших  место  событий:  «генеалогиче-

ская легенда кимаков, по сути дела, представляет собой свое-

образную историческую летопись, охватывающую длительное 

время  и  связывающую  происхождение  и  развитие  государ-

ства кимаков с огузо-уйгурской и кыпчакской средой. Судя по 

тому, что события третьего этапа, наиболее близкие по време-

ни, только обозначены фактом расселения «по горам», можно 

предполагать, что вся история, записанная Гардизи, приобрела 

в начале XI в. уже легендарный характер и, скорее всего, со-

хранилась как государственная версия происхождения кимаков 

в среде широко расселившихся племен» [Савинов, 2005: 280]. 

Таким образом, генеалогическое предание, записанное Гарди-

зи, устойчиво связывает происхождение кимаков и кипчаков из 

круга телеских или огузских этнических общностей, включав-

ших и сеяньто, и уйгуров. 

Ценнейшим источником по этнической истории тюркских 

народов  является  знаменитая  книга  «Диван  Лугат  ат-Тюрк», 

представляющая  своеобразную  тюркскую  энциклопедию,  со-

ставленную не позднее 1083 г. «Диван Лугат ат-Тюрк» вобрал 

богатый  историко-географический,  этнографический  и  линг-

вистический материал, собранный и обобщенный выдающим-

ся тюркским ученым Махмудом аль-Кашгари (1029–1101 гг.). 

Лингвистический анализ языков и наречий тюркских народов, 

в разное время посещенных Махмудом аль-Кашгари, позволил 

ученому  выделить  несколько  тюркоязычных  общностей,  от-

личающихся «наречиями». К первой группе он относит язык 

племен, смешивавшихся с иранским оседло-земледельческим 

населением и перенимавших их обычаи. К ним он причисляет 

племена сугдак, канжак и аргу. Это те тюрки, «кто говорит на 

двух языках, речь становится ломаной» [Махмуд аль-Кашгари, 

321

2005: 69]. Аргу, по нашему предположению, связаны происхож-

дением  с  более  поздними  аргынами,  в  состав  которых  входит 

родоплеменная группа канджигалы, вероятно являющаяся пре-

емницей  средневековых  канджак.  Ко  второй  группе  отнесены 

племена,  сохранившие  кочевой  образ  жизни  и  относительную 

изолированность от иранского культурного влияния. К ним при-

числены  этнические  группы  киркиз  (кыргыз),  кифжак  (кип-

чак), угуз (огуз), тухси, йагма (ягма), жикил, уграк, у которых 

«чистый  тюркский,  единый  язык»,  в  языковом  отношении  к 

ним близки башкиры и йемеки [Там же: 69–70]. Махмуд аль-

Кашгари  по  поводу  языковых  различий  между  различными 

группами тюркских народностей конца ХI – начала ХII вв. пи-

сал: «В основном языке различий немного, они проявляются в 

чередовании или усечении отдельных букв» [Там же: 71]. По-

явление особенностей в языке и культурном порядке средне-

вековый энциклопедист связывал с влиянием соседних осед-

ло-земледельческих,  преимущественно  иранских,  народов. 

Махмуд аль-Кашгари передает в своей книге взаимоотношения 

огузов и кипчаков друг к другу, осознание родства представи-

телями этих этнических общностей, называя их братьями [Там 

же: 835]. Вероятно, близки к ним и карлуки, тюркским энци-

клопедистом выделена группа карлук-кипчаков [Там же: 437]. 

Труд Махмуда аль-Кашгари отражает реальную этноязыковую 

и этнокультурную ситуацию в центрально-азиатских степях сво-

его времени, когда еще в этнической идентификации культурные 

и религиозные факторы играли подчиненную роль по отноше-

нию к исторической памяти, сохранявшей и ретранслировавшей 

через устные истории воспоминания об общем происхождении 

кипчаков,  огузов  и  карлуков.  Обращает  внимание  условность 

этнических границ между различными этническими группами 

тюркских кочевников, вышедших из общего круга телеских пле-

мен, включавших уйгуров и родственных им сеяньто, наличие 

«переходных» групп, как, к примеру, карлук-кипчаки. 

Список  мусульманских  историков,  писавших  о  тюркских 

кочевниках, весьма широк и достаточно полно освещен в исто-

322

риографии. В основном письменные источники мусульманской 

историографии домонгольского периода повествуют о мигра-

циях степных племен Дешт-и-Кипчака и монгольских степей. 

Сельджукидский врач и попутно хронист ал-Марвази в труде 

«Природа животных» сообщил важные сведения о причинах, 

подтолкнувших  к  миграции  туркмен  и  огузов  в  Х–ХI  вв.  из 

присырдарьинских степей на юг – в Мавераннахр и Хорасан, а 

кипчаков – выведших к границам древнего Хорезма. Вероятно, 

эти сведения были сообщены знатоками устной истории огу-

зов, поведавших дворцовому историографу подлинную канву 

драматических  событий  в  степи,  недоступных  для  сторонне-

го взгляда арабских географов. Сельджукский ученый пишет: 

«Среди них (тюрков) есть группа племен, которые называются 

кун, они прибыли из земли Кытай, боясь Кыта-хана. Они были 

христиане – несториане. Свои округа они покинули из-за тес-

ноты пастбищ. Из них был хорезмшах Икинджи ибн Кочкар. 

Их  (кунов)  преследовал  народ,  который  назывался  каи.  Они 

многочисленнее и сильнее их. Они прогнали их с тех пастбищ. 

(Тогда) куны переселились на землю шары, а шары пересели-

лись на землю туркменов. Туркмены переселились на восточ-

ные  земли  огузов,  а  огузы  переселились  на  земли  печенегов 

поблизости от Армянского (Черного) моря» [Ал-Марвази, 1959: 

212]. Большинство исследователей (В.В. Бартольд, С.Г. Агад-

жанов, Б.Е. Кумеков, С.М. Ахинжанов) связывают указанные 

миграции с утверждением в монгольских и маньчжурских сте-

пях  господства  киданей,  стремившихся  установить  контроль 

над степными племенами цзубу и представлявших условную 

общность тюркских и монгольских народов, населявших зем-

ли нынешней Монголии от Большого Хингана до Алтая, ядро 

которых  составляли  татары  [Дробышев,  2010:  117].  С  начала 

Х в. кидани грабили и угоняли в рабство кочевников, строили 

города и заселяли завоеванные территории покоренными зем-

ледельцами – бохайцами и китайцами [Там же: 110–113]. Ю.И. 

Дробышев видит истоки конфликта цзубу с киданями в импер-

ской политике последних: «Киданьское иго было для племен 

323

тяжелее  китайского,  о  чем  красноречиво  говорят  следующие 

примеры. Так, оказавшиеся в подчинении киданей туюйхуни 

страдали от их жестокости и алчности, и в 940 г. их вождь увел 

в земли Поздней Цзинь (936–947) более тысячи юрт… на сле-

дующий год Гао-цзу получил от генерал-губернатора Чэндэ – 

ненавидевшего киданей Ань Чжун-жуна – челобитную, в кото-

рой указывалось, что туюйхуни, а также западные и восточные 

туцзюэ, хуни, шато и циби хотят подчиниться Китаю, а прави-

тели дансянов и некоторых других владений сдали полученные 

от киданей грамоты об их назначении на престол. Все жало-

вались  на  притеснения  киданей  и  выражали  готовность  под-

готовить войско для совместного с Цзинь нападения на Ляо» 

[Там же: 70]. Мы можем предполагать, что целенаправленная 

политика киданей на вытеснение кочевников вытолкнула оста-

вавшиеся  в  монгольских  степях  после  крушения  уйгурской 

державы  огузские  племена  (кайи,  кунов)  на  запад,  на  терри-

торию  современного  Казахстана.  В  пользу  этой  версии  гово-

рит и упоминание в сочинении Е Лун-ли народа хуни (куни), 

ранее  упоминавшегося  китайскими  хронистами  в  списке  ос-

новных племен уйгуров и сеяньто. Кайи отнесены Махмудом 

аль-Кашгари  к  основным  огузским  племенам,  и  если  учесть 

вероятность  тождества  кунов  и  куманов,  то  вполне  понятно, 

по какой причине тюркский энциклопедист называет огузов и 

кипчаков братьями.

В 1154 году арабским географом ал-Идриси (1100–1165 гг.) 

по инициативе короля Сицилии Рожера II был составлен труд 

«Нузхат  ал-муштак  фи-хтирак  ал-афак»  (варианты  перевода: 

И.Ю. Крачковский – «Развлечение истомленного в странствии 

по областям»; И.Г. Коновалова – «Отрада страстно желающего 

пересечь мир»), известное также под названием «ал-Китаб ар-

Руджжари» («Книга Рожера»). Основные источники, использо-

ванные ал-Идриси, относятся к известным арабо-персидским 

историко-географическим  сочинениям  IХ–ХI  вв.,  вышедшим 

из-под  пера  Ибн  Хордадбеха,  ал-Йакуби,  Кудама  ал-Басри, 

ал-Масуди, ал-Джайхани, Ибн Хаукаля, ал-Узри, а также пло-

324

хо известных Джанах ибн Хакан ал-Кимаки, Муса ибн Касим 

ал-Каради и Исхак ибн ал-Хасан ал-Мунаджжим [Коновалова, 

2006: 27–30]. По мнению Б.Е. Кумекова, ал-Идриси использо-

вал  не  сохранившийся  труд  сына  кимакского  хакана  Джанах 

ибн Хакан ал-Кимаки, что позволило ему более подробно опи-

сать земли, заселенные куманами и их кочевыми соседями [Ку-

меков, 1987: 16]. 

Из  общего  корпуса  мусульманских  письменных  источни-

ков,  проливающих  свет  на  этническую  историю  кипчаков  и 

родственных им тюркских кочевых групп, следует особо выде-

лить труд хулагуидского министра и историка Рашид ад-Дина 

(ок. 1247 – 18 июля 1318 гг.). В труде Рашид ад-Дина «Джами 

ат-таварих»  (1310  г.)  история  кипчаков  показана  в  широком 

контексте истории тюрко-монгольских народов от времен ле-

гендарного Огуза, правнука библейского Ноя, до эпохи Мон-

гольской  империи.  Великий  историк  причислял  огузов,  кип-

чаков, канглы, карлуков, халаджей и агачери к общему круг у 

родственных племен, сплотившихся вокруг Огуз-кагана и под-

чиненных ему уйгуров [Рашид ад-Дин, 1952: 76]. 

Сведения Рашид ад-Дина о происхождении кипчаков из уй-

гурской этнической среды перекликаются с информацией дру-

гих письменных источников. Анонимный автор персоязычного 

сочинения ХV в. «Муизз ал-Ансаб» («Прославляющее генеа-

логии»),  презентирующего  генеалогические  предания  чинги-

зидов и тимуридов, перечисляет представителей кочевой ари-

стократии, происходящих из рода курлеут (одно из основных 

кипчакских  племен),  отнесенных  к  подразделению  племени 

ягма (уймавут) [Муизз ал-Ансаб, 2006: 35, 72, 73, 83]. В этниче-

ской истории тюрков Центральной Азии ягма относятся к кругу 

уйгурских племен, создавших Уйгурский каганат и государство 

Караханидов. Д.И. Тихонов дает следующие названия родопле-

менных групп, объединенных Пэйло (742–756) – иологе, худугэ, 

кюйлоу, мокосига, аучжай, гэса, иовугэ, хасиву. Согласно рекон-

струкции Дж. Хамильтона, названия 9 родов – «фамилий» зву-

чат так: яглакар, утуркар, турламвюр (кюрламвюр), бокасыкыр, 

325

авучаг, карсар (или касар), хогорсув, яагмавюркар, хиейямвюр 

[Тихонов, 1966: 26]. Гардизи

 

писал, что

 

народы ягма и карлуки 

по происхождению являются выходцами из тогуз-огузского со-

юза, отделившись от «материнской» общности по различным 

причинам [Бартольд, 1966: 43–47]. Персидский аноним «Му-

изз ал-Ансаб» также указывает на некоего амира Кунчека из 

племени кипчак-уйгур, при этом отделяя кочевые племена уй-

гур и ягма от оседло-земледельческого народа уйгуров [Муизз 

ал-Ансаб, 2006: 35, 56, 57, 66, 72, 86, 96, 98, 101, 193]. 

Арабо-персидские  авторы  ХIII–ХIV  вв.  основное  внима-

ние уделяли истории Золотой Орды, по традиции именуемой 

«страной  тюрок».  В  сочинениях  ан-Нувайри,  ад-Димашки, 

Казвини, Абу-л-Фида, Ибн Халдуна и других авторов даются 

ценные сведения о политической истории, расселении и пле-

менном  составе  кипчаков,  преимущественно  западной  части 

Золотой Орды. Список племен в составе кипчаков, среди ко-

торых выделяются наиболее многочисленные племена дурут, 

йети-оба,  токсоба,  олборили,  кангарогли,  ал-арс,  бурджоглу, 

манкуроглу, йемек, баджанак, карабориклу, джортан (шортан), 

кутан (котан) и уз, говорит о распространении этнонима «кип-

чак» на конгломерат тюркских и тюркизированных племен [Ку-

меков, 1990: 122–127]. Очевидно происхождение части племен 

от более ранних кимако-кипчакских групп Прииртышья. К ним 

можно отнести определенно йемеков, олборили, бурджоглу, а 

также дурут, анджоглу (см.: андар-аз-хифшах), токсоба и йети-

оба, представляющих объединения, названные по количеству 

входящих в них подразделений – четыре, семь и девять родов. 

Вероятно, более ранние уйгуро-огузские племена послужили 

ядром более поздних вышеуказанных кипчакских племенных 

подразделений, в пользу этой версии говорит вышеприведен-

ное  свидетельство  ан-Насави  о  происхождении  Туркан-хатун 

из кипчакских байатов, представляющих «ответвление» йеме-

ков. Ибн Халдун в одном из рассказов поведал о принадлеж-

ности племени дурут к кипчакам, а их соперников токсоба к 

татарам,  прямо  указав,  что  эти  племена  «не  из  одного  рода» 

326

[Кумеков, 1987: 28]. Ибн Халдун совершенно определенно от-

носит токсоба к тюркам, и это позволяет говорить не о наличии 

монгольского компонента в составе кипчаков, а о сохранении 

древних  огузо-уйгурских  групп  под  новыми  названиями.  Не 

случайно и принятие частью кипчаков названия токсоба («де-

вять родов»), указывающее на то, что в исторической памяти 

кипчаков  не  угасли  воспоминания  о  могуществе  их  предков 

тогуз-огузов («девять огузов»), создавших Уйгурских каганат 

и бежавших на запад от беспощадных врагов после внезапного 

крушения своей державы. Обращает внимание наличие в спи-

ске ан-Нувайри племени кутан (котан). Как правило, этнонимы 

кочевых племен связаны с личными именами эпонимов, в дан-

ном случае Котана, имя которого в казахских генеалогических 

преданиях ассоциируется с Алашем – легендарным прародите-

лем казахов. Особо следует сказать о племени ольбери, ранее 

не отмеченном в составе объединений огузо-уйгурских кочев-

ников, получившем известность в ХIII в. благодаря ожесточен-

ному  сопротивлению  части  племени  монгольским  завоевате-

лям и преданной службе последним вождя Тутука. По мнению 

Т. Оллсена, вероятно, что монголоязычные ольбери мигрирова-

ли с территории Восточной Монголии на тридцать тысячи ли 

(10 тыс.км.) на запад, в заволжские степи, в начале ХII в. под 

давлением чжурчженей или киданей. На новой родине ольбери 

прошли аккультурацию в среде тюркоязычных кипчаков и при-

няли новый этноним, привязанный к топониму гор Юйли-боли 

[Allsen, 1983: 7–8]. 

Племена  кангароглу,  баджанак,  карабориклу  ранее  вхо-

дили  в  состав  кангаро-печенежского  союза,  разгромленно-

го совместными действиями кипчаков, огузов и карлуков во 

второй половине IХ в. Мы не можем не упомянуть здесь ин-

формацию Константина Багрянородного о наличии в первой 

половине Х в. у печенегов трех отдельных правящих племен 

кангаров, характеризуемых как «более мужественные и благо-

родные, чем прочие». О. Прицак связывал происхождение кан-

гаров с восточно-иранскими этносами и тохарами, считая пе-

327

ченежский этнос аморфной, полиэтничной и мультиязыковой 

общностью кочевых пастухов, объединенных харизматичными 

кланами кангаров [Pritsak, 1976: 211–235]. Часть печенегов и 

вероятно кангаров, вошла в состав огузов: «Когда пачинакиты 

были изгнаны из своей страны, некоторые из них по собствен-

ному желанию и решению остались на месте, живут вместе с 

так называемыми узами и поныне находятся среди них, имея 

следующие особые признаки (чтобы отличаться от тех и чтобы 

показать, кем они были и как случилось, что они отторгнуты 

от своих): ведь одеяние свое они укоротили до колен, а рукава 

обрезали от самых плеч, стремясь этим как бы показать, что 

они отрезаны от своих и от соплеменников» [Константин Ба-

грянородный,  1989:  154].  Со  временем  печенеги  интегриро-

вались  в  огузскую  общность.  Махмуд  аль-Кашгари  называет 

печенегов в числе 22 огузских племен. По аналогии с извест-

ными  историями  из  жизни  тюркских  и  монгольских  народов 

мы можем предполагать подчиненный характер политического 

и социального статуса кангаро-печенежских племен и ассими-

лированных  ираноязычных  приаральских  кочевников  ал-арс 

по отношению к «коренным» господствующим группам кипча-

ков и огузов. Несомненным является также влияние этих пле-

мен  на  складывание  антропологического  типа  и  культурных 

особенностей кипчаков, приведшим к появлению различий от 

родственных огузов и других тюркских народов, что нашло от-

ражение в мусульманских письменных источниках. Современ-

ные канглы-кипчаки в составе казахов и кыргызов отличаются 

от  иноплеменного  окружения  светлыми  глазами  (голубыми 

или зелеными) и европеоидным антропологическим обликом. 

Интеграция канглы в кипчакское племенное объединение, ве-

роятно, произошла уже в период переформатирования и скла-

дывания  на  основе  объединений  пост-ордынских  кочевников 

новых этнических общностей казахов, ногайцев, узбеков, кара-

калпаков и кыргызов. 

Египетский  историк  и  географ  ал-Умари  (1391–1349),  за-

нимавший пост секретаря египетского султана из числа мам-

328

люков  –  бахритов,  набиравшихся  из  тюрков,  имел  доступ  к 

архивам мамлюкского государства и смог передать сведения о 

положении в союзной Золотой Орде в сочинении «Пути взоров 

по владениям городов». Ал-Умари пишет о господстве завоева-

телей татар над кипчаками и активном смешении этих народов, 

приведшем к утверждению кипчакского этнокультурного нача-

ла и антропологического типа в Золотой Орде: «В древности 

это государство было страною Кипчаков, но когда им завладе-

ли Татары, то Кипчаки сделались их подданными. Потом они 

(Татары) смешались и породнились с ними (Кипчаками), и зем-

ля одержала верх над природными и расовыми качествами их 

(Татар), и все они стали точно Кипчаки, как будто они одного (с 

ними) рода, оттого что Монголы (и Татары) поселились на зем-

ле Кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить в земле 

их (Кипчаков). Таким образом, долгое пребывание в какой-ли-

бо стране и земле заставляет натуру человеческую уподоблять-

ся  ей  и  изменять  прирожденные  черты  согласно  ее  природе, 

как мы сказали уже выше» [Тизенгаузен, 1884: 235]. Ал-Умари, 

будучи  чиновником,  имел  доступ  к  дипломатической  и  раз-

ведывательной информации, собираемой не только среди по-

слов  и  купцов,  но  и  среди  собственно  мамелюков-бахритов, 

многие из которых были определенно кипчакского происхож-

дения (султаны Бейбарс, Калаун). Золотоордынский посол ан-

Номан  поведал  ал-Умари  о  полиэтничном  составе  населения 

дешт-и-кипчакских  степей:  «Большая  часть  подданных  этого 

царя – обитатели западной части Севера. Их несметное множе-

ство народов; самый многочисленный из них Русские; потом, 

за ними, Тюрки Дешт-и Кипчака. Это большие племена, между 

которыми есть и мусульмане, и неверные» [Тизенгаузен, 1884: 

241].  Арабские  хронисты  восхищаются  особым  культурным 

порядком и своеобразием ментальности татарских, кипчакских 

и тюркских кочевников, что способствует их внутренней ин-

теграции и отличает от представителей других средневековых 

народов: «Люди ее – мужи [в полном смысле], воины ее – [пре-

восходные] стрелки. По языку это самые красноречивые Тюр-

329

ки, по жизни – самые праведные, по челу – самые прекрасные, 

по красоте – самые совершенные… Нет в них ни лжи, ни обма-

на, нет между ними ни хитрости, ни лукавства» [Там же: 459]. 

Из мусульманских источников ХV–ХVIII вв. следует отме-

тить компилятивные труды тимуридских историков Мирхонда 

(1433–1498 гг.) и его внука Хондемира (1475 – около 1536 гг.), 

собравших материалы по истории тюркских народов Централь-

ной Азии в предмонгольский и монгольский периоды истории. 

Важнейшими  источниками  для  изучения  основных  про-

блем этнической истории тюркских народов являются сочине-

ния «Шаджара-и тyрк» («Родословная тюрков») и «Шaджaрa-и 

тaракимa»  («Родословная  туркмен»),  написанные  хивинским 

ханом  Абу-л-Гази  Бахадуром  (1603–1665  гг.).  В  соответствие 

с канонами мусульманской историографии «Родословная тур-

кмен», равно как и «Родословная тюрок», может быть разде-

лена  на  три  части:  библейско-коранические  мифы;  сведения, 

основанные на огузско-туркменском эпосе, в основе которого 

лежит сказание об Огузе и его потомках; сведения, дошедшие 

в легендарной форме, но имеющие реальную подоснову: све-

дения  о  происхождении,  разделении  и  размещении  огузских 

племен (в частности, сказание о салорах), сведения о тамгах, 

онгонах, местничестве на пирах, сказание о смуте в огузовом 

иле, сказания об илях, присоединившихся к туркменам [Коно-

нов, 1958: 23–24]. Абу-л-Гази в процессе создания своих тру-

дов продемонстрировал глубокое знание не только основных 

трудов предшествующей мусульманской историографии, но и 

народных  преданий.  По  вопросу  о  происхождении  кипчаков 

Абу-л-Гази повторяет версию Рашид ад-Дина о мальчике-сиро-

те, усыновленном Огуз-каганом: «Хан вырастил этого ребен-

ка на своих руках. После того как он стал джигитом, Урусы, 

Олаки,  Маджары  и  Башкурды  возмутились  [против  Огуз-ха-

на]. Дав Кыпчаку много илей и нукеров, [хан] послал [его] в 

те края, на берега Тина и Итиля. Триста лет царствовал Кып-

чак в тех местах. Все кыпчаки – его потомки. Со времен Огуз-

хана и вплоть до времен Чингиз-хана на Тине, Итиле и Яике, 

330

на берегах этих трех рек, других илей, кроме кыпчакского, не 

было.  Они  жили  в  тех  местах  в  течение  четырех  тысяч  лет. 

Поэтому  те  места  и  называют  Дешт-и  кыпчак  –  Кыпчакская 

степь» [Абу-л-Гази, 1958: 43–44]. Абу-л-Гази считает канглы, 

кипчаков, карлуков и халаджей илями, «которым Огуз-хан дал 

имя, но которые не происходят из его рода (нaсl)» [Там же: 51]. 

В.В. Радлов обратил внимание на приведенное Абу-л-Гази пре-

дание,  в  соответствии  с  которым  правящий  род  Огуз-кагана 

именовался «уйгуры», т.е. «сторонники» легендарного праро-

дителя тюрков. Абу-л-Гази привел легенду о печальной судьбе 

могущественного народа он-уйгуров и тогуз-уйгуров, живших 

в долине десяти и девяти рек, но разбитого и рассеянного врага-

ми. Часть уйгурских родов осталась на родине, часть бежала на 

Иртыш, где они распались на три «колена». Одни направились 

к Биш-Балыку и занялись земледелием, другие занялись разве-

дением лошадей и овец вблизи Биш-Балыка, а третье «колено» 

поселилось в лесах Прииртышья, отказалось разводить скот, за-

нявшись рыболовством и охотой на пушного зверя: «...питалось 

их мясом, одевалось в их шкуры; они в жизни своей не виде-

ли ни скота, ни льняных, ни бумажных тканей» [Радлов, 1893: 

55]. В этой легенде речь идет о значительной деградации со-

циально-политической структуры и хозяйственно-культурного 

уклада жизни бежавших на Иртыш уйгуров, некогда бывших 

властителями монгольских степей. Уйгурские рода утеряли до-

стижения своей процветавшей степной городской и земледель-

ческой культуре превратившись в охотников и рыболовов, как 

и населявшие ранее край племена, с которыми они смешались. 

Уйгуры повторили судьбу своих предков хунну, также архаизи-

ровавшихся в ходе бегства на запад от преследовавших врагов, 

прибыв в Западную Европу воинственной ордой, основанной 

на ведении набегового хозяйства. Вероятно, об этой части при-

иртышских уйгурских родов идет речь у арабо-персидских ав-

торов, сообщавших, что кипчаки выделяются из общего числа 

кимакских племен своей «дикостью» и «злонравностью». 

В целом, мусульманская историография дает возможность 

331

представить начальные этапы этнической истории собственно 

кипчаков, выделившихся из круга кимакских племен. Арабо-

персидские историко-географические сочинения и зафиксиро-

ванные в трудах выдающихся ученых мусульманского мира уст-

ные истории говорят о происхождении кипчаков из аморфной 

общности уйгуро-огузских племен, в состав которой входили 

не только тюркские группы, но и, возможно, монголоязычные 

татары. Миграция неизбежно втягивала спасшихся на Иртыше 

семь уйгурских родов в культурные контакты и брачные связи 

с местными этническими группами тюркского и нетюркского 

происхождения.  Результатом  этнических  миксаций  стало  об-

разование  в  Прииртышье  кипчакской  этнической  общности, 

тесно связанной с родственными огузами и карлуками. Сопо-

ставление сведений китайских и мусульманских письменных 

источников  не  дает  оснований  говорить  о  существовании  на 

Алтае и в Монголии гипотетической кипчакской или сирской 

этнической общности, изначально в этнокультурном и этноге-

нетическом отношении отличающейся от окружающих тюрк-

ских и телеских племен. Наоборот, дошедшие до нас типичные 

по  сюжету  предания  о  миграциях  кочевников  из  восточных 

пустынь  на  запад  под  предводительством  Небесного  волка, 

записанные В.В. Радловым в изложении уйгурской версии ле-

генды об Огуз-кагане, Михаилом Сирийцем в описании преда-

ний средневековых огузов и Р.Г. Кузеевым в генеалогических 

повествованиях юго-восточных башкир [Из хроники Михаила 

Сирийца, 1960: 51; Радлов, 1893: 24–26; Кузеев, 1974: 129–132], 

говорят о происхождении большинства кочевых кипчакоязыч-

ных и огузоязычных народов из общего круга огузо-уйгурских 

племен. Тотемным прародителем уйгуров считался Небесный 

волк,  находившийся,  как  свидетельствуют  китайские  дина-

стийные истории, в родственных отношениях с правящим кла-

ном хуннских шаньюев. Опираясь на китайские и мусульман-

ские письменные источники, можно говорить о том, что одни и 

те же огузо-уйгурские племена составляли ядро этнополитиче-

ских объединений тюркских кочевников, известных как огузы, 

332

кипчаки,  карлуки,  тогуз-огузы,  караханидские  или  хаканий-

ские тюрки и т.д. Кочевой образ жизни (обусловливавший на-

личие особых культурных установок в ментальности номада), 

осознание  родства  происхождения  и  сохранение  в  историче-

ской памяти воспоминаний о былом единстве играли главную 

роль в первоначальном формировании кипчакской и огузской 

общностей. Этноязыковые и этнокультурные различия между 

огузами,  кипчаками  и  карлуками  сформируются  значительно 

позже под влиянием культурных заимствований и этнических 

миксаций  с  окружающими  народами.  Постепенное  оседание 

тюркских кочевников в Западной Азии, Хорасане, Восточном 

Туркестане, Мавереннахре, Поволжье, на Северном Кавказе и 

Закавказье, включение их в состав мощных военных империй, 

созданных земледельческими народами, усилило роль религи-

озных и культурных маркеров, сближавших их с ранее прези-

раемыми оседлыми жителями, сыграло важную роль в этниче-

ском самоопределении кипчаков и огузов. 

В изучении этнической истории кипчаков, особенно в опре-

делении времени появления их на исторической арене, важное 

значение имеют памятники письменности на древнетюркском 

и кипчакском языках. Впервые атрибуция кипчаков как этно-

нима была сделана Г. Рамстедом, обнаружившем в 1909 г. над-

пись  на  каменной  стеле  в  честь  уйгурского  кагана  Элетмиш 

Бильге-кагана  (Моюн-чура)  (747–759).  В  научной  литературе 

эта надпись получила название «Селенгинский камень» (Над-

пись из Шине-Усу). На северной стороне Селенгинского камня 

в четвертой строке было выбито: «...когда тюрки-кипчаки вла-

ствовали пятьдесят лет» [Ramstedt, 1913: 12–13; Малов, 1959: 

34, 38; Кляшторный, 1983: 84–85; Он же, 1986: 154]. Многие 

исследователи считают доказанной версию С.Г. Кляшторного 

о правомерности толкования слова «кипчак» как этнонима со-

юзного тюркам отдельного народа кипчаков, ранее известных 

как сеяньто в китайских источниках и сиры в древнетюркских 

текстах [Ахинжанов, 1989; Кляшторный, 1986; Кляшторный, 

Савинов, 2005]. На наш взгляд, более значимым в древнетюрк-

333

ских  надписях  является  упоминание  самоназваний  тюркских 

племен – «огузы», «тогуз-огузы», «уйгуры». Следует сказать, 

что в древнетюркских надписях под «народом» понимали пле-

мя  или  племенную  группу,  жившую  на  определенной  терри-

тории и связанную родством происхождения. В.В. Бартольдом 

было высказано предположение о тождественности этнонимов 

«тюрк» и «огуз», так как письменные памятники тюрков сви-

детельствуют  о  существовании  достаточно  сплоченной  этно-

культурной и этноязыковой общности тюркоязычных племен. 

Бартольд  пишет:  «…в  орхонских  надписях  хан,  обращаясь  к 

своему народу, называет его токуз-огузами или просто огуза-

ми, из чего можно заключить, что слово огуз не только обо-

значало северных соседей тюрков-тукю, но употреблялось и в 

более широком смысле, в качестве синонима слова тюрк» [Бар-

тольд, 1968б: 271]. В Большой надписи Бильге-кагана в честь 

его усопшего брата Куль-тегина прямо провозглашается проис-

хождение харизматичного племени тюрков из тогуз-огузского 

племенного союза: «Токуз-огуз были мой собственный народ, 

Так как небо и земля были в тревоге, а их желчные чувства… 

обуяла зависть, они стали нам (правящему племени тюрков – 

С.К.) врагами» [Малов, 1951: 42; Он же, 1959: 21]. Китайские 

источники определенно считают тюркские и теле-огузские пле-

мена потомками хунну: «Предки тукюеского Дома обитали от 

западного моря на запад и одни составляли аймак. Это есть от-

дельная отрасль Дома Хунну, по прозванию Ашина» [Бичурин, 

1950: 220]. Тюркские каганы обращаются к бекам тюркским и 

огузским, призывая их к повиновению законной общеимпер-

ской власти для всеобщего блага, угрожая покарать не только 

мятежных тогуз-огузов, но и независимых тюргешей, которых 

Бильге-каган признает вышедшими из повиновения сородича-

ми: «Тюргешский каган был наш же тюрок, из нашего же на-

рода. Так как он не понимал (своего блага), каган был убит, его 

“приказные” и правители также убиты, народ “десяти стрел” 

подвергся притеснению» [Малов, 1951: 38]. В.В. Бартольд счи-

тал этноним «тюрки» политическим термином, обозначавшим 

334

огузские племена, признававшие верховенство каганов из рода 

Ашина. Собственно, этнографическое самоназвание тюркских 

кочевников было огузы: «Надписи не дают ясного ответа на во-

прос, какие народы уже в то время назывались турками; столь 

же мало известно, как постепенно распространялось это назва-

ние на разные народы и как оно приобрело то значение, которое 

имеет теперь. Хан называет свой собственный народ турками и 

в то же время огузами или токуз-огузами, хотя в некоторых ме-

стах огузы или токуз-огузы называются врагами хана. Еще до 

открытия ключа к чтению надписей Радлов пришел к выводу, 

что турки VI–VIII вв. принадлежали к народу огуз, и надписи 

вполне подтвердили это мнение… Присвоение слову турк того 

лингвистического значения, которое оно имеет теперь, было, 

по-видимому, делом мусульман. Арабы заметили, что многие 

народы говорят на том же языке, как те турки, с которыми они 

имели дело в VII и VIII вв. и стали называть их всех турками; 

по мере принятия ислама и сами турецкие народы стали так 

называть себя, хотя и до сих пор даже не все мусульманские ту-

рецкие народы называют себя турками и свой язык турецким» 

[Бартольд, 1968а: 23–24].

Таким  образом,  древнетюркские  памятники  не  позволяют 

на основе имеющихся названий отдельных племен и племен-

ных  союзов  однозначно  говорить  о  появлении  в  среде  теле-

ских племен этнических общностей тюрков, огузов, уйгуров, 

кипчаков, карлуков и т.д. На наш взгляд, анализ сведений ки-

тайских, арабских и древнетюркских письменных источников 

подтверждают правоту В.В. Радлова и В.В. Бартольда о проис-

хождении тюркских народов из племен ранних огузов. Следо-

вательно, исходные этнические компоненты, мигрировавшие в 

Прииртышье и составившие ядро кипчакской общности, сле-

дует искать в круге огузо-уйгурских племен Монголии. Эти же 

этнические компоненты послужили основой в процессе фор-

мирования других кочевых общностей – огузов, карлуков, то-

гуз-огузов, халаджей. Круг кипчакских племен постоянно по-

полнялся не только за счет включения покоренных тюркских и 

335

тюркизированных племен, но и за счет миграции новых волн 

кочевников из монгольских степей. Это определяло условность 

и подвижность этнических границ между кипчакскими и не-

кипчакскими  группами  тюркских  кочевников  северных  евра-

зийских степей. 

Определенный  интерес  в  изучении  этноязыковой  истории 

западной части кипчакских племен представляют письменные 

памятники на куманском и армяно-кипчакском языках, датиру-

емые ХIII–ХV вв. Древнейшим из текстов на куманском языке 

является  164-страничная  тетрадь  католического  миссионера, 

латинского переводчика конца ХIII – начала ХIV вв., известная 

как «Codex Cumanicus», или «Codex Comanicus», обнаружен-

ная в Венеции среди фолиантов знаменитого поэта итальянско-

го Возрождения Франческо Петрарки [Гаркавец, 2007: 65]. Ру-

копись состоит из итальянской (латино-персидско-куманский 

словарь)  и  немецкой  (кумано-немецкий  словарь)  частей.  Со-

держит около 1300 слов. В Кодексе представлены самая ранняя 

в истории коллекция из 47 тюркских загадок, впервые переве-

денные на язык кыпчаков-куманов и переданные в латинской 

графике  «Десять  Божьих  Заповедей»,  фрагменты  из  «Книги 

притч» Соломона, Евангелия, авторитетных сочинений, рели-

гиозные гимны Целия Седулия (ум. 450), Венанция Фортуната 

(530/540–600), Теофила из Сент-Обена (XII–XIII вв.) и других 

латинских  поэтов  –  «Радуйся,  дверь  рая»,  «Иисусе,  наш  вы-

куп»,  «Слово  стало  плотью»,  «Знамена  Царя»,  «Вспоминая 

бесценную кровь», «От угла восхода солнца» и оригинальные 

куманские проповеди. Авторство формально можно приписать 

Антонио де Финале, оставившему памятную запись со своим 

именем на обороте одной из страниц [Гаркавец, 2007: 66]. Ве-

роятно, «Codex Cumanicus» был результатом подвижнического 

труда  многих  католических  миссионеров  Половецкого  епи-

скопства, живших в среде тюркских кочевников и пытавшихся 

обратить их в христианство. По мнению А.Н. Гаркавец, окон-

чательный  вариант  Кодекса  был  доработан  представителем 

нищенствующего  монашеского  ордена  францисканцев  [Там 

336

же: 69]. Лингвистический анализ памятника указывает на на-

личие в куманском языке нескольких диалектов, язык самого 

текста носит смешанный огузо-кипчакский характер [Там же: 

19].  Это  свидетельствует  о  многокомпонентном  составе  кип-

чакской  этнической  общности  восточно-европейских  степей, 

включавших не только «коренные» кипчакские подразделения, 

но и инкорпорированных торков – огузов, печенегов, беренде-

ев, ковуев и т.д. 

В  западноевропейских  исторических  хрониках  интерес  к 

кочевникам  был  весьма  незначителен.  Более  важные  сведе-

ния  о  быте,  нравах,  страницах  военной  истории  кочевников 

евразийских  степей,  именуемых  по  византийской  традиции 

куманами, команами или татарами, включенных в состав Мон-

гольской империи, содержатся в полуофициальных или неофи-

циальных нарративных источниках, представляющих в основ-

ном записки и отчеты католических миссионеров, дипломатов 

и путешественников XIII–XV вв. – Фомы Сплитского, Юлиана, 

Джованни дель Плано Карпини, Гильома де Рубрука, Рюи Гон-

салес Клавихо [Аннинский, 1940: 71–76; Джованни дель Пла-

но Карпини и др., 1997; Клавихо Рюи Гонсалес, 1881]. Следует 

отметить также разделенные двумя столетиями воспоминания 

участника  крестовых  походов  Робера  де  Клари  и  рыцаря-на-

емника Иоганна Шильтбергера, попавшего в в двойной плен 

(сначала в 1396 г. в плен к туркам после разгрома крестоносцев 

султаном Баязидом, а затем к чагатаям Тимура) и пробывшим в 

плену до 1427 г. Робер де Клари и Иоганна Шильтбергер оста-

вили сведения о военном исскустве, обычаях и занятиях тюрк-

ских кочевников восточноевропейских и центрально-азиатских 

степей [Робер де Клари, 1986; Шильтбергер Иоганн, 1984].

Особенностью  русских  письменных  источников  является 

хорошая осведомленность их авторов в политических событи-

ях в части половецкой степи, непосредственно граничащей с 

русскими землями, позже в западной части Улуса Джучи. По-

стоянные контакты восточных славян с тюркскими степняками 

способствовали расширению рамок повествования в русских 

337

летописях, на страницах которых тюркские кочевники высту-

пали  под  различными  названиями,  близкими  к  подлинному 

звучанию самоназваний. Следует отметить, что древнерусские 

летописи, как и западноевропейские хроники и анналы, в ос-

новном были посвящены фиксированию и описанию полити-

ческих  событий  в  русских  княжествах,  информация  о  Поло-

вецкой степи весьма скудна и отрывочна. Русским летописцам, 

как  и  западноевропейским  и  византийским  авторам»  неизве-

стен  этноним  «кипчак».  Советские  исследователи  отмечают, 

что древнерусские летописи употребляют термин «половцы», а 

византийские, как и авторы, писавшие на латинском языке, тер-

мин «команы». Половцы попадали в полу зрения летописцев 

лишь в связи с изложением политических связей кочевых вож-

дей и русских князей, военных походов половцев на русские 

земли и русских дружин на половецкие станы. Только в этом 

контексте можно согласиться с П.П. Толочко, высоко оценива-

ющим информированность летописцев: «Русские были хоро-

шо осведомлены о жизни половецких орд. Летопись называет 

поименно не только тех ханов, которые принимали активное 

участие в набегах на Русь…, но и тех, которые не участовали в 

набегах…» [Толочко, 2003: 109]. Наиболее полные сведения о 

русско-половецких отношениях содержат Ипатьевская и Лав-

рентьевская летописи, прослеживающие появление половцев в 

восточноевропейских  степях  в  середине  XI  в.  и  их  контакты 

с русскими княжествами вплоть до монголо-татарского наше-

ствия в конце первой трети XIII в. Согласно летописи первая 

встреча, произошедшая в 1054 г., была на редкость мирной и 

вполне  удовлетворила  обе  стороны,  кочевники  удалились  в 

новоприобретенные кочевья [Егоров, 1994: 189]. Несмотря на 

последующие  столкновения  и  активное  участие  половцев  в 

русских усобицах, русские князья заключали брачные союзы 

и организовывали совместные военные походы. Владимир Мо-

номах в 1117 г. женил сына Андрея на внучке хана Тугоркана, 

через три года родственники ходили на «ляхов» кочевья [Там 

же: 194]. До этого Владимир Мономах женил сына Юрия Дол-

338

горукого на дочери половецкого хана Аепы. Никоновская лето-

пись содержит сведения о взаимоотношениях половцев с Севе-

ро-Восточной Русью, участии половцев в русских усобицах и 

взаимоотношения, в том числе брачные, половецкой и русской 

аристократии  [Инков,  2001:  28].  Преимущественно  отрица-

тельное отношение русских летописцев к половцам определя-

лось противостоянием мира оседлых земледельцев-христиан с 

миром воинственных язычников – кочевников. В.А. Гордлев-

ский полагал, что негативное изображение половцев в летопи-

сях  и  русских  исторических  сочинениях  связано  с  влиянием 

постулатов  церкви,  воспринявшей  воинственные  установки 

католицизма в отношении иноверцев и делившей мир на ан-

тагонистические мир христиан и языческий мир, считавшийся 

источником зла и пороков. В.А. Гордлевский пишет: «Офици-

альное, навеянное церковью представление о народе, живущем 

не  в  городах,  где  утвердилась  христианская  вера,  а  в  степи, 

идет, как говорит уже слово “поганый” (от лат. – “pagus” дерев-

ня), с запада, через католическое духовенство – через католиче-

ских миссионеров… Для церкви половцы часто враги, которые 

“губят землю русскую и проливают христианскую кровь бес-

престанно” – повторяются затверженные слова» [Гордлевский, 

1947: 321]. В целом, описания русскими летописцами и запад-

ноевропейскими хронистами тюркских кочевников как вечных 

грабителей и диких язычников серьезно повлияли на формиро-

вание подходов в европейской и российской историографиче-

ской традиции ХIХ – начала ХХ вв. Н.И. Костомаров возлагал 

ответственность за постепенное ослабление Киевской Руси на 

тюркских  кочевников,  под  давлением  которых  древнерусское 

население мигрировало на северо-восток [Костомаров, 1903: 

112–114].

В  целом,  корпус  имеющихся  письменных  источников  по-

зволяет историкам восстановить страницы истории времени 

расцвета  кумано-кипчакской  этнической  общности  с  начала 

ХI  в.  Древний  период  истории  кипчаков  предположительно 

уходит  в  эпоху  господства  тюркских  и  огузо-уйгурских  эт-

339

нополитических  объединений  на  территории  Монголии.  Тем 

самым, ценнейшими источниками являются китайские и ара-

бо-персидские  источники.  Важным  дополнением  являются 

сведения сирийских, армянских, грузинских, западноевропей-

ских, древнерусских и византийских источников. 

жүктеу/скачать 1,89 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: