Ббк 63. 5 +904 г 75 Редколлегия

168
91]. Подобные правила практиковались в основном представи-
телями высших и средних сословий. В среде простых людей 
отношения были проще и требования к гостям демократичнее.
В  гостях  следовало  вести  себя  вежливо  и  прилично,  не 
кричать, не скандалить, не сплетничать, не злословить, уметь 
держать  себя  за  столом  и  т.п.  В  среде  высшего  сословия  го-
сти  были  вынуждены  соблюдать  определенный  этикет.  Е.П. 
Янькова описывала свое пребывание в гостях у бабушки, ког-
да была маленькой. «Бабушка вставала рано… И мы должны 
были вставать еще раньше, чтобы быть наготове, когда бабуш-
ка выйдет. Потом до обеда сидим, бывало, в гостиной пред нею 
навытяжку, ждем, что бабушка спросит у нас что-нибудь; ког-
да спрашивает, встанешь и отвечаешь стоя и ждешь, чтоб она 
опять сказала: “Ну, садись”» [Рассказы бабушки, 1989: 32]. 
Она же писала о бале в Дворянском собрании. «Бал был бле-
стящий и такой парадный, каких в теперешнее время и быть не 
может… Мне пришлось танцевать очень неподалеку от импе-
ратрицы…  Когда  приходилось  кланяться  во  время  миновета, 
то все обращались лицом к императрице и кланялись ей; а тан-
цующие стояли так, чтобы не обращаться к ней спиной» [Там 
же: 66]. 
Одной из обязанностей гостей во многих семьях было цело-
вание руки хозяйки после трапезы [Боборыкин, 1988: 94]. 
Представители купечества, стараясь подражать знати, не-
редко вели себя в гостях чересчур скованно и чопорно, но их 
обычно хватало ненадолго. И.Т. Кокорев рассказал о приезде 
жениха с родителями в дом невесты для смотрин. «Уж бьет 
шесть  часов,  накрыт  и  уставлен  разными  лакомствами  кру-
глый  стол  в  большой  комнате,  самовар  бурлит  без  умолку, 
родные все чинно сидят по местам, готово все…» [Русский 
очерк, 1986: 451]. На самой же свадьбе «пируют долго, – про-
должал он, – и какой бы церемонный вид не имело собрание 
в первые часы пира, под конец русская натура возьмет свое, 
приветливость хозяев переспорит любое жеманство, и весе-
лье пойдет нараспашку, не выходя однако из границ уважения 

169
к обрученным, которые занимают самое видно место за сто-
лом» [Там же: 455]. 
А.П.  Вистенгоф  так  описывал  купеческие  балы:  «Во  все 
время бала гости сохраняют какую-то чинную важность; мо-
лодые танцуют, пожилые играют в мушку, пикет и бостон… 
Пожилые дамы и нетанцующие сидят около десерта, расстав-
ленного на столах в гостиных, и уничтожают его с прилежани-
ем, большею частью молча или при разговорах отрывистых, 
утвердительных  или  отрицательных  знаках  своих  головок, 
сияющих в это время жемчугами и бриллиантами. За ужином 
гости обыкновенно, понуждаемые радушным хозяином, пьют 
много и очень много за его здоровье; тут важность и принуж-
денность исчезают, и уже разъезжаются домой не как с бала, 
а как с простой попойки, а иные даже вынуждены остаться 
ночевать. Иногда бывает, в особенности на свадебных пирах, 
что при возглашении здоровья гости за ужином перебьют всю 
посуду, а сами пойдут вприсядку; но это нисколько не ставит-
ся им в конфуз; напротив, вменяется в доброжелательство к 
хозяину и означает, что они довольны угощением» [Там же: 
108]. Он же отмечал, что к концу вечера гости полностью рас-
слабляются. «Молодежь – барышни и кавалеры – перекиды-
ваются через стол шариками хлеба, а потом и все принимают 
участие в этой игре, и летят через столы головы селедок, кор-
ки хлеба, а иногда сверкнет и красный рак, украшавший раз-
варного осетра…» [Там же].
Как уже говорилось, и поведение гостей, и поведение хозяев 
было разным в разных компаниях. Многое зависело от статус-
ного положения гостя и хозяина. И.С. Шмелев вспоминал свое 
детство: «Перед праздниками уборка, сметают пыль по углам, 
чистят  мягкую  мебель.  Дворник  Гришка  вдруг  плюхается  с 
размаху на диван, будто приехал в гости, кричит мне важно – 
“подать мне чаю-шоколаду!” – и строит рожи, гостя так пред-
ставляет важного» [Шмелев, 2011: 274]. Таким гостям многое 
прощалось, пожалуй, кроме богохульства и прямого оскорбле-
ния хозяев. 

170
Довольно часто, особенно на праздники и семейные торже-
ства, гости дарили хозяевам подарки. Судя по литературным про-
изведениям, наиболее распространенными подарками служили 
продукты  питания,  предметы  религиозного  культа  и  деньги. 
Естественно, что характер подарков во многом зависел от плате-
жеспособности дарителя, отношения его к «субъекту» дарения и 
важности мероприятия, на которое человек приглашался.
Если гость приходил к обеду или ужину, он часто приносил 
с собой что-нибудь к столу. Е.П. Янькова вспоминала, что один 
их  знакомый  «Лужин,  когда  к  нам  приезжал  обедать,  всегда, 
бывало, привезет что-нибудь из своего сада: дыню, арбуз или 
корзину с яблоками [Рассказы бабушки, 1989: 193]. Отправля-
ющаяся в гости к тетушке Анна Серафимовна из романа П.Б. 
Боборыкина «Китай-город» купила по дороге ананас: «ей это 
доставило удовольствие: и недорого, и подарок к обеду слав-
ный» [Боборыкин, 1988: 80]. 
К подаркам относились весьма серьезно, как сами гости, так 
и хозяева. Подарки сравнивали между собой, обращая внима-
ние, кто из гостей, что принес, определяли по стоимости по-
даренного отношение к хозяевам, учитывали это при ответных 
визитах.  Довольно  часто  гости  дарили  хозяевам  пироги  или 
куличи и старались в этом превзойти друг друга. Вот как опи-
сывал данный процесс И.С. Шмелев, рассказывая об именинах 
своего отца: «С раннего утра несут и несут кондитерские пи-
роги и куличи, Клавнюша с утра у ворот считает, сколько все-
го несут. Уж насчитал восемь куличей, двадцать кондитерских 
пирогов и кренделек. А еще только утро… Родные и знакомые, 
прихожане  и  арендаторы,  подрядчики  и  “хозяйчики”…  –  и  с 
подручными молодцами посылают и несут сами… Большущий 
кулич от богача Пахомова никто есть не будет, бедным кусками 
раздадут».  Семья  именинника  подарила  ему  огромный  крен-
дель, который работники несли на плечах из булочной почти 
через всю Москву [Шмелев, 2012: 235]. 
На именины другого героя И.С. Шмелева гости «…привез-
ли пирог в засиженной мухами картонке, по особому заказу из 

171
городской булочной Воронина, залитый красным с сахарными 
словами  “В  день  ангела”».  Сын  именинника  привез  «пирог, 
всяких закусок, вин, фруктов… Отец казначей поднес рубле-
вую просфору» [Шмелев, 2012: 346, 347]. 
Среди подарков встречалось немало предметов религиозно-
го значения. «Приехали важные монахи из Донского монасты-
ря… большую просвиру привезли, в писчей, за печатями, бу-
маге, – “заздравную”. Им подают в зале расстегаи и заливную 
осетрину, наливают в стаканчики мадерцы, – “для затравки”. 
От Страстного монастыря, от Зачатиевского, от Вознесенско-
го из Кремля – матушки-казначейши привезли шитые подзо-
ры  под  иконы,  разные  коврики,  шитые  бисером  подушечки. 
Их угощает матушка кофеем и слоеными пирожками с белу-
жинкой»,  –  вспоминал  о  праздновании  именин  своего  отца 
И.С. Шмелев [Там же: 233]. «Из кухни поднимаются по кру-
той лестнице рабочие и служащие наши, и «всякие народы», 
старенькие, убогие, подносят копеечные просвирки-храмики, 
обернутые в чистую бумажку, желают здоровьица и благоден-
ствия…» [Т: 234].
Люди  зажиточные  нередко  дарили  друг  другу  различные 
предметы  роскоши,  духи,  материю,  меха,  ювелирные  украше-
ния и т.п. У бедных подарки были намного скромнее. Вот что 
подарили на именины одному из приближенных слуг отца И.С. 
Шмелева: «Отец шубу подарил Горкину (перешитую из старой 
хозяйской – Л.О.). Банщики крендель принесут за три рубля. Ва-
силь Василич чашку ему купить придумал. Воронин, булочник, 
пирог принесет с грушками и с желе… Антипушка тоже чашку, 
семь гривен дал… Марьюшка испекла большую кулебяку и пи-
рог с изюмом». Лакей «сапожки ему начистил, как жар горят». 
Скорняк принес «золотой лист» со Словом Иоанна Златоуста, 
монашки – стеганое одеяло, вышитую бархатную туфельку под 
часы. Подарили ему также певчего скворца, свежей рыбы и т.п. 
Сам И.С. Шмелев, будучи тогда маленьким мальчиком, пода-
рил Горкину кошелек, а его отец положил в него деньги – 25 
рублей серебром и «золотой» [Там же: 257, 258, 259].

172
Праздничная  одежда.  Для  представителей  всех  сословий, 
людей разного возраста и пола поход в гости, даже, если он был 
ежедневным,  представлял  собой  некое  приятное,  праздничное 
событие  и  требовал  соответствующей  «экипировки».  Как  уже 
отмечалось, внешнему виду людей в то время придавалось прин-
ципиальное значение. Встречая гостей или собираясь в гости, 
люди обычно переодевались в другую, более парадную одежду. 
Если человек шел в гости, он должен был быть одет, если и не 
в богатый и новый, то, по крайней мере, в чистый, аккуратный 
костюм. В литературе тех лет описанию праздничных нарядов 
персонажей уделялось немалое внимание. Понятно, что посеще-
ние разных мероприятий и разных домов требовало различного 
облачения. О нарядах, принятых в дворянской среде, рассказала 
Е.П. Янькова. В частности она вспоминала, что на званые обеды 
и ужины нужно было ехать только в соответствующем платье, 
а к близким родственникам на немноголюдные встречи можно 
было одеваться попроще. И, когда она собралась на обед к те-
тушке, где ожидались только родные, она «могла ехать без пере-
одевания, в чем была одета с утра» [Рассказы бабушки, 1989: 
209]. Апраксин, по словам Е.П. Яньковой, – большой знаток в 
дамских туалетах, советовал ее дочерям, какие платья, куда на-
девать: «Тюлевые платья я посоветовал бы вашим барышням на 
бал в Благородном собрании, а дымковые поберегите для моего 
бала, ежели царская семья меня осчастливит своим посещением 
[Там же: 223]. Мужчины должны были быть одеты во фраки. 
Н.П. Вишняков писал об одежде гостей на купеческой свадь-
бе. «У нас был бал, о котором у меня осталось воспоминание. 
Впервые в жизни я увидел разряженных женщин, в пышных 
платьях,  с  шумящими  юбками,  в  жемчугах  и  бриллиантах,  в 
раздражающей  атмосфере  духов,  яркого  освещения,  музыки 
и толпы гостей» [Ушедшая Москва, 1964: 272]. В.А. Гиляров-
ский писал о «купчихах в шелках рядом с мужьями в долгопо-
лых сюртуках» [Гиляровский, 1956: 272].
Вполне  понятно,  что,  собираясь  в  гости,  люди  одевались, 
сообразуясь не только с размером своего кошелька, но и вкуса-

173
ми. По рассказам В.А. Гиляровского, на балах, устраиваемых 
князем В.А. Догоруковым, «…в роскошных залах, среди усы-
панных бриллиантами великосветских дам и блестящих мун-
диров, можно было видеть сапоги замоскворецких миллионе-
ров, поддевку гласного Давыда Жадаева и долгополый сюртук 
ростовщика Кашина» [Там же: 144]. 
Люди  небогатые,  зная,  какое  значение  и  смысл  придается 
внешнему  виду  человека,  изо  всех  сил  старались  выглядеть 
понаряднее, естественно, в соответствии со своими представ-
лениями  об  этом.  Как  женщины,  так  и  мужчины,  выходя  «в 
свет», не хотели «ударить лицом в грязь». Вот как описывал 
И.Т. Кокорев «перевоплощения» кухарки, собирающейся в го-
сти. «Точно сказочный Иванушка-дурачок… – так и кухарка, 
снарядившись, молодеет на десять лет, прибавляет себе красо-
ты столько, что и узнать ее нельзя. Та ли это Акулина, которая 
давеча, раскрасневшись от жару, со следами хлопот около печ-
ки на лице и на руках, с засученными по локоть рукавами, в за-
тасканном фартуке суетилась за стряпней? Та ли это Акулина, 
которая, накинув на плечи старую кацавейку, бежала утром на 
рынок, и потом, вовсе не грациозно склонившись набок, несла 
из лавочки ведро воды и кулек с угольями? Нет, она перероди-
лась,  лицо  ее  побелело,  на  щеках  появился  румянец  первого 
сорта, на голове кокетливо повязана шелковая косынка, из-под 
которой  еще  кокетливее  выказываются  косички  волос,  лос-
нящиеся,  как  стекло;  новое  ситцевое  платье  резко  бросается 
в глаза яркостью цветов и пестротою узоров; на плечи, сверх 
платка,  обнимающего  шею,  накинута  удивительная  красная 
или  голубая шаль такого ослепительного цвета, какой может 
производить только искусство купавинских фабрикантов…, а 
что за башмаки у Акулины Ивановны! Козловые со скрипом, 
который слышен издалека…» [Русский очерк, 1986: 517]. Тот 
же  автор  продемонстрировал  праздничную  одежду  кучера, 
пришедшего  в  гости  к  кухарке:  красная  александрийская  ру-
башка, плисовое полукафтанье, сапоги с голенищами чуть ли 
не до колен, серьга в ухе, павлинье перо на картузе [Там же: 

174
519]. А вот как были одеты работники бань, которые пришли 
поздравить с именинами своего хозяина – отца И.С. Шмелева: 
«Все праздничные, в новеньких синих чуйках (длинный сукон-
ный кафтан – Л.О.), в начищенных сапогах, головы умаслены 
до блеска» [Шмелев, 2011: 233]. 
Хозяева  тоже  старались  принарядиться  к  приходу  гостей, 
хотя бытовало мнение, что представители принимающей сторо-
ны не должны были одеваться слишком богато и броско, что-
бы  не  «затмить»  собою  приглашенных.  Бывало,  конечно,  что 
одежда хозяев была слишком простой, что могла и оскорбить 
гостей, как героя романа Боборыкина «Китай-город», которого 
хозяин встречал «в ночной сорочке и котах» [Боборыкин, 1988: 
116]. В.А. Гиляровский описал и такой случай. Встречавший его 
с друзьями в одной из квартир на Хитровке человек по кличке 
«барин» был в одном нижнем белье. «У левого рукава половина 
оторвана». Но при этом «бородка, красиво лежащие усы, белые 
руки и на левом мизинце – длинный холеный ноготь» [Гиляров-
ский, 1956: 38]. 
Организация застолий. Как уже можно было понять из при-
веденных выше материалов, важнейшим элементом церемонии 
приема гостей было угощение. Значимость совместных трапез в 
межличностном общении трудно переоценить. Не зря гостей в 
старину было принято встречать хлебом с солью. О многом го-
ворят и такие выражения как «водить хлеб-соль», т.е. дружить, 
близко  общаться,  «они  вместе  пуд  соли  съели»,  т.е.  являются 
близкими людьми, хорошо знают друг друга и т.п. 
Литературные  источники  тех  лет  изобилуют  сведениями 
об  угощениях,  которыми  обычно  сопровождался  прием  го-
стей – от обильных пиров до скромного чая. Были, конечно, 
исключения, когда хозяева не предлагали гостям «откушать». 
Выше уже упоминался эпизод из воспоминаний княгини Е.П. 
Яньковой  об  одной  ее  знакомой,  к  которой  приезжало  много 
гостей, но преимущественно для общения, «…она никогда ни-
кого не звала к себе обедать, не знаю, пивал ли даже у ней кто-
нибудь чай…» [Рассказы бабушки, 1989: 315]. Краткие визиты 

175
с поздравлениями по праздникам также часто обходились без 
приглашения к столу. Судя по литературным произведениям, 
встречались и хозяева, которые просто не были настроены кор-
мить и поить своих гостей. И.Т. Кокорев в рассказе «Самовар», 
ведя речь от лица самовара, так характеризовал одного своего 
героя: «…придет какой-нибудь посетитель, не думай, что тебе 
предстоит  удовольствие  отвести  ему  душу  благодетельною 
влагою: господин Умудряев рассыплется в вежливости, но не 
предложит гостю и чашки чаю, или учтиво изъявит сожаление, 
что только сию минуту отпил» [Русский очерк, 1986: 508].
Но чаще бывало наоборот: хозяева воспринимали как оби-
ду, если гости отказывались от их угощения. Е.П. Янькова рас-
сказывала  о  своих  знакомых:  «Первое  их  удовольствие  было 
кормить своих гостей, да ведь как: чуть не насильно заставляли 
есть… Не возьмешь – кровная обида…» [Рассказы бабушки, 
1989: 234]. 
Как писал Н.В. Давыдов, «в Москве всегда любили и умели, 
что сохранилось и поднесь, хорошо поесть; в описываемое вре-
мя культ гастрономии стоял тоже высоко… за едой и выпивкой, 
а то и за чаепитием вершились часто крупные дела и сделки» 
[Ушедшая Москва, 1964: 35]. 
Не удивительно, что в Москве приглашение на совместную 
трапезу (завтрак, обед, ужин, чай) стало отдельным, самосто-
ятельным поводом для приема гостей. Людей, пришедших не-
жданно, также старались хоть чем-то угостить. Вот небогатый 
драматург, к которому зашел Гиляровский, обращается к жене: 
«Эллен! Ко мне друг пришел… Писатель… Приготовь нам за-
кусить» [Гиляровский, 1956: 92]. А вот кучер из рассказа И.С. 
Шмелева «Гости» поит чаем с пирогами неожиданно объявив-
шихся  у  него  в  доме  дальних  родственников  [Шмелев,  2012: 
612]. А вот богатая дама – героиня романа П.Б. Боборыкина 
«Китай-город»,  узнав,  что  к  ней  неожиданно  пришел  гость, 
сразу подумала о том, чем она будет его угощать: «Обед-то ведь 
не заказан» и позвонила… Заказывание обеда делалось у ней 
через экономку… «Обед на пять персон… Закуску, как всег-

176
да» [Боборыкин, 1988: 139]. В романе И.С. Шмелева «Лето Го-
сподне» жители Мытищ радушно приглашали группу людей, 
идущих на богомолье, к себе в гости, заманивая предложением 
различных «яств», пусть и весьма скромных (мед, чай, варенье, 
смородина, квас и т.п.) [Шмелев, 2012: 101–102].
Обильные застолья нередко устраивались даже в тех случа-
ях, когда гости собирались, главным образом, для развлечений, 
например, на балах. «Из дверей виднелась средина танцеваль-
ной  залы  со  скульптурным  потолком,  бледными  штофными 
стенами  и  венецианскими  хрустальными  люстрами»,  где  на-
чинались  танцы.  «Дверь  налево  вела  в  столовую.  Палтусов 
знал уже, что там с десяти часов устроен род ресторана. Это 
было по-московски. Он заглянул туда и остановился в дверях… 
Там уже шла желудочная жизнь. В этой первой столовой ели 
с самого начала вечера. Она действительно смотрелась залой 
ресторана. Накрыты были маленькие столики. На каждом ле-
жали карточки, как в трактире. Официанты подходили и спра-
шивали, что угодно». Помимо этого в этом богатом доме гостей 
угощали еще и в закусочной, «помещавшейся в курительной 
комнате, рядом с кабинетом хозяина» [Боборыкин, 1988: 318]. 
П. Вистенгов, описывая бал в богатом купеческом доме, отме-
чал, что «пожилые дамы и нетанцующие сидят около десерта, 
расставленного на столах в гостиных, и уничтожают его с при-
лежанием…» [Русский очерк, 1986: 108].
Во время массовых гуляний также накрывались столы. Люди 
богатые снимали палатки, с утра посылая туда своих поваров. 
Е.П. Янькова рассказывала: «Пригласят гостей, обедают в одной 
палатке, а потом пойдут в другую сидеть и смотреть на тех, ко-
торые кружатся по роще в каретах» [Рассказы бабушки, 1989: 
159]. Она описывала и гулянье на Девичьем поле, где на столах 
лежали «целые зажаренные быки с золотыми рогами, бараны», 
рядом были сооружены фонтаны из вин, стояли чаны пива. «Для 
высочайших хозяев и их гостей был особый павильон». Правда, 
народ, по свидетельству Е.П. Яньковой, все быстро растащил, 
началась суматоха, давка и даже грабежи [Там же: 312]. 

177
Судя  по  литературным  источникам,  в  богатых  домах  про-
цесс угощения растягивался на весь период приема гостей. Со-
вместные трапезы обычно длились довольно долго. Е.П. Янь-
кова вспоминала: «Бывало сидят за столом, сидят – конца нет: 
сядут в зимнее время в два часа, а встанут – темно; часа по 
три продолжался званый обед [Там же: 10]. На то же сетовал и 
герой «Горе от ума» Фамусов: «Пофилософствуй – ум вскру-
жится; / То бережешься, то обед: / Ешь три часа, а в три дни 
не сварится» [Грибоедов, 1986: 48]. А.Ф. Кони повествовал об 
ужине, чрезвычайно длинном и обильном во время купеческой 
свадьбы [Ушедшая Москва, 1964: 295].
Уже только переступая порог дома, гости еще до обеда или 
ужина могли отведать какой-либо закуски, выпить воды, вина 
или водки, а после основной трапезы – отведать кофе, полако-
миться фруктами и конфетами. 
Перед приходом гостей на именины отца И.С. Шмелева «в 
доме все перевернуто: в передней новые полочки поставили, 
для кондитерских пирогов и куличей, в столовой “закусочная 
горка” будет, и еще прохладительная – воды, конфеты, фрукты; 
на обед и парадный ужин накроют столы и в зале, и в гостиной, 
а в кабинете и в матушкиной рабочей комнате будут карточные 
столы… “Горка” (для тех, кто придет поздравить) уже устав-
лена, и такое на ней богатство, всего и не перечесть; глаза раз-
бегаются смотреть» [Шмелев, 2011: 232].
На купеческих свадьбах гостей встречали хозяева и тут же 
угощали шампанским – «Редерер или Клико – для почетных и 
ланинское – для гостей попроще» [Гиляровский, 1956: 272]. В 
преддверии  праздничного  ужина  «официанты  на  серебряных 
подносах разносили гостям чай, в столовой были накрыты сто-
лы  с  разнообразными  закусками,  винами,  водами.  Молодежь 
танцевала, а пожилые люди начинали подходить к столам…», 
которые были накрыты в соседней небольшой комнате и устав-
лены «всевозможными закусками, винами и «горячими напит-
ками».  [Ушедшая  Москва,  1964:  294,  366].  «Во  время  вечера 
официанты  беспрерывно  разносили  гостям  кофе,  шоколад, 

178
фрукты и разные сласти. Закуски на столах тоже менялись: по-
давались разварные рыбы, горячие окорока ветчины, пирожки 
с  зернистой  икрой.  [Там  же:  366].  Потом  начинались  танцы. 
«Когда  дотанцуются  до  усталости,  идут  к  свадебному  обеду, 
который сразу становится шумным, потому что буфет уже сде-
лал свое дело [Там же].
Рассказывая об обеде в одной зажиточной московской се-
мье,  П.Д.  Боборыкин  также  упоминал  о  закусочном  столике, 
который стоял отдельно от обеденного стола и к которому ак-
тивно подходила молодежь: «Молодежь долго шушукалась и 
топталась около закуски… Подростки и девицы, наевшись за-
куски, загремели стульями и заняли угол против хозяйки» [Бо-
борыкин, 1988: 91]. После обеда или ужина гостей могли при-
гласить в другую комнату, чтобы предложить кофе. Например, 
П.Д. Боборыкин писал, что в кабинете у жены коммерции со-
ветника сидели «ее близкие знакомые – мужчины, после обеда 
сюда подавались ликеры и кофе с сигарами» [Там : 91]. 
Столы  для  обедов  и  ужинов  накрывались  обычно  в  сто-
ловой, гостиной, зале, блюда подавали из находившейся не-
подалеку буфетной. Так, у героини П.Д. Боборыкина «в зале 
накрыт был стол во всю длину, человек на четырнадцать. Осо-
бой столовой у Марфы Николаевны не было. Она не любила 
и больших дубовых шкапов. Посуда помещалась в “буфетной 
комнате”»  [Там  же:  88].  В  доме  у  И.С.  Шмелева,  как  было 
сказано выше, столы для гостей были устроены и в зале, и в 
гостиной.
Вполне понятно, что в менее зажиточных семьях, где были 
одна-две  комнаты,  угощение  подавалось  в  одной  из  них,  на 
столе  помещалась  и  закуска  и  основный  блюда.  Вот  что  пи-
сал  В.А.  Гиляровский  о  посещении  одного  своего  знакомого 
из литературных кругов. «Комната, в которой накрывался чай, 
была и столовая, и приемная, и рабочий кабинет... Елпидифор 
Васильевич разбирал наваленные на столе бумаги и перекла-
дывал их на соседний стол», чтобы освободить место для чая 
[Гиляровский, 1956: 272].

179
За стол садились довольно поздно. Н.В. Давыдов рассказы-
вал, что, например, в московской семье среднего достатка «в 12 
часов дня подавался завтрак, опаздывать к которому, так же как 
к обеду, никому не дозволялось… Обедали обычно в 5 часов… 
В 9 часов вечера сервировался в столовой чай… Часов в 11 по-
давался чай уже в гостиную или кабинет для взрослых и гостей» 
[Ушедшая Москва, 1964: 19]. Л.Н. Андреев в рассказе «У окна» 
также указывал на довольно поздние трапезы. «В пять или шесть 
часов приезжает обыкновенно со службы сам владелец богатого 
дома… С ним часто приезжает какой-нибудь гость… Встречает 
их молодая хозяйка… они садятся за стол, украшенный зелене-
ющим хрусталем…» [Андреев, 1983: 114]. А свадебные ужины, 
по свидетельству Н.П. Вишнякова, вообще начинались лишь в 4 
часа утра, а гости разъезжались к вечеру нового дня [Ушедшая 
Москва, 1964: 292]. По воспоминаниям княгини Е.П. Яньковой, 
относящимся к первой половине XIX в., обеды начинались в 2–3 
часа, званые ужины обыкновенно в 9 часов. Балы – в 6 часов, а 
к 12 все уже возвращались домой [Рассказы бабушки, 1989: 25]. 
При Николае I «в некоторых знатных домах стали обедать позд-
нее – в 4–5 часов [Там же: 312], отодвигалось и время начала 
званых ужинов и балов. 
Поздно устраивались вечера и у представителей творческой 
интеллигенции.  «Основная  масса  гостей,  –  писал  В.А.  Гиля-
ровский,  –  являлась  часов  в  десять.  Старая  няня,  всеобщий 
друг, помогает раздеваться… Выходит сам дядя Володя (Шма-
ровин), целуется…» [Гиляровский, 1956: 115, 116, 117].
Почти в каждой более или менее зажиточной семье держа-
ли  повара  и  кухарку.  Но,  когда  приходило  много  гостей,  при-
глашались повара из трактиров и ресторанов – специалисты по 
приготовлению тех или иных блюд. И.С. Шмелев вспоминал о 
подготовке к празднованию в своей семье масленицы. Отец при-
казывал: «Для заливных и по расстегаям – Гараньку из Митри-
ева трактира… Вина ему – ни капли, пока не справит!… Как 
мастер – так пьяница!» [Шмелев, 2011: 254]. В.А. Гиляровский 
писал о бале в одном купеческом доме по случаю проведения 

180
там  электричества:  «Танцевали  вплоть  до  ужина,  который  го-
товил сам знаменитый Мариус из “Эрмитажа”» [Гиляровский, 
1956: 170].
В  богатых  домах  для  того,  чтобы  «придать  шик  ужину,  у 
каждого прибора клалось особо отпечатанное меню и програм-
ма музыкальных номеров» [Ушедшая Москва, 1964: 366]. На 
стол ставились специально приготовленные для гостей прибо-
ры. Прислуживали за столом домашние слуги или, при боль-
шом стечении гостей, официанты из ресторана. «Прислуживал 
человек в сюртуке степенного покроя, из бывших крепостных, 
а помогала ему горничная, разносившая поджаристые большие 
ватрушки.  Посуда  из  английского  фаянса  с  синими  цветами 
придавала сервировке стола характер еще более тяжеловатой 
зажиточности», – писал П.Д. Боборыкин об обеде в одной бо-
гатой московской семье [Боборыкин, 1988: 91].
И.А.  Белоусов,  рассказывая  о  купеческой  свадьбе,  писал: 
«После окончания ужина у выхода стояли официанты и держа-
ли подносы с налитыми шампанским бокалами. Каждый ухо-
дящий гость брал бокал, пригубливал шампанское и клал на 
поднос “чаевые» деньги”» [Ушедшая Москва, 1964: 366].
Сам процесс принятия пищи во многих случаях также пред-
ставлял  определенный  ритуал.  В  большинстве  православных 
семей глава семьи перед трапезой читал молитву. Если в гостях 
присутствовал  какой-либо  священнослужитель,  что  было  не 
редкостью, то молитву читал он. И.С. Шмелев вспоминал, что 
перед началом Рождественского поста в их семье устраивали 
заговины, на которые приглашались гости. «Заговины у нас па-
радные. Приглашают батюшку из Казанской с протодьяконом 
– благословит на Филиповки…» [Шмелев, 2011: 267].
Начинал трапезу хозяин или (в его отсутствии) хозяйка, про-
износил  первый  тост.  Хозяева  распоряжались  подачей  блюд, 
в семьях с традиционным укладом только у хозяйки имелись 
ключи от помещений, где хранились продукты и выпивка. «За-
кусить милости прошу, – пригласила старуха, – Люба, проси 
гостей в залу... Опершись слегка на руку Анны Серафимовны, 

181
красивая старуха перешла в залу, истово перекрестилась боль-
шим  крестом,  села  на  хозяйское  место,  где  высилась  стопка 
тарелок, и начала неторопливо разливать щи…» [Боборыкин, 
1988: 91]. Хозяйская дочка, обнаружив, что в той части стола, 
где сидела молодежь, нет бутылок с вином, попросила у мате-
ри, чтобы его принесли. Была вызвана горничная, «Марфа Ни-
колаева что-то шепнула ей и сунула в руку ключи» [Там же: 92].
А вот как описал И.А. Белоусов ритуал угощения работни-
ков их хозяином во время, так называемых, засидок: «появлял-
ся хозяин, становился перед иконой… и начинал истово кре-
ститься. Все следовали его примеру. Окончив молитву, хозяин 
наливал стакан водки, выпивал его и приглашал выпить масте-
ров…» [Ушедшая Москва, 1964: 320].
Весьма  подробно  описал  обед  рабочих,  приглашенных  на 
Пасху в дом хозяина, И.С. Шмелев. «Долго едят и чинно. Уже 
не видно ни куличей, ни пасочек, ни длинных рядов яичек: все 
съедено.  Пахнет  колбаской  жареной,  жирным  рубцом  в  жгу-
тах… Привезенный на тачках ситный, великими брусками, съе-
ден.  Землекопы  и  пильщики  просят  еще  подбавить.  Привозят 
тачку. Плотники вылезают грузные, но землекопы еще сидят, си-
дят и пильщики. Просят еще добавить. Съеден молочный пшен-
ник, в больших корчагах. Пильщики просят каши. И – каши нет. 
Последнее блюдо студня, черный великий противень, – нет и 
его.  Пильщики  говорят:  будя!  И  разговины  кончаются.  Слы-
шится храп на стружках» [Шмелев, 2011: 85]. 
Ассортимент блюд. В литературе тех лет рассказам о блю-
дах, подаваемых гостям, уделяется значительное место. У со-
временного читателя сведения об этом нередко могут вызвать 
недоумение.  С  одной  стороны,  описывается  такое  обилие 
пищи,  предлагаемое  в  качестве  угощения  в  богатых  семьях, 
которое, казалось бы, нормальный человек не сможет съесть 
и за неделю, с другой, – говорится о крайне скудном угоще-
нии у бедных. Обратившись к воспоминаниям Е.П. Яньковой, 
узнаем, что «в то время… перемен [блюд – Л.О.] было очень 
много. В простые дни, когда за свой обедают, и то бывало у ба-

182
бушки всегда: два горячих – щи да суп или уха, два холодных, 
четыре соуса, два жарких, два пирожных… А на званом обеде 
так и того более… В редком доме не было своего кондитера… 
Она [бабушка – Л.О.] любила покушать, у нее, говорят и свои 
фазаны водились. Без фазанов она в праздник и за стол не са-
дилась…» [Рассказы бабушки, 1989: 10]. 
И в других богатых семьях даже обычные ежедневные обе-
ды с гостями были довольно обильными. В одной из таких се-
мей, о которой уже писалось выше, после щей «подали кру-
глый пирог с курицей и рисом, какие подавались в помещичьих 
домах до эмансипации… рыба на длинной деревянной доске, 
покрытой салфеткой, следовала за пирогом. Соус “по-русски” 
подавала  горничная  особо…  От  жареного  подавали  индейку, 
чиненную  каштанами…  За  пирожным  –  яблочный  пирог  со 
сливками» [Боборыкин: 94].
В  праздничные  дни  застолья  были,  естественно,  еще  гран-
диознее.  Во  многих  зажиточных  домах  готовили  французские 
повара и блюда старались подавать самые оригинальные и изы-
сканные на удивление гостям. Вот меню одного из праздничных 
ужинов: консоме – 2 вида, пирожки – 4 вида, перепела с паште-
том, соус провансаль, осетры, соус Аспергез, пунш мандарино-
вый, жаркое – 6 видов: фазаны китайские, рябчики сибирские, 
куропатки  красные,  пулярды  французские,  цыплята,  салат  ро-
мен со свежими огурцами, саворен с французскими фруктами, 
ананасы, фрукты, конфеты [Ушедшая Москва, 1964: 366].
Особенно  подробно  и  живописно  рассказывал  о  том,  чем 
угощали в их доме гостей по праздникам, И.С. Шмелев. Вот 
что подавали на стол на празднование именин его отца. Заку-
ска: «…И всякие колбасы, и сыры разные, паюсная, и зерни-
стая  икра,  сардины,  кильки  копченые,  рыбы  всякие,  и  семга 
красная,  и  лососинка  розовая,  и  белорыбица,  и  королевские 
жирные селедки в узеньких разноцветных “лодочках”, посы-
панные луком зеленым, с пучком петрушечьей зелени во рту; и 
сиг аршинный, сливочно-розоватый, с коричневыми полоска-
ми, с отблесками жирка, и хрящи разварные головизны, мяг-

183
кие, будто кисель янтарный, и всякое заливное с лимончиками-
морковками,  в  золотистом  ледку  застывшее;  и  груда  горячих 
пунцовых раков, и кулебяки, скоромные и постные… и румя-
ные расстегайчики с вязигой, и слоеные пирожки горячие, и 
свежие паровые огурчики, и шинкованная капуста, сине-крас-
ная, и почки в мадере, на угольках-конфорках, и всякие грибки 
в сметане, – соленые грузди-рыжики… – всего и не перепро-
бовать» [Шмелев, 2011: 234]. 
На праздничном обеде были: «Кулебяки, крокеточки, пирож-
ки; два горячих – суп с потрохом гусиным и рассольник; рябчи-
ки заливные, отборная ветчина…, жареный гусь под яблоками, 
с шинкованной капустой красной, с румяным пустотелым кар-
тофельцем – “пушкинским”, курячьи, “Пожарские” котлеты на 
косточках в ажуре; ананасная, “гурьевская” каша в сливочных 
пеночках и орехово-фруктовой сдобе, пломбир в шампанском». 
На сладкое подавали «…ореховый торт, и миндальный крем, об-
литый духовитым ромом, и ананасный ма-се-дуван какой-то, в 
вишнях и золотистых персиках…». А за праздничным ужином 
«после заливных, соусов-подливок, индеек рябчикам-гарниром, 
под знаменитым рябчичным соусом Гараньки; после фарширо-
ванных каплунов и новых для нас фазанов – с тонкими длинны-
ми хвостами на пружинке, с брусничным и клюквенным желе… 
после филе дикого кабана на вертеле, подали… – по заказу от 
Абрикосова,  вылитый  из  цветных  деленцов  душистых,  в  раз-
ноцветном мороженом, светящийся изнутри – живой “Кремль”. 
Затем всем на удивление был подан марципан в виде большого 
арбуза». После праздничного ужина гостей «обносят – это у нас 
новинка, легким и сладким пуншем; для барынь – подносы с 
мармеладом и пастилой, со всякими орешками и черносливом, 
французским, сахарным и всякой персидской сладостью» [Там 
же: 245]. 
На праздниках в доме И.С. Шмелева обильно кормили и тех, 
кого приглашали с целью благотворительности. Вот чем уго-
щали «разных» на Пасху: «едят горячую солонину с огурцами, 
свинину со сметанным хреном, лапшу с гусиными потрохами 

184
и рассольник, жареного гуся с мочеными яблоками, поросенка 
с  кашей,  драчену  на  черных  сковородах  и  блинчики  с  клюк-
венным вареньем». Подавали еще и пирог с капустой. «Двое 
молодцов  вносят  громадный  самовар  и  ставят  на  лежанку» 
[Шмелев, 2012: 138].
Большинство москвичей, будучи православными, соблюда-
ли посты. Но перед постом позволяли себе вдоволь насладить-
ся различными кулинарными изысками. И.С. Шмелев описал 
блюда, которые ставились на стол перед началом Рождествен-
ского поста: «Закусывают, в преддверии широкого заговенья, 
сижком, икоркой, горячими пирожками с семгой и яйцами. По-
том уж полные заговины – обед. Суп с гусиными потрохами 
и  пирог  с  ливером,  батюшке  кладут  гусиную  лапку,  тоже  и 
протодьякону…  Подают  заливную  осетрину,  потом  жарено-
го  гуся  с  капустой  и  мочеными  яблоками,  “китайскими”,  и 
всякое соленье, моченую бруснику, вишни, смородину в ве-
ничках, перченые огурчики-малютки… Потом – слоеный пи-
рог яблочный, пломбир на сливках и шоколад с бисквитами» 
[Шмелев, 2011: 267].
А вот, чем угощали в доме у И.С. Шмелева на масленицу, 
когда уже нельзя было есть мяса. «Стол огромный. Чего толь-
ко на нем нет! Рыбы, рыбы…, икорницы в хрустале, во льду, 
сиги  в  петрушке,  красная  семга,  лососина,  белорыбица-жем-
чужница, с зелеными глазками огурца, глыбы паюсной, глыбы 
сыру, хрящ осетровый в уксусе, фарфоровые вазы со сметаной, 
в которой торчком ложки, розовые масленки с золотистым ки-
пящим  маслом  на  камфорках,  графинчики,  бутылки».  Уха  с 
расстегаями. «За ухою с расстегаями – опять и опять блины. 
Блины с припеком, за ними заливное, опять блины, уже с двой-
ным припеком. За ними осетрина паровая, блины с подпеком, 
Лещ необыкновенной величины, с грибками, с кашкой…, на-
важка семивершковая, с белозерским снетком в сухариках, по-
литая грибной сметанкой…, блины молочные, легкие, блинцы 
с яичками, еще разварная рыба с икрой судачьей, с поджароч-
кой…, желе апельсиновое, пломбир миндальный – ванилевый. 

185
Архиерей отъехал, выкушав чашку чая с апельсинчиком – “для 
усадки”» [Там же: 168].
Масленица не зря получила название «широкой», ее отме-
чала вся Москва. По словам Н.Д. Телешова, на масленицу «по 
семейным домам созывались гости, и повсюду съедалось бли-
нов и выпивалось водки, вин, пива такое количество, что жутко 
себе  представить,  много  бывало  заболеваний,  ударов  и  даже 
смертей от чрезмерного усердия» [Телешов, 1987: 268].
И.С.  Шмелев  рассказывал,  что  однажды  на  масленицу  по 
пути в гости он и его спутники не удержались, чтобы не попро-
бовать предлагаемого на всех московских улицах масленично-
го угощенья: «едим блинки со снеточками, и с лучком, и каш-
нички заварные, совсем сквозные, видно, как каша пузырится. 
Пробуем и карасиков, и грибки… и редечку с конопляным мас-
лом, на заедку. Домна Панферовна целую сковородку лисичек 
съела,  а  мы  другую.  И  еще  бы  поели,  да  Аксенов  обидится, 
обед на отход готовит. Анюта большую рыбину там видала, и 
из  соленого  судака  ботвинья  будет…  и  картофельные  котле-
ты со сладким соусом, с черносливом и шепталой (сушеными 
персиками), и пирог с изюмом, на горчичном масле, и кисель 
клюквенный, и что-то еще… – загодя наедаться неуважитель-
но» [Шмелев, 2012: 270].
На  масленицу  в  семье  И.С.  Шмелева  кормили  блинами  и 
работников.  «Плотники,  пильщики,  водоливы,  кровельщики, 
маляры,  десятники,  ездоки  –  в  рубахах  распояской,  с  намас-
ленными головами, едят блины… На сковородах, с тарелку, 
“черные”  блины  пекутся  и  гречневые,  румяные,  кладутся  в 
стопки… Я смотрю от двери, как складывают их в четверки, 
макают в горячее масло в мисках и чавкают. Пар валит изо 
ртов, с голов, дымится от красных чашек со щами с головиз-
ной…» [Там же: 165].
«И другие блины сегодня, называют – “убогие”. Приходят 
нищие – старички, старушки. Кто им спечет блинков! Им дают 
по большому масленому блину – “на помин души”. Они прячут 
блины за пазуху и идут по другим домам» [Там же: 172].

186
Кто бы ни пришел в гости в эту хлебосольную семью – всех 
обязательно чем-то угощали. «На Пасху к нам в дом приехали 
“старинные музыканты”, которые “графа Мамонова крепост-
ные”. Их угостили всякими закусочками… – очень они икор-
ку одобряли и семушку, – потом угостили пасхой, выкушали 
они модерцы, – и стали они нам медную музыку играть» [Там 
же: 333].
Однако вполне понятно, что далеко не все имели такие же 
материальные возможности, как семья Шмелевых. Так, на име-
нинах  «пенсионера»,  бывшего  подрядчика  застольное  меню 
смотрелось намного скромнее. Гости «ели лапшу, студень, ба-
ранину и пирог с изюмом. Вдоволь обносили водкой. Стояли 
корзины с пивом и медом – для баб» [Там же: 346].
У представителей среднего класса на обедах и ужинах го-
стям подавали менее разнообразные и изысканные блюда, но 
их обязательно было несколько. Старались приготовить и что-
нибудь оригинальное. В семейных домах часто использовались 
старинные  рецепты.  В  доме  у  Чеховых,  например,  по  свиде-
тельству В.А. Гиляровского, «подавался почти всегда знамени-
тый таганрогский картофельный салат с зеленым луком и мас-
линами…» [Гиляровский, 1956: 378].
В.А. Гиляровский описал и блюда, которыми угощали со-
биравшихся по «средам» у В.Е. Шмаринова художников. Каж-
дому  блюду  было  придумано  свое  остроумное  название,  за-
фиксированное в меню протокола вечера: «колбасы: жеваная, 
дегтярная,  трафаретная,  черепаховая,  медвежье  ушко  с  жир-
ком,…  пятки  пилигрима.  Водки:  горилка,  брыкаловка,  сног-
сшибаловка, трын-травная и другие… Наливки: шмаровка, на-
стоенная на молчановке, декадентская, варенуха из бубновых 
валетов… Вина: из собственных садов “среды”, с берегов моря 
житейского, розовое с изюминкой пур для дам. Меню ужина:1) 
чудо-юдо рыба лещ; 2) телеса птичьи индейские на кости; 3) 
рыба лабардан, соус китовые поплавки всмятку; 4) сыры: сыр 
бри, сыр Дарья, сыр Марья, сыр Бубен; 5) сладкое: мороженое 
“недурно пущено”… В центре стола ставился бочонок с пивом, 

187
перед ним сидел сам “дядя Володя” (Шмаринов – Л.О.), а де-
журный по “средам” виночерпий разливал пиво» [Там же: 119].
Нередко  хозяева,  в  особенности  несемейные  мужчины, 
предлагали  своим  гостям  пообедать  или  поужинать  в  ресто-
ране или трактире (в зависимости от денежных средств и ще-
дрости  хозяина),  где  выбор  гастрономических  шедевров  был 
широчайшим. «Трактиры славились и не без основания чисто 
русскими блюдами: таких поросят, отбивных телячьих котлет, 
суточных щей с кашей, рассольника, ухи, селянки, осетрины, 
расстегаев, подовых пирогов, Пожарских котлет, блинов и гу-
рьевской  каши  нельзя  было  нигде  получить  кроме  Москвы» 
[Ушедшая Москва, 1964: 36].
Но  значительной  части  москвичей  эти  дары  московской 
кухни  были  не  по  карману.  В.А.  Гиляровскому  приходилось 
бывать в разных домах и принимать участие в разных трапезах. 
Вот он пришел в гости к бедному драматургу. «Мы вошли в 
комнату рядом со спальней, где на столе стояла бутылка водки, 
а на керосинке жарилось мясо» [Гиляровский, 1956: 92]. 
Собираясь по праздникам, рабочие и мастеровые могли по-
зволить  себе  и  своим  гостям  не  слишком  богатое  меню.  Вот 
что пишет В.А. Гиляровский об угощении у мастеровых, от-
мечающих свой «профессиональный праздник» – Петров день. 
«В Петров день перед квартирами на дворе, а если дождь, то в 
квартирах, с утра устанавливаются столы, а на них – четверт-
ные сивухи, селедка, огурцы, колбаса и хлеб» [Там же: 272]. 
Такими же впечатлениями поделился и И.А. Белоусов. «В пер-
вой половине сентября у мастеровых происходили «засидки», 
то есть начинали работать по вечерам с огнем до 10 часов вече-
ра». В этот день хозяин устраивал угощение для своих работ-
ников. «…из хозяйской начинали выносить угощение: яблоки, 
нарезанный ломтями арбуз, хлеб, колбасу и четвертную водки» 
[Ушедшая Москва, 1964: 320].
Но,  пожалуй,  самое  скудное  угощение,  упоминавшееся  в 
использованных нами литературных источниках, было у куп-
ца Заборова, о котором рассказал И.А. Слонов. В воскресенье 

188
и праздничные дни он угощал певчих мальчиков своего хора 
чаем с сахарным песком и черным хлебом [Там же: 201]. Мож-
но упомянуть и обитателей Хитровки, не предлагавшим сво-
им гостям ничего, кроме водки, да и ту приносили сами гости. 
Правда, эти гости во главе с В.А. Гиляровским вряд ли стали 
бы есть то, чем могли их угостить местные жители – протух-
шую  жареную  колбасу,  «картошку  с  прогорклым  салом,  ще-
ковину, горло, легкое и завернутую рулетом требуху с непро-
мытой зеленью содержимого желудка – рубец, который здесь 
зовется “рябчик”» [Гиляровский, 1956: 25].
Многих небогатых, но гостеприимных хозяев выручал чай, 
в качестве дополнений к которому всегда можно было найти 
что-нибудь вкусное и недорогое – варенье, мед, пироги, баран-
ки, калачи, орехи и т.п. Так угощала своих гостей уже не раз 
упоминавшаяся выше кухарка, кучер – нежданно приехавших 
к нему в Москву деревенских родственников и др. «На свобод-
ном месте стола, – писал В.А. Гиляровский о чаепитии у одно-
го своего знакомого, – …стоял медный чайник и два стакана 
на блюдечках, лежали калачи, каленые яйца, вареная колбаса и 
десяток гречневиков на “Московском листке”. И глиняная бан-
ка с “благоуханным поляничным вареньем на меду”. Когда за-
кусили и выпили чаю, он [хозяин – Л.О.] наклонился под стол 
и вытащил полуштоф наливки и характерной формы бутылку 
бенедектина» [Гиляровский, 1956: 348]. В другом доме В.А. Ги-
ляровского угощали вместе с чаем пирожками с вологодскими 
рыжичками и луком». Были и «варенье-поляничка, и морошка 
моченая, и наливочка» [Там же: 355]. 
Если  гости  приходили  незваными,  то  и  в  зажиточных  се-
мьях хозяева могли обойтись незатейливым угощением: «ябло-
ки, иногда апельсины и домашние сладости, впрочем, фигури-
ровали и конфеты от входившего в моду Эйнема, пряники от 
Педотти…, изюм, чернослив, фисташки и миндаль» [Ушедшая 
Москва, 1964: 19].
Как уже отмечалось выше, угощение не всегда было оди-
наковым для всех присутствующих в доме и даже сидящих за 

189
одним столом. Угощали в соответствии с «чином». Более важ-
ным персонам подавалась особая еда, отвечающая их вкусам, 
делались исключения и для хозяев, близких им людей. Так, по 
воспоминаниям И.С. Шмелева, в их доме на масленицу дол-
жен был обедать высокий чин духовного звания. Отец давал 
распоряжение: «Преосвященный у меня на блинах будет в пят-
ницу…  Обязательно  леща!  Очень  преосвященный  уважает» 
[Шмелев, 2011: 188]. Во время празднования именин отца пи-
сателя мальчик, от лица которого ведется повествование, не-
сколько позавидовал тому, что именно высоким гостям были 
поданы гусиные ножки, а ему не досталось [Там же: 245]. 
У тех, кого приглашали на благотворительный обед, по вос-
поминаниям И.С. Шмелева, меню тоже не было одинаковым. 
«В летней мастерской кормят нищих и убогих – студнем, по-
хлебкой и белой кашей. В зимней, где живет Горкин, обедают 
свои и пришлые, работавшие у нас раньше, и обед им погуще 
и посытней: солонинка с соленым огурцом, лапша с гусиным 
потрохом, с пирогами, жареный гусь с картошкой, яблочный 
пирог…, пива и меду вволю» [Там же: 235]. 
Москвичи соблюдали традиции поминальных застолий. По 
воспоминаниям В.А. Гиляровского в это время на стол пода-
валась «кутья из холодного риса с изюмом, блины со свежей 
икрой, которую лакеи накладывали полными ложками на та-
релки».  [Гиляровский,  1956:  222,  223].  И.А.  Белоусов  писал: 
«Меню  поминальных  обедов  состояло  из  рыбных  кушаний, 
особенно,  если  поминки  приходились  в  постные  дни  недели 
или  посты.  Первым  блюдом  подавались  блины  с  зернистой 
икрой, а кончался обед киселем с миндальным молоком [Ушед-
шая Москва, 1964: 378].
Немаловажное  значение  придавалось  застольным  напит-
кам. Уже из многих приведенных выше цитат можно было за-
ключить, что встречи с гостями лишь в редких случаях обходи-
лись без выпивки. Хотя в те годы пьянство осуждалось, выпить 
по праздникам, с гостями не только не считалось зазорным, но 
в какой-то мере было и обязательным. Отсутствие на столе ал-

190
коголя говорило, в первую очередь, о скупости хозяина, и уже 
во вторую – о содержимом его кошелька, состоянии здоровья, 
этических принципах и т.п. Недаром в народе бытовали посло-
вицы: «На праздник и у комара сусло (и у воробья – пиво)», 
«Праздник любить – пивцо варить» и т.п. В большинстве домов 
обязательно имелась какая-нибудь выпивка на случай прихода 
гостей, даже, если сами хозяева не пили. Вот кухарка неожи-
данно зашла в гости к знакомым. «У знакомых и у кумы кухар-
ка напьется чайку и не откажется от чего-нибудь другого, более 
основательно действующего на сердце и на голову» [Русский 
очерк, 1986: 521]. 
Различия между богатыми и бедными семьями заключались 
в основном лишь в том, чем именно поили гостей. Если оби-
тателям Хитровки была доступна главным образом сивуха, то 
их гости, как уже говорилось выше, приносили с собой водку. 
Во многих домах, в том числе среди людей невысокого достат-
ка,  используя  дешевые  тогда  ягоды  и  фрукты  и  другие  дары 
природы,  готовили  различные  наливки,  настойки,  домашние 
вина, медовуху, квас, варили пиво. В высших и средних слоях 
московского общества на всех праздниках и торжествах обяза-
тельно пили шампанское. Н.В. Давыдов, описывая быт небо-
гатой интеллигентной семьи, отмечал, что главным атрибутом 
праздника была бутылка шампанского. «В праздничные дни… 
торжественно  подавалось  шампанское  в  обязательно  оберну-
той салфеткой бутылке и наливалось в тонкие, высокие, а ино-
гда  хрустальные,  граненые  бокалы».  Потом  следовал  скром-
ный обед [Ушедшая Москва, 1964: 21]. 
Ассортимент напитков в семье И.С. Шмелева выглядел на-
много разнообразнее. Было много видов вина, в том числе кре-
пленого, мадеры, и более легкого «от Депре-Леве», готовился 
пунш, ставились на стол различные наливки и т.п. И.С. Шмелев 
вспоминал, что присутствовавший у них в гостях «протодьякон 
“депры” не любит, голос с нее садится, с этих-там “икемчиков-
мадерцы”,  ему  ставят  “отечественной  (водки  –  Л.О.),  вдовы 
Попова”» [Шмелев, 2012: 267].

191
В.А.  Гиляровский  упоминал  среди  застольных  напиток, 
употребляемых по большим семейных датам, в том числе во 
время свадеб и поминок, «водку, рябиновку, кагор» [Гиляров-
ский, 1956: 223].
Широко распространенными напитками даже в богатых се-
мьях нередко были пиво и квас. Описывая обед в доме одной 
зажиточной семьи, П.Д. Боборыкин рассказывал: «В доме все 
пили квас. Два хрустальных кувшина стояли на двух концах, а 
посредине их массивный граненый графин с водой. Вина не по-
давали иначе как при гостях, кроме бутылки тенерифа для Мар-
фы Николаевны [хозяйки дома – Л.О.]. На этот раз и перед зятем 
стояла бутылка дорогого рейнского» [Боборыкин, 1988: 91].
Пили  и  много  прохладительных  напитков.  Рассказывая  о 
подготовке к именинам отца, И.С. Шмелев писал: «Три ящи-
ка горшановского пива-меду для народа привезли, а для гостей 
много толстых бутылок фруктовой воды, в соломенных колпач-
ках, ланинской – знаменитой, моей любимой, и Горкин любит, 
особенно черносмородиновую и грушевую. А для протодьяко-
на Примагентова буылочки-коротышки “редлиховской” и зель-
терской, освежаться. Будет и за обедом и за парадным ужином 
многолетие возглашать, горло-то нужно чистое. Очень боятся, 
как бы не перепутал; у кого-то, сказывали, забыли ему “редли-
ховской” для прочистки, так и у него и свернулось с многоле-
тия на… – “во блаженном успении…” – такая-то неприятность 
была» [Шмелев, 2012: 229]. Н.В. Давыдов писал о москвичах, 
что у большинства «в качестве прохладительного фигурирова-
ли почти исключительно оршад, лимонад и клюквенный напи-
ток» [Ушедшая Москва, 1964: 19].
Во время застолий, естественно, произносились многочис-
ленные тосты. На свадьбах, первый тост обычно говорил «сва-
дебный генерал», если он был приглашен, «потом идут тосты 
и речи, кто во что горазд» [Там же: 366]. Н.П. Вишняков, опи-
сывая купеческие свадьбы, замечал, что иногда там тосты про-
возглашались «за отсутствием оратора официантом», который, 
произнося тосты за отдельных гостей, нередко, «чтобы не на-

192
путать, читал их имена по бумажке… На рассвете произносит-
ся последний тост – за общее здоровье, и гости разъезжаются» 
[Там же: 258]. На «средах» у Шмаринова хозяин нередко вста-
вал во время ужина, ударял в бубен и предлагал сказать речь, 
и  «указывал  на  кого-нибудь  не  предупреждая  –  приходилось 
говорить. А художник Синцов уже сидел за роялем, готовый 
закончить речь гимном…» [Гиляровский, 1956: 119].
Развлечения. Приглашая гостей, хозяева старались не толь-
ко их накормить и напоить, но и развлечь. Москвичи любили и 
умели веселиться. «Как бы то ни было, а для веселья принима-
ются все возможные меры…», – писал И.Т. Кокорев [Русский 
очерк, 1986: 455]. И это вполне понятно, так как в те време-
на кроме театров и книг особых развлечений у москвичей не 
было. Поэтому каждый хозяин старался развлечь приглашен-
ных в дом гостей в силу своих материальных возможностей, 
талантов и желания. Представители знатных и богатых слоев 
населения нередко устраивали такие увеселения, о которых по-
том говорила вся Москва. 
П.И. Богатырев писал, например, о развлечениях, которые 
устраивал  граф  Орлов:  «В  Нескучном  саду  гремела  музыка, 
пели  песенники,  водились  громадные  хороводы,  сжигались 
блестящие фейерверки, горела иллюминация, утраивались ку-
лачные поединки, в которых участвовал и сам граф, медвежьи 
бои  и  травля».  Граф  нередко  вывозил  своих  гостей  на  охоту. 
[Ушедшая Москва, 1964: 114]. 
В некоторых богатых домах были свои театры. «…В Москве 
живало много знати, людей очень богатых, и у редкого вельмо-
жи не было своего собственного театра и своей доморощенной 
труппы актеров», – писала Е.П. Янькова [Рассказы бабушки, 
1989:152]. Например, «в доме Апраксиных был отдельный те-
атр с ложами в несколько ярусов», там давали представления 
местные и зарубежные певцы, музыканты» [Там же: 89].
Богатые  люди  могли  позволить  себе  развлечь  своих  гостей 
выступлениями профессиональных артистов, певцов, музыкан-
тов, чтецов, цыганских хоров, танцевальных коллективов и т.п.

193
В семьях менее обеспеченных или более экономных развле-
чения были скромнее. Но почти не одно торжество не обходи-
лось без музыки. Мало того, что балы и музыкальные вечера 
фигурировали как особая форма приема гостей, и во многих 
других случаях музыка, пение и танцы являлись необходимым 
атрибутом встреч и застолий. 
Во  время  свадеб,  приемов  и  других  больших  торжеств  в 
домах  людей  богатых  и  даже  среднего  достатка  считали  не-
обходимым  присутствие  хотя  бы  небольшого  оркестра.  И.А. 
Белоусов, подробно рассказывая об одной свадьбе, писал, что 
музыка играла во все время всего ужина. В программе значи-
лись  авторы:  Мендельсон,  Зуппе,  Вальдтейфель,  Гуно,  Бизе, 
Рем, Брамс [Ушедшая Москва, 1964: 366]. Игра оркестрантов, 
по свидетельству княгини Е.П. Яньковой, постоянно сопрово-
ждала  обеды,  ужины,  приемы  у  представителей  дворянского 
сословия.  Описывая  прием  новобрачных  графиней  Орловой-
Чесменской,  Е.П.  Янькова  упоминала  о  том,  что  «на  хорах 
была музыка…» [Рассказы бабушки, 1989: 220].
П. Вистенгоф, рассказывая о быте купцов, писал, что «на 
балах  музыка  обыкновенно  бывает  с  литаврами;  за  ужином 
играют русские песни, а в то время, когда пьют здоровье, бьют 
туши» [Русский очерк, 1986: 108]. 
Для развлечения гостей довольно часто устраивались танцы, 
особенно,  если  среди  приглашенных  много  молодежи.  П.  Ви-
стенгоф отмечал, что «на ином бывает музыка и разряженные, 
непременно «по последней моде», дамы танцуют с удивительно 
завитыми и сильно надушенными кавалерами, – дерзают даже и 
на польку; на ином скромно довольствуются разлаженным ор-
ганом, взятым напрокат, пляшут по-русски, и в простоте сердца 
забавляются теми играми, что многие презрительно называют 
простонародными…» [Там же: 108]. На купеческой свадьбе в 
программу бала нередко вставлялись плясуны – исполнители 
русских плясок, приглашенные за плату.
Нередко танцами руководили специальные люди. И.А. Бе-
лоусов писал о свадебном вечере в купеческом доме: «Танцы 

194
сменялись  один  другим:  распорядители-шафера  каждый  раз 
объявляли название танца и давали знать музыкантам, поме-
щавшимся  на  особых  хорах»  [Ушедшая  Москва,  1964:  366]. 
А.Ф. Кони, рассказывая о менее богатой свадьбе, замечал, что 
«молодежь пустилась танцевать с чрезвычайным увлечением 
под команду длинного молодого человека с косматой дьякон-
ской шевелюрой…» [Там же: 297].
Без  музыки  не  проходили  не  только  свадьбы,  большие 
праздники, но и обычные вечеринки. В тех московских семьях, 
которые не могли пригласить к себе профессиональных музы-
кантов, обычно обходились собственными силами. Часто кто-
то из гостей или хозяев умел играть на музыкальных инстру-
ментах, остальные пели и танцевали. Пели и во время застолий 
и после них. По воспоминаниям П.Д. Боборыкина, в одной из 
московских семей после обеда «в зале стали играть и петь… Из 
половины Митроши доносились звуки корнета и гул механи-
ческих фортепьян. Профессора он поил венгерским и угостил 
хором «Славься, славься, святая Русь» [Боборыкин, 1988: 99].
Почти  всегда  сопровождались  музыкой  встречи  предста-
вителей творческой интеллигенции, тем более, что многие из 
них сами умели играть на тех или иных музыкальных инстру-
ментах. В.А. Гиляровский писал, что «на “субботах” художни-
ков пили и ели под звуки бубна, а на “средах” пили из “кубка 
Большого орла” под звуки гимна “среды”, состоящего из одной 
строчки  –  “Недурно  пущено”…  Весело  зажили  “среды”.  Со-
бирались, рисовали, пили и пели до утра» [Гиляровский, 1956: 
115, 116, 117].
Большую роль в жизни простых москвичей играла в те годы 
гармонь,  а  гармонисты  пользовались  всеобщим  уважением. 
И.С. Шмелев описал празднование именин ушедшего на покой 
подрядчика.  «Отобедали  на  задах,  и  уже  заиграли  гармоньи. 
Илюшка и Гриша…, гармонисты из посада, в синих шерстя-
ных рубахах с белой прошвой, в лаковых сапогах, начинали за-
дорить на трехрядках… Барышни Лаврухины бегали в сенцы, 
смотрели на родню через оконца и видели баб в красных и жел-

195
тых платочках, мужиков в белых рубахах и пиджаках, синих 
щеголей с черными усиками – гармонистов». На столе кипели 
два самовара. Бабы пели песни. «Когда стемнело, гармонистов 
пригласили в садик, поставили перед ними бутылку рябинов-
ки, и они весь вечер очень складно играли польки и вальсы, а 
молодежь… начала танцы. А на задворках кричала перепивша-
яся родня» [Шмелев, 2012: 351].
После благотворительного обеда для «разных» в доме И.С. 
Шмелева  гости  также  развлекались  музыкой  и  пением.  «…
Пискун (бывший артист Большого театра) неожиданно выхо-
дит на середину комнаты и раскланивается, прижимая руки 
к груди. Закидывает безухую голову свою и поет так тонко-
нежно – “Близко города Славянска…”. Все в восторге и удив-
ляются: “откуда и голос взялся! Водочка-то что делает”… По-
том они с барином поют удивительную песню – “Вот барка с 
хлебом пребольшая…”. Горкин поднимает руки и кричит – “са-
мое наше – волжское!”. И цыган пустился: стал гейкать и так 
высвистывать, что Пашенька (блаженная) убежала, крестя нас 
всех. Тут и гармонист проснулся… Горкин мне шепчет: “по-
мрет скоро, последний градус в чахотке… слушай, как играет”. 
Все затихают. И уж играл Петька-гармонист. Играл “Лучинуш-
ку”… Я вижу, как и сам он плачет и Горкин плачет… И барин 
плачет, И Пискун, и солдат… Но почему они плачут, о чем пла-
чут?  Хочется  и  мне  плакать.  Праздник,  а  они  плачут!  Потом 
барин начинает махать рукой и затягивает “Вниз по матушке по 
Волге”. Поют хором, все… А окна уже синеют, виден месяц» 
[Шмелев, 2011: 139].
Л.А. Андреев рассказал о вечеринке в небогатом доме, где 
присутствовала  одна  из  его  героинь.  «Вместе  с  другими  де-
вушками Наташа пела песни, но не старалась кричать вместе 
с ними как можно выше и громче, а шла в одиночку со своим 
низким и несколько грубоватым контральто и как будто пела 
для одной себя» [Андреев, 1983: 121].
Описывая быт мастеровых, В.А. Гиляровский с сожалением 
констатировал, что «у скромной семейной работающей моло-

196
дежи… ничего для сердца, ума и разумного веселья – ни газет 
и книг и даже ни одного музыкального инструмента» [Гиляров-
ский, 1956: 272]. 
В семьях с традиционным укладом жизни нередко испол-
нялись произведения религиозного содержания. И.С. Шмелев, 
рассказывая о своем детстве, вспоминал, что иногда к ним в 
дом  приходили  певчие  из  монастыря,  протодьякон,  которые 
развлекали своим пением хозяев и гостей. Прежде всего, пели 
здравицу хозяевам или виновнику торжества. На именинах од-
ного из приближенных слуг отца И.С. Шмелева просят певче-
го: «Сеня, прогреми “дому сему”. Певчий проглатывает пирог, 
сопит тяжело и велит открыть форточку, – “а то не вместит”. И 
так гремит и рычит, что делается страшно…» [Шмелев, 2011: 
139]. А в честь именин отца И.С. Шмелева «Многая лета» пел 
протодьякон  вместе  с  хором  певчих.  «Сказывали,  что  на  Ка-
лужском рынке, дворов за двадцать от нас, слышали у бассейна 
башни, как катилось последнее – “лет-та-а-а-а” – протодьяко-
на» [Там же: 243]. 
Одним из довольно распространенных развлечений для го-
стей были игры. Играли и на улице, и в доме. К сожалению, 
в использованных нами литературных произведениях подроб-
ное описание подобных игр отсутствует, а имеется только кон-
статация  их  бытования.  Немало  написано  лишь  о  карточных 
играх.  Во  многих  зажиточных  семьях  имелись  специальные 
карточные столы и даже комнаты, в большинстве случаев пред-
назначенные именно для гостей. Например, в семье И.С. Шме-
лева сами хозяева в карты не играли, но во время празднования 
именин его отца в кабинете и рабочей комнате хозяйки были 
расставлены карточные столы [Там же: 232]. А о протодьяконе 
И.С. Шмелев писал: «Слабость у него еще: в “трынку” любит 
хлестаться  с  богатыми  гостями,  на  большие  тысячи  рискует 
даже…» [Там же: 229].
П. Вистенгоф рассказывал, что во время праздников в ку-
печеских семьях, «выпив и закусив, пожилые усаживались за 
зеленые  столы,  приготовленные  в  особых  карточных  комна-

197
тах и начинали излюбленную купеческую игру в “стукалку”» 
[Русский очерк, 1986: 108]. На купеческой свадьбе, по воспо-
минаниям А.Ф. Кони, после приезда в дом молодых «солидные 
мужчины пошли играть в карты, а солидные дамы удалились 
в гостиную… После отъезда “молодых” гости еще допивают 
остатки, а картежники, пришедшие в азарт, иногда играют до 
следующего дня» [Ушедшая Москва, 1964: 297]. Играли также 
в мушку, пикет и бостон. Весьма широко была распространена 
игра в вист, в том числе и в дворянской среде, о чем писали 
Е.П. Янькова, П.Д. Боборыкин и др.
Среди людей низшего сословия карточные игры пользова-
лись не меньшей популярностью. Вот что писал И.А. Белоусов 
об окончании проведения мастеровыми, так называемых, заси-
док. «Мастера допивали четвертную, отправлялись в трактир, 
а ученики доедали угощение, пили чай и садились играть в за-
саленные карты – в “короли”, “в свои козыри” или “по носам”. 
Иногда затевали и денежную игру в “три листика” со ставкой 
по грошу» [Там же: 320].
  В  некоторых  домах  играли  в  бильярд  [Боборыкин,  1988: 
97]. Иные для развлечения гостей занимались гаданьем. По из-
речениям из религиозных книг пытались уловить указания, как 
жить дальше. Так, один из доверенных слуг отца И.С. Шме-
лева Горкин во время празднования своих именин предложил 
гостям «пошвырять, что ли, на царя Соломона, чего из прит-
чи премудрости скажется? Но никто не отзывается» [Шмелев, 
2011: 141]. 
После обильных застолий и танцев хозяева и гости могли 
отправиться  на  прогулку,  покататься  на  лошадях,  погулять  в 
парке. Е.П. Янькова писала, что «в четверток на Святой неделе 
я обыкновенно приглашала к себе близких знакомых обедать», 
среди ее гостей были и те, кто, «проехавшись по гулянью, при-
езжали  к  нам  и  оканчивали  у  нас  вечер;  другие,  отобедав  у 
меня, ехали на гулянье, приезжали к Хрущовым, к Нарышки-
ным или к Хитровой…» [Рассказы бабушки, 1989: 232]. Часто 
организовывали катанье на лошадях московские купцы. Но это 

198
развлечение было доступно и менее обеспеченным москвичам. 
Очень красочно описал гулянья ямщиков П.И. Богатырев. «Зи-
мой на святках “дым коромыслом”… Соберут лихую тройку, 
пригласят  барышень-соседок,  или  махнут  в  гости  к  родным 
или знакомым, тоже ямщикам, куда-нибудь на край света – в 
Рогожскую или на Зацепу, а не то в Дорогомилово или в Твер-
скую-Ямскую. А там гости уже в сборе, и пошла “битка в кон”. 
Тятеньки  и  маменьки  тянут  мадерцу  или  портвейн,  а  дочки  и 
сынки танцуют “под чижика кадриль”… А там все схватятся ка-
таться… Тут, на просторе, визг, смех, крики, а то нарочно из са-
ней вывалят, а потом подбирают. Хитрый народ!... Вернувшись, 
поужинают, да и ко дворам» [Ушедшая Москва, 1964: 98]. 
И.С. Шмелев, рассказывая о праздновании масленицы, пи-
сал: «Идут парни с веселыми связками шаров, гудят шарманки. 
Фабричные, внавалку катаются на извозчиках с гармонью…» 
[Шмелев, 2011: 165] 
И,  конечно,  хозяева  развлекали  гостей  беседой,  чтением 
книг, стихов и т.п. В.А. Гиляровский описывал ужин у Чехова. 
«Веселые это были вечера! Все, начиная с ужина… выглядело 
очень скромно, ни карт, ни танцев никогда не бывало, но все 
было проникнуто  какой-то  особой теплотой,  сердечностью и 
радушием» [Гиляровский, 1956: 378]. Также нередко проходи-
ли вечера у художников. «Они рисовали, проводили время за 
чайным  столом  в  веселых  беседах,  слушали  музыку,  чтение, 
пение… Все это заканчивалось ужином» [Там же: 117].
Было и немало людей, для кого выход в гости представлял 
единственную возможность (помимо посещения церкви) «лю-
дей  посмотреть  и  себя  показать».  Так,  А.Ф.  Кони,  описывая 
купеческую свадьбу, отмечал, что приглашенные дамы «тихо 
разговаривали, пытливо оглядывая наряды друг друга, стара-
ясь незаметно попробовать рукой добротность материала у со-
седки…» [Ушедшая Москва, 1964: 297].
Е.П. Янькова вспоминала, что некоторые из ее гостей не на-
ходили себе иных развлечений кроме наблюдений за прохожи-
ми на улице. «Когда… мы выстроили свой дом на Пречистенке, 

199
то в пятницу на Святой недели к нам съедутся, бывало, наши 
знакомые обедать, а после сидим все у окон и смотрим, как ка-
таются в экипажах» [Рассказы бабушки, 1989: 160]. 
Нельзя не сказать и о том, что для определенной части мо-
сквичей  основным  развлечением  в  гостях  служила  выпивка. 
Чрезмерно напившиеся гости являлись неизменным атрибутом 
почти  любых  застолий  и  компаний.  Но,  если  пьяных  купцов 
или представителей дворянства гостеприимные хозяева укла-
дывали проспаться в уютные теплые комнаты хозяйского дома, 
то для рабочих, мастеровых, приказчиков, кучеров – чаще все-
го предназначались холодные подвалы, мастерские, сторожки и 
т.п., где их нередко и забывали. «В большие праздники в семей-
ных квартирах устраивали вечеринки», – писал В.А. Гиляров-
ский. Но таких скромных развлечений было мало среди обще-
го пьяного разгула [Гиляровский, 1956: 272]. «Пьянство после 
“засидок” продолжалось 3–4 дня, и, когда все было пропито, 
мастера принимались за работу, а хозяин записывал в книжку 
прогульные дни и при расчете вычитал за них из жалованья» 
[Ушедшая  Москва,  1964:  357].  «После  “засидок”  начиналась 
зимняя, безрадостная и безвыходная крепостная жизнь в “Ол-
суфьевке”, откуда даже в трактир не выйдешь» [Гиляровский, 
1956: 272]. 
В.А. Гиляровский, наблюдая жизнь рабочей «Олсуфьевки» 
и  обитателей  соседних  богатых  домов,  отмечал:  «Бельэтаж 
Гагаринского дома, выходившего на улицу с тремя барскими 
квартирами, являл собой разительную противоположность ца-
рившей на дворе крайней бедноте и нужде. Звуки музыки бле-
стящих балов заглушали пьяный разгул заднего двора в празд-
ничные дни» [Там же: 272]. 
Но в любых случаях в любых компаниях встречи с гостями 
носили  позитивный  характер,  заряжая  и  гостей  и  хозяев  но-
вой  энергией,  помогая  им  ощутить  общечеловеческое  едине-
ние, свою нужность в этом мире, почувствовать возможность 
опереться на дружеское плечо в случае тяжелых обстоятельств 
и т.п. И.С. Шмелев писал о чувствах пожилого человека, от-

200
метившего с гостями свои именины. «Весело было всем, так 
весело, что даже Данила Степаныч выпил со сватом-булочни-
ком две рюмки наливки… Радостен был весь этот день Данила 
Степаныч, радостен и растроган… Сидел и плакал от радости, 
что любят его, что… Так был полон тихой радости, что и не вы-
сказал бы, отчего плачет» [Шмелев, 2012: 354–355]. 
В целом, опираясь на литературные источники, можно ска-
зать, что в XIX в. прием гостей уже не был заключен в рам-
ки какого-то строгого ритуала. Однако поведение и хозяев, и 
гостей  все  же  требовало  соблюдения  определенных  правил, 
созвучных тем, которые пропагандировал еще Владимир Мо-
номах, и нарушение которых хозяином или гостем могло оби-
деть противоположную сторону. Хозяева должны были встре-
чать гостей у дверей, а провожать до порога, рассаживать их 
за столом в соответствии с социальным статусом, развлекать 
их, предоставлять отдых и ночлег. Не зря москвичей называ-
ли хлебосольными, т.к. во время приема гостей важное, а во 
многих случаях центральное место занимало застолье. Содер-
жание досуга, проведенного с гостями, значительно варьиро-
вало в зависимости от материальных возможностей хозяев, их 
культурного уровня, характера интересов и потребностей. Но 
во всех слоях московского общества гостей старались принять 
как можно лучше, и простые, не слишком частые вечеринки у 
рабочих и мастеровых с обильным чаепитием, пением и танца-
ми под гармонь радовали пришедших гостей не менее, а иногда 
и более, чем балы и пышные застолья избалованную светскую 
публику. 
Говоря  об  обычаях  хлебосольства  и  радушия  москвичей 
нельзя обойти стороной вопрос о благотворительности, кото-
рую проявляли жители города по отношению к обездоленным. 
Выше речь шла о благотворительных обедах и других формах 
помощи малоимущих, путем приглашения их в дом. Далее по-
пытаемся рассказать о благотворительности, проявляемой мо-
сквичами вне своего дома.

201

жүктеу/скачать 3,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: