Г. Д. Робертс. «Шантарам»
115
– Мои… пациенты?
– Да. Посмотри.
Они открыли дверь, и солнце вонзилось в мои воспаленные глаза. Заморгав, я вышел в
сверкающее приморское утро и обнаружил возле хижины человек тридцать, если не больше.
Они сидели друг за другом на корточках, образуя очередь, хвост которой пропадал где-то за
углом.
– Доктор… доктор… – раздались голоса.
– Пошли, – дернул меня за рукав Прабакер.
– Куда?
– Сначала в туалет, – отвечал он жизнерадостно. – Ты ведь должен сделать опорожнение,
не прав ли я? Я тебе покажу, как мы делаем опорожнение на длинной бетонной дамбе. Там все
мальчики и молодые люди каждое утро делают опорожнение прямо в океан. Просто надо сесть
на корточки, чтобы твои ягодицы были направлены в сторону океана. А потом ты помоешь
свою добрую личность душем и будет замечательный завтрак. А после этого ты можешь легко
привести в
порядок своих пациентов. Никаких проблем.
Мы направились вдоль очереди. Тут были молодые и старые люди, мужчины и женщины.
Их лица были покрыты ссадинами и синяками, у многих распухли. Почерневшие руки крово-
точили и были в волдырях. Некоторые подвязали их, а для ног соорудили что-то вроде шин.
Дойдя до поворота, я с ужасом увидел, что очередь там не заканчивается и тянется еще далеко-
далеко.
– Но… как же я уйду? – пробормотал я. – Они же ждут…
– Подождать – это не проблема, – отвечал Прабакер беззаботным тоном. – Они и так ждут
уже больше часа. Если бы тебя не было с нами, они все равно ждали бы – только неизвестно
чего. А ждать неизвестно чего – это убивает сердце человека, не прав ли я? А сейчас они ждут
известно чего. Тебя. А ты очень даже известно чего, Лин-Шантарам, если ты простишь, что я
говорю так прямо в твое задымленное лицо и торчащие во все стороны волосы. Но сначала ты
должен делать опорожнение, потом мыться и завтракать. И пойдем побыстрее, а то там ребята
ждут на дамбе,
чтобы посмотреть, как ты будешь делать опорожнение.
– Чего они ждут?!
– О да! Они захвачены тобой. Ты для них как киногерой из фильма. Они умирают от
нетерпения увидеть, как ты будешь делать свое опорожнение. А потом, после всего этого, ты
вернешься и расправишься с пациентами,
как всамделишный герой, не прав ли я?
Так я нашел свою нишу в трущобах. «Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, – ска-
зала Карла при одной из наших первых встреч, – значит ты не понял шутки». Еще в юности
я прошел курс элементарной диагностики и оказания первой помощи при порезах, ожогах,
растяжениях, переломах и прочих несчастных случаях. Впоследствии мне не раз приходилось
спасать жизнь наркоманам при передозировке, и я получил прозвище Док. Сотни людей только
так меня и называли, не зная моего имени. Именно поэтому мои друзья в Новой Зеландии и
подарили мне на прощание эту походную аптечку. Я был уверен, что все эти факты – приоб-
ретение медицинских навыков, прозвище, аптечка, неофициальная лечебная практика в тру-
щобах – выстроились в
одну цепочку не случайно.
Это место было будто специально уготовлено для меня. Другой человек,
владеющий
начатками знаний по медицине, как и я или лучше меня, не совершал бы преступлений, не
бежал бы из тюрьмы и не был бы вынужден жить в трущобах. Какой-нибудь преступник, поже-
лавший скрыться здесь от преследования, не имел бы медицинской подготовки. В то утро я не
мог уразуметь смысла этой фатальной цепочки, понять шутку судьбы и посмеяться над ней.
Но я чувствовал: то, что я попал в это место и занялся этим делом именно в этот момент, было
предопределено судьбой. И это чувство обладало такой силой, что привязывало меня к этому
Г. Д. Робертс. «Шантарам»
116
месту, к этой работе, хотя внутренний голос и подсказывал мне, что надо бежать отсюда куда
глаза глядят.
Мой первый рабочий день в трущобах начался. Люди приходили ко мне один за дру-
гим, сообщали свои имена, дарили улыбки, а я принимал одного за другим, стараясь по мере
сил помочь. Занятый своим делом, я даже не заметил, как моя лачуга преобразилась: кто-то
принес новую керосиновую лампу, кто-то – металлический ящик, чтобы прятать продукты от
крыс; откуда-то появились кастрюли и ножи с вилками, табурет и кувшин для воды – все та
же непременная матка.
Когда вечер протянулся алой дугой по небу, я вместе с соседями сел возле своей хижины,
чтобы поужинать и побеседовать. Печаль владела всеми сердцами; воспоминания о погибших
на время отступали, чтобы нахлынуть, как океанский прилив, с новой силой. Однако та же
печаль заставляла уцелевших продолжать борьбу за жизнь. Опаленная земля была расчищена,
многие хижины уже восстановлены. И с каждой восстающей из пепла лачугой росла надежда
в
сердцах людей.
Я посмотрел на Прабакера, который смеялся и шутил во время еды, и вспомнил наш
поход в святилище Стоячих монахов. Особенно ярко запечатлелось у меня в памяти нападение
сумасшедшего с саблей. В тот самый миг, когда я сделал шаг назад и выставил кулаки, чтобы
отразить удар, Прабакер тоже шагнул в сторону и заслонил собой Карлу. Он не был влюблен
в нее и не привык махать кулаками, но, в то время как я, подчиняясь первому побуждению,
приготовился к драке, он инстинктивно сделал этот шаг.
Если бы Абдулла не остановил этого сумасшедшего и он добрался бы до нас, то именно
мне пришлось бы схватиться с ним. Возможно, я сумел бы спасти нас – мне приходилось
драться с противниками, которые были вооружены дубинками и ножами, и я справлялся с
ними, – но это не умаляло мужества и геройства, проявленного Прабакером.
Прабакер нравился мне с каждым днем все больше. Я восхищался его неиссякаемым
оптимизмом; его широкая улыбка не раз успокаивала меня и согревала; мне всегда и повсюду
было хорошо в его обществе. Но в эту минуту, в мой второй вечер в трущобах, когда он пере-
шучивался с Джитендрой, Джонни и другими друзьями, во мне пробудилась настоящая любовь
к нему.
Еда была хорошо приготовлена, ее хватило на всех. Где-то было включено радио. Два
голоса – прекрасное, почти невыносимо нежное сопрано и ликующий, горделивый тенор –
исполняли дуэт из индийского кинофильма. Люди вокруг меня беседовали, поддерживая друг
друга улыбками и словами. И я, слушая эту песню любви и этот разговор переживших несча-
стье и уверенных в будущем людей, почувствовал, что их мир обволакивает меня так же мягко
и
так же непреодолимо, как прибывающий прилив затопляет камень на берегу.