Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
87 Я не помню, о какой шляпе речь.
– А я разве говорил, что мне это идет?
– Еще бы, конечно, говорил! Только об этом и говорил. И украдкой гляделся в зеркало,
когда думал, что я тебя не вижу.
Это знание прошлого меня сокрушает. По Анни даже не скажешь, что она оживляет в
памяти воспоминания: в ее голосе ни малейшего оттенка задумчивой растроганности, при-
личествующей такого рода занятию. Она говорит так, точно речь идет о сегодняшнем дне, в
крайнем случае о вчерашнем; все свои давние взгляды, пристрастия, обиды она сохранила в
их первозданной свежести. Для меня же, наоборот, все подернулось поэтической дымкой, я
готов на любые уступки.
И вдруг она говорит без всякого выражения:
– А я, как видишь, потолстела, состарилась, мне надо за собой следить.
Верно. И какой усталый у нее вид! Я открыл было рот, но она тотчас добавляет:
– Я играю в театре, в Лондоне.
– С Кандлером?
– Конечно нет. Вовсе не с Кандлером. Это на тебя похоже. Ты вбил себе в голову, что я
буду играть с Кандлером. Сколько раз тебе повторять, что Кандлер дирижер? Нет, это ма-
ленький театр, на Сохо-Сквер. Мы ставили «Emperor Jones»
16
, пьесы Шона О'Кейси, Синга и
«Британника».
– «Британника»? – переспрашиваю я удивленно.
– Да, представь себе, «Британника». Из-за этого я и уволилась. Это мне пришла мысль
поставить «Британника», а они вздумали дать мне роль Юнии.
– Вот как?
– Ну, а я, естественно, могу играть только Агриппину.
– Что же ты делаешь теперь?
Зря я задал этот вопрос. Лицо Анни сразу стало безжизненным. Однако она отвечает
без запинки.
– Я больше не играю. Я путешествую. Есть тут один тип, который меня содержит. –
Она улыбается. – Ох, пожалуйста, не гляди на меня так озабоченно, никакой трагедии нет. Я
тебе всегда говорила, что преспокойно могла бы поступить на содержание. Впрочем, это
старик, он мне не мешает.
– Англичанин?
– Какая тебе разница? – спрашивает она запальчиво. – Не будем о нем говорить. Ни
мне, ни тебе до него дела нет. Чаю хочешь?
Она входит в ванную комнату. Я слышу, как она там бродит и гремит какими-то ка-
стрюльками, разговаривая сама с собой, бормочет что-то невнятно и раздраженно. На ноч-
ном столике у ее кровати, как всегда, лежит том «Истории Франции» Мишле. Над кроватью
– теперь я это рассмотрел – она повесила фотографию, одну-единственную, репродукцию
портрета Эмилии Бронте, написанного братом писательницы.
Анни возвращается и говорит напрямик:
– А теперь рассказывай о себе.
И снова исчезает в ванной. Вот это я помню, несмотря на свою плохую память: она
всегда задавала прямые вопросы, которые меня весьма смущали, потому что в них чувство-
вался, с одной стороны, искренний интерес, с другой – желание поскорее покончить с темой.
Во всяком случае, после этого вопроса сомнений уже не остается – ей что-то от меня надо.
Это все еще только подступы: отмести то, что может помешать, окончательно уладить вто-
ростепенные вопросы («Теперь рассказывай о себе»). После этого о себе заговорит она. И
мне вдруг совершенно расхотелось что бы то ни было ей рассказывать. К чему? Тошнота,
страх, существование… Пусть лучше все это останется при мне.
– Ну же, поторапливайся, – кричит она из-за перегородки. – Она возвращается с чай-
16
«Император Джонс» (англ.).