Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
86 рошо же ты скрывала свои чувства.
Я говорю это с улыбкой, иначе она подумает, что я на нее в обиде. Но я чувствую, что
улыбка получилась насквозь фальшивая. Мне не по себе.
– Как ты глуп! Видеть тебя – если речь об этом – необходимости у меня, конечно, нет.
В тебе, понимаешь ли, нет ничего такого, что особенно радовало бы глаз. Но мне необходи-
мо, чтобы ты жил на свете и чтобы ты не менялся. Ты как платиновый метр, который хра-
нится где-то, не то в Париже, не то поблизости. Не думаю, чтобы кому-нибудь когда-нибудь
хотелось его видеть.
– Вот и ошибаешься.
– Не важно, мне во всяком случае не хочется. Но я рада, что он существует, что он ра-
вен в точности десятимиллионной доле четвертой части земного меридиана. И я думаю об
этом каждый раз, когда при мне что-нибудь измеряют в квартире или когда я покупаю мате-
рию.
– Вот как? – холодно говорю я.
– Но ведь я могла бы думать о тебе просто как о некоем абстрактном свойстве, о свое-
го рода мерке. Ты должен быть благодарен, что я каждый раз вспоминаю при этом твое ли-
цо.
Итак, вот они опять, наши классические препирательства, которые в былые дни мне
приходилось поддерживать, испытывая в душе простые, пошлые желания: сказать ей, что я
ее люблю, стиснуть ее в объятьях. Сегодня у меня никаких желаний нет. Разве что помол-
чать, посмотреть на нее и в молчании ощутить все значение невероятного события – передо
мной Анни. А для нее – неужели для нее этот день похож на все другие? Ее руки не дрожат.
Наверно, в тот день, когда она мне написала, ей надо было мне что-то сказать, а может, это
была минутная прихоть. Теперь всего этого след простыл.
И вдруг Анни улыбается мне с такой откровенной нежностью, что на глаза у меня
навертываются слезы.
– Я думала о тебе гораздо чаще, чем о платиновом метре. Не проходило дня, чтобы я
не думала о тебе. И вспоминала тебя в мельчайших подробностях.
Она встает, подходит ко мне и опирается руками мне на плечи.
– Посмей сказать, что ты вспоминал мое лицо, хотя сам ты на меня жалуешься.
– Это нечестно, – отвечаю я, – ты же знаешь, у меня скверная память.
– Значит, признаешься – ты меня совсем забыл. Ну скажи, ты узнал бы меня на улице?
– Еще бы. Но ведь не об этом речь.
– Помнишь ты хотя бы, какого цвета у меня волосы?
– Само собой! Белокурые.
Она смеется.
– Как гордо ты это сказал. Ты же сейчас на них глядишь, так что напрягать память тебе
не приходится.
Она взъерошила мне волосы.
– А у тебя волосы рыжие, – говорит она, передразнивая меня. – В первый раз, когда я
тебя увидела, на тебе была – никогда ее не забуду – мягкая шляпа сиреневого оттенка, кото-
рая ну никак не вязалась с твоими рыжими волосами. Глазам было больно. А где теперь твоя
шляпа? Хочу выяснить, по-прежнему ли у тебя такой дурной вкус?
– Я больше не ношу шляп.
Она присвистывает, вытаращив глаза.
– Сам ты до этого додуматься не мог. Сам? Ну, поздравляю. Молодец! Правда, это
следовало сообразить давно. Твои волосы не сочетаются ни с чем, они не смотрятся ни со
шляпами, ни с подушками кресел, ни даже с обоями, если обои служат им фоном. Или тебе
надо нахлобучивать шляпу по самые уши, как ту английскую, фетровую, которую ты купил
в Лондоне. Ты засунул свои вихры под шляпу, и можно было подумать, что у тебя вообще
череп голый. – И добавляет решительным тоном, каким обычно завершают привычные ссо-
ры: – Тебе это совсем не шло.