Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
— Там ведь ужас, там ужас. И как ты можешь говорить, что не желаешь быть частицей обще-
ственного целого! Ведь каждый трудится для всех других. Каждый нам необходим. Даже от эпсило-
нов…
— Знаю, знаю, — сказал Бернард насмешливо. — «Даже от эпсилонов польза». И даже от меня.
Но чихал я на эту пользу!
Ленайну ошеломило услышанное фордохульство.
— Бернард! — воскликнула она изумленно и горестно. — Как это ты можешь?
— Как это могу я? — Он говорил уже спокойней, задумчивей. — Нет, по настоящему спросить
бы надо: «Как это я не могу?» — или, вернее (я ведь отлично знаю, отчего я не могу), «А что бы, если
бы я мог, если б я был свободен, а не сформован по-рабьи?»
— Но, Бернард, ты говоришь ужаснейшие вещи.
— А ты бы разве не хотела быть свободной?
— Не знаю, о чем ты говоришь. Я и так свободна. Свободна веселиться, наслаждаться. Теперь
каждый счастлив.
— Да, — засмеялся Бернард. — «Теперь каждый счастлив». Мы вдалбливаем это детям начиная
с пяти лет. Но разве не манит тебя другая свобода — свобода быть счастливой как-то по-иному? Как-
то, скажем, по-своему, а не на общий образец?
— Не знаю, о чем ты, — повторила она и, повернувшись к нему, сказала умоляюще: — О Бер-
нард, летим дальше! Мне здесь невыносимо.
— Разве ты не хочешь быть со мной?
— Да хочу же! Но не среди этого ужаса.
— Я думал, здесь… думал, мы сделаемся ближе друг другу, здесь, где только море и луна.
Ближе, чем в той толпе, чем даже дома у меня. Неужели тебе не понять?
— Ничего не понять мне, — решительно сказала она, утверждаясь в своем непонимании. —
Ничего. И непонятней всего, — продолжала она мягче, —почему ты не примешь сому, когда у тебя
приступ этих мерзких мыслей. Ты бы забыл о них тут же. И не тосковал бы, а веселился. Со мною
вместе. — И сквозь тревогу и недоумение она улыбнулась, делая свою улыбку чувственной, призыв-
ной, обольстительной.
Он молча и очень серьезно смотрел на нее, не отвечая на призыв, смотрел пристально. И через
несколько секунд Ленайна дрогнула и отвела глаза с неловким смешком; хотела замять неловкость и
не нашлась, что сказать. Пауза тягостно затянулась.
Наконец Бернард заговорил, тихо и устало.
— Ну ладно, — произнес он, — летим дальше. — И, выжав педаль акселератора, послал маши-
ну резко ввысь. На километровой высоте он включил передний винт. Минуты две они летели молча.
Затем Бернард неожиданно начал смеяться. «По-чудному как-то, — подумалось Ленайне, — но все
же засмеялся».
— Лучше стало? — рискнула она спросить.
Вместо ответа он снял одну руку со штурвала и обнял се этой рукой, нежно поглаживая груди.
«Слава Форду, — подумала она, — вернулся в норму».
Еще полчаса — и они уже в квартире Бернарда. Он проглотил сразу четыре таблетки сомы,
включил телевизор и радио и стал раздеваться.
— Ну как? — спросила Ленайна многозначительнолукаво, когда назавтра они встретились под
вечер на крыше. — Ведь славно же было вчера?
Бернард кивнул. Они сели в машину. Вертоплан дернулся, взлетел.
— Все говорят, что я ужасно пневматична, — задумчииым тоном сказала Ленайна, похлопывая
себя по бедрам.
— Ужасно, — подтвердил Бернард, но в глазах его мелькнула боль.
«Будто о куске мяса говорят», — подумал он.
Ленайна поглядела на него с некоторой тревогой:
— А не кажется тебе, что я чересчур полненькая?
«Нет», — успокоительно качнул он головой. («Будто о куске мяса…»)
— Я ведь как раз в меру?