Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
— Тем более. Красота притягательна, и мы не хотим, чтобы людей притягивало старье. Надо,
чтобы им нравилось новое.
— Но ваше новое так глупо, так противно. Эти фильмы, где все только летают вертопланы и
ощущаешь, как целуются. — Он сморщился брезгливо. — Мартышки и козлы! — Лишь словами
Отелло мог он с достаточной силой выразить свое презрение и отвращение.
— А ведь звери это славные, нехищные, — как бы в скобках, вполголоса заметил Главноупра-
витель.
— Почему вы не покажете людям «Отелло» вместо этой гадости?
— Я уже сказал — старья мы не даем им. К тому же они бы не поняли «Отелло».
Да, это верно. Дикарь вспомнил, как насмешила Гельмгольца Джульетта.
— Что ж, — сказал он после паузы, — тогда дайте им что-нибудь новое в духе «Отелло», по-
нятное для них.
— Вот именно такое нам хотелось бы написать, — вступил наконец Гельмгольц в разговор.
— И такого вам написать не дано, — возразил Монд. — Поскольку, если оно и впрямь будет в
духе «Отелло», то никто его не поймет, в какие новые одежды ни рядите. А если будет ново, то уж
никак не сможет быть в духе «Отелло».
— Но почему не сможет?
— Да, почему? — подхватил Гельмгольц. Он тоже оти пекся на время от неприятной действи-
тельности. Не забыл о ней лишь Бернард, совсем позеленевший от злых предчувствий; но на него не
обращали внимания.
— Почему?
— Потому что мир наш — уже не мир «Отелло». Как для «фордов» необходима сталь, так для
трагедий необходима социальная нестабильность. Теперь же мир стабилен, устойчив. Люди счастли-
вы; они получают все то, что хотят, и не способны хотеть того, чего получить не могут. Они живут в
достатке, в безопасности; не знают болезней; не боятся смерти; блаженно не ведают страсти и старо-
сти; им не отравляют жизнь отцы с матерями; нет у них ни жен, ни детей, ни любовей — и, стало
быть, нет треволнений; они так сформованы, что практически не могут выйти из рамок положенного.
Если же и случаются сбои, то к нашим услугам сома. А вы ее выкидываете в окошко, мистер Дикарь,
во имя свободы. Свободы! — Мустафа рассмеялся. — Вы думали, дельты понимают, что такое сво-
бода! А теперь надеетесь, что они поймут «Отелло»! Милый вы мой мальчик!
Дикарь промолчал. Затем сказал упрямо:
— Все равно «Отелло» — хорошая вещь, «Отелло» лучше ощущальных фильмов.
— Разумеется, лучше, — согласился Главноуправитель. — Но эту цену нам приходится платить
за стабильность. Пришлось выбирать между счастьем и тем, что называли когда-то высоким искус-
ством. Мы пожертвовали высоким искусством. Взамен него у нас ощущалка и запаховый орган.
— Но в них нет и тени смысла.
— Зато в них масса приятных ощущений для публики.
— Но ведь это… это бредовой рассказ кретина
74
.
— Вы обижаете вашего друга мистера Уотсона, — засмеявшись, сказал Мустафа. — Одного из
самых выдающихся специалистов по инженерии чувств…
— Однако он прав, — сказал Гельмгольц хмуро. — Действительно, кретинизм. Пишем, а ска-
зать-то нечего…
— Согласен, нечего. Но это требует колоссальной изобретательности. Вы делаете вещь из ми-
нимальнейшего количества стали — создаете художественные произведения почти что из одних го-
лых ощущений.
Дикарь покачал головой.
— Мне все это кажется просто гадким.
— Ну разумеется. В натуральном виде счастье всегда выглядит убого рядом с цветистыми при-
красами несчастья. И, разумеется, стабильность куда менее колоритна, чем нестабильность. А удо-
влетворенность совершенно лишена романтики сражений со злым роком, нет здесь красочной борь-
74
«Макбет» (акт V, сц 5): Жизнь — это бредовой / Рассказ кретина; ярости и шуму / Хоть отбавляй, а смысла не ищи.