Тема  литературного  труда  в  портрете  Достоевского  раскрывается  постепенно.  Сначала  она  едва

Вестник КазНПУ им.Абая,  серия «Филологические науки», №  2  (52),  2015 г.
Стараясь  быть  объективным,  Григорович  вспоминает  о  своем  чтении  романа,  прерываемом 
восторженными  восклицаниями  и  слезами:  "Я  не  мог  больше  владеть  собой  и  начал  всхлипывать;  я 
украдкой  взглянул  на Некрасова:  по  лицу его  также  текли слезы"  [3,  83].  Черты  облика Достоевского 
неожиданно  проступают  в  описании  этого  впечатления.  Форма отраженного  в  переживаниях других, 
«косвенного» 
изображения 
Достоевского, 
силой 
своего 
воображения 
создавшего 
глубоко 
взволновавшие  читателей  романа  образы  героев  романа,  подготавливает  подробный  анализ  причин 
последовавших  вскоре  изменений  во  взаимоотношениях  Белинского  и  Достоевского. 
Это 
отступление  помимо  объяснении  причин  трагического  для  Достоевского  разрыва  с  кружком 
Белинского,  содержит элементы  портрета критика,  общие  контуры  которого  просматриваются  в ярко 
выраженных  определениях  одного  эмоционально-смыслового  ряда:  "неожиданный",  "резкий", 
"внезапный".  "Увлечение  Белинского,  -   пишет  Григорович,  -   не  сделало  бы  еще,  может быть,  такого 
действия  на Достоевского,  как тот внезапный,  резкий поворот на его  счет в  мнении Белинского  и его 
кружка"  [3,  84].  "Неожиданность  перехода от поклонения и  возвышения автора  "Бедных людей"  чуть 
ли  не  на  степень  гения  к  безнадежному  отрицанию  в  нем  литературного  дарования"  [3,  85]  была 
убийственной  для  самолюбия  Достоевского.  Григорович  мотивирует  переменчивость  Белинского 
свойством  его  страстной,  увлекающейся,  но  всегда искренней  натуры  (об  этом  говорит и Анненков  в 
своих  «Литературных  воспоминаниях»)  [4,  149],  всегда  находившейся  под  влиянием  остро 
переживаемого  впечатления.  Впечатлительный  Белинский  всегда  резко  реагировал  на  смену 
обстоятельств,  а они  возникли  в  связи  с  появлением  повестей  Достоевского  «Двойник»  и  «Хозяйка», 
в которых Белинский не находил художественной мотивировки  «чудовищного  фантазма» автора.
Изменившаяся  оценка  Белинским  Достоевского  очень  существенна  для  замысла  Григоровича:  в 
ней  "прорисовывается"  фон,  литературная  среда,  с  которой  Достоевский  вступает  в  определенные 
отношения.  Григорович  неточно  цитирует  выдержку  из  письма  Белинского  к  Анненкову, 
посвященную  повести  «Хозяйка»:  "Не  знаю,  писал  ли  я  вам,  что  Достоевский  написал  повесть 
«Хозяйка»,  -   ерунда  страшная!  В  ней  он  хотел  помирить  Марлинского  с  Гофманом,  подбавивши 
немного  Гоголя.  Он  еще  написал  кое-что  после  того,  но  каждое  его  новое  произведение  -   новое 
падение...  Надулись  же  мы,  друг  мой,  с  Достоевским-гением".  И  далее  Григорович  замечает,  что 
негативное  отношение  кружка  Белинского  к  произведениям  Достоевского  привело  к  тому,  что 
последний  замкнулся  и  "еще  больше  прежнего...  сделался  раздражительным  до  последней  степени" 
[3,  841].
Нет  сомнения  в  том,  что  Григорович  стремился  быть  объективным  в  изложении  событий.  Он 
далек  от  обвинения  Белинского  в  неискренности,  поэтому  особое  значение  в  очерке  приобретает 
воссозданная  мемуаристом  положительная реакция  критика на повесть  «Двойник»  (о  ней также  идет 
речь  в  письме  к  Анненкову):  "Белинский  сидел  против  автора,  жадно  ловил  каждое  его  слово  и 
местами  не  мог  скрыть  своего  восхищения,  повторяя,  что  только  Достоевский  мог  доискаться  до 
таких  психологических  тонкостей"  [3,  84].  Что  же  вызвало  столь  резкую  впоследствии  оценку 
содержания  повести  Белинским  -   «чудовищный  фантазм»?  Дело  в  том,  что  вначале  критик  опирался 
на  эмоциональное  восприятие  произведения  на  слух,  в  исполнении  автора,  а  затем  в  процессе 
вдумчивого,  аналитического  чтения  у  него  родился  качественно  иной  тип  художественного 
восприятия и оценки того же  произведения.
В  "подтексте"  неровного  отношения  Белинского  и  его  кружка  к  повестям  и  рассказам 
Достоевского  40-х  выявляется  "неровность"  и  самой  личности  Достоевского.  Мир  внутренне 
обеспокоенной  личности, 
эмоциональные 
срывы 
и 
взлеты 
героев 
«Двойника», 
«Неточки 
Незвановой»,  «Господина  Прохарчина»  менее  всего  располагают  к  однозначной  оценке  их 
проблематики,  их  художественных  достоинств  и  недостатков.  Это  озадачивает  Белинского, 
стремившегося  построить  свою  модель  истории  развития  русской  литературы.  Достоевский,  как 
оказалось,  не  «укладывался»  ни  в  одну  из  предложенных  им  "схем".  Не  этим  ли,  в  какой-то  степени 
объясняется  внезапное,  на  первый  взгляд,  охлаждение  Белинского,  изменение  характера  его 
восприятия творчества Достоевского?
«Воспоминания»  Григоровича характеризуют  обоих  героев  воспоминаний  по-разному,  раскрывая 
особенности  натуры  каждого.  Так,  "подвижность"  Белинского  -   символ  его  неуклонного  стремления 
к  истине,  отсутствия  догматического  подхода  к  оценке  литературных  явлений.  «Движение» 
Достоевского  иного  рода,  хотя  сюжетно  оно  связано  с  фактом  переоценки  Григоровичем  его 
-------------------------------------------------------------------------   118-------------------------------------------------------------------------

Абай атындагы Цаз¥ПУ-дыцХабаршысы,  «Филология гылымдары» сериясы, №  2  (52),  2015 ж.
литературной  деятельности.  Это  скорее  движение  -   "обнаружение",  в  котором  Григорович  пытается 
соотнести  внешние  реакции  Достоевского  с  его  внутренними  переживаниями.  Однако  внутренний 
мир  Достоевского  все  же  остается  "закрытым"  для  мемуариста,  он  останавливается  на  уровне 
констатации увиденного.
Литературный портрет Гончарова в  сюжетном отношении напоминает эскиз.  Его  отличает особый 
пространственно-временной  континуум,  стилистически  точно  передающий  отличительную  черту 
художественного  таланта  писателя:  вдумчивое,  неторопливое  повествование.  Но  если  Гончаров, 
создавая  героя  своего  главного  романа  Обломова,  "лепит"  характер  из  мельчайших подробностей его 
мимики,  жеста  и  "нанизывает"  один  эпизод  на  другой,  то  Григорович  в  поисках  доминанты  образа 
Гончарова  идет  от  противного.  Мемуарист  приводит  один  единственный  факт  биографии  писателя 
(историю ссоры  с Тургеневым),  считая,  что  в  нем Гончаров  проявил себя достаточно  полно,  причем в 
негативном  плане.  Речь  шла  о  претензиях,  которые  Гончаров  предъявил  Тургеневу,  якобы 
"похитившему"  у  него  один  из  сюжетных ходов  романа,  где  героиня  уходит  в  монастырь.  Гончаров, 
как  известно,  потребовал  третейского  суда,  о  котором  сохранилось  много  воспоминаний  не  в  пользу 
«истца».
Литературный  портрет  И.  Тургенева  в  «Воспоминаниях»  Гончарова  единственный  имеет  четкие 
хронологические рамки.  Он  «располагается» на временном пространстве  с  апреля  1846  года (времени 
первой  встречи  мемуариста  с  писателем  в  Петербурге)  по  1881  год,  когда  в  Спасском-Лутовинове 
произошла их последняя встреча.  Образ Тургенева у Григоровича становится  своеобразным  идейным 
и художественным камертоном русской литературной жизни конца 40-х-начала 80-х годов.
В  «Воспоминаниях»  нет  оценки  литературных  произведений  Тургенева,  они  даже  не  названы 
(хотя  Григорович,  вводя  в  повествование  новый  персонаж,  как  правило,  объясняет  его  появление 
литературным  фактом:  "генерал  Данилевский,  автор  «Войны  двенадцатого  года»,  Анненков, 
польщенный  советом,  написал  вторую  повесть:  «Она  погибнет»  и  т.д.)  Своеобразие  литературного 
таланта  Тургенева  характеризуется  Григоровичем  опосредовано,  через  изображение  нескольких, 
казалось  бы,  незначительных фактов его  биографии.
В  памяти  Григоровича  остался  такой  факт,  связанный  с  именем  Тургенева  и  характеризующий 
разрыв  Достоевского  с  кружком  Белинского.  Обида  на  Белинского  была  высказана  Достоевским 
именно  Тургеневу,  "который,  -   по  словам  Григоровича,  -   отличался  полным  отсутствием  задора  и 
которого  можно  было  упрекнуть  в  крайней  мягкости  и  уступчивости»  [3,  85].  Григорович 
сознательно  акцентирует  в  характере  Тургенева  черты  мягкости  и  уступчивости,  столь  резко 
отличавшие  его от Белинского и Некрасова.
Замечание  о  кратковременной службе Тургенева под началом В.  Даля,  от которой он  "не  отказался 
по  слабости  характера",  знакомит  нас  с  особым  типом  этнографического  мышления  Даля,  внесшего 
заметный  вклад  в  развитие  русской  беллетристики  40-х  годов.  Упоминание  о  том,  что  именно 
Тургенев  представлял  Л.  Толстого  на  обеде  в  редакции  «Современника»,  где  последний 
противопоставил  свою  точку  зрения  на  произведения  Ж орж  Санд  и  не  разделил  захватившего  тогда 
всех  увлечения  романами  и  идеями  французской  писательницы,  воспринимается  как  признание  того 
факта,  что  именно  Тургенев  ввел  Толстого  в  «большую»  литературу.  Здесь  Григоровичем  повторен 
уже  не  раз  использованный  прием  косвенной  характеристики  литературной  обстановки  через  факты 
личной биографии писателей.
О собенно  подробно  Григорович  воспроизводит  свои  впечатления  от  поездки  в  Спасское- 
Лутовиново  в  1855  году.  Перед  читателем  возникает  образ  усадьбы  -   дворянского  гнезда,  одного  из 
центральных  образов  творчества  Тургенева.  Портрет  Тургенева  50-х  годов  создается  Григоровичем 
на  фоне  заросшего,  запущенного  сада,  мотив  которого  звучит  в  романе  «Рудин».  Мемуарист 
проводит  параллель  меж ду  настроением  Тургенева  и  образом  старинной  дворянской  усадьбы, 
которая  представала  в  описании  хозяина  в  облике  величественно-привлекательном:  «...  старинный, 
обширный  барский  дом,  полный,  как  чаша,  нескончаемый  парк,  леса  на  несколько  верст  в 
окружности...,  соседка-красавица,  от  которой  ум  помрачится»  и  тем,  что  увидели  собеседники 
Тургенева  на  самом  деле:  «После  пожара  старого  дом а  осталась  только  часть  его....  парк  оказался 
садом...  вокруг  дома  и  деревни  расстилалась  плоская  черноземная  земля....соседка-красавица  ...была 
во  всех  статьях  скорее  дурна  собою ,  чем  красива"  [3,  124].  Ирония  Григоровича  имела  целью  не 
столько  обличить  «обман»  Тургенева,  сколько  показать  источник  курьезной  ситуации,  в  которой  по 
------------------------------------------------------------------------- 1 1 9 ---------------------------------------------------------------------------

Вестник КазНПУ им.Абая,  серия «Филологические науки», №  2  (52),  2015 г.
«вине»  хозяина  оказались  его  гости.  Она  была  вызвана  особым  отношением  Тургенева  к тому  миру, 
который  существовал  в  его  воображении:  миру деревенской идиллии  и тишины,  был  источником его 
вдохновения.  Так  в  повествование  входит  образ  творческого  уединения  и  сосредоточенности  автора 
«Дворянского  гнезда»,  ассоциирующийся  у  Григоровича  с  обстановкой  старой  дворянской  усадьбы, 
где хорошо думается и пишется.  Он знал это по собственному опыту.
При  всей  важности  подмеченных  Григоровичем  особенностей  таланта  писателя  личность 
Тургенева  привлекает  особое  внимание  Григоровича  прежде  всего  потому,  что  для  него  это  фигура 
центральная  в  литературной  жизни  России,  направляемой  в  те  годы  «Современником».  Именно  ему, 
по  мнению  Григоровича,  принадлежало  моральное  право  стоять  во  главе  литературного  кружка 
писателей  и  поэтов,  собравшихся  вокруг  журнала.  Душевная  мягкость,  ум,  разносторонняя 
образованность,  тонкое  эстетическое  чувство  привлекали  к  нему  людей.  Однако  Тургенев  не  стал 
главой  кружка,  ему  недоставало,  с  точки  зрения  Григоровича,  "твердости,  выдержки,  энергии",  он 
был слаб  в делах житейских.  Что же  касается  занятий умственных и литературных,  то  здесь Тургенев 
был до конца последовательным и упорным.
Завершают  портрет  размышления  Григоровича  о  природе  двойственности  артистической  натуры 
Тургенева.  Заключительная  часть  портрета  "снимает"  пафос  официальной  оценки  личности  и 
творчества Тургенева  и  возвращает  нас  к  той  черте  характера  писателя,  о  которой  вряд  ли  знали  его 
читатели.  Перед нами скрытый от глаз массового читателя Тургенев -  склонный к шутке, розыгрышу, 
известный в своем кругу автор  острых эпиграмм.
В 
«Воспоминаниях», 
помимо 
развернутых 
портретов-характеристик, 
большой 
интерес 
представляет  иной  тип  создания  образа  современника.  Это  эскизы  портретов,  которые  в 
совокупности  своей  воспроизводят  атмосферу  литературной  жизни  России  40-50-х  годов  XIX  века. 
Характер  творческой  деятельности  писателей  и  поэтов,  введенных  в  повествование,  окончательно 
определится  впоследствии,  как  это  произойдет  с  Л.  Толстым,  А.  Островским,  А.  Фетом.  Бесспорный 
и заслуженный литературный авторитет их в  конце  80-х- начале  90-х,  когда создавались  мемуары,  не 
вносит  соответствующих  корректировок  в  их  изображение  Григоровичем.  Характерная  особенность 
используемого  Григоровичем  принципа  портретирования  состоит  в  том,  что  автором  суммируются 
впечатления  от  одной  встречи,  от  одного,  но  выразительного  факта  или  обстоятельства,  в  котором  с 
достаточной  полнотой,  как  считал  Григорович,  может  выявиться  характер  человека.  В  единичном, 
особенном  Григорович  ищет  и  находит  форму  выражения  типического.  Именно  на  этом  основании 
выносится  суждение  о  личности  в  целом.  Перед  нами  эскизы  портретов,  воспроизводящие  общий 
контур характера без детальных проработок.
Так,  доминирующей  чертой  личности  молодого  Толстого  Григорович  считает  склонность  к 
противоречию,  усиливающуюся  тогда,  когда  перед  ним  был  авторитетный  противник.  Григорович 
воспроизводит  общ ее  впечатление  от  Толстого,  сложившееся  у  него  во  время  обеда  в  редакции 
«Современника».  Не  приводя  ни  одного  прямого  высказывания  Толстого,  мемуарист  рисует  его 
портрет  во  время  спора:  "Глядя,  как  он  прислушивался,  как  всматривался  в  собеседника  из  глубины 
серых,  глубоко  запрятанных  глаз  и  как  иронически  сжимались  его  губы,  он  как  бы  заранее 
обдумывал  не  прямой  ответ,  но  такое  мнение,  которое  должно  было  озадачить,  сразить  своею 
неожиданностью  собеседника"  [3,  133].  Отдавая  себе  отчет  в  невозможности  в  нескольких  словах 
дать  характеристику  литературной  манеры  Толстого  (в  то  время  уж е  опубликовавшего  повесть 
«Детство»  и  «Севастопольские  рассказы»),  Григорович  обращает  внимание  читателя  на  глубину 
серых,  глубоко  запрятанных  глаз.  В  этих деталях  портретной характеристики  содержится  доминанта 
создаваемого  образа Толстого,  чей внутренний  мир  остается  загадкой для  автора.  Вместе  с тем  образ 
глубины,  воплощенный  в  точно  подобранном  Григоровичем  слове,  выражает  меру  оценки  личности 
Толстого  мемуаристом и направляет читательское восприятие  ее.
Эскиз портрета А.Н.  Греча,  занимавшегося сочинением  и изданием  "крошечных детских книжек и 
издавшего  затем  книжку  "Весь  Петербург  в  кармане",  показывает  читателю  несуразную  фигуру 
"длинного-длинного 
и 
тощего 
господина", 
имевшего 
страсть 
ко 
всему 
крошечному, 
микроскопическому.  Ироническое  отношение  мемуариста  к  портретируемому  проявляется  в 
настойчивом  упоминании  о  его  пристрастии  ко  всему,  что  имеет  малые  размеры.  В  этом  замечании 
содержится характеристика весьма скромных творческих возможностей А.  Греча.
120

Абай атындагы Цаз¥ПУ-дыцXабаршысы,  «Филология гылымдары» сериясы, №  2  (52),  2015 ж.
Своеобразен  по  содержанию  и  форме  эскиз  "портрета  в  интерьере"  В.Ф.  Одоевского.  Говоря  о 
незаурядности  натуры  Одоевского,  Григорович  рассказывает  о  причудливой  манере  Одоевского 
соединять  светский  раут  с  заседаниями  литераторов  и  ученых.  Автор  фиксирует  внимание  читателя 
на  "многозначительных"  размышлениях  князя  о  бесспорной  пользе  общественных  карет,  постройке 
громадного  органа  специально  для  исполнения  фуг  Баха  т.д.  А   затем  дает  развернутую  картину 
обстановки  дома  Одоевского,  являющуюся  своеобразным  ключом  к  постижению  его  литературного 
стиля.  Он  был  таким  же  запутанно-сложным,  как  и  внешний  облик  его  квартиры:  «Гостиная 
представляла  совершенный  лабиринт;  пройти  по  прямой  линии  из  одного  конца  в  другой  не  было 
никакой  возможности;  надобно  было  проходить  зигзагами  и  делать  повороты",  -   замечает 
Григорович  [3, 
101].  П одобные  «зигзаги»  и  «повороты»  приходилось  делать  и  читателю 
произведений Одоевского.
Безусловный  историко-литературный  интерес  представляет  собой  и  эскиз-портрет  А.Н. 
Островского  москвитянинского  периода.  В  воспоминаниях  Григоровича  Островский  предстает  как 
глава  кружка,  безоговорочно  признающего  его  драматургический  гений  наряду  с  гением  Шекспира. 
Сам  факт  соотнесения  в  мемуарах  комедий  «Банкрот»  и  «Не  в  свои  сани  не  садись»  с  именем 
Шекспира  является  свидетельством  иронической  оценки  драматурга  автором  воспоминаний.  Не 
комментируя  черты  славянофильства,  получившие  воплощение  в  пьесах  Островского  50-х  годов, 
Григорович  дает  этому  периоду  творчества  писателя  весьма  критическую  оценку,  содержащуюся  в 
одном  предложении:  "Островский...  охотно  поддавался  восхвалениям  кружка  и  мало-помалу  в  нем 
обсахарился  [3,  121].  Однако  эта  оценка  Островского  представляется  несправедливой,  поскольку  в 
ней  отсутствует  понимание  творческой  манеры  драматурга,  сознательно  и  целенаправленно 
вырабатывавшего  принципы  нового театра,  главной целью которого драматург  видел в  нравственном 
воспитании  общества.  Именно  этим  и  объясняются  «милосердные  развязки»  в  его  драмах, 
окрашенные 
романтическим  пафосом 
монологи  героев 
о 
чести  и  совести, 
внимание 
к 
этнографическим  подробностям  патриархальной  среды  русского  купечества,  особые  формы 
выражения  лирического  начала,  что  неоднократно  отмечалось  исследователями  творчества 
драматурга [5;  6;  7].
Портреты  современников  в  «Воспоминаниях»  Григоровича  ценнейшее  историко-литературное 
свидетельство.  Включенные  в  структуру  художественного  целого,  они  подчинены  общ ей  идее 
повествования,  в  котором  соединяется  стремление  мемуариста  воспроизвести  историю  собственного 
литературного  становления  и  дать,  по  возможности,  объективную  картину  литературного  процесса 
40-х-50-х  годов  XIX  века.  Образ  меняющегося  времени  подчиняет  себе  всю  художественную 
структуру  повествования,  «приближая»  к  читателю  в  деталях  выписанные  и,  как  правило, 
развернутые  портреты одних современников на "фоне"  эскизных обобщенных портретов других.
Итак,  изучение  портрета  в  системе  художественных  приемов  литературных  воспоминаний 
позволяет сделать  следующие  выводы.  Рассмотрение  мемуарных  форм  как явления  художественного 
дает  основание  использовать  при  изучении  их  структуры  те  же  параметры,  которые  характеризуют 
функции  генерирующих  художественный  жанр  элементов:  типа  повествования,  определяющего 
композицию  сюжета,  систему  образов,  а  также  горизонт  ожидания  читателя,  обеспечивающий 
«открытость»  текста,  его  взаимодействие  с  действительностью.  Последний  параметр  оказывается 
чрезвычайно  важным,  так  как  художественная  реальность  мемуарного  жанра  создается  на  основе 

жүктеу/скачать 6,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: