Филологическая 1 ÏÌÓ ÕÀÁÀÐØÛÑÛ ÂÅÑÒÍÈÊ ÏÃÓ филологическая серия



Pdf көрінісі
бет22/24
Дата18.03.2017
өлшемі1,65 Mb.
#10000
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   24

200
Наиболее существенным художественным открытием Чингиза Гусейнова 
в  этом  романе  является,  по  нашему  мнению,  смелое  и  последовательное 
описание жестоких гонений на Мухаммеда, которым он подвергался всю свою 
жизнь со стороны арабского духовенства (после смерти наиболее одиозной 
части  мусульманского  населения  из  состава  общеизвестного  арабского 
Халифата). Воистину в не православном творении ума человеческого вновь 
подтверждена неписаная истина о том, что нет пророка в отечестве своём. 
Эта мысль оказывается многоступенчатой и создаётся как литературными 
героями, так и общим содержанием всего произведения в целом. Скажем, тот 
же монах Бахира, узревший свет очей пророка, грозно предрекает: «Именем 
Бога Единого тебя заклинаю: если приедешь с Мухаммедом в Сирию, иудеи 
убью его! … Я даже знаю, - продолжает чревовещатель, - имена иудеев, 
которые вознамерятся убить…» [2, 59].
Это суровое пророчество явилось отправной точкой в цепи беспрестанных 
гонений. С появлением таинственного монаха, по идее автора, с одной стороны, 
утверждается его величайшая миссия на Земле («Мухаммед – посланник 
Всевышнего  Аллаха…,  посланный  с  тем,  чтобы  «передать  людям  его 
Повеление») [2, 178]. С другой стороны, читатели, вероятно, с удивлением 
обнаружат,  что  ставленник  Божий  по  роковому  стечению  обстоятельств 
стал  вне  Закона  и,  оказавшись  выше  толпы,  ею  же  был  абсолютно  не 
понят, не признан и бит. «Надоел!.. Кто-то кинул в него камень, а следом, 
когда Мухаммед, пытаясь перекричать толпу, что, мол, выступает перед 
мекканцами не сам по себе, а лишь как посланник Бога, сын Абу-Лахаба… 
бросил в Мухаммеда по наущению отца кровавую баранью кишку:
– Вот тебе дары за пророчество!» [2, 142].
Это  вознамерились  протестовать  те  мекканцы  и  жители  окрестных 
городов Аравии, кому Мухаммед своими «пророческими дарами» пытался 
открыть глаза на бренность земного пути, пронести в толпу с небес свет 
от Бога, им, кто «не владел и весом песчинки на небе и на земле!» [2,142]. 
В  сущности  мы  можем  заключить,  что  суть  большинства  проповедей 
мусульманского пророка сводилась не только к почитанию единого Бога, что 
ещё могло быть приемлемо среди «непросвещённых арабов» тех отдалённых 
веков, но главным образом в передаче из уст Аллаха незыблемых для всех 
времён, наций и народностей моральных норм человеческого общежития, 
законов и заповедей.
Роман Чингиза Гусейнова в данном отношении буквально переполнен 
ими,  становится,  на  наш  взгляд,  такой  важной  композиционной  частью 
повествования,  которая  временами  вообще  перекрывает  любые  другие 
идеи и предположения, становится специфической надсюжетной деталью, 
приобретающей  при  этом  вполне  самостоятельное  значение.  Невольно 
всплывает в памяти известная ремарка академика В.В. Виноградова: «В 

серия 
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ
201
современном русском языке насчитывается такое множество исключений из 
правил, что порою и не знаешь, можно ли какие-нибудь группы исключений 
принимать уже за новые правила». Так и в настоящем случае: основная цель 
и идейное назначение романа Ч. Гусейнова, по элементарной логике, состоит 
в апокрифическом жизнеописании великого пророка Мухаммеда. Однако 
курсивом набранные многочисленные проповеди и заповеди, как нож сквозь 
масло, «прорезают» это произведение в целом и общем, выступая также в 
форме вставных эпизодов, в сносках, всевозможных авторских комментариях 
и иного рода дополнительных пояснениях к основному кораническому тексту. 
Перефразируя  В.В.Виноградова,  можно  сказать,  что  эти  исключения  из 
правил составляют теперь уже основу романа, и сами становятся ведущими 
идеями, точнее, отражением авторских мыслей,  предположений, гипотез, 
то есть правилами. 
В качестве иллюстративного примера приведём (выборочно) только 
одну из характерных проповедей, которые объективно вполне пригодны к 
исполнению и сохранению для современного человечества:
«Не почитать другого Бога, кроме Аллаха; Тем, кто принял новую веру, 
содержать дома свои в опрятности, избавиться от идолов, стремиться к чистоте 
помыслов, дел и поступков; Быть верным данному слову: сказал – не отказывайся, 
сказал – не думай иначе, сказал – не поступай противно; Не зариться на чужое 
добро; Не покушаться ни на чью честь; Не лгать и не лжесвидетельствовать, 
измышляя клевету; Подавлять в себе гордыню» [2, 179].
О последней заповеди, согласно священному свитку, Мухаммед говорил 
неоднократно и настойчиво, а подтверждение мы находим в классическом 
примере, взятом писателем из анналов древней истории. Так, речь в романе 
особо заходит о периоде расцвета Сасанидской Персии, правители которой 
мнили себя центром Вселенной. В ней, как напутствовал Мухаммед, методом 
от противного должно искоренять гордыню вознёсшихся. По этому поводу он 
замечает: «…будто бы семь островных стран, и все семь известных климатов, 
да столько же сфер в небе, за которыми неподвижные звёзды и горний рай, 
и посреди всего мироздания, как пуп на теле человечьем, - Персия» [2, 41]. 
Ирония в словах проповедника здесь налицо, к тому же зримые ассоциации 
могут возникнуть в умах современных людей, которые хорошо помнят и 
другое известное изречение, но только из уст Христа: не возгордись именем 
своим, ибо вознёсшемуся в гордости своей до небес после больно падать.
Но,  к  сожалению,  лишь  малое  количество  людей  шли  за  восточным 
учителем.  Непонимающие  –  сторонились;  недооценившие  –  старались 
избегать  публичных  выступлений  перед  паломниками;  духовные  лица, 
вносящие разлад в объединение арабских племён – побаивались и т.д. С 
увлечением и пользой для себя читаешь в романе, к примеру, о том, как 
люди абсолютно несовместимой с нами эпохи по созданию бюрократической 

Вестник ПГУ №4, 2010
202
машины подкупа и шантажа изыскивали коварные и изощрённые приёмы 
отстранения от власти либо ослабления влияния на массы. Глава членов Совета 
духовных общин в Мекке, словно дьявол Фауста, соблазняет обретением 
богатства  и  чести,  достижением  славы  в  народе,  мнимыми  обещаниями 
ложной свободы для себя лично. «Что ещё? – вопрошает льстец. – Власть и 
деньги – мечта мужчины. Деньги у тебя есть. А власти нет. Если желаешь, 
изберём наиглавнейшим в совет старейшин Мекки… Может, в тебя вселились 
шайтаны? Призовём искусных врачевателей Аравии, Базанса и Абассии, 
исцелим, на расходы не поскупимся!» [2, 144-145.]
Уважаемый и почитаемый старейшинами в Мекке Абу-Сафьян от имени 
всех «других родов курайшей – максумов, таймитов, и амавитов, которые, 
так же как он сам, из рода абд шамса и с давних пор претендуют на власть 
над  Каабой»  [2,  143]  беззастенчиво  предлагает  обменять  Мухаммеда  на 
«прилежного и обладающего богатырской силой раба» [2, 144]. Спрятать, 
устранить, лишить народной поддержки, обесславить – вот основная цель 
некоторых  предводителей,  душивших,  по  мнению  Гусейнова,  святую  и 
свободную религиозную мысль ещё в VII веке. Политическим подспорьем 
служило, в частности разглагольствование Абу-Сафьяна о том, что мнящий себя 
пророком якобы поднимал руку на традиционных богов и идолов, почитаемых 
не только в Мекке и Каабе, но и на всём мусульманском Востоке.   
Но страшнее всего были стоящие у власти, подобные палачам. Именно 
в их среде рождалась неприязнь, вскоре переходящая в открытую и ничем не 
сдерживаемую ненависть. Приходится констатировать, что, по свидетельству 
автора, даже самая первая фраза одного из центральных разделов священного 
свитка звучала как приговор, обжалованию не подлежащий: «Убить – что 
есть проще? (обведено, как подчёркивает писатель, синими чернилами и 
заявлено как заголовок)» [2, 147]. 
И,  наконец,  отметим,  что,  помимо  генеральной  линии  сюжетного 
повествования о деятельности пророка Мухаммеда, писатель умеет чётко 
и красочно воспроизводить восточный колорит эпохи, в которой религия и 
политика для правящих кругов Аравии не только сливались воедино, но и 
нередко являлись предметом раздора племён. И тогда, глубоко внедряясь 
в  психологию  человека  своего  времени,  на  политические  проблемы  с 
религиозным подтекстом автор смотрит их глазами, говорит их устами. 
«Судьба  переменчива,  размышляют  те  герои  романа,  которые  обладают 
передовым мировоззрением. Чаша дружбы и вражды на аравийских весах 
колеблется:  то  христиане  благоволят  мекканцам,  а  иудеи,  напротив,  в 
ссоре, то, не поймёшь отчего, эти настроены миролюбиво, а те впали вдруг 
в озлобление, будто их чем обидели. Так не лучше же ли нам, мекканцам, в 
итоге приходят они к единому выводу, - коль не на кого опереться, не брать 
себе в сподвижники ни тех, ни других? » [2,41].

серия 
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ
203
Итак, подведём краткие итоги статьи. После А. Пушкина, И. Бунина, 
И. Бродского и некоторых других выдающихся поэтов и писателей в романе 
Чингиза Гусейнова «Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина» на 
рубеже веков происходит новый виток в деле возрождения коранических 
мотивов. Прежде всего было сосредоточено внимание на жанровой природе 
этого синтетического произведения. Что перед русским читателем – роман 
исторический, теологический, ретро-разбор предшествующей литературы 
на означенную тему, приключенческо-развлекательный либо тяготеющий 
к сухой и номенклатурной документалистки? Мы пришли в настоящей 
статье к убеждению, что по характеру изложения основных событий – 
гонений на великого мусульманского пророка освещение многочисленных 
нравственных заповедей, содержащих в Коране, это роман философский 
с элементами художественного вымысла. Можно также утверждать, что 
произведение  нашего  видного  соотечественника  представляет  собой 
причудливый  синтез  достоверных,  то  есть  исторически  выверенных 
фактов,  с  оригинальной  религиозной  перспективой  и  обрамлённых 
художественным вымыслом в пределах допустимого при разработке столь 
необычной темы, какой является отражение сути проповедей Мухаммеда 
при его непосредственной связи с появлением священной книги.
Түйіндеме
 Мақалада Чингиз Гусейновтің романындағы діни құндылықтар 
жүйесі мен оның көркемдік мәні сөз етіледі. Автор дін мен саясаттың 
тығыз астарласқан дәуірінің шығыстық өрнегін дөп көрсете білген. 
Талдау нәтижесі бойынша автор көркемдік қиял элементтері бар 
философиялық роман деген шешімге келеді. 
Resume
The article is due to the system of religious views in the novel written 
by Chingiz Guseinov and its artistic interpretation.  The author describes 
the eastern colour of the epoch which includes the tangle of religion and 
politics. As a result of analysis the author concludes that  the novel is a 
philosophical novel with elements of artistic fiction
ЛитерАтУрА:
1. Гусейнов Чингиз. Избранное. - М.: Художественная литература, 1988. - с.3-7.
2. Гусейнов Чингиз. Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина. 
Роман. Кораническое повествование о пророке Мухаммеде. - М.: Вагриус, 
2003. - 511 с.
3. Соловьёв В.С. Избранное // Составитель А.В. Гулыга, С.Л. Кравец. 
Вступительная статья А.В. Гулыги. Примечание С.Л. Кравца. - М.: Советская 
Россия, 1990. - 496 с. 

Вестник ПГУ №4, 2010
204
УДК 811.512.162: 81.255
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ЛАТИНСКИХ ЮРИДИЧЕСКИХ 
АФОРИЗМОВ, ПОГОВОРОК И ПОСЛОВИЦ НА 
АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ЯЗЫК
В.С. Гасанова
Aзербайджан
Говоря  о  функциональной  значимости  словаря  для  переводчиков 
невозможно обойти вниманием недавно вышедший переводный словарь на 
азербайджанский язык латинских афоризмов, поговорок и пословиц [1]. В 
отличие от предшествующего терминологического словаря он, как видно 
по названию, целиком посвящен переводу латинских крылатых выражений. 
Кстати,  как  отмечает  составитель  словаря  Хикмет  Мирзоев,  в  процессе 
работы  над  словарем  были  использованы  материалы  из  юридического 
терминологического словаря. Здесь тоже даны оригинал и переводы на русский 
и азербайджанский язык, однако в совершенно другой последовательности: 
вначале дается перевод на азербайджанском языке, за ним следует оригинал 
а в конце – перевод на русском языке. Такая структура словарных статей, на 
наш взгляд, выглядит неправомерной. Весомым аргументом в этом случае 
является первичность оригинала, а потом его переводы. Говоря другими 
словами, переводное делается первичным, а главное - передвигается на второй 
план, что противоречит логической последовательности. Но, тем не менее, 
этот словарь охватил 377 выражений из десяти тысяч имеющихся латинских 
афоризмов,  поговорок  и  пословиц,  что  дало  возможность  работникам 
юриспруденции на азербайджанском языке ознакомиться с ними. Кроме того, 
в конце словаря приводится алфавитный список используемых афоризмов, 
поговорок и пословиц на латинском и русском языках. Ориентированность 
словаря обозначена уже в его названии: «Диъ, дуъ, фаъ, фeер! – Говори 
правду, веди дело честно, делай то, что положено, стойко переноси трудности! 
(четыре заповеди юриста) – Щягигяти сюйля, иши дцз апар, лазым оланы ет, 
чятинликляря мярдликля дюз (щцгугшцнасын дюрд ещкамы)» [1, 32].
Вызывает  интерес  сопоставление  латинских  выражений,  данных  в 
этих двух словарях, с точки зрения переводческих соответствий. Анализ 
словарных текстов свидетельствует о расхождениях в переводах.
В некоторых случаях, по количеству их очень мало, надо отметить, что  
переводные соответствия сохранены. Так, например, «Ъауса про хи ма, нон 
ремота спеътатур – Принимается во внимание ближайшая при чина, а не 
отдаленная – Узаг дейил, йахын сябяб нязяря алыныр» [2, 287; 1, 67]; «Нон 
рех ест лех, сед лех ест рех – Не царь является законом, а закон яв ля ет  ся 

серия 
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ
205
царем – Щюкмдар ганун дейилдир, ганун щюкмдардыр» [2, 302; 1,. 34]; 
«Тестис унус, тестис нуллус – Один свидетель - не свидетель – Бир шащид 
- шащид дейил» [2, 308; 1, 12].
В  большинстве  случаев  мы  встречаемся  с  различными  вариантами 
переводов, хотя языковое содержание изречений при этом сохраняется. В 
указанных ниже примерах, в которых в первом ряду приводятся тексты из 
юридического терминологического словаря, а после них – тексты из нового 
словаря латинских афоризмов, поговорок и пословиц, наблюдаются изменения 
как в русском, так и в азербайджанском вариантах перевода: «Аъторе нон 
пробанте реус абсолвитур – При недоказанности иска ответчик освобождается 
– Иддиа сцбут едилмядикдя ъавабдещ азад едилир» [3, 285] – Если истец не 
дает доказательств, ответчик освобождается – Иддиачы сцбут эятирмирся, 
ъавабдещ азад едилир. Как видно из переводов, во втором словаре меняются 
местами компоненты высказываний, то есть тема меняется местами с ремой. 
Так,  в  первом  случае  темой  является  «иск»,  во  втором  варианте  место 
его  занимает  «истец».  В  этом  и  усматривается  семантико-структурное 
расхождение. Схожее расхождение наблюдается и в следующем примере: 
«Ех турпи ъауса аътио нон оритур – Из противозаконного основания иск не 
возникает – Гануна зидд ясасдан иддиа тюрямир» [3, 293] – Иск не может 
возникнуть из аморального или незаконного основания (договора) – Иддиа 
яхлагсыз вя йа ганунсуз ясасдан (мцгавилядян) ямяля эяля билмяз» [1, 38]. 
Здесь  акцент  с  «противозаконного  основания»  («гануна  зидд  ясасдан») 
переносится на «иск» («иддиа») с прибавлением нового слова «аморальный» 
(«яхлагсыз»), который в первом словаре вовсе отсутствует.
Присутствуют трансформации редакторского характера: «Иэнорантиа 
иурис ноъет, иэнорантиа фаъти нон ноъет – Незнание закона вредит, незнание 
факта не вредит – Гануну билмямязлик зийан тюрядир, факты билмямязлик 
зийан  тюрятмир»  (3,  295);  Незнание  закона  не  является  оправданием, 
незнание факта является оправданием – Гануну билмямяк щагг газан дырмыр, 
факты билмямяк щагг газандырыр [1, 47]. Эту же трансформацию – замену 
«зийан тюрядир» на «щагг газандырыр» – можно отнести к антонимическому 
переводу.
Юридическая терминология, в том числе относящиеся к ней афоризмы 
и крылатые слова, как было уже сказано, требует точности и логической 
последовательности. Потеря логических отношений между понятиями создает 
условие двоякого их понимания, что в корне недопустимо, когда речь идет о 
законе и правах граждан. С такого рода преобразованиями мы сталкиваемся 
в переводе выражения: «Ин дубио мелиор ест ъауса поссидентис – В случае 
сомнения, преимущество на стороне фактического владельца – Шцбщяли 
щалда цстцнлцк фактик сащибин тяряфиндядир» [3, 296]; «При сомнении 
относительно владельца преимущество у фактического владельца – Сащиб 

Вестник ПГУ №4, 2010
206
барясиндя  шцбщя  олдуьу  щалда  цстцнлцк  фактик  сащибиндир»  [1,  60]. 
В  первом  переводном  речевом  высказывании  семантико-стилистическая 
структура четко выдержена и не вызывает двойных толкований, во втором, а 
именно в азербайджанском варианте, «сомнений» больше к переводу нежели 
к «относительно владельцу». 
Выбранные  нами  образцы  афоризмов  и  изречений  не  являются 
единичными  и  случайными.  В  связи  с  этим  мы  считаем  необходимым 
дополнить их другими примерами, которые дают полноценную информацию 
о трансформациях различного рода и подходах к переводам одних и тех же 
оригиналов со стороны авторов изучаемых словарей.
«Ин  дубио  про  реа  –  В  случае  сомнения  дело  решается  в  пользу 
подсудимого  или  ответчика  –  Шцбщяли  щалда  иш  мцгяссир  вя  йа 
ъавабдещин хейриня щялл едилир» [3, 296]; «В случае сомнения – в пользу 
обвиняемого – Шцбщя олдуьу щалда – тягсирляндирилянин хейриня» [1, 
64]. В первом варианте дается исчерпывающее объяснение изречению, во 
втором – присутствует имплицитность, отсутствует смысловая связка.
«Интер арма леэес силент – Когда гремит оружие (во время войны), 
законы молчат – Топлар эурулдадыгда (мцщарибя вахты) ганунлар сусур» [3, 
296]; «Во время войны законы безмолвствуют, т.е. бездействуют – Мцщарибя 
заманы ганунлар сусур, йяни ишлямир» [1, 54].
Метафоричность первого переводного текста с уточняющим сочетанием 
«во  время  войны»  во  втором  переводном  тексте  опущена  и  заменена 
смысловым объяснением.
«Жура новит ъуриа – Суд (сам) знает законы (стороны в процессе не 
обязаны доказывать содержание законов) – Мящкямя (юзц) гануну билир 
(тяряфляр просесдя ганунларын мязмунуну сцбут етмяйя борълу дейилляр)» 
[3, 296]; «Суд знает законы – Мящкямя ганунлары билир» [1, 50]. 
Описательный перевод первого текста более доступен и понятен, нежели 
краткость второго. Кроме того, сравнение данных переводов со следующим 
примером  выявляет  весьма  интересные  переводческие  преобразования: 
«Журис праеъепта сунт щаъъ: щонесте вивере, алтерум нон лаедере, суум 
ъуигуе  трибуере  –  Предписания  права  следующие:  честно  жить,  другого 
не  обижать,  каждому  воздавать  должное  –  Щцгугун  эюстяришляри 
ашаьыдакылардыр: виъданла йашамаг, башгасыны инъитмямяк, щяр кяся 
юз щаггыны вермяк» [3, 296]; «Предписания закона сводятся к следующему: 
честно жить, не делать зла другим, каждому воздавать по заслугам – Ганунун 
ямрляри  бунлардыр:  тямиз  йаша,  башгаларына  пислик  етмя,  щяр  кяся 
ямяллярин явязини вер» [1, 47].
Обратим внимание на русские переводы, отражением которых являются 
переводы  на  азербайджанском  языке,  где  в  первом  варианте  речь  идет 
о  «предписаниях  права»,  а  во  втором  –  о  «предписаниях  закона».  Для 

серия 
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ
207
профессионала нет нужды объяснять разницу между правом и законом. Тем 
не менее есть необходимость еще раз прояснить эту разницу обращением к 
словарю:
Ганун – сюзцн эениш мянасында норматив щцгуг актларын, дювлят 
тяряфиндян  мцяййян  едилмиш  цмуми-мяъбури  гайдаларын  щамысы. 
Сырф щцгуги мянада «ганун» – дювлят щакимиййятинин али нцмайяндяли 
органы тяряфиндян, йахуд ящалинин билаваситя ирадя ифадяси иля (мяс. 
референдум гайдасында) гябул едилмиш ян йцксяк щцгуги гцввяйя малик 
олан вя ян мцщцм иътимаи мцнасибятляри низамлайан норматив актдыр. 
Ганун дювлятин щцгуг системинин ясасыдыр [2, 87].
Щцгуг – дювлят тяряфиндян горунан цмуми-мяъбури сосиал нормалар 
системидир [2, 498].
Таким  образом,  опорное  слово  «право»,  трансформируясь,  меняет 
понятийный смысл и служит раскрытию содержания речевого высказывания. 
А все остальные компоненты выражения варьируются исключительно вари ан-
тами перевода: «другого не обижать - башгасыны инъитмямяк» – «не делать 
зла другим - башгаларына пислик етмя»; «каждому воздавать долж ное - щяр 
кяся юз щаггыны вермяк» – «каждому воздавать по заслугам - щяр кяся 
ямяллярин явязини вер». Что же касается синтаксиса предло жения, то он тоже 
претерпевает изменение: из побудительного переходит в утвер дительное.
Может возникнуть вопрос, и он вполне правомерен, в чем суть понятия 
опорного слова в подлиннике? А может быть автор словаря верно передал 
одно  из  значений  опорного  слова?  Чтобы  ответить  на  эти  вопросы,  мы 
не  будем  мудрствовать,  а  подтвердим  свои  рассуждения  конкретными 
примерами из этих же словарей.
«Жус ест арс бони ет аегуи – Право есть искусство добра и справедливости 
–  Щцгуг  -  хейирхащлыг  вя  ядалят  мящарятидир»  [3,  297];  «Право  есть 
искуссвто добра и справедливости – Щцгуг хейир вя ядалят сянятидир» 
[1,  34].  Как  видно,  здесь  автор  второго  словаря  верно  передал  значение 
слова  «Жус»,  который  полностью  совпадает  со  значением  предыдущего 
слова «Журис». Поэтому вызывает удивление допущенное им искажение. 
Сказанное подтверждается еще и другими примерами: «Леэем бревем ессе 
опортет – Закон должен быть краток – Ганун йыьъам олмалыдыр» [3, 298]; 
«Закон должен быть кратким – Ганун гыса олмалыдыр» [1, 44]. В данном 
выражении речь идет на самом деле о «законе», а не о «праве». Но мы не 
можем согласиться со вторым варитантом перевода на азербайджанский язык 
слова «краткий» - «гыса», тем более что он своим регистром не подходит к 
слову «закон».
Выражения «Лех постериор дероэат приор – Позднейшим законом от-
меняется более ранний – Сонракы ганунла яввялки ляьв едилир» (2, 298); 
«Последующий закон отменяет предыдущий – Сонракы ганун яввял кини 

Вестник ПГУ №4, 2010

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   24




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет