Казахстана

40
многих районах ретивые уполномоченные, увлеченные пер-
спективой моментального внедрения социализма с ауле, при 
помощи партийных инструкций и нагана добивались пере-
дачи в общественное, коллективное, пользование кур, гусей, 
уток, коз, даже деревьев в хозяйстве, не говоря уж о том, что 
обобществлению подлежал крупный и мелкий скот. «В Тал-
ды-Кургане додумались до обобществления пирамидальных 
тополей, растущих возле хат. И кое-где повырубили. Пришла 
одна красноармейка и заявила, что половину тополей у нее 
повырубили [2, 319]. 
Особенно цинично проводилась политика строительства 
новой жизни в голодные 1932-33 годы. Результатом ее был 
огромный людской поток, внезапно заполнивший пути сооб-
щения и пересыльные пункты в городах Казахстана. Не имея 
средств, массы людей уходили из аулов в города. Михайлов 
показывает картины этой мученической смерти, разбросан-
ные по всему пути, являясь свидетельствами бесчеловечного 
социального эксперимента, проведенного большевистской
властью. Даже отрывочные сведения из неофициальных ис-
точников заставляют предполагать, что уровень смертности в 
эти годы достигал невероятных размеров. 
С.И. Кормилов, характеризуя «Архипелаг ГУЛАГ» 
А.И. Солженицына, отмечает, что в нем «функции образа ав-
тора необыкновенно вырастают: он и комментатор событий, 
и автор, выносящий свою оценку происшедшему, и анали-
тик, выступающий с позиций ученого-историка, социолога;
и политика, осмысляющего историю страны. В книге автору 
доступно свободное передвижение во времени» [3, 218]. Это 
наблюдение справедливо и по отношению к автору «Хроники
великого джута». В. Михайлов – автор, внимательно исследую-
щий факты. Он цитирует документы, публицистические тек-
сты или речи политических деятелей, всегда стараясь, чтобы 
все его оценки и высказывания опирались на точный фунда-
мент из фактов и их трезвой интерпретации. Но в то же время 

41
это страстный и живой голос человека, не чуждого эмоциям 
и нравственным оценкам.
Из высказываний персонажей исторической трагедии,
видно, какую циничную позицию занимал, например, тот же 
Голощекин по отношению к казахской интеллигенции. В. Ми-
хайлов дает выписки из партийных выступлений партийных 
деятелей республики, свидетельствующие как привлекалась 
на первых порах к новому строительству казахская интелли-
генция, духовные вожаки и учителя казахского народа. «Это 
была с его стороны тактическая уловка: на время, только лишь 
на время он соглашался терпеть «националистов», а потом они
подлежали, конечно же, устранению, ликвидации» [2,177].
Валерий Михайлов не просто комментирует документы 
истории, конкретный, документальный факт в книге уступа-
ет место впечатлению автора от факта, его оценке, авторской 
мысли. Ретроспективность обеспечивает как бы двойное зре-
ние автора на события прошлого, когда современный взгляд 
наслаивается на события, о которых рассказывается в хро-
нике. Исследуя деятельность Ф.Голощекина, автор проводит 
параллель с одним из самых жестоких участников Фран-
цузской революции, комиссаром Конвента Жаном-Батистом 
Каррье, обвинявшим коллег в умеренности и требовавшим 
более жестоких репрессий. «Каррье и Голощекин были от-
нюдь не простыми исполнителями директив, поступавших 
сверху, – они оба считали себя вершителями народных судеб, 
каждый на своем «участке». И если один устраивал малую 
французскую революцию в Нанте, то второй совершал свой 
малый Октябрь в Казахстане...» [2,99].
Широкий взгляд на историю 1930-х годов позволил В. Ми-
хайлову обосновать важные наблюдения: масштабы катастро-
фы был фантастичны. Рассказывая языком документа, свиде-
тельствами очевидцев трагедии о трагическом пике сталин-
ский эпохи, Михайлов убедительно показывает, как целые 
поколения сошли в могилу, «загнанные к счастью». В 1930-е 

42
годы подверглись насилию жизни и судьбы многих и многих 
людей. В числе их оказались и большевики, и служители ре-
лигиозного культа, и интеллигенция, и рядовые беспартий-
ные труженики. 
Естественно, причина трагедии – неурожаи, последовав-
ший за ними голод – но в подпочве этих событий, как по-
казывает автор, – политика большевизма, которая привела 
к массовой гибели населения, исчислявшейся миллионами. 
Угроза голодной смерти, преследовавшая каждую семью, не 
остановила административный нажим. Беженцы из районов 
голода, большей частью превратившиеся в нищих и бездо-
мных бродяг, были разных национальностей, верующие и не-
верующие. Умирали они от истощения и холода, от болезней. 
Несомненно, что удачи чаще встречаются на стыке жанров. 
В своей попытке осмыслить прошлое В. Михайлов использовал 
кинетическую энергию смежного жанра. Тенденция к синтезу 
в «Хронике великого джута» выступила в необычной контами-
нации, когда собственно документальная фабула перебивается
воспоминаниями о голоде. Из воспоминаний, из философско-
го осмысления трагического испытания народа, рождается та-
кое своеобразие – жанровое и нравственно-эмоциональное.
Воспоминания пронизывают всю повесть. Все факты взяты 
из жизни. Пестрый жизненный материал, который, который
поступает в распоряжение автора, организован в форме уст-
ного рассказа-монолога. В. Михайлов воспроизводит рассказы 
о трагических событиях казахской истории, которые долгое 
время замалчивали. Пройдя через сознание, факт жизни пре-
вращается в факт искусства. В книге важно личное восприя-
тие происходящего, то, что своими суждениями и эмоция-
ми делятся люди, прошедшие через ад джута. Так вырастает 
«Хроника Великого джута» из исторического опыта народа. 
Белорусский писатель С. Алексиевич, автор двух пораз-
ительных книг о Чернобыле и афганской войне, вспоминает: 
«Я долго искала жанр, который бы отвечал тому, как я вижу 

43
мир. И выбрала жанр человеческих голосов.<…> В них реаль-
ные люди рассказывают о главных событиях своего времени 
– война, развал социалистической империи, Чернобыль, <…> 
Но я не пишу сухую, голую историю факта, события, я пишу 
историю чувств» [4].
Повесть В. Михайлова также поражает историей чувств. 
Эмоции, которые вызывают прочтение этой части – потрясен-
ность рассказами, горечь, трагедия – все сливается воедино. 
Параллельно с документальной частью книги, столь густой, 
обстоятельной на исторические материалы, звучат голоса 
людей. Здесь тот же драматизм, но драматизм иного порядка, 
нежели в фактографической части, где идейно-психологиче-
ской осью послужил исторические документы. 
Это трагические истории, рассказанные с душевной бо-
лью, которые не могут оставить никого равнодушными. Это 
– уникальные свидетельства, записанные от разных людей. От 
тех, кто видел  все это своими глазами. Ценность книги в том, 
что впервые были записаны воспоминания поколения, кото-
рое не косвенно, а напрямую испытало на себе бремя джута. 
Обе части произведения определяют целостность идейно-
художественной концепции повести-хроники. Они художе-
ственно равнозначны. 
Неумолимое время оставляет в живых все меньше и мень-
ше людей старшего поколения. Автор в своей книге приводит 
рассказы о джуте, о том, чего никто не говорил с официальных 
трибун. Записаны они от разных людей – от писателей Альжа-
парра Абишева, Гафу Каирбекова, Галыма Ахмедова, Калмуха-
на Исабаева, Мухтара Магауина, профессора Мекемтаса Мыр-
захметова, академика Жабаги Такибаева, простого аульного 
жителя слушателя школы трактористов Сагидоллы Ахметова,
девятнадцатилетней в то время девушки Татьяны Невадовской, 
которая жила вместе с ссыльным отцом-профессором в ауле 
Чимдавлет в предгорьях Заилийского Алатау. Стихия воспо-
минаний проникает в документальный объективный эпос. Вот 
рассказ, записанный от Даны-бике Байкадамовой:

44

жүктеу/скачать 1,24 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: