Глава 2. Теоретическая реконструкция модели классической драмы
ей, вовсе не тот, который вызывается несчастьем, пред-
стоящим другому человеку, а тот, который мы пере-
живаем за себя в силу нашего сходства с личностью
страдающего. Соотечественник Д. Лессинга гегельянец
Ф. Фишер считал, что главная причина очищающего
воздействия трагедии коренится не в сочувствии дей-
ствующему лицу, а в возвышении зрителя над одно-
сторонностью противоборствующих сил, в осознании их
обоюдной вины. Такая проницательность помогает зри-
телю возвысится до глубокого благоговения перед абсо-
лютной нравственной волей. Возвышение над личным,
постижение в частной судьбе неумолимого «порядка ве-
щей» - вот в чем, с точки зрения Ф. Фишера, глубочай-
ший эффект трагедии.
Немецкий поэт И. В. Гете полагал, что катарсис по-
могает примирению противоположных страстей: «ког-
да трагедия исчерпала средства, возбуждающие страх
и сострадание, она должна завершить свое дело гармо-
ническим примирением этих страстей» [8, с. 356]. Под
катарсисом он понимает «именно эту умиротворяющую
завершенность, которая требуется от любого вида дра-
матического искусства, да и от всех, в сущности, поэ-
тических произведений. В трагедии эта завершенность
достигается путем некоего человеческого жертвоприно-
шения» [8, с. 380].
Ф. Гегель отвергал аристотелевскую теорию, соглас-
но которой признаком трагедии является «страх» и со-
страдание. Основной чертой трагедии он считал прими-
рение. «Последним словом трагедии лишь в том случае
является не несчастье и страдание, а удовлетворённость
духа, когда в таком конце трагедии необходимость того,
что происходит с индивидуумами, может представить-
ся абсолютной разумностью, и душа зрителя обретает
62
Философия драмы: фрустрация vs. катарсис
истинно нравственное успокоение лишь в том случае,
когда она потрясена судьбою героя, а по сути примире-
на» [7, с. 377].
Христианская концепция эпохи Просвещения
склонна скорее к отрицательному взгляду на катарсис.
Она находит свое завершение, например, у Ж.-Ж. Рус-
со, который осуждает театр, ставя в упрек катарсису
то, что он лишь «пустое мимолетное чувство, которое
исчезает тотчас же. Вслед за иллюзией, породившей
его, это остаток естественного чувства, сразу же за-
губленный страстями, бесплодная жалость, которая
удовлетворяется несколькими слезами, но не подвигла
никого на малейшее проявление человеколюбия» [27,
с. 314].
Для Ф. Ницше понимание катарсиса было неотде-
лимо от «мистериального учения трагедии» – основ-
ного познания о единстве всего существующего, взгля-
да на индивидуацию как изначальную причину зла,
а искусство – как радостную надежду на возможность
разрушения заклятия индивидуации, как предчувствие
вновь восстановленного единства [22, с. 94]. Хор и тра-
гический герой, указывал Ф. Ницше, воплощают двой-
ственность, данную в самом происхождении греческой
трагедии и обусловленную переплетением художествен-
ных инстинктов – аполлонического и дионисического;
между тем, как, с другой стороны, она, при посредстве
того же трагического мифа, в лице трагического героя
способствует нашему освобождению от алчного стрем-
ления к этому существованию (существованию в состо-
янии индивидуации), к которой «борющийся и полный
предчувствий герой приуготовляется своей гибелью,
а не своими победами» [22, с. 140]. В этом приобщении
через трагический миф к дионисийскому оргиазму, ког-
|