Пауло Коэльо: «Алхимик» был свой замок, и Сантьяго решил подняться по откосу и посидеть на крепостной стене. Оттуда
видна была Африка. Кто-то ему объяснил, что оттуда в незапамятные времена приплыли мавры,
надолго покорившие чуть не всю Испанию. Сантьяго терпеть не мог мавров: должно быть, это они
и привезли сюда цыган.
Со стены весь город — и площадь, на которой он разговаривал со стариком, — был как на
ладони.
„Будь проклят час, когда он мне повстречался", — подумал он. Ведь ему-то всего и нужно
было, чтобы цыганка растолковала ему сон. Ни она, ни старик вроде бы не придали никакого зна-
чения тому, что он пастух. Верно, эти люди — одинокие и во всем изверившиеся — не понимают,
что пастухи неизменно всей душой привязываются к своим овцам. А Сантьяго знал про каждую
все и во всех подробностях: та — яловая, та через два месяца принесет потомство, а вон те — са-
мые ленивые. Он умел и стричь их, и резать. Если он решится уехать, они без него затоскуют.
Поднялся ветер. Сантьяго знал: люди называют его „левантинцем", ибо с востока, оттуда же,
откуда он задувал, налетали орды язычников. Юноша, пока не побывал в Тарифе, и не подозревал,
что африканское побережье так близко. Опасное соседство — мавры могут нагрянуть снова. Ветер
усиливался. „Не разорваться же мне между овечками и сокровищем", — подумал Сантьяго. Надо
выбирать между тем, к чему привык, и тем, к чему тянет. А ведь есть еще и дочка лавочника, но
овцы важнее, потому что они зависят от него, а она — нет. Да и помнит ли она его? Он был уве-
рен: она и не заметит, если он не появится перед ней через два дня. Те, для кого дни похожи один
на другой, перестают замечать все хорошее, что происходит в их жизни.
„Я оставил отца, и мать, и замок возле моей родной деревни, — думал он. — Они привыкли
жить в разлуке, и я привык. Стало быть, и овцы привыкнут, что меня нет".
Он снова оглядел площадь с высоты. Бойко шла торговля воздушной кукурузой; на той ска-
мейке, где он разговаривал со стариком, теперь целовалась парочка.
„Торговец…" — подумал Сантьяго, но докончить мысль не успел — порыв „левантинца",
задувшего с новой силой, ударил ему прямо в лицо. Ветер не только надувал паруса завоевате-
лей-мавров, он нес с собой тревожащие душу запахи: пустыни, женщин под покрывалами, пота и
мечтаний тех, кто когда-то пустился на поиски неведомого, на поиски золота и приключений. Он
приносил и запах пирамид. Юноша позавидовал свободному ветру и почувствовал, что может
уподобиться ему. Никто не стоял у него на пути, лишь он сам. Овцы, дочка суконщика, поля Ан-
далусии — все это были лишь подступы к Своей Стезе.
Назавтра в полдень он пришел на площадь и пригнал шесть овец.
— Удивительное дело, — сказал он. — Мой друг тут же купил у меня всю отару и сказал,
что всю жизнь мечтал стать пастухом. Это доброе предзнаменование.
— Так всегда бывает, — ответил старик. — Это называется Благоприятное Начало. Вот если
бы ты впервые в жизни сел играть в карты, то почти наверняка выиграл бы. Новичкам везет.
— А почему так происходит?
— Потому что жизнь хочет, чтобы ты следовал Своей Стезей.
Затем старик стал осматривать овец и обнаружил срединих одну яловую. Сантьяго сказал,
что это ничего, зато она самая умная и дает больше всего шерсти.
— Ну, так где же искать сокровища? — спросил он.
— В Египте, возле пирамид.
Сантьяго оробел. То же самое сказала ему цыганка, только она ничего не взяла за это.
— Ты найдешь туда путь по тем знакам, которыми Господь отмечает путь каждого в этом
мире. Надо только суметь прочесть то, что написано для тебя.
Сантьяго еще не успел ответить, как между ним и стариком закружилась бабочка. Он
вспомнил, что в детстве слышал от деда, будто бабочки приносят удачу. Так же, как сверчки,
ящерицы и листики клевера о четырех лепестках.
— Вот именно, — промолвил старик, легко читавший его мысли. — Все так, как говорил те-
бе дед. Это и есть приметы, благодаря которым ты не собьешься с пути.
С этими словами он распахнул свое одеяние, обнажив грудь, и потрясенный Сантьяго
вспомнил, как вчера ослепил его блеск. Неудивительно — старик носил нагрудник литого золота,
усыпанный драгоценными камнями. Он и в самом деле оказался царем, а переоделся для того,
должно быть, чтобы разбойники не напали.
— Вот возьми, — и он, сняв два камня — белый и черный, — украшавшие его нагрудник,