Избранные работы

Ведь если мы примем теорию эволюции (подобную
дарвиновской), то, даже если мы сохраним скептицизм
относительно теории, согласно которой жизнь возникла
из неорганической материи, нам трудно будет отрицать,
что должно было быть время, когда не существовало
всех этих абстрактных и нефизических сущностей, та-
ких, как основания, рассуждения и научное знание, а
также абстрактные правила, скажем правила конструи-
рования железных дорог, бульдозеров, спутников, пра-
вила грамматики или контрапункта, или по крайней
мере они не могли воздействовать на физический мир.
Но тогда трудно понять, как физический мир мог поро-
дить абстрактные явления, такие, как правила, а затем
сам подпасть под их влияние в такой степени, что эти
правила в свою очередь могут оказывать весьма ощу-
тимое воздействие на физический мир.
Впрочем, существует по меньшей мере один, хотя и
уклончивый, но по крайней мере простой выход из этих
затруднений. Мы можем просто утверждать, что все
эти абстрактные сущности вообще не существуют, а
следовательно, и не могут влиять на физический мир.
Мы можем утверждать, что существует лишь наш мозг,
и мозг этот представляет собой машину типа вычисли-
тельной, и что все эти якобы абстрактные правила
суть физические сущности совершенно такого же типа,
как конкретные физические перфокарты, с помощью
которых определяют «программу» для вычислительной
машины, и что существование чего бы то ни было не-
физического — это, наверное, просто «иллюзия», во вся-
ком случае нечто, не имеющее серьезного значения, по-
скольку все осталось бы точно так, как было, даже если
бы этих иллюзий и не возникло бы.
В соответствии с этим выходом из создавшегося по-
ложения беспокоиться о «духовном» статусе этих ил-
люзий вообще не нужно. Они могут быть универсаль-
ным свойством любых вещей: у камня, который я бро-
саю, может возникнуть иллюзия, что он прыгает, точно
так же, как мне кажется, что это я его бросил, а у
или карандашом, когда хочу подсчитать сумму, которую не могу
сложить в уме. «Мой карандаш умнее меня», — обычно говорил Эйн-
штейн. Но это вовсе не свидетельствует о том, что он не отличался
от своего карандаша (ср. с [50, с. 195], а также с [54, гл. 12,
разд. 5]).
518
моего пера или вычислительной машины может создать-
ся иллюзия, что они работают в силу своего интереса
к проблемам, которые они думают, что решают, а я
думаю, что решаю я, хотя на самом деле ничего суще-
ственного, кроме чисто физических взаимодействий,
здесь не происходит.
Из всего этого видно, что проблема физического де-
терминизма, волновавшая Комптона, действительно
очень серьезная проблема. И это не просто философ-
ская проблема, она затрагивает по крайней мере фи-
зиков, биологов, бихевиористов, психологов и специа-
листов по вычислительной технике.
Конечно, довольно мало философов пытались пока-
зать (вслед за Юмом и Шликом), что на самом деле
это лишь лингвистическая проблема, возникшая в свя-
зи с использованием слова «свобода». Но эти филосо-
фы, похоже, не замечали разницы между проблемами
физического и философского детерминизма, и они были
либо детерминистами вроде Юма, что объясняет, поче-
му «свобода» для них — это «просто слово», либо они
никогда не соприкасались достаточно близко с физиче-
скими науками или с вычислительной техникой, что
обязательно убедило бы их в том, что мы имеем дело
не просто с вербальной проблемой.
X
Подобно Комптону, я принадлежу к числу тех, кто
рассматривает проблему физического детерминизма
серьезно, и, подобно Комптону, я не верю, что мы —
это всего лишь вычислительные машины (хотя я вполне
согласен с тем, что, изучая вычислительные машины,
мы можем многое узнать, в том числе и о себе самих).
Поэтому, как и Комптон, я принадлежу к числу

жүктеу/скачать 3,46 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: