ТИПОЛОГИЯ ПОТЕСТАРНЫХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ
КОЧЕВНИКОВ
С.А. Васютин
Многолетние исследования убедили специалистов в специфике социально-экономических и
политических процессов у кочевников (Хазанов 1975; Марков 1976; Масанов 1984; Крадин
1992, 1996; 2000а; 2000б 2001а; 2001б; 2001в и др.). Признание уникальности номадных образо-
ваний нашло выражение в особой терминологии, применявшейся для характеристики кочевых
социумов. Концепция номадного способа производства (Андрианов, Марков 1990) подчеркива-
ла, что именно в процессе кочевания, в рамках пастбищно-кочевой системы (Таиров 1993) и
возникали основные экономические и социальные связи в среде кочевников (биосоциальные
структуры по Н.Э. Масанову [1984] или аильная организация по С.Е. Толыбекову [1971]). Эко-
номические основы кочевого скотоводства, определявшиеся такими факторами как характер
ландшафта (полупустыня, степь, лесостепь, межгорные долины, высокогорные урочища) и кли-
матическими колебаниями, в целом мало изменялись на протяжении почти трех тысячелетий
(Хазанов 1975: 268-270; Крадин 1992: 45-52). Таким образом, базой для формирования центра-
лизованных потестарно-политических систем кочевников во всех вариациях, служила не коче-
вая экономика, скорее обуславливавшая центробежные тенденции (принцип дисперсности -
Масанов 1984: 123; 1987; Марков, Масанов 1985; Крадин 1992: 162), а, прежде всего консолида-
ция социума в ходе военных столкновений с соседями, завоеваний и деятельности традицион-
ных или харизматических лидеров (Крадин 1992: 164; 2000б: 317-320; Скрынникова 1997: 66,
100-112, 116-122, 125, 149-184).
Важнейшей задачей современной номадистики остается разработка типологии потестарно-
политических систем кочевников. Исследования в этом направлении особенно интенсивно ве-
лись в последнее десятилетие. Теперь очевидно, что ведущей тенденцией в оценке политиче-
ских образований древних и средневековых кочевников в 1990-е гг. было стремление опреде-
лить их как составные или суперсложные вождеста (Крадин 1992: 143-166; 2000а; 2000б: 328-
332; 2000в: 91; Крадин 2001а: 125-128; 2001б: 382-385; Трепавлов, 1993, 2000; Скрынникова,
1997: 30, 48-49, 2000; Марей, 2000). Тем самым активно использовались дефиниции, разрабо-
танные на историческом материале земледельческих обществ, т.е. по существу возрождался
унитарный подход, характерный и для эпохи господства марксизма, и для периода активного
обсуждения идеи раннеклассового общества (1970-1980-е гг.). Ведь определяя кочевую поли-
тарную систему как "феодальную", "раннеклассовую" / "раннегосударственную" или как "вож-
дество", исследователи фактически отождествляют их с политическими системами земледель-
ческих народов. Ошибочность таких параллелей тем более очевидна, если учесть, что довольно
часто под вождеством понимают не только определенный тип управленческих структур, но и
особый вид общественной организации, предшествующей раннеклассовым социумам (Дьяко-
нов 1994: 19; Крадин 1995: 11). Представляется, что более перспективным было бы попытаться
сформулировать самостоятельные типологические единицы, которые наиболее адекватно отра-
жали бы особенности социально-политического развития номадов. И в этом направлении уже
предпринимаются определенные шаги. Так, Н.Н. Крадин предлагает заменить термин "супер-
сложное вождество" понятием "кочевая империя" (Крадин, 2000в: 91).
С.А. Плетнева была одной из первых, кто применил термин "кочевая империя" в рамках са-
мостоятельно разработанной типологии номадных образований (Плетнева, 1982: 40-72). Однако
63
более удачной и признаваемой специалистами считается типология кочевых империй
Н.Н. Крадина (1992: 166-178, 2000б: 316). Классификационные признаки тех или иных типов
империй выявлялись исследователем с учетом как политических структур, так и экономических
отношений, социальных связей, доли оседлого населения и т.д. В частности, Н.Н. Крадин пред-
положил, что экономической основой кочевых империй являлся экзополитарный способ произ-
водства (1990; 1992: 125-133; 1996: 48). Нам кажется, что вернее рассматривать экзополитарные
отношения не как способ производства, а как вид эксплуатации, которые по отношению к глав-
ному номадному способу производства выступали как уклад. Последний приобретал огромное
значение в кочевых империях (исключая "завоевательные" империи, в которых господствовали
характерные для земледельцев формы эксплуатации - Крадин 2000б: 316), но производство для
номадов могло быть связано только с процессом кочевания.
Под экзополитраной эксплуатацией понимается целый комплекс связей, присущих взаимо-
отношениям кочевого и оседлого (а иногда и подчиненного кочевого) населения: а) добыча в
ходе набегов и войн; б) дань с подвластных земледельческих территорий; в) неэквивалентная
торговля на границах; г) дистанционная эксплуатация, которую, по справедливому замечанию
Н.Н. Крадина, не стоит путать с данью, так как речь идет о "подарках" и других поставках това-
ров в степь, по договору, в случае нарушения которого кочевники начинали военные действия
(Крадин 1990; 1996: 50, 52-55; 2000б: 323-325). Не стоит также забывать о прибыли, которую
получала кочевая элита благодаря транзитной торговле, которая политически поддерживалась
кочевниками, а экономически осуществлялась, как правило, инородцами, обладающими опытом
и организацией для международной торговли (согдийцы у тюрок, арабские и персидские купцы
у монголов). В конце концов, и Китай был заинтересован в получении лошадей от кочевников,
что заставляло номадов увеличивать долю коневодства в кочевом хозяйстве не только в воен-
ных или престижных (скот главное выражение богатства и социального престижа), но и в ком-
мерческих целях. Менее распространена была у номадов другая форма эксплуатации - подне-
вольный труд вывезенных в степь ремесленников и земледельцев, которые размещались в коче-
вых столицах или особых поселениях (Материалы 1968: 47, 49, 51, 100; 1973: 20, 57, 60, 137,
прим.19; Крадин 1996: 43).
При всей актуальности для любого кочевого общества взаимоотношений с оседлыми наро-
дами, было бы неверно отводить внутренним социальным связям у номадов второстепенную
роль. Кроме того, в общих рассуждениях часто упускается из виду, что кочевники совершали
набеги и завоевывали не только земледельческие районы, а чаще, гораздо чаще, речь шла о под-
чинении степных территорий с номадным населением. Если простые кочевники не несли иных
повинностей кроме военной, то существовала разнообразная система подчинения иноэтничных
или чужеродных кочевых групп, кланов и т.д. ("кулы" у тюрков; "унаган богол" у монголов;
"кыштымы" у более поздних кочевников). Против соседних номадов применялись грабеж во
время набегов, захват скота и пастбищ (хунну вытеснили из Внутренней Монголии дунху и
юечжей, сяньбийцы позже заняли земли хунну; монгольская знать поделила половецкие земли в
Поволжье и Причерноморье). На зависимых кочевников налагалась всеобщая воинская повин-
ность (весьма характерно в этом отношении мнение китайского хрониста о том, что тюрки, под-
чинившие телесцев их силами "геройствовали в пустынях севера" - Бичурин 1950: 301) и налог-
дань (например: "С тех пор как ухуани были разбиты Маодунем, народ ослабел и всегда подчи-
нялся сюнну, ежегодно поставляя им крупный рогатый скот, лошадей и шкуры овец" [Материа-
лы 1984: 65]; широко известно, что тюрки до восстания 551 г. платили дань жуаньжуаням желе-
зом [Бичурин 1950: 228]).
Именно в соотношении кочевой и экзополитарной "экономики", различных форм и методов
эксплуатации и стоит искать экономическую основу для классификации номадных образований.
Однако необходимо учесть, что в кочевых империях и других объединениях существовала же-
сткая военно-политическая "надстройка" определяющая, в том числе и характер экономических
процессов внутри империи.
64
Говоря о потестарно-политических институтах у номадов, стоит отметить следующее:
1. важным фактором возникновения централизованных управленческих структур у номадов
была необходимость обеспечить покорность зависимых иноэтничных кочевых групп, так
как если кочевники и не знали классовой борьбы (Крадин 2000б: 332), то им хорошо была
известна борьба межэтническая.
2. учитывая, что управленческие структуры, стоявшие над традиционными социальными ин-
ститутами, складывались у кочевников не в результате процесса классообразования, а на ба-
зе военной организации (Гумилев 1961; 1993: 61; Марков 1976: 312; Масанов 1984: Марков,
Масанов 1985; Кляшторный 1986: 218-219; Крадин 1992: 162-166; 1996: 19-26; 2000б: 319),
неправомерно использование для характеристики потестарно-политических систем номад-
ных и оседлых обществ одних и тех же понятий.
3. политическая система кочевников, основанная на военной организации, отличалась от по-
тестарных и раннегосударственных систем земледельцев. У номадов чиновничий аппарат
возникал и осуществлял свою деятельность, как правило, только в военной и судебной сфе-
рах (для большинства кочевых народов характерна жестокость наказаний, как правило, лю-
бые нарушения военной дисциплины карались смертью). Сбор налогов тоже был тесно свя-
зан с военной деятельностью, так как у кочевников существовало не прямое налогообложе-
ние, а дань с подчиненных племен и народов, грабеж во время походов, "дары-откупы" со-
седей-земледельцев и т.д.
4. признание особого военного характера политических институтов у кочевников позволяет
усомниться в утвердившемся среди кочевниковедов мнении о том, что даже самые развитые
кочевые социумы оставались на предгосударственном уровне (Гумилев 1993/1967: 63; Хаза-
нов 1975: 123, 127-129; Марков 1976: 308; Масанов 1984: 95-105; Скрынникова 1997: 49;
2000: 347; Крадин 1992: 152, 180). Не случайно в последнее время высказывается точка зре-
ния об особых формах ранней государственности у номадов (Крадин 1992: 160; 1996: 101-
102, 114, 120, 140-142; 2000б: 329). Наглядным примером может служить Монгольская им-
перия. По мнению Т.Д. Скрынниковой, отсутствие формализованных институтов власти вне
родоплеменной традиции, фиксированного законодательства, налогообложения и органов по
сбору налогов, свидетельствовало о предполитическом характер власти в монгольском об-
ществе периода империи (1997: 37-40; 2000: 347). В этой связи стоит отметить, что слож-
ность политической структуры определялась только военными задачами, а в гражданской
жизни сохранялся приоритет родственных связей, которые консолидировали общество пе-
ред лицом внешней угрозы. Военно-иерархические органы политического управления воз-
вышалась над кланово-линиджными связями и тесно переплетались с ними (Крадин 1996:
106). И если внутренне монгольское общество еще не "доросло" до государства, вследствие
чего в понятийной системе преобладали традиционные родственные связи, то с точки зрения
организации внешней экспансии, управления покоренными народами и обеспечения экзопо-
литарной эксплуатации, наличествовали все внешние признаки ксенократической государ-
ственности (Крадин 1996: 140-142; 2000б: 329). К тому же включение в государственную
структуру традиционных родоплеменных институтов и "должностных лиц", а также сущест-
вование совета знати ("хурилтая"), как главного органа управления, характерно и для многих
оседлых государств (франкская держава Меровингов, Киевская Русь). Немаловажно и то,
что проанализированные исследовательницей сведения " Сокровенного сказания" в основном
относятся или ко времени предшествующему периоду возникновения империи, или к на-
чальным этапам ее истории. Однако разве широкое использование в судебной практике еди-
ного свода обычно-правовых норм и высказываний Чингис-хана (" Великая Яса"), наличие
уникальной для средневековья информационной (ямской) службы, сохранявшая до середи-
ны XIII века централизованный характер система обложения подчиненных народов, среди
которых проведены переписи населения, существование специального аппарата политиче-
ского контроля в завоеванных землях за местными лидерами и сбором налогов (даруга, бас-
65
каки), четкая военная пирамида, трансконтинентальные мир-экономические связи (торговые
пути), - все это не имеет отношение к судьбе Монгольской империи и не говорит о сущест-
венных изменениях в ее политической организации? Что касается одного из важнейших
признаков государственной власти - узаконенного права на насилие, – то с учетом военного
характера потестарных и раннегосударственных систем у номадов право на насилие склады-
валось в первую очередь не в гражданской сфере, а в военной (за опоздание на сборы, отсту-
пление без приказа, дезертирство, за халатное несение караульной службы и т.д.).
5. не стоит преувеличивать значение такого аспекта деятельности главы империи, как раздача
подарков, в резульате которой перераспределяется доход от экзополитарной эксплуатации
(Крадин 1996: 102; 2000б: 321). Во-первых, такой вид деятельности лидера был традицион-
ным для всех потестарных обществ. Во-вторых, "дары" в силу их незначительности (Крадин,
1996: 53) довольно часто распределялись только среди малого круга кочевой аристократии,
доход же простых скотоводов составляли не раздачи (они осуществлялись, как правило, в
случае голода или эпизоотий - Мункуев 1970: 386-402), а грабеж во время завоеваний и на-
бегов на соседей (Крадин 1996: 89-90). Поэтому главная функция главы кочевого общества
заключалась в организации военного управления и успешных внешнеполитических акций. В
ряде случаев подобные организационные мероприятия (например, реформы Чингис-хана,
разделившие все население монгольской империи на тумэны, тысячи, сотни) имели оттенок
политической, т.е. государственной деятельности. Таким образом, механизмом соединяв-
шим "правительство и племена" была не престижная экономика, как таковая (Крадин, 2000б:
321), а военно-иерархическая структура.
В связи с названными особенностями политарных систем номадов нам кажется более пер-
спективным говорить о "кочевой империи" как об одной из форм ранней государственности.
Централизация власти и сложность этнической стратификации у номадов прямо пропорцио-
нальна размерам контролируемой территории, количеству подчиненных кочевых этносов и на-
личию / отсутствию в пределах кочевого государства территорий с земледельческим населени-
ем, поэтому Первый тюркский каганат и Монгольскую империю, как наиболее обширные и
стратифицированные образования номадов можно было бы назвать, например, по аналогии с
суперсложными вождествами, кочевыми суперимпериями. Именно в данных государствах ко-
чевников письменность служила средством государственной пропаганды, что также свидетель-
ствует о высоком уровне политического развития.
Не стоит исключать и сквозные линии политогенеза, характерные для тех или иных регио-
нов. Так, в Центральной Азии, начиная с хуннского времени и вплоть до распада Монгольской
империи, у номадов с некоторыми перерывами функционировала устойчивая система власти,
строившаяся на основе иерархии кочевых этносов (Савинов 1979; Кляшторный Савинов 1994).
Военное и политическое управление осуществлялось доминирующей этнической элитой, кото-
рая формировала как элитарную культуру (хуннскую, тюркскую, монгольскую), так и целый
комплекс военных, мировоззренческих и социально-политических стереотипов всей кочевой
общности. Элита стремилась объединить кочевников под своей властью, чтобы совершать набе-
ги и вести войны с Китаем, который, в свою очередь, стимулировал центростремительные тен-
денции в кочевой среде и способствовал активизации борьбы между конкурирующими этноса-
ми за доминирование в степи (Крадин 1996: 55-56). Тем самым одной из задач этнополитиче-
ской элиты было обеспечение независимости степного ареала. Учитывая соотношение сил (чис-
ленность населения, материальные ресурсы) номадов и Китая (среднее соотношение от 1 к 30 до
1 к 40 - Крадин 1996: 19), это было возможно только в рамках централизованной имперской
структуры.
Экономическое и культурное влияние Китая вело к кризису кочевых элит. Кочевая аристо-
кратия, получая в виде подарков и дани китайские товары, культивируя в своей среде китайские
обычаи, имея сверхприбыль от контроля за транзитной торговлей шелком, утрачивала единство.
В перспективе были междоусобные войны, поражения от китайской армии и восстания подчи-
66
ненных кочевых народов. Это прекрасно осознавали китайцы. Ханьский евнух Чжанхуан Юэ,
перешедший в 174 г. до н.э. на сторону шаньюя Лаошаня, поучал главу хунну:
Достарыңызбен бөлісу: |