Педагогических работников по актюбинской области

107 

коммуникативный  процесс  не  только  между  индивидов,  но  и  культурное  взаимодействие  и  взаимообмен. 

Изучая иной язык личность постигает, вместе с тем и иную национальную культуру, подразумевающую целый 

комплекс  специфических  мировоззренческих  ориентиров,  представлений  о  мироустройстве  и  языковой 

картины  мира,  ментально-психологических  особенностей,  религиозных  и  культовых  ценностей, 

этнопедагогических установок и т.д. 

Ученый-лингвист,  государственный  деятель  и  педагог  Кудайберген  Куанович  Жубанов  родился  в  1899 

году (19 декабря) в селе Акжар, аул № 9, Темирского района (ныне Мугоджарский) Актюбинской области. 

Начальное образование получил в местной школе, затем в медресе «Хусайиния» в г. Оренбурге в 1914-

1916гг., в Джурунской 2-х классной русской школе, в 2-х классном училище в. г.Илецке. 

Образование высшее. Окончил Ленинградский институт живых восточных языков в 1928 г. (экстерном); 

в 1929-1932гг. обучался в аспирантуре в г.  Ленинграде: в Институте  восточных языков (тюркские языки) (1,5 

года - с 02. 1929 по 09. 1930 г.); в Институте языка и мышления Академии наук СССР (общее языкознание) (2 

года - с 10.1930 по 09.1932 г.). 

Он знал 18 языков и очень многому обязан самообразованию, хотя были у него за плечами и аульная школа, и 

занятия  у  муллы, русская  школа, оренбургское медресе  и  двуклассное  училище. Работая  на разных должностях  в 

Совдепе,  в  отделе  народного  образования,  он  изучает  психологию,  физиологию,  занимается  педагогикой  и 

языкознанием, переписывается с известными учеными-востоковедами из Казани, Ленинграда, Баку. А в 1928 году 

едет в Ленинград и сдает экстерном выпускные экзамены в Институте живых восточных языков. 

Владел,  помимо  казахского  и  русского,  следующими  языками:  немецким,  персидским,  арабским, 

турецким, монгольским, грузинским, чувашским, коми и тюркскими языками. 

В 1932 г. Жубанов вернулся на родину дипломированным специалистом-языковедом. Начал преподавать 

в  Казахском  педагогическом  институте.  В  1932-м  году  Жубанов  вернувшись  в  Алма-Ату,  был  приглашен  на 

работу  заведующего  кафедрой  казахского  языка  и  литературы  в  Казахском  педагогическом  институте. 

Одновременно  К.Жубанов  самостоятельно  занимается  научно-исследовательской  работой  в  области  общего 

языкознанния  и  тюркологии,  активно  участвует  в  мероприятиях  по  переходу  к  новому  латинизированному 

алфавиту.  Задача  реформы  сводилась  к  тому,  чтобы  перевести  казахское  письмо  с  арабской  графики  на 

латинский алфавит. Таким образом, новое письмо должно было сделать книги для казахского населения более 

доступными, а для детей легко усвояемыми, и, соответственно, повысить уровень образованности казахов.  

С  1932  года  вплоть  до  самого  ареста  в  ноябре  1937  года  работает  профессором  Кафедры  казахского 

языка  и  литературы  Казахского  педагогического  института  им.  Абая.  В  годы  его  работы  в  пединституте 

особенно  ярко  проявились  талант  и  способности  молодого  ученого.  Читаемые  им  лекции  касались 

современного  и  древнего  состояния  тюркских  языков,  и  сам  он  безупречно  владел  языком  древнетюркских 

рунических (орхоно-енисейских) надписей и их лексико-грамматических и фонетических особенностей.  

Учась в аспирантуре Жубанов с увлечением изучает еще такие языка, как грузинский, коми, чувашский, 

языковые  факты  из  которых  впоследствии  грамотно  приводит  и  сравнивает  в  своих  исследованиях.  А  ранее, 

работая  в  Наркомпросе,  с  не  меньшим  интересом  изучает  английский,  немецкий  и  французский  языки.  В 

последние  годы  жизни  поставил  перед  собой  задачу  овладеть  японским  языком,  затем  перейти  к  изучению 

китайского... 

Наиболее  плодотворно  работает  Жубанов  и  на  поприще  науки.  Определив  круг  фундаментальных 

проблем  изучения  казахского  языка  профессор  Жубанов  предопределил  тем  самым  пути  развития 

отечественной  науки  о  языке.  В  этот  период  им  создается  целый  ряд  научных  трудов,  актуальных  по 

признанию  специалистов,  и  сегодня.  К  их  числу  принадлежат  "Из  истории  порядка  слов  в 

казахскомпредложении"  ,  "Заметки  о  вспомогательных  и  сложных  глаголах",  "қазақ  музыкасында  кγй 

жанрының  пайда  болуы  жҽйлi",  "Т

ѳңкерiс  жҽне  қазақтың  ҧлт  тiлi",  "К  постановке  исследований  истории 

фонетики  казахского  языка",  "Термин  с

ѳздердiң  спецификасы  жѳнiнде",  "О  построении  речи  на  казахском 

языке»  и  др.  Если  знания,  полученные  К.Жубановым  в  начальный  период  обучения,  помогли  ему  стать 

впоследствии  хорошим  языковедом  [там  же],  то  знания  и  опыт,  полученные  К.Жубановым  в  последующие 

периоды,  включая  обучение  в  аспирантуре  в  Москве  и  Ленинграде,  помогли  ему  стать  не  кабинетным,  а 

истинным ученым, ученым с разносторонними взглядами и пытливым умом, прозорливым, с тонким языковым 

чутьем и интуицией относительного того или иного феномена в лингвистике и смежных науках. 

Научное  кредо  К.Жубанова  заключается  в  том,  что  историческое  изучение  языка  можно,  в  силу 

отсутствия  письменных  памятников,  проводить  также  и  по  материалам  устной  речи,  так  как:  1)  письменные 

памятники  не  всегда  уходят  вглубь  времен,  а  потому  недостаточны  для  восстановления  исторического 

прошлого  бесписьменного  изучаемого  языка,  2)  сам  живой  язык,  устная  речь,  сохраняя  в  себе  архаичные 

элементы  более  ранних  эпох,  в  силу  своей  природы  представляет  собой  накопление  всей  предшествующей 

истории человечества.  

К каждому исследованию Жубанов подходит с позиции изучения не только факта, но и истории языка в 

движении, развитии.  «Прав был акад. НЯ.Марр,  говоря,  что "язык отражает в совокупность  предшествующей 

истории человечества". Ибо "язык так же древен, как и сознание", а сознание есть "изначальный исторический 

продукт", писал К.Жубанов. 

… Язык представляет собой накопление всей предшествующей истории человечества, отдельные этапы 

которого напластовались в порядке  последовательности своего развития, подобно тому, как предшествующие 

108 

периоды  геологического  развития  оставили  свои  следы  в  виде  последовательных  отложений,  пластов  легших 

друг на друга, чем и дают они о себе знать историкам..." ...Дело в том, что каждый отдельный язык, как бы он 

ни  казался  монолитным,  представляет  собой  накопление,  состоящее  из  вкладов  множества  языков;  вкладов, 

вложенных  на  разных  ступенях  развития  каждого  отдельного  "пайщика"  и  в  различной  дозе,  с  различным 

правовыми  положением  использованных,  поэтому  они,  попадая  в  общую  племенную  или  национальную 

мельницу, перемалываясь здесь, стираются, теряют, свой первоначальный лингвистический облик, все больше 

и  больше  приближаясь  к  гoсподствующему,  так  называемому  общенациональному  стандарту.  Трудность 

заключается именно в том, что стираются они не одинаково, а по-разному... эти архаичные формы восходят к 

различным эпохам, являя собой наслоения разных периодов человеческой истории. 

Изучение  языка  в  движении,  развитии  делает  необходимым  условием  принцип  историзма.  Поскольку 

история  языка  не  постигается  одним  тем,  что  в  состоянии  дать  письменные  памятники,  то  не  остается  иного 

пути,  кроме  использования  материалов,  которые  поставляет  нам  сам  живой  язык,  в  силу  своей  природы 

представляющий  собой  накопление  всей  предшествующей  истории  человечества.  При  такой  возможности 

использования  современного  языка  в  качестве  источника  исторических  сведений  лингвистическая 

палеонтология приобретает незаменимое значение как могучее орудие в руках исследователя. 

Один  из  своих  значительных  исследований  "Из  истории  порядка  слов  в  казахском  предложении", 

написанной в 1936 году, Жубанов начинает со справедливых для того времени слов: "Казахское  языкознание 

лишь  только  начинает  оформляться  в  качестве  самостоятельной  науки.  И,  как  всякая  наука,  оно  может 

завершить  стадию  своего  оформления  не  на  базе  общих  абстрактных  схем,  а  путем  разработки  отдельных 

проблем,  чтобы  из  этих  конкретных  разработок  складывалась  наука  о  казахском  языке.  Охватить  же  сразу  и 

осветить  в  систематическом  изложении  все  многообразие  языковой  жизни  целого  народа,  отражающий  весь 

пройденным  им  зигзагообразный  путь  исторического  развития,  невозможно.  Дореволюционное  изучение 

казахского языка оставило нам весьма скудное наследие, чтобы не сказать не оставило ничего. Так что почти на 

всех участках нашей лингвистической работы приходится начинать с азов"[3, с.409]. 

Общепризнанным считается факт того, что язык играет важнейшую роль в плане интернационализации 

культур,  глобализации  межкультурной  коммуникации,  диалога  культур  на  основе  лексико-семантического 

взаимоперевода.  Соприкосновение  разных  культур  находит  отражение  в  языке  в  виде  лексических 

заимствований.  Процессы  взаимодействия  и  интернационализации  культур  получают  свое  выражение  в 

формировании  интернациональной  лексики.  Язык,  по  словам  Д.С.Лихачева,  "выступает  неким  концентратом 

культуры нации, воплощенной в различных группах данного культурно-языкового сообщества" [4, с. 28]. 

В  самом  деле,  как  же  можно  помочь  языковому  строительству,  когда  не  имеешь  понятия  о  природе 

материала  этого  строительства?  Ведь  очевидно,  что  история  изучается  не  как  самоцель,  не  ради  знания 

прошлого языка, а наоборот, история, прошлое языка изучаются для осознания современного состояния языка, 

для того, чтобы на основе этого осознания сознательно воздействовать на язык. 

Согласно Ю.М.Лотману, культура - это память, закодированная реальным языком: "Язык - это код плюс 

его история" [8, c. 13].  

Поэтому  проникнуть  в выше  оговоренные языковые  "глуби  веков" предоставляется возможным только 

постигая образ мышления древних, как основу  того алгоритма, по которому возникало то или  иное  языковое 

явление.  В  силу  своей  специфики  каждый  современный  язык  содержит  в  себе  значительное  количество 

архаизмов,  не  соответствующих  образу  мышления  современной  ему  эпохи,  а  имеющих  глубокие  корни  в 

весьма  отдаленном  прошлом  с  иными  условиями  общественных  отношений,  а  потому  с  иными  взглядами  на 

вещи.  Опровергая  господствовавшее  в  то  время  мнение  о  невозможности  изучить  историю  языков,  до 

недавнего  времени  считавшихся  бесписьменными,  К.Жубанов  доказывает  обратное,  причем  на  основе  того 

"материала, который поставляет нам сам живой язык, в силу своей природы представляющий собой накопление 

всей предшествующей истории человечества [там же, С.398].  

Так,  на  примере  русского  выражения  "меня  лихорадит"  в  сопоставлении  с  казахским  эквивалентом 

"безгегiм ҧстады" (букв. меня держит мой безгек, т.е. лихорадка, или, если быть ближе к духу выражения, то "я 

одержим  лихорадкой"),  К.Жубанов  говоря  об  архаичном  характере  казахского  выражения,  указывает  на 

архаичный характер и наличие субъекта действия и в русском примере, где "безличный глагол на самом-то деле 

личный, лицо здесь третье, но в этом образовании затемнен субъект действия (тот, кто действует [лихорадит], 

т.е. "вселяет лихорадку"). Действующим лицом здесь мыслились в зависимости от стадии развития и мышления 

и "тотем", и "злой дух", и "бог" и прочее. Объяснения этим и другим архаичным выражениям можно найти в 

мировоззрении древнейших эпох не только в анимистической, но и в космической и микрокосмической стадиях 

восприятия окружающей среды" [3, c. 398].  

Действительно, для современного мышления чуждо подобное представление жизни, солнца, лихорадки. 

Но зато эти выражения имеют объяснения в мировоззрении древнейших эпох, не только в анимистической, но в 

космической и микрокосмической стадиях восприятия предметов окружающей среды.  

Языковые явления подобного порядка нельзя объяснить одной отсталостью народа, употребляющего эти 

выражения  в  своем  языке,  хотя  отсталость  обуславливает  количественно  большее  и  качественно  более 

"девственное" сохранение особенностей мышления отдаленных периодов общественной жизни.  

Строение  элементов  речи  имеет  не  только  пространственный  характер,  т.  е.  эти  элементы  состоят  не 

только  из  разных  кусков,  но  и  временной,  т.  е.  состоят  из  разных  кусков,  влившихся  в  разное  время  и  в 

109 

различных исторических условиях, а потому в измененном виде носящих черты этих разных времен и условий. 

Поэтому такое строение словесного материала постигается историческим изучением. Понятно, что лингвист не 

может и не должен отказываться от такого орудия познания строения речи, каким является палеонтология [6, c. 

397-440]. 

Рассматривая в казахском языке такие примеры как "кҥн к

ѳргем ", "безгегiм ҧстады" и др. выражения с 

семантикой  чуждой  для  современного  мышления,  Жубанов  однако  находит  им  объяснение  в  мировоззрении 

древнейших  эпох  не  только  в  анимистической,  но  и  космической  и  микрокосмической  стадиях  восприятия 

предметов  окружающей  среды.  Подобные  же  языковые  явления  нельзя  объяснять  отсталостью  народа, 

поскольку  архаизмы  в  семантике,  как  и  в  синтаксисе,  морфологии  и  фонетике  присущи  не  одним  отсталым 

языкам, они есть во всех языках, даже в самых развитых. Это составляет одну из особенностей языка [6, c. 402-

403]. 

В  другом,  не  менее  значимом  труде  "Из  истории  порядка  слов  в  казахском  предложении"  Жубанов 

анализирует действующие синтаксические нормы порядка слов с точки зрения их исторического становления, 

подкрепляя  свои  положения  неопровержимым  фактическим  материалом.  Существующий  порядок  слов  в 

предложении ученый не считает изначальным. Обнаруживая в современном казахском языке случаи нарушения 

строя существующего синтаксиса языка, он видит в подобных отклонениях образцы некогда господствовавших 

норм,  впоследствии  вытесненных  новыми.  К  этому  ряду  относятся  такие  выражения,  как  "кҥн  ҧзаққа", "адам 

тағы", некоторые личные имена и др. [6, c. 411-455]. 

Задаваясь вопросом о том, что же послужило поводом к совершению переворота в порядке размещения 

членов предложения, и когда этот процесс произошел, Жубанов, прежде всего, утверждает что жизнь языка, в 

частности  продолжительность  сохранения  того  или  иного  строя,  измеряется  не  обычными  для  поздних 

исторических событий отрезками времени, вроде десятилетий и даже столетий. Это дело тысячелетий. На этом 

основании ученый предполагает, что эпоха перемещения порядка слов в предложении казахского языка, вернее 

тех  языков,  которые  сыграли  ведущую  роль  при  образовании  казахского  языка,  относится  к  тому  времени, 

когда происходит разложение аморфно-синтетического строя языка и переходя его в агглютинативный.  

Синтетический  строй,  представляющий  собой  значительно  более  высокий  этап  грамматического 

развития,  характеризуется  строгим  порядком  слов,  уточнявшим  как  положение  слов  по  отношению  к  другим 

словам,  так  и  собственное  значение  отдельных  слов,  что  впервые  значительно  освободило  слово  от 

хаотического  первичного  полисемантизма.  И  строгий  порядок  слов,  имевший  место  в  языках,  из  которых 

образовался  казахский  язык,  отличался,  как  видно  из  размещения  сегодняшних  суффиксов  и  основ, 

постановкой определения позади определяемого и подлежащего позади сказуемого.  

То,  что  агглютинативные  приставки  в  казахском  языке  носят  исключительно  суффиксальный,  т.е. 

постпозитивный  характер,  объясняется  именно  тем,  что  они  образовались  либо  из  определений,  либо  из 

подлежащих, ранее находившихся после слов, к которым они относились [6, с. 454-455]. 

В отзыве на данную работу Жубанова, написанном учеными Х.Махмудовым и Х.Сайкиевым ровно через 

двадцать лет после того, как была написана данная работа, авторы отмечают актуальность и неисследованность 

поставленной проблемы в работе. За двадцать лет работа не утратила теоретической и практической ценности, 

которая, более того, возросла после дискуссии по языкознанию, на страницах "Правды" в 1950 году, когда был 

восстановлен  сравнительно-исторический  метод  в  языкознании.  Отмечая  такие  положительные  стороны 

работы, как обращение к древнетюркским памятникам и сравнение слов и форм казахского языка с словами и 

формами  орхоно-енисейских  рунических  памятников  и  фактами,  описанными  Махмудом  Кашгари,  умелое 

использование  ученым  лингвистического  аппарата,  заключающегося  в  удачном  сравнении  фактов  казахского 

языка  с  аналогичным  фактами  монгольского,  татарского,  хакасского  и  др.тюркских  языков,  научно-

аргументированном  вывод  об  архетипных  выводах  общего  языка-основы,  умелое  описание  фактов  из 

разноструктурных  (нетюркских)  языков,  таких  как  китайский,  русский,  арабский  и  др.,  что  также 

рекомендуется сторонниками сравнительно-исторического метода [9, c. 10].  

Знания же по языку и литературе классического Востока пригодились ему позже, и в преподавательской 

деятельности,  и тогда,  когда, работая над своей монографией о творчестве  Абая  Кунанбаева  встал на защиту 

творческого  наследия  Абая  от  тех,  кто  призывал  отказаться  от  него.  В  1925-1932  годах  представители 

литературной  организации  "Российская  ассоциация  пролетарских  писателей"  (РАПП)  под  лозунгом 

партийности  литературы  стремились  к  административному  руководству  всем  литературным  процессом 

придерживаясь "проработочного" стиля в своей деятельности [7]. 

В  своих  воспоминаниях  о  том  времени  казахский  писатель  и  литературовед  Мухамеджан  Каратаев 

пишет:  "Дело  в  том,  что  до  Жубанова  вокруг  имени  великого  песнотворца  и  просветителя  велись  самые 

противоречивые  толки.  Чего  стоила,  например,  рапповская  вульгарно-социологическая  критика, 

дискредитировавшая  идейно-политическое  эстетическое  наследие,  игнорировавшая  роль  передовой  русской 

демократической мысли в укреплении идейно-эстетической концепции Абая. Жубанов встал на защиту Абая и 

его  наследия,  утверждая,  что  Абай  -  классик  национальной  литературы,  создатель  казахского  литературного 

языка"[8, c.270].  

Жубанов  в  своей  статье  отмечая  оригинальность,  новаторство,  мастерство  в  использовании  народного 

языка Абаем делает тщательный экскурс в прошлое с тем, чтобы определить место и роль Абая Кунанбаева в 

истории  культуры  казахов:  "қазақ  ҽдебиетiнiң  тарихындағы  Абайдың  ҧстайтын  орнын  босағаға  қарай 

110 

ысырмалаушылылар, оған да  мҥсе тҧтпай, табалдырықтан шығарып  тастаушылар, менiң байқауымша, даусыз 

бiр  моменттi  ескермей  жҥр;  ол  - 

ѳз  тҧсында,  жалғыз  қазақ  қана  емес,  басқа  кѳршiлес  елдерден  де  Абайдың 

ҽдебиеттегi ҥздiктiгi"[6, c.250].  

Сравнивая  Абая с  с  его современниками  у соседних народов Жубанов только Мирза Фатали  Ахундова 

ставит в один ряд с  Абаем. По своему поэтическому мастерству  и литературным  трудам  Абай стоит впереди 

своих современников, поскольку в то время не было ни одного поэта, который бы свои произведения писал на 

чистом  народном  языке,  и  по  образцам  классической  литературы.  Это  было  главной  отличительной  чертой 

Абая, отмечал Жубанов. "...Мырза-Фатали араб жазуынан қашумен бiрге ескi шығыс мҽдениетiнiң, ескi халық 

надандығының ҽр тҥрiне де қарсы кҥш жҧмсаған, сонымен қатар, бiрнеше ҽдеби мҧра да қалдырып, кеткен адам 

едi.  ҽзербайжан  халқының  ана  тiлi  де  алдымен  соның  шығармаларында  ғана  болмашы  орын  алған  едi.  Бiрақ 

тҥркиешiлдiк ауруынан ол да тазарып болмаған едi.  

С

ѳйтiп, Абайды кѳршi елдердегi замандастары, бастастарымен салыстырғанда, Мырза-Фаталиден басқа 

ешкiм де шендесе алмай шығады. ҧлт тiлiне, ҽдебиетiне сiңiрген еңбегiн, ақындық кҥшiн алғанда Абай бҽрiнен 

де  озат  шығады. 

ѳйткенi  ол  кезде  таза  халық  тiлiмен  жазып  тҧрып,  ол  жазғанын  классик  ҽдебиет  ҥлгiсiмен 

шығарған ол елдерде адам болған жоқ. Абайдың, бiр қатар сыншылар ескермей жҥрген, бiр оқшаулығы осы. 

Абайдың 

ѳзгеден  ѳңге  қылатын  оның  тағы  бiр  ерекшелiгi:  бҧл  -  Тоқай  мен  Дҽрдiмҽндей,  ғали  Асқар 

қамал  мен  Фатих  ҽмiрхандай,  тiптi  Мҽржани  мен  Насиридай  -  кезiнiң  қолайлы  жағдайы  жарыққа  шығарған, 

ѳсiңкi тҧрмыс тiлегi тiкелей тудырған адам емес. Ол  - ояну дҽурiнiң толқынынан пайда болған немiс Лютерi, 

француз Малербi де емес. Сондықтан, Ренессанстай ҧлы н

ѳсердiң iрi жемiстерi: Леонардо да Винчи, Альбрехт 

Дюрер болуы да Абайға "бҧйырмаған".  

Абай - жағдайының жағдайсыздығы тудырған басып тҧрған қараңғылық iшiнен келер таңның шолпаны 

болып  елестеп,  тҧңып  тҧрған  тымырсықта  келер  дауылдың  дауылпазы  болып  кҥңiренген  адам.  Бҧл  - 

ѳз 

ортасының  Дантесi  сияқты.  Бiрақ  Данте  -  ескiнiң  соңы,  жаңаның  алды  едi.  Орта  дҽуiр  мен  ояну  дҽуiрiнiң 

аралығындағы  к

ѳпiр едi.  Ал  Абайдың алды  жоққа  жуық та, арты ғана бар; ол  - соны дҽуiрдiң басы,  жаңалық 

желiсiнiң шет бҧршағы сияқты. ҥйткенi, оның т

ѳңiрегi Эгей теңiзi емес, Сарыарқаның шѳлi де, ѳткенi - классик 

Рим емес, ҥдере к

ѳшкен қайшылық ѳмiр ғой.  

Абайдың осы алды жоққа жуықтығы, салған жолының сонылығы еленбеген ерекшелiгiнiң бiрi" [Там же, 

с.255].  

Все  ценные  мысли,  как  верно  отмечает  Мухамеджан  Каратаев,  в  трактовке  К.Жубановым 

художественной  силы  поэзии  Абая,  прогрессивных  и  консервативных  традиций  фольклора  и  восточной 

литературы,  а  также  принципов  поэтического  перевода  с  русского  языка  на  казахский,  предопределили 

создание в казахском литературоведении монографических трудов, посвященных изучению творчества Абая [8, 

с.271].  

Большое  значение  и  неоценимую  пользу  в  современных  условиях  развития  государственного  языка 

может  иметь  и  ряд  работ  К.Жубанова,  посвященных  построению  речи,  формах  сочетания  слов  в  казахском 

языке,  служебным  словам.  Ценными  для  изучающих  казахский  язык  являются  рекомендации  ученого 

относительно  правильного  словоупотребления  и  сочетания  слов  в  речи,  а  идея  "синтаксиса  чисел"  ученого 

"наряду  с  показом  того,  как  форма  сочетания  слов  в  казахском  языке  определяет  контекстуальное  значение 

лексемы  в  состоянии  динамики,  дает,  вместе  с  тем,  и  обильную  пищу  для  размышления  над  тем,  из  каких 

посылок нужно исходить, чтобы правильно передать тот или иной отрезок речевой единицы с казахского языка 

на русский" [10, c.65-82]. 

Развитие  современного казахского литературного языка, в частности,  научного и официально-делового 

стилей,  острая  потребность  в  переводе  научно-технической  информации,  терминотворчество,  перспективы 

машинного  перевода,  свидетельствуют  о  том,  что  создание  и  развитие  лингвистической  теории  русско-

казахско-русского  перевода  одна  из  актуальных  проблем  последних  десятилетий.  Труды  К.Жубанова, 

содержащие образцы перевода текстов художественного, научного и публицистического стилей предвосхитили 

проблемы,  связанные  со  спецификой  переводов  текстов  различной  жанровой,  стилевой  принадлежности.  В 

этом  отношении  идеи  К.Жубанова,  научное  предвидение  которого  еще  в  тридцатые  годы  позволило 

предвосхитить  появление  лингвистики  перевода,  должны  стать  фундаментом  для  разработки  важнейших 

направлений этой отрасли науки.  

Одним  из  актуальнейших  вопросов,  связанных  непосредственно  с  развитием  национального 

литературного языка, является вопрос терминологии. На съезде тюркологов, проходившем в г.Баку в 1926 году, 

обсуждались вопросы терминологии на национальных языках. В результате съезда предлагалось организовать 

терминологические  комиссиии  при  всех  отделениях  Всесоюзного  центрального  комитета  национальных 

алфавитов. Создание и разработка казахских терминов начиналась с 20-х годов ХХ столетия.  

В  1924  году  в  Оренбурге  открылся  первый  съезд  работников  культуры  и  деятелей  науки,  на  котором 

впервые  были  рассмотрены  вопросы  терминологии  казахского  языка.  Был  создан  Казахский  научно-

литературный совет при Наркомпросе КАССР, который должен был изучать вопросы терминологии казахского 

языка.  В  его  задачу  входило  создание  и  перевод  на  казахский  язык  общественно-политических  терминов.  С 

1926  года  методическое  бюро  при  Наркомпросе  возглавляло  эту  работу.  В  1931  году  был  создан  "Атаулар 

сҿздiгi"  ("Словарь  наименований"),  в  него  вошло  800  терминов[1.  Р.А.Урекенова.  Первый  председатель 

111 

Гостерминкома республики //Худайберген Жубанов и казахское советское языкознание. Алматы. Ғылым, 1990. 

-С 365]. 

Когда  в  Москве,  в  1933г.,  по  инициативе  математика  и  механика  академика  С.А.Чаплыгина  и  проф. 

Д.С.Лотте  был  образован  Комитет  научно-технической  терминологии  (КНТТ)  при  АН  СССР,  призванный 

оказывать  помощь  организациям,  разрабатывающим  вопросы  отраслевых  терминологий,  то  вскоре,  в  том  же 

году, в Казахстане также была создана терминологическая комиссия, учрежденная при Народном комиссариате 

просвещения.  В  нее  вошли  профессора  С.Д.Асфендияров,  Б.А.Беремжанов  и  многие  другие.  Председателем 

Гостерминкома  был  назначен  Х.К.Жубанов.  Гостерминком  республики  под  руководством  Жубанова  впервые 

разработал главные теоретические аспекты казахской терминологии.  

Перед  открытием  I  Всеказахстанского  съезда  деятелей  культурного  строительства  в  1935  году  по 

инициативе  и  под  редакцией  Х.К.Жубанова  было  выпущено  четыре  номера  Бюллетеня  Гостерминкома,  в 

которых  были  опубликованы  проекты  по  орфографии,  образцы  свыше  десяти  терминов  казахского  языка  по 

ряду областей наук, а также статья Жубанова по проблемам орфографии, алфавита и терминологии. Они стали 

основополагающими в теории казахской терминологии.  

Научной  разработке  казахской  терминологии  Жубанов  посвятил  немало  специальных  работ:  "О 

специфике  слов-терминов"  (1935  г.),  "О  терминологии  литературного  языка"(1935  г.),  "Принципы 

терминологии  казахского  литературного  языка"(1936  г.).  Они  были,  как  показывает  изучение  историко-

лингвистического материала по казахскому языку, первыми и наиболее значимыми исследованиями по данной 

тематике.  Кроме  того,  вопросы  терминологии  затрагивались  и  в  таких  работах,  как  "К  пересмотру  казахской 

орфографии" (1935 г.), и "Проект изменений орфографии и алфавита казахского языка" (1935г)... 

Свою  статью  "К  пересмотру  казахской  орфографии"  Х.К.Жубанов  начиная  с  аксиоматичного 

утверждения о том, что орфография и терминология являясь важнейшими составляющими всякого культурно 

развивающегося  языка,  поскольку  имеют  прямое  отношение  к  языковым  выражениям  достижений  всех 

отраслей  человеческой  деятельности,  обуславливает  зависимость  уровня  грамотности  и  культуры  нации  от 

характера  орфографии  ее  письменного  языка  и  терминологии.  Говоря  о  классовой  природе  орфографии 

Жубанов  цитирует  Ф.Энгельса,  приводя  в  пример  современную  на  тот  период  времени  английскую 

орфографию: "А если принять во внимание запутанную английскую орфографию, при которой чтение является 

истинным искусством и может быть постигнуто лишь после долгого изучения, то невежество рабочего класса 

окажется вполне естественным. Писать вполне умеют лишь немногие, а писать орфографически правильно не 

умеют  даже  многие  образованные  люди"  (Соч.  Маркса  и  Энгельса,  т.III,  с.403).  Тут  правомерен  вывод 

Жубанова:  "...если  даже  такая  запутанная  орфография  была  совместима  с  передовой  буржуазной  культурой, 

какая налицо в Англии и Америке, то при диктатуре пролетариата вовсе не может быть  и речи о подобающем 

развитии  культуры,  когда  она,  культура,  недоступна  трудящимся  массам  --  самим  носителям  культуры"[3. 

с.516].  

Выступая  категорически  против  "какого  бы  то  ни  было  запутывания  орфографии  множеством 

исключений  и  обилием  не  отвечающих  языковой  действительности  "академических"  правил"  Жубанов 

отвергает  как  неприемлемую  распространенную  "в  известных  кругах  ссылку  на  запутанную  английскую 

орфографию,  которая  не  помешала  англичанам  стать  передовым  культурным  народом",  также  как  считает 

"несостоятельными  доводы  А.Букейханова  относительно  того,  что  наихудший  способ  письма  в  мире  -- 

японский -- не помешал японцам подняться до уровня европейской цивилизации"("Еңбекшi-қазақ", 1924).  

В  своем  веском  возражении  А.Букейханову  Жубанов  резонно  отмечает  не  общий  культурный  уровень 

японской  нации  в  целом,  а  недоступность  культуры  именно  для  широких  масс:  "Японский  алфавит  и 

орфография, если можно так выразиться в отношении японской письменности, иероглифической в основном и 

слоговой отчасти, действительно представляют собой один из худших алфавитов, хотя не самый худший, как 

кажется  Букейханову.  Более  того,  в  отличие  от  традиций  Европы,  где  при  всей  кастовости  буржуазной 

культуры все же каждая официальная нация имеет лишь один литературный язык (исключая Швейцарию, где 

параллельно существуют три государственных языка), в Японии наличествует несколько литературных языков, 

представляющих  собой  последовательные  ступени  по  трудности,  со  специальными  приемами  письма  для 

каждой разновидности литературного языка, что особенно затрудняет овладение культурой широкими массами.  

Но  все  эти  сложности  способов  письма  имеют  оправдание  в  том  только  общественном  строе,  который 

господствует  в  Японии  и  который  всем  своим  существом  заинтересован  в  запутанности  алфавита  и 

орфографии, чтобы сделать их недоступными для трудящихся"[3. с.516].  

Еще  в  1934  году  Х.К.Жубанов  на  заседании  Гостерминкома  совместно  с  Программно-методическим 

сектором при Наркоме просвещения КазССР от 27 ноября предложил свой проект орфографии, в котором было 

предусмотрено введение в казахский алфавит букв "ф" (по латински f) и "х" для правильной передачи терминов 

международного  значения.  Ввиду  отсутствия  их  в  казахском  алфавите  термины  физика,  химия,  философия, 

финансы, флора, охранка и т.д. произносились как пизика, кимия, пилосопия, пинансы, плора, окранка, т.е. "ф" и 

"х" заменялись собственно буквами "п" и "к". [1] 

Решение  по  этому  вопросу  было  принято  не  сразу,  а  только  после  "широкой  дискуссии"  и  "решений 

соответствующих органов и общественности". В 1938 году, когда произошла частичная унификация казахской 

орфографии, в казахский алфавит и были введены  недостающие буквы "ф" и "х".  Немало специальных трудов 

К.Жубанова  посвящено  разработке  казахской  терминологии.  Впервые  в  практике  казахского  языка  он  дает 

112 

определение  термина  и  выдвигает  свою  концепцию.  Казахская  терминология,  считает  он,  будет  состоять  как  из 

интернационально-единых  обозначений,  так  и  из  терминов,  создаваемых  на  базе  казахских  слов.  То  есть 

международные термины должны употребляться в русском написании, без перевода на казахский язык. Вопрос этот 

был принципиально важен - жизнь с ее новыми понятиями и словами врывалась в живую ткань родного языка, и 

далеко  не  всегда  находились  в  нем  адекваты.  Главная  забота  ученого  заключалась  в  том,  чтобы  ткань  эта  не 

уродовалась. 

К.К.Жубанов  еще  в  30-годы  ХХ  века  затрагивая  такие  важные  аспекты  лингвистики  перевода,  как 

проблему  закономерных  соответствий,  применение  необходимых  лексико-семантических,  грамматических 

трансформаций,  контекстуальных  эквивалентов;  недопустимость  буквального  перевода  некоторых 

слов,например,  настроение  (кҿңіл),  борьба  (кҥрес),  школа(мектеп)без  учета  их  контектсуальных  значений,  а 

также  недопустимость  обратного  перевода  как  критерия  его  правильности  (потому  что  семантическая 

емкость  слов,  как  бы  соответствующих  друг  другу,  в  различных  языках  бывает  различная),  недопустимость 

перевода общепринятых терминов и многие другие вопросы, предвосхитил появление этой науки в Казахстане 

[5]. 

Обратимся к некоторым примерам в труде К.Жубанова, посвященном правильному переводу служебных 

слов казазхского языка:  

М) «Кҥрес», правда, не служебное слово, но и не полисемантично, оно в живой речи имеет единственное 

значение  борьбы  цирковых  борцов,  т.  е.  чисто  физического  состязания  в  узком  смысле:  татарская  борьба, 

узбекская борьба, фигурально и французская борьба и вообще цирковая борьба. Значение этого слова настолько 

точно,  и  присвоение  ему  иного  какого-либо  значения  нетерпимо,  что  оно  не  допускается  и  для  обозначения 

киргизской  борьбы,  что  в  языке  цирковых  артистов  значит  такой  вид  цирковой  борьбы,  когда  борющиеся 

перетягивают друг друга на аркане, надетом на шею. Ясно, что это слово отнюдь не может передавать значения 

русского  слова  «борьба»  в  смысле  «классовая  борьба»,  «борьба  с  вредителями»,  тем  более  «борьба  с 

вредителями  сельского  хозяйства».  Существующий  в  самом  языке  полисемантизм  регулируется  формами 

словосочетания. Создавать полисемантизм в отношении слов с определенным и точным значением можно лишь 

путем одновременного создания новых форм словосочетаний. Многозначность того или иного русского слова 

вовсе не должна создавать такую же многозначность одного из значений этого слова в казахском языке. Если 

допустить,  что  наши  писатели  до  того  беспомощны,  что  не  могут  пользоваться  словами  талас,  тартыс,қыру, 

қҧрту,  арпалысу  и  т.д.,  каждое  из  коих  передает  то  или  иное  значение  русской  «борьбы»,  надо  ввести  в 

казахский язык слово «борьба» в том же полисемантическом виде, в каком оно употребляется в русском языке, 

но  ни  в  коем  случае  не  создавать  путаницу,  придавая  слову  с  точным  и  определенным  значением  не 

свойственное ему значение.  

Н)  То  же  надо  сказать  и  об  ҧйымдастыру.  Слово,  подходящее  для  перевода  русского  «организовать»  , 

когда нужно говорить о создании какой-либо общественной организации, но не подходящее, когда говорится об 

организации труда, работы, какого-либо предприятия.  

Если допустить, что мы не можем умело пользоваться нашими словами қҧру, басын қҧрау, жасау, салу и 

т.д., необходимо принять в казахский язык и это русское слово со всеми его значениями. Только не искажать 

точного значения имеющегося в языке слова ҧйымдастыру. 

О)  То  же  надо  говорить  и  о  байланыс,  что  означает  «связывать»  ,  «приставать»,  но  означает  не 

«причинную связь» и не ту «связь», которая поддерживается путем постоянной переписки между товарищами, 

организациями,  учреждениями.  Для  этого  существуют  у  нас  слова:  хабарлас,  астас,  ҧштас,  сабақтас  и  т.п., 

которыми мы, очевидно, также не умеем пользоваться. В последнем случае необходимо принять и это русское 

слово «связь», сохранив все его значения. 

П) Слова жоғары, тҿмен и имеют определенное и точное значение «высокий» и «низкий» и фигурально – 

«высший» и  «низший», носят в себе понятия только пространственные, но не во времени. Поэтому эти слова 

(жоғарыда  айтылды,  тҿменде  айтылды)  не  могут  быть  поняты  казахом  как  «наверху»  и  «внизу»,  что,  может 

быть,  и  уместно,  если  речь  идет  о  словах,  имевших  место  где-то  наверху,  хотя  бы  в  верхнем  этаже,  или, 

наоборот,  сказанных  именно  внизу,  в  подвальном  помещении.  Но  отнюдь  не  «выше»  и  «ниже»,  означающих 

место текста; эти слова можно перевести со всей точностью в этом значении : ҽлгіде, мана, жаңа, кітаптың бас 

жағында, сҿзімнің басында; енді, кейін, соңыра, кітаптың аяқ (кейінгі) жағында. 

Надо полагать, что как бы ни был скуден язык наших писателей-переводчиков, эти-то слова знакомы им 

всем  и  не  нужно  никакого  таланта,  чтобы  пользоваться  ими  умело.  Не  нужно  ни  творчества,  ни 

изобретательности  (чего  мы  можем  требовать  и  ожидать  от  всех  и  каждого,  только  не  от  «профессионала»  - 

писателя),  стоит  только  чуточку  избавиться  от  косности  и  консерватизма  мысли,  и  не  будет  никакой 

надобности вводить в казахский эти русские слова (выше и ниже).  

Р)  Слово  жҥреді  означает  «хождение»,  «движение»  в  пространстве,  «пребывать»,  «находиться»,  как 

вспомогателный глагол оно сообщает основному глаголу значение  настоящего времени и продолжительность 

действия.  В  качестве  сказуемого  при  подлежащем  билігі  (его  власть)  означает  «распространяться», 

«действовать». 

Слово  жҥреді  в  живой  речи  полисемантичное.  Но  ни  одно  из  его  многих  значений  не  соответствует 

русским  «ведется»,  «производится»,  когда  говорят  о  ведении  протокола,  дела,  какой-либо  работы, 

«производить  чистку».  Дело  в  том,  что  по-казахски:  істі  істейді,  протоколды  жазады,  жасайды;  мекеме, 

113 

дҥкендерді сҧм-сҧрқия, бҧзықтардан тазартады, ашады. Но всякое жҥреді, жҥргізеді для казаха так же дико, как 

если бы по-русски говорили «дело ходит».  

С)  Глагол  «бер»  имеет  значение  «давать»  в  узком  смысле,  в  качестве  вспомогательного  глагола  при 

основном глаголе в форме деепричастия настоящего времени соответствует русскому «продолжать» жаза берді 

(продолжать  писать);  когда  же  основной  глагол  действительного  и  понудительного  залога  имеет  форму 

деепричастия  прошедшего  времени,  он  показывает,  что  действие  произведено  для  кого-либо  другого:  жазып 

берді,  тҥсіндіріп  берді.  Но  «данное  дело»,  «данный  предмет»  не  могут  значить  по-казахски:  берілген  іс, 

берілген нҽрсе, а просто бҧл іс, бҧл нҽрсе. То же «данные задачи» не могут быть берілген , а мҽлім или белгілі.  

Так же, как тазарту,  жҥргізу, тҥсінік беру вместо  понятного для массы тҥсіндіру  не  может иметь иной 

цели, как только путать читателя. 

Т) Приставка –лы превращает имя существительное в прилагательное; в отдельных случаях прибавляется 

и  к  прилагательному,  сообщая  ему  особые  в  каждом  случае  значения:  алалы  жылқы,  ақтылы  қой;  ҧзынды-

қысқалы;  ақты-кҿкті;  ірілі-уақты.  Но  прилагательное  керек  может  служить  определением  для  всякого 

существительного,  хотя  бы  и  для  адам:  қымбат  адам,  керек  адам.  Приставки  –лы(-ты)  для  них  совершенно 

излишни. Қымбатты адам, керекті адам только искажает эти слова и путает. 

У) Числительные служат определением следующего слова; 16-шы октябрь не может быть понято иначе, 

как только «16-е октября», а «9-е января», «8-е марта», где определением служат «январь», «март», по-казахски 

должны  следовать  только  в  такомпорядке:  ғынуардың  9-ы,  марттың  сегізі  и  т.  п.  или  полнее:  ғынуардың  9 

жаңасы, марттың 8-ші кҥні.  

Невежественный  переводчик  понял  взаимоотношение  слов  в  сочетании  «9-е  января»  неправильно  был 

введен в заблуждение формой родительного падежа «9-го января», в которой он усмотрел в согласовании слов 

«9-го» со словом «января» именительный падеж, «9-е (число) января» он понял как «9-й январь» и перевел на 

казахский  язык:  9-ншы  ғынуар.  Неудобно  оспаривать  право  царского  чиновника  на  невежество,  но  он  так 

злоупотребил этим правом, что плоды его «творчества» ощущаются в нашей литературе до сих пор. 

Ф) К несчастью, он оставил нам в наследство не только свои изобретения, но и методы, представляющие 

свободно  путать  словоупотребление.  И  наши  писатели-переводчики  с  успехом  пользуются  этим  методом: 

Ҽдіспен  пайдаланады,  Н.  туралы  ойлайды,  сҿйлейді.  Н.  туралы  мҽселе,  Н.  туралы  іс.  Между  тем  для 

пайдаланады  нужна  форма  винительного  падежа,  как  и  для  ойлайды,  сҿйлейді(без  какого-либо  туралы),  а 

глаголы страдательного залога не требуют формы творительного падежа, а сам глагол остается без приставки 

пассивности,  так  что  получается  комиссариаттың  кҿрсеткен  тҽртібі  и  Н.  –нің  ісі,  Н.-нің  мҽселесі  (вопрос  или 

дело о Н) без какого-либо туралы. 

Х) Тҧрады значит «стоит», «встанет», «живет», служит вспомогательным глаголом, но не имеет значения 

«состоит». Поэтому электр шам жіңішке сымнан тҧрады звучит так же странно, как «электрическая лампа стоит 

на тонкой проволоке» электр шамның жіңішке сымы болады. 

Ц)  Приставка  -рақ  служит  для  ослабления  качества:  ҧзынырақ  –  длинноватый,  чуть  длиннее  (не 

короткий)...  

Работая  над  рукописями,  он  делал  массу  ссылок,  привлекал  множество  исторического  материала, 

известные и малоизвестные имена, цитаты, факты, сведения из языков, которыми он хорошо владел и понимал 

-  русский,  немецкий,  персидский,  арабский,  турецкий,  монгольский,  грузинский,  коми,  чувашский  и  многие 

тюркские  языки. В своих работах  использовал материалы  орхоно-енисейских рунических памятников VI-VIII 

веков,  обращался  к  древнеуйгурским  письменам  IX  века,  средневековому  чагатайскому  языку.  Печатать  его 

труды  было  очень  сложно  набором,  графику  многих  языков  не  передашь,  надо  было  делать  специальные 

цинковые клише.  

Жубанов понимал ценность, знал историю каждого языка, каждой культуры. Немецким вообще владел в 

совершенстве,  часто обращался к немецким авторам, цитировал их, переводил.  Например, в статье  «Т

ѳңкеріс 

жҽне  қазақтың ҧлт тілі» («Революция  и национальный язык казахов»)  ученый даже  свободно цитирует Карла 

Маркса в оригинале: 

Жубанов  даже  японский  изучать  начал,  так  как  хотел  сам  до  конца  разобраться  в  правильности 

выдвигаемой тюркологами "Алтайской гипотезе", т.е хотел досконально изучить историю тюрков, их истоки, а 

также  истоки  таких  нетюркских  народов  как  корейцы,  японцы,  оторые,  согласно  данной  гипотезе  являются 

выходцами из Алтая, как и тюрки. В дальнейшем в его планы входило изучение китайского языка и культуры. 

Жубанов  надеялся,  что знание  японского языка  поможет ему в  изучении и китайского, считал, что благодаря 

японскому получит доступ к китайским источникам.  

Для  ученых-лингвистов  -  отца  и  сына  Жубановых  -  интерес  к  проблеме  развития  языка  в  его  тесной 

взаимосвязи с  жизнью народа-носителя изучаемого языка носил многоаспектный характер, одним из  которых 

были  причины  возникновения  и  преодоления  разного  уровня  "языковых  барьеров"  в  речевой  коммуникации, 

как  в  пределах  своей  этнической  группы,  так  и  в  межплеменном  общении.  Поэтому  истоки  полиязычия  и 

прообраз  неотделимого  от  полиязычия  современного  поликультурного  сосуществования  разных  этносов  в 

пределах  одного  государства  ученый-тюрколог  Есет  Худайбергенович  Жубанов  видит  в  исторически 

существовавшем культурном наддиалекте, бытовавшем некогда среди разноплеменных тюркских наречий. Для 

этого ученый обращается и к проблеме этногенеза казахов и к проблеме истоков казахского эпоса и ритуальных 

игр [1, с.12-15]: 

114 

«В  отношении  собственно  казахского  языка  можно  сказать,  что  его,  как  такового,  невозможно  понять 

или  подвергнуть  надлежащему  анализу,  рассматривая  вне  связи  с  аспектами  «древнего  языка  тюрков». 

…Необходимо учитывать, - писал ученый, - что казахский язык на своем долгом пути развития не мог бытовать 

изолированно  от  языков  других  родственных  этнических  общностей,  которые  также  обладали  своими, 

присущими  только  им,  отличительными  особенностями,  и  которых  на  их  пути  к  самостоятельности  ожидала 

еще и такого типа дифференциация, как наделение зональными признаками. 

…Историческое  становление  языков,  носящих  зональный  характер,  не  могло  протекать 

последовательными этапами ни в территориально – пространственном, ни в этнолингвистическом отношениях. 

Тенденции к рациональной дифференциации существовали в самом языке, но они постоянно колебались из-за 

преимущественного  кочевого  образа  жизни  древних  тюркских  народов,  не  придерживавшихся  строго 

очерченных государственных (ханских) границ владений родственных племен… 

В  разные  эпохи,  в  силу  исторически  складывавшихся  тех  или  иных  общественно-политических 

обстоятельств  выходцы  из  различных  тюркоязычных  групп  (групповых  консолидаций)  объединялись  с  теми 

этническими общностями, которые впоследствии составили единый казахский народ. Обратный процесс этого 

явления,  т.  е.  «откалывание»  некоторых  племен  от  общей  системы,  происходил  в  пользу  других  тюркских 

народов.  В  результате  всего  этого  казахский  язык  стал  обладать  признаками,  как  близких  языков  малых 

этнических  групп,  так  и  языков,  несколько  особо  отстоящих  от  него,  т.  е.  крупных  этногенетических 

объединений…[10, с.12-15]. 

Древнетюркский язык – это проявление современного казахского языка в тех же V-VIII и Х-ХI веках, его 

наиближайшая модель. Безусловно, что древнетюркский язык не есть чисто прошлое современного казахского 

языка.  Но  он  -  та  самая  ячейка,  где  значительно  позже  сформировался  т.н.  казахский  язык  в  продолжение 

традиций  тех  племенных  наречий,  которые  в  свое  время  участвовали  в  создании  монолитного  единого  языка 

древних  тюрков.  Племенные  наречия,  не  утрачивая  свои  отличительные  особенности,  влились  в  состав 

древнего  тюркского  языка.  Подобно  тому,  как  нельзя  узнать  истоки  казахского  народа,  не  зная  ничего  о  тех 

племенах,  которые  составляли  древнетюркскую  народность,  и  об  их  потомках,  невозможно  ответить  и  на 

вопрос:  «Что  такое  казахский  язык?»,  если  рассматривать  его  историю  в  отрыве  от  других  родственно-

племенных языков [Там же.]. 

На  этой  основе  обобщить  своеобразие  казахского  языка  и  его  отличие  от  других  тюркских  языков, 

которое  заключается  :  в  наличии,  во-первых,  признаков,  которые  были  общими  для  всех  других  языков 

тюркских народов, и, во-вторых, в возникновении таких признаков, которые стали обособлять язык казахов от 

других тюркских языков задолго до того, как наступила заключительная фаза формирования казахского этноса. 

Причина  первого  кроется  в  том,  что:...в  разные  эпохи,  в  силу  исторически  складывавшихся  тех  или  иных 

общественно-политических  обстоятельств  выходцы  из  различных  тюркоязычных  групп  (групповых 

консолидаций)  объединялись  с  теми  этническими  общностями,  которые  впоследствии  составили  единый 

казахский народ.  

Причина  же  второго  заключается  в  том,  что  казахский  язык  на  своем  долгом  пути  развития  не  мог 

бытовать изолированно от языков других родственных этнических общностей, которые также обладали своими, 

присущими  только  им,  отличительными  особенностями,  и  которых  на  их  пути  к  самостоятельности  ожидала 

еще  и  такого  типа  дифференциация,  как  наделение  зональными  признаками.  То  есть  имел  место  и  обратный 

процесс  этого  явления,  т.е.  «откалывание»  некоторых  племен  от  общей  системы  в  пользу  других  тюркских 

народов.  В  результате  всего  этого  казахский  язык  стал  обладать  признаками  как  близких  языков  малых 

этнических  групп,  так  и  языков,  несколько  особо  отстоящих  от  него,  т.е.  крупных  этногенетических 

объединений [Там же]. 

Интересно отметить тот факт, что и в том, и в другом случае происходило образование большой группы 

родственных  языков,  членом  которой  был  и  впоследствии  сформировавшийся  казахский  язык.  Рассматривая 

явление  наддиалекта  как  одного  из  стратов,  тюрколог  Е.Х.Жубанов,  разносторонне  исследовавший  язык 

эпической  поэзии  и  факторы  его  развития,  в  своей  статье,  посвященной  межэтническим  устно-поэтическим 

связям  тюрков  [2,  с.  15-20]  особое  место  отводит  различным  категориям  литературного  языка  в 

донациональную  эпоху,  как  одного  из  стратов  наддиалектной  формы  языка.  Стратификация  наддиалектных 

образований в одинаковой степени включала и письменно-литературное койне, и устно-литературные традиции 

поэтической  речи.  По  словам  Э.Р.Тенишева  отличительным  признаком  страт,  как  высоких  сфер  речения, 

подтверждающим  статус  литературного  языка,  яляется  наддиалектность,  т.е.  такая  сумма  языковых  черт, 

которая не встречается ни в одном из диалектов [3, с.266]. 

Е.Х.Жубанов отмечает, что особого внимания заслуживает тот факт, что изначально устные поэтические 

формы казахского языка, будучи «стилизованными вариантами коммуникативной речи, также выполняли роль 

донационального литературного языка [2, с.15-20].  

Так, многие образцы казахской народной поэтики, по Е.Х.Жубанову, восходят к общетюркскому истоку 

изустной  словесности,  среди  которых  такие  ранне-мифологические  сюжеты,  как  "Ер  Тҿстiк",  "Қҧб(а)ҧғыл", 

"Қҧла  мерген  и  Жоя  мерген"  и  т.п.  Такие  предания  сохранились  в  фольклоре  ряда  родственных  народов  как 

сказочно-фантастические, относящиеся к  донациональным наддиалектным образованиям. Наделенные такими 

свойствами,  как  единообразие  стиля,  идентичность  плана  выражения,  они  стали  отдаляться  друг  от  друга 

только  после  их  «национализации»  в  различных  регионах  тюркоязычного  ареала:  то  как  сказка,  то  как 

115 

контаминация  лирико-драматических  родов,  а  то  и  как  эпос,  что  явсвует  из  примера  «бессознательно-

художественной переработки» сюжетной канвы  «Ер Tҿстік»  в казахском, татарском и киргизском фольклоре. 

Если  для  казахов  и  татар  Ер  Tҿстік  -  герой  фантастической  сказки,  то  киргизская  живая  эпическая  традиция 

перевоплотила его в сподвижника  «лавинного Манаса». В соответствии с законами эпического сказания язык 

киргизской версии усилил свою реалистическую окраску в духе жанра, а благодаря усилиям многих поколений 

аэдов-манасчи  она  -  (версия)  всецело  приняла  стихотворную  размеренную  форму.  О  действенной  мощи 

эпической  традиции  как  творческого  начала  формирования  донационального  литературного  языка  устной 

формы  свидетельствует  и  динамика  жанрового  преобразования  и  развития  исконно  народных  плачей-

монологов, типа казахского «жоқтау», киргизских «керезе» и «кошока», представляющих заветы и назидания, 

исполненные  средствами  словесного  многогранное  явление.  Исследователь  поднимает  вопрос  о  правильной 

передаче понятия "наддиалект" или "наддиалектные форма языка" на казахском языке.  

Отказываясь от кальки, подобно той, что вошла в русскую лингвистическую литературу как отражение 

общеязыкового  понятия  "супердиалет"  ,  ученый  пишет:  "В  связи  с  этим  возникла  необходимость  номинации 

его удобосочетаемым терминованным обозначением и в национальных языках. Во имя признания феномена мы 

предпочли  прибегнуть  к  словосочетаниям:  "Тҿбе  тiл"  и  «кҿсем  тiл»  (соответственно  «язык-вышка»  и  «язык-

вожак»,  которые  на  наш  взгляд  логически  верно  передают  идею  о  «супердиалекте».  Отказ  от  кальки  был 

продиктован  тем,  что  участие  в  составе  термина  компонента  «диалект»  давало  обратный  эффект, 

способствующий  неверному  восприятию  этого  понятия,  утверждая,  а  не  отрицая  диалектную  суть  явления 

вообще. Но, насколько приемлемыми будут наши номинации, покажет время" [4.107-108;86,151]. 

Однако  упорядочение  термина,  по  словам  Е.Х.Жубанова,  в  процессе  познания  истинной  природы 

наддиалекта только одна сторона проблемы. Другая проблема заключается в том, что тюркологи еще не совсем 

преодолели  боязнь  в  деле  присокупления  устных  форм  речения,  особенно  фольклорных  образцов,  к  числу 

литературно-обработанных языков. А при этом явления супердиалекта в разных формах заявляют о себе почти 

повсеместно.  Факты  заставляют  нас  еще  более  расширить  свой  кругозор  и  обратить  внимание  не  только  на 

наддиалектные категории внутри одного языка, но и на зональные, т.е. межнациональные его субституции. И 

это  опять-таки  благодаря  общности  духовной  культуры  известных  регионов,  населенных  тюркоязычными 

народами.  Языковое  родство,  схожесть  кочевого  и  полукочевого  уклада  жизни,  социально-политическая 

обстановка,  одинаково  сопутствовавшие  их  общественному  строю,  породили  общие  принципы  в 

речетворчестве этих народов [2, с. 17].  

В своем исследовании ученый ссылается на приводимые фольклористами Б.Уахатовым, Б.Адамбаевым и 

др. примеры сходств мотивов тюркских и монгольских народных игр, запечатлевших особенности охотничьего 

быта [5,83-89]. 

Еще  большим  сходством,  по  мнению  Е.Х.Жубанова,  отличаются  поэтические  формулы  речения  среди 

самих  тюркских  племен  и  народов,  которые  во  многим  основаны  на  общей  или  единой  модели  образного 

словоупотребления.  Фольклористы  отмечают  это  и  на  примере  межнациональных  черт  тюркских  пословиц  и 

поговорок [6.60-67]. 

По  словам  исследователя  в  этом  отношении  фольклористы  провели  значительные  изыскания  для 

установления личности мифического сказателя «Сыпыра жырау» [7.9.10]. Не разделяя мнение фольклористов, 

стремящихся  воссоздать  прообраз  «Сыпыра  жырау»,  как  исторически  реальной  личности,  Е.Х.Жубанов, 

филологи Ф.Кендыбаев (8) и К.Омиралиев [9.61-62], возводят это легендарное имя к древнему «сабра»: сабра с 

семантической саб-слово-монолог, Т.е. «сез», - Ра словообразующий аффикс, производящий имя сабра «сезшi», 

подобно русскому «сказателю» и т.д.  

Единство  общетюркской  системы  речения  Е.Х.Жубанов  пытается  проследить  не  только  в  структуре 

ритмизированных  текстов,  но  также  и  в  построениях  народной  прозы.  Так,  одна  из  исконных  казахская 

народная сказка «Тогыз тоңкылдак пен бiр шiңкiлдек » (Девять ворчунов и один пискун), в свое время в разных 

вариантах была записана из уст казахских сказителей Васильевым, Диваевым, Радловым, Лютшем.  

При  этом  исследователь  объясняя  сходство  собранных  образцов  эстетической  целостностью  подхода  к 

устно-литературному  жанру  данного  народа,  поражается  общности  казахской  сказки  с  таранчинской, 

тобольско- татарской и крымско- татарской версиями того же сюжета, опубликованных в четвертом, шестом и 

седьмом  томах  знаменитых  Радловских  собраний.  Жубанов  отмечает  стилистическую  выдержаность  всех 

версий  фольклорных  текстов  как  по  формальному  речеупотреблению,  так  и  по  контуру  сюжетных  ходов,  по 

плану повествования сказочного материала и наконец, последовательности диалогических реплик персонажеЙ. 

На  основе  вышеизложенного  ученый  приходит  к  выводу  о  едином  начале  устно-поэтических  образцов 

тюркского  фольклора,  которые  зиждятся  на  генетическом  родстве  этих  языков  и  единой  речевой  культуре, 

существовавшей  у  определенных  тюркских  кочевых  племен  в  раннем  быту.  Единая  речевая  культура  на  том 

историческом  отрезке  времени  сыграла  для  них  роль  супердиалекта,  т.е  наддиалектной  формы  языка.  Таким 

образом,  придерживаясь  единой  нормы  художественноречевой  коммуникации,  тюрки-кочевники  успешно 

преодолевали т.н. «языковой барьер» в своих межплеменных контактах. В заключение Е.Х.Жубанов оценивает 

донациональный  литературный  язык,  возникший  на  базе  общих  устно-поэтических  традиций  у  народов 

нынешних  Сибири,  Казахстана,  Поволжья,  Приазовья,  Крыма  и  Кавказа  как  гораздо  более  древний,  чем 

чагатайский арабографический язык, роль которого состояла в приобщении грамотного населения Центральной 

Азии и Казахстана к единой письменной культуре. 

116 

По  словам  ученого  донациональный  литературный  язык  будучи  наддиалектным  по  своей  природе  был 

высоко-поэтичным  по  форме  и  подлинным  средством  межнационального  общения  по  своей  сути  служил 

образцом зонального литературного языка, общего для ряда тюркоязычных племен и народностей.  

Фольклорные  образцы,  содержащие  в  себе  схожие  мотивы  и  элементы  речения  свидетельствуют  о 

созидательной  деятельности  предков  в  области  речетворчества,  об  устремлении  народов  к  всеобщей 

солидарности  и  культурным  взаимоотношениям  еще  в  глубокую  древность.  Как  заключительным  аккордом 

звучат  слова  ученого  о  необходимости  исторического  изучения  казахского  языка:  «…Языковые  признаки, 

указывающие  на  общность  казахского и других тюркских языков,  помогают безошибочно определить  период 

формирования общих черт и признаков, равно как и уточнить время дифференциации этих языков. Невозможно 

создать труд по истории какого-либо (в нашем случае казахского) языка, не изучив предварительно этногенез 

народа-носителя этого языка (казахов). Поэтому здесь необходима координация сил историков и языковедов» 

[там же]. 

Как  дальнейшим  развитием  темы  и  новым  вектором  лингвистических  исследований  звучат  слова 

тюрколога  Е.К.Жубанова  о  тесных  культурных  и  языковых  контактах  тюрков  и  монголов.  Ссылаясь  на 

приводимые  фольклористами  Б.Уахатовым,  Б.Адамбаевым  и  др.  примеры  сходств  мотивов  тюркских  и 

монгольских  народных  игр,  запечатлевших  особенности  охотничьего  быта,  а  затем  еще  оформлены 

аналогичными формульными выражениями в их обрядово-бытовых песнях [9, с.83-89].  

ученый  видит  причиной  этому  длительный  период  культурных  контактов  тюркских  и  монгольских 

племен, благодаря чему стало практически невозможно определить, какой из  этих  народов был создателем, а 

какой  заимствовал  мотивы  и  песни  данного  обряда.  Результатом  же  такого  межкультурного  взаимодействия 

стало развитие высочайшего и передового по своей значимости языкового феномена, как наддиалекта не только 

языков, но и культур [11]. 

Но  еще  более  смелыми  видятся  научные  исследования  древних  межконтинентальных  контактов.  Так, 

данные последних десятилетий указывают на близость тюркских языков к языку шумеров (4000 лет до н. э.). В 

последние десятилетия также появились подтверждающие свидетельства о близости тюркских языков к языкам 

североамериканских  индейцев  (приблизительная  дата  переселения  предков  индейцев  из  Азии  в  Америку 

определяется в 20000 лет до н.э.). Данные антропологических и других научных исследований последних лет 

подтверждают  факт  контактов  и  переселения  части  тюрко-монгольских  племен  на  американский  континент 

через Берингов пролив (примерно 20000-35000 лет назад) [12].  

Жубанова Е.К. также интересуют древние языковые и культурные связи Евразийского и Американского 

континентов:  «…Данные,  собранные  норвежским  ученым  и  путешественником  Туром  Хейердалом  о  древних 

забытых  верованиях  Перу,  свидетельствуют  о  некогда  существовавших  теонимах,  как  Тангар-оа,Кон//Кан  и 

Теки: первоначальное имя бога Солнца Виракоча ... было Кон-Тики или Илла-Тики, что означает Солнце-Тики 

или Огонь-Тики...‖ [13, с.55].  

Е.К.Жубанов находит соответствие между теонимами Тангар-оа и Тҽңірі. Послелог -оа в первом из них - 

распространенный по всей Океании способ образования антропонимов и топонимов путем присоединения его к 

слову-основе. Сопоставляя теонимы тюрков, в частности, казахов и древних инков, ученый находит очевидные 

тюркские соответствия между Кон(Кан)-Кҥн, Илла-Алау(Жалын) [14, с.52-57].  

Из  исторических  источников  известно,  что  Тики  -  один  из  древних  теонимов  некоторых  племен 

американских индейцев. Интересно в этой связи то, что в традиционной науке первые упоминания о народах, 

составляющих  алтайскую  языковую  семью  (куда  входят  и  тюрки),  встречаются  в  китайских  источниках, 

согласно которым в начале II тыс. до н. э. к северу от китайцев жили народы «чонг» и «тики». Для Тенгиранцев 

понятие Абсолюта связано не только с местом, но и с теми, «кто разделяется в пространстве» в «бесконечной 

последовательности локальных операций». В связи с названием народа "тики" возникает вопрос: имеем ли мы 

дело с этнонимом или же это название по роду-племени, а значит имя обожествленного далекого предка?  

В  орхонских  текстах  встречается  слово  Тегін(принц),  соответствующее  древнетюркскому  понятию  "из 

благородного  рода"(ср.  каз.  тегі  жақсы,  асыл  тек).  Основной  лексический  компонент  "тек//тегі"  указывал  на 

происхождение человека (см."шыққан жері, ата тегі", т.е. "край, откуда родом или земля отцов").  

На  основании  этого  Е.К.Жубанов  продолжает  параллель  соответствий  между  Кон-Тики  и  Кҥн-Текті,  а 

также  Илла-Тики  и  Алау-Текті  [там  же,  с.55].  Сомнения  же  в  правильности  вывода  Е.Жубанова  отпадают 

благодаря данным научных открытий последних десятилетий:"...открытие, сделанное на юго-востоке Мексики, 

позволило  установить  то,  что  в  жители  различных  стран  Азии  о  племенах  майя  знали  еще  до  нашей  эры  и 

имели  с  ними  контакты.Ученые  обнаружили  на  многих  стенах  полуразвалившихся  пирамид  надписи  на 

древнебирманском  и  древнекитайском  языках.  Специалисты  считают,  что  сделаны  они  были  в  V.  до  н.э.  В 

древнем  городище  обучались  иностранным  языкам  мореплаватели  и  торговцы,  отправлявшиеся  в  далекие  и 

опасные странствия"[15].  

В  заключение  приведем  слова  ученого  о  том,  что  в  отношении  собственно  казахского  языка  можно 

сказать,  что  его,  как  такового,  невозможно  понять  или  подвергнуть  надлежащему  анализу,  рассматривая  вне 

связи с  аспектами  «древнего языка  тюрков»  -  наиближайшей модели казахского языка, сформировавшегося в 

продолжение  традиций  тех  племенных  наречий,  которые  в  свое  время  участвовали  в  создании  монолитного 

единого  языка  древних  тюрков.  Невозможно  изучить  историю  какого-либо  языка,  не  изучив  предварительно 

117 

этногенез народа-носителя этого языка. И здесь необходима координация сил историков и языковедов" [10, с. 

15-20].  

Как показывает история язык это живой организм, гибкий и восприимчивый к культурным потребностям 

человечества. Язык развивается, отражая достижения и завоевания всей многовековой культуры человечества и 

обслуживая его. Относительно новые данные о межкультурных связях народов подтверждают это.  

 

жүктеу/скачать 5,85 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: