Когда же начинают впервые проявляться способности к литературному творчеству? В педагогической и психологической литературе можно встретиться с мнением, что проявление литературных способностей у большинства юных авторов связано с вступлением растущего человека в подростковый возраст и как бы отстает во времени от других художественных способностей — к изобразительному творчеству, музыкальных, артистических. Такого мнения придерживался, например, Л.С.Выготский, который отводил .литературному творчеству особую роль в становлении самосознания ребенка и считал, что первые проявления литературных способностей связаны с возникновением у детей интереса к собственному внутреннему миру, к душевной жизни. Все это справедливо, если ориентироваться на привычные для нас формы литературного творчества, на его письменно оформленный «продукт». Действительно, заветные тетрадки со стихами, рассказами и даже романами, т.е. то, что принято называть авторской рукописью и без чего нам непривычно представлять творческий процесс, появляются, как правило, не раньше десяти—двенадцати лет. В более раннем возрасте продукты детского творчества обычно предстают в записи взрослых, случайно заинтересовавшихся тем, что сочиняет ребенок. Письменно оформленные рукописи младших школьников — редкое исключение: слишком труден для ребенка этого возраста сам процесс письма.
Но точно так же, как в истории культуры возникновению письменной литературы предшествуют целые эпохи устного словесного творчества, так и в жизни детей обращению к письменной речи предшествует обычно этап устного сочинительства, который далеко не всегда замечается взрослыми.
Кто из окружающих примет всерьез такие слова трехлетнем девочки, которые она повторяет, кружась по комнате под новенькой сияющей люстрой:
Золото, золото,
Дорогое мое!
Никому тебя не отдам..?
А ведь в этих словах, «выстроенных» по закону художественной речи, может быть, впервые в жизни ребенок выражает свое восхищение от встречи с новым, незнакомым предметом, свой ответ яркому свету, пришедшему в дом вместе с люстрой.
Что, кроме улыбки или порицания, вызывает у нас дразнилка, сложенная по образцу известных детских стихов:
Жил па свете
Мальчик Жора,
Мальчик Жора
Был обжора:
Съел корову,
Съел быка
И живого червяка!
Но, журя ребенка, убеждая его, что дразниться нехорошо, не проходим ли мы опять мимо первой попытки выразить в слове свою оценку окружающего, наконец — изменить что-то в мире? То есть решить хоть самую маленькую, но творческую художественную задачу?
Понимаем ли мы, что происходит на самом деле, когда видим и слышим, как у калитки в саду играет сама с собой пятилетняя дачница, наша соседка, сопровождающая ритмическое раскачивание калитки такими словами:
Мама, мама!
Что, что, что?
Гости едут!
Ну и что?
Гости едут!
Ну так что?
Дласти! Дласти!
(Чмок. Чмок. Чмок.)
А девочка ведь не просто играет в «приезд гостей». Внутри игры она сочиняет стихотворный текст, разговор двоих — мамы и маленькой дочки, которые совершенно по-разному относятся к появлению гостей. «Ведя» сразу две роли — и взрослой женщины, и дочери — она безупречно «выстраивает» реплики диалога, предельно лаконично рисуя с его помощью и событие, и его развитие, и даже характеры своих героинь.
Кто и когда принимает всерьез такое сочинительство? Ведь и сам ребенок в подобных ситуациях не осознает себя автором, создающим что-то для кого-то, оформляющим что-то ценное «по законам красоты». Он просто радуется, сердится, играет, он просто живет и создает все эти тексты для потребностей своей собственной жизни.
Поэтому в области словесного творчества ребенок очень долго предоставлен самому себе. Еели хорошо рисующего или поющего обычно замечают сразу, то хорошо сочиняющего (особенно если его творчество связано, не со стихотворной, а с прозаической речью) обычно никто не видит: слишком «летуч» и ситуативен продукт раннего словесного творчества детей. И если рисующему, ноющему, танцующему взрослые стараются помочь — создать благоприятные условия для развития его способностей, найти студию, кружок, педагога-специалиста, то маленькому сочинителю обычно никто не помогает, слишком долго никто не помогает.
Почему же «слишком»? Ведь он свободен. То есть может выражать себя и импровизировать сколько угодно. Он работает в той области — области родного языка, которая в отличие от области пластического изображения или музыки и не требует, казалось бы, особого обучения. Но дело в том, что спонтанное детское творчество, предоставленное само себе, яркое и непосредственное вначале, иссякает, исчезает по мере взросления у большинства детей, если не создать психологопедагогические уеловня для его развития.
И все богатые предпосылки способностей, которыми обладает в определенном возрасте каждый нормальный ребенок, не становятся настоящими способностями, пропадают навсегда. Чтобы этого не происходило, нужно, во-первых, уметь видеть :mi предпосылки и, во-вторых, понимать, каковы должны быть те целенаправленные пепхалого-педагогические воздействия, которые помогут развитию, качественному преобразованию возрастных предпосылок в способности.
Вот на этих двух проблемах нам теперь и следует остановиться.