Учебное пособие для магистрантов. Астана: Мастер по

51 
чтобы дан был город этот, [как] (сосуд) упавший». По-видимому, сосуд (скудель) 
скудельный является синонимом жребия, который является древнейшим заимствованием 
из латинского языка – scandula ‘дранка’. Бог указал Иеремии сопроводить свою речь 
символическим действом: купить у горшечника глиняный скудельный сосуд и разбить его 
перед глазами иудейских старейшин, чем предрек судьбу жителей этого города. 
Предрекание Всевышнего эксплицируется Иоанном Златоустом, который говорит об 
очищении (̓εκκaθaίρω ‘очищать’, κaθaίρω ‘очистить, очищать’) через бедствия как цели 
Бога. Однако в славянском тексте переведена среднегреческая форма глагола κaθaιρέω 
(‘истребить, убивать’): «сия бо, рече, Бъ сътвори, яко потребитъ я и покажеть соущия в 
нихъ ключимая» [Амарт,1, с.283]. Ср., современный перевод: «Ведь Бог сделал это, 
сказал, чтобы уничтожить их и показать достойных в них». В славянском переводе 
возобладала мысль о наказании иудеев уничтожением, что не соответствует 
среднегреческому оригиналу Амарт. 
В основании византийской ментальности покоятся и элементы древнегреческой 
культуры. Так, например, Софокл описывает один обычай эллинов, когда какой-либо дом 
запятнает себя каким-либо преступлением, то домочадцы, пытаясь снять груз 
греховности, чистят и моют дом (νίζω) [ДРС, 2, с.1134]. Ср., этот рефлекс в Синайской 
псалтыри: оумыю въ неповиныхъ руце мои и обиду (обити) олътаръ твои ги [Син пс, с.30, 
пс.25,6] – νίψομαι ̓εν ̓αθωοις τὰς χει̃ρὰς μου καὶ κυκλωσω τὸ θυσιαστήριὸν σου [Син пс, 
с.204,122]. По-видимому, во время жертвоприношения умывают руки в неповинной крови 
жертвенного животного, а затем обходят вокруг алтаря в церкви. Справедливость нашего 
рассуждения эксплицируется в другом месте Синайской псалтыри: «Възвеселитъ ся 
праведникъ егда видитъ местъ, руце свои оумыетъ во кръви грешника» [Син пс, с.71, 
пс.57,11] – ἐυφρανθήσεται δίκαιος ̔όταν ̓ίδη ̓εκδίκησιν τὰς χει̃ρας ἀυτου̃ νίψεται ̓εν τὼ ἁίματι 
του ̔αμαρτωλου [Син пс, с.204]. 
Анализ древнеславянского эмпирического материала показывает, что символы 
древнерусской ментальности в семантическом статусе К1 заимствованы из 
среднегреческих сакральных текстов Священного Писания через болгарское посредство.
В семеме К1 сохраняется мотивированность с непосредственной внеязыковой 
сущностью, то есть ощущается не только денотат, но и общий иконический концепт, 
который замещается другим значением, появившимся еще в древнейшую эпоху. Эти 
символы-синкреты отражают византийскую ментальность кафолического христианства, а 
последнее, в свою очередь, проецирует рефлексы античной культуры. Кроме того, эти 
символы стали символами благодаря прецессии и были восприняты переводчиками и 
авторами оригинальных сочинений в Киевской Руси. Воспринятая ментальность 
усложнила структуру древнерусского мировоззрения, сформировав не диглоссию и не 
двоеверие, а триглоссию и троеверие. Итак, появилась специфическая языковая картина 
мира восточных славян, что отражает непонятную для европейцев особую древнерусскую 
ментальность. Мы попытались вскрыть лингвистические и экстралингвистические 
особенности этого удивительного мироощущения восточных славян.
Теперь приступим к рассмотрению семем К2 и К3. Семемы К2 и К3 являются 
целостными, немотивированными, так как их семантическое наполнение сводится только 
к одной коннотативной семеме, которая репрезентируется только в составе идиомы. Так, 
М.М. Копыленко и З.Д. Попова семему К2 трактуют как «крайнюю степень 
метафоризацию, доведенную до ее аннигиляции (К2К2 втирать очки)», то есть 
аннигиляцию мы понимаем как прецессию в структуре диссипации, которая не 
сохраняется в рефлексивной памяти носителей языка, но удерживается системой языка. 
Другими словами, не ощущается иконический концепт этой семемы. В европейской 
традиции сложилось близкое, но несколько иное представление, понимаемое с точки 
зрения когнитивной науки, связанное с научными разысканиями Дж. Лакоффа. Крайняя 
степень метафоризации представляет одну область знания через призму другой, то есть 
как семантический сдвиг из области источника (source) в область мишень (target), которые 

52 
не связаны по своей сущности, так как, отмечает Дж. Лакофф, этот процесс основан на 
соответствиях в опыте человека. Полагаем, что следует здесь говорить не о «крайней 
метафоризации», а необходимо учесть одно, но существенное явление, связанное не с 
семантическим сдвигом, а с формированием символа-синкреты. Хотя семантический 
сдвиг у синкреты возник в глубокой древности, и возникшее значение стало сингулярным, 
оно обозначилось 
неизменным и единственным в составе идиомы. Именно такие идиомы возникли 
благодаря многократной прецессии в структуре диссипации и стали символами 
ментальности этноса. 
Теперь, что касается семемы К3. Семема обладает самой крайней степенью 
изоляции от денотативных семем. Этот процесс является наиболее древним и необходимо 
определить, как же протекала синергия в структуре диссипации в той или иной языковой 
системы. Процесс происходил разными путями, в силу этих причин когнитивный концепт 
образований выявить крайне сложно, так как произошла глубокая изоляция семемы К3 от 
ее денотативных значений. Для их обнаружения требуется определить: 1) язык 
заимствования и как в этих языках протекала прецессия; 2) диалектные говоры, и 
рассмотреть была ли в языке диалекта прецессия; 3) профессиональный язык, как 
происходил переход от плюральности значений к сингулярности в образовании 
терминосистем; 4) диссипация в народно-разговорной среде; 5) словоформы, вышедшие 
из употребления в современных языках, но сохранившиеся в живых естественных языках 
в составе тех или иных идиом.
Ср., примеры, извлеченные нами из работы М.М. Копыленко и З.Д. Поповой: 

жүктеу/скачать 3,42 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: