Южный научный центр российской академии наук

149
С.А.Кибальник (Санкт-Петербург)
Международная  научная  конференция  «А.П.Чехов  и  мировая 
культура: взгляд из 21 века. М., 2010. С. 130–133) была, очевид-
но, связана также и с утратой феноменологического ощущения 
действительности.
Литература
Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 2007. 
1. 
Газданов Г. Собр. соч.: в 5 т. М., 2009. 
2. 
Гартман Н. Эстетика. М., 1911. 
3. 
Дильтей В. Введение в науки о духе. М., 2000. 
4. 
Долженков П.Н. Чехов и позитивизм. М., 2003. 
5. 
Зайферт Й. Введение // Антология реалистической феномено-
6. 
логии. М., 2006. 
Зубарева Е.Ю. А.П. Чехов и Ф.Н. Горештейн // А.П.Чехов и ми-
7. 
ровая культура: взгляд из XXI века: Международная научная 
конференция. М., 2010. 
Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979. 
8. 
Колобаева Л. От временного к вечному. Феноменологический 
9. 
роман в русской литературе XX века // Вопросы литературы. 
1998. Май – июнь. 
Кузнецов В.Г. Герменевтическая феноменология в контексте 
10. 
философских воззрений Густава Густавовича Шпета // Логос. 
1991. № 2. 
Максимченко Л.А. Проблема первичного знания в философии 
11. 
Г.Г.Шпета // Творческое наследие Густава Густавовича Шпета 
в контексте философских проблем формирования историко-
культурного сознания (междисциплинарный аспект). Томск, 
2003. 
Мальцев Ю. Иван Бунин, 1870-1953. [М.], 1994. 
12. 
Невлева И.М. Философия культуры С.Л. Франка. СПб, 2007. 
13. 
Орехов С.И. Философия и философствование по Г.Г.Шпету // 
14. 
Творческое наследие Густава Густавовича Шпета в контексте 
философских проблем… 
Порус  В.Н.  Спор  о  рационализме:  философия  и  культура 
15. 
(Э.Гуссерль, Л.Шестов и Г.Шпет) // Густав Шпет и современная 
философия гуманитарного знания. М., 2006. 
Семкин А.Д. Почему Сергею Довлатову хотелось быть похожим 
16. 
на Чехова? // А.П.Чехов и мировая культура: взгляд из XXI века: 
Международная научная конференция. М., 2010.

150
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
Собенников  А.С.  «Между  есть  Бог  и  нет  Бога…».  Иркутск, 
17. 
1997. 
Степанов А.Д. Антон Чехов как зеркало русской критики // 
18. 
Чехов: pro et contra. Творчество А.П. Чехова в русской мысли 
конца XIX – начала XX в. (1887–1914). СПб., 2002. 
Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. 
19. 
Франк  С.Л.  Абсолютное  //  Русское  мировоззрение.  СПб., 
20. 
1996. 
Чудаков А.П. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. М., 
21. 
1986. 
Шелер М. Избранные произведения. М., 1994. 
22. 
Шестов Л. Памяти великого философа // Вопросы философии. 
23. 
1989. № 1. 
Шестов Л. Творчество из ничего (А.П.Чехов) // А.П.Чехов: pro 
24. 
et contra. Творчество А.П.Чехова в русской мысли конца XIX – 
начала XX в. (1887 – 1914). СПб., 2002.
Шпет Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука 
25. 
и ее проблемы. М., 1914. 
Шпет Г.Г. Мудрость или разум? // Филологические этюды. М., 
26. 
1994. 
Шпет Г.Г. Рабочие заметки к статьям Л.И. Шестова // Щедрина 
27. 
Т.Г. «Я пишу как эхо другого…». Очерки интеллектуальной био-
графии Густава Шпета. М., 2004. 
Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. 
28. 
Юркшткович Е.А. Возможности герменевтики как метода ра-
29. 
ционального мышления в философии Г. Шпета // Творческое 
наследие Густава Густавовича Шпета в контексте философских 
проблем…

151
Н.М. Ким, Е.В. Попова (Таганрог)
МОДАЛЬНЫЙ СМЫСЛ ВЫСКАЗЫВАНИЙ  
С ИМЕНАМИ ЧИСЛИТЕЛЬНЫМИ  
В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.П. ЧЕХОВА
В высказываниях, содержащих на поверхностном уровне се-
мантической структуры лексемы имен числительных, может быть 
выражен скрытый модальный смысл: имплицитное утверждение/
отрицание; оценка (много/мало, хорошо/плохо), а также скрытое 
волеизъявление.
Имплицитный утвердительный или отрицательный модальный 
смысл содержат высказывания, представляющие собой ответные ре-
плики диалога. Вывод скрытого утвердительного или отрицательного 
коммуникативного смысла, обнаруживаемого на глубинном уровне 
семантической структуры высказываний с именами числительными, 
имеет когнитивные основания и опирается на актуальные в момент 
общения экстралингвистические «знания коммуникантов о мире, 
друг о друге, ситуации общения и т.п.» [Кобозева 2000: 200]. Такие 
знания  представляют  собой  экзистенциальную  пресуппозицию 
в  трех  разновидностях  (собственно  экзистенциальная,  комму-
никативная, прагматическая), действующую в  сочетании с пре-
суппозицией логической, операциональной [Лисоченко 1992: 14]. 
Логической пресуппозицией, обусловливающей вывод скрытого 
в ответной реплике диалога утвердительного и отрицательного 
модального смысла, может быть опосредованное умозаключение – 
простой категорический силлогизм. В этом случае экспликация 
скрытого утверждения или отрицания в высказывании с именем 
числительным обусловлена операцией вывода «по формуле логи-
ческой операции импликации» [Лисоченко 1992: 75]. В частности, 
как было сказано, это может осуществляться по модели опосредо-
ванного умозаключения:
– Вы семейный? – спросил доктор

152
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
– Жена и двое детей, ваше превосходительство… – прошипел 
учитель.
 («Дамы». С. V, 104).
Частная посылка силлогизма – эксплицитный, выраженный на по-
верхностном уровне семантической структуры высказывания смысл 
(Жена и двое детей); большая посылка силлогизма – имплицитный 
пресуппозиционный смысл названного высказывания – представ-
ление о том, что жена и двое детей могут быть только у семейного 
человека; вывод силлогизма – скрытый модальный коммуникативный 
смысл – значение утверждения.
Экстралингвистические  знания,  участвующие  в  выражении 
утверждения/отрицания, могут представлять собой знание некоторой 
нормы. Например:
Вершинин. … Вы давно из Москвы?
Ирина. Одиннадцать лет. Ну что ты, Маша, плачешь, чудачка… 
(Сквозь слезы.) И я заплачу… 
(«Три сестры». С. XIII, 127).
Слушающий сочетает эксплицитно выраженную мысль гово-
рящего  (Одиннадцать  лет)  со  своими  количественными  пред-
ставлениями – знанием нормы (одиннадцать лет в человеческой 
жизни – это много), применяя логическое правило, и устанавливает 
утвердительное модальное значение. Таким образом, в частично 
изоморфном вопросу ответном высказывании (Одиннадцать лет) 
содержится такая лексическая замена коммуникативно актуального 
адвербиального члена (давно), из которой на основании имплика-
ции и с учетом знания нормы следует утвердительный модальный 
смысл.
Таким образом, утверждение или отрицание в высказываниях 
с именами числительными может быть выражено опосредованным 
способом,  при  котором  оно  является  следствием  импликации 
между эксплицитным смыслом высказывания с именем числи-
тельным и имплицитным пресуппозиционным смыслом – знанием 
нормы.
В ответных высказываниях диалогического текста, как было по-
казано, может осуществляться замена адвербиальных членов (далеко, 
давно, долго
) на количественно-именные сочетания. Слушающему 
предоставляется право на основании знания количественной нормы 
констатировать значение утверждения или отрицания.
Если современный читатель не владеет соответсвующими экстра-
лингвистическими знаниями, то в установлении модального смысла 
участвуют прагматические пресуппозиции – знание речевой ситуа-
ции, описанной в тексте в качестве предметной. Исходя из знания 

153
Н.М. Ким, Е.В. Попова (Таганрог)
и оценки предмета в данной речевой ситуации, получатель речи 
устанавливает, является ответное высказывание утвердительным 
или отрицательным:
– 
Далеко ехать?
– Что-то около 
тринадцати-четырнадцати верст. У меня 
отличные лошади, доктор! Даю вам честное слово, что доставлю вас 
туда и обратно в один час. Только один час! 
(«Враги». С. VI, 35–36)
Речевая ситуация, вербализованная в посттексте, описанная как 
предметная (У меня отличные лошади), позволяет понять современно-
му читателю, что тринадцать-четырнадцать верст – это значительное 
расстояние, которое в данной ситуации может рассматриваться как 
незначительное, преодолеваемое в течение небольшого времени 
(Только один час).
Утвердительный или отрицательный смысл ответной реплики 
диалога – высказывания с именем числительным – может быть 
установлен «как следствие объективной и семантико-синтаксической 
связи» [Лисоченко 1992:70]. Например:
– А сардин купил?
– 
Две  коробки.  Колбаса  четырех  сортов…  («На  гвозде». 
С. II, 42).
Утверждение выражено ответной репликой диалога, структурно 
представляющей собой неполную синтаксическую конструкцию 
(неполное простое предложение), состоящую из вербализованной 
части (Две коробки) и невербализованной, содержащей скрытый 
утвердительный  смысл.  В  приведенном  примере  утверждение 
объекта действия (две коробки) означает утверждение действия 
(купил).
В проанализированных выше высказываниях вывод скрытого 
утверждения осуществляется в соответствии с законом достаточного 
основания. Достаточное основание вывода утверждения или отрица-
ния содержится в ответном высказывании с именем числительным, 
если его вербализованная часть находится с утверждаемой или 
отрицаемой невербализованной частью в определенных семантико-
синтаксических отношениях, отражающих объективную связь фактов, 
или в отношениях опосредованного умозаключения.
В  качестве  модального  может  быть  рассмотрен  оценочный 
смысл высказывания. Модальная рамка высказываний с именами 
числительными в произведениях А.П. Чехова может иметь вид: X, 
и говорящий считает, что это много/мало; X, и говорящий считает, 
что это хорошо/плохо.
 Например:

154
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
Ирина.  Ты  привыкла  видеть  меня  девочкой  и  тебе  странно, 
когда у меня серьезное лицо. 
Мне двадцать лет! («Три сестры». 
С. XIII, 123).
Эксплицитная семантика части высказывания (Мне двадцать 
лет!
), обусловленная лексико-грамматическим наполнением его 
семантической  модели,  включает  определенно-количественное 
значение имени числительного двадцать – «количество двадцать». 
Имплицитная семантика данного высказывания, его скрытое инфор-
мативное содержание, предназначенное для сообщения, представляет 
количественно-оценочный смысл «много». Порождение и восприятие 
имплицитного количественно-оценочного смысла осуществляется 
в результате соотношения эксплицитной информативной семантики 
(«количество двадцать») с предварительными, фоновыми знаниями 
коммуникантов о том, что двадцать лет – значительный возраст (такие 
знания, знания стереотипов, входят в семантическую структуру 
оценки в качестве имплицитной составляющей). Модальная рамка 
высказывания при этом имеет вид: «Мне двадцать лет, и говорящий 
считает, что это много».
Высказывания с именами числительными часто используются 
в качестве мотивировок при общеоценочных и частнооценочных 
обозначениях. Это становится возможным благодаря содержащемуся 
в таких высказываниях скрытому модальному смыслу – оценочному. 
«При аргументации оценки мотивировка должна сохранять ориента-
цию, то есть не менять знак оценки, данный оценочными словами» 
[Вольф 2002: 12]. Например:
1)  Сегодня послал Суворину поздравительную телеграмму. Что бы 
там ни говорили, а он 
хороший, честный человек: он назначил 
мне 
по двенадцать копеек со строки… (П. II, 203).
2)  Да, Суворин великий человек… 
Двенадцать копеек! И вы не за-
видуете?
 (П. II, 206).
Безусловно, что то, чему можно завидовать (в частности, две-
надцать копеек со строки), оценивается как положительный факт. 
Модальная рамка оценки: Двенадцать копеек, и говорящий считает, 
что это хорошо. 
Модальный имплицитный коммуникативный смысл 
может иметь скрытое побуждение (волеизъявление) в вопроситель-
ных и повествовательных предложениях.
– Я слышал, что ее-ство разыгрывают в лотерею карету… Билетик, 
ваше-ство… Кгм… ваше-ство…
– Билет? Хорошо… У меня пять билетов осталось, только… Все 
пять возьмешь?

155
Н.М. Ким, Е.В. Попова (Таганрог)
– Не…не…нет, ваше-ство… Один билетик…достаточно…
– Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю?
– Очень хорошо-с, ваше-ство!
(«Депутат, или Повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей про-
пало». С. II, 147).
В данном диалогическом тексте вопросительное высказывание 
Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю?
 (слова вышестоящего чинов-
ника) содержит побудительный имплицитный коммуникативный 
смысл (скрытое побуждение взять пять билетов), который является 
следствием установления слушающим (Дездемоновым) логической 
связи между содержанием коммуникативной пресуппозиции – уче-
том особенности личности говорящего – вышестоящего чиновника 
(«ваше  сиятельство»)  и  выраженным  смыслом  высказывания. 
Подтверждением восприятия имплицитного коммуникативного 
смысла слушающим является ответная реплика: Очень хорошо, 
ваше-ство.
– Айдите в вагон! – скомандовал кондуктор. –
 Третий звонок! 
Праашу вас! 
(«Жених». С. II, 76). В высказывании Третий звонок! 
выражено скрытое побуждение занять свои места в вагонах, которое 
апеллирует к знанию того, что третий звонок – последний перед от-
правлением поезда.
Когнитивная и прагматическая интерпретация высказываний 
с именами числительными в произведениях А.П. Чехова позволяет 
констатировать наличие содержащегося в них имплицитного мо-
дального коммуникативного смысла.
Литература
Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 2002.
1. 
Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000.
2. 
Лисоченко Л.В. Высказывания с имплицитной семантикой. 
3. 
Ростов н/Д, 1992.

156
В.В. Кондратьева (Таганрог)
РОЖДЕСТВО В РАССКАЗЕ А.П.ЧЕХОВА  
«БАБЬЕ ЦАРСТВО»: СТРУКТУРА, СЕМАНТИКА
В прозе А.П.Чехова существует ряд произведений, в идейно-
художественной структуре которых значимую роль играют рожде-
ственские мотивы. К этой группе относится «Бабье царство». В рас-
сказе чётко определено время событий – Сочельник и Рождество, 
величайший христианский праздник, приобщающий человека к тайне 
земного воплощения Бога. 
Рождество приходится на время зимнего солнцеворота и осмыс-
ляется традицией как пограничный период между старым и новым 
годовым циклом. С давних времён считалось, что с Рождественского 
сочельника солнце идет на лето. Этот праздник ожидания чуда, пред-
восхищения и приветствия новой жизни сопровождался шумными 
народными гуляниями. Однако в рассказе атмосферу праздника раз-
рушает ощущение одиночества. В сочельник, который, как известно, 
является одним из главных семейных праздников, героиня с сожа-
лением сознает, что «ее ровесницы… теперь хлопочут по хозяйству… 
многие из них давно уже повыходили замуж и имеют детей. Только 
она одна почему-то обязана, как старуха, сидеть за этими письмами, 
делать на них пометки, писать ответы…» (C. VIII, 258). Сочельник 
чудесным  образом,  как  зеркало,  отражает  ситуацию  не  только 
внешнего, но и внутреннего одиночества чеховской героини и даже 
ее будущее, поскольку как народный праздник Рождество – это 
праздник будущего, именно в этот период оно формируется.
Средство спасения от одиночества Анна Акимовна видит в за-
мужестве. Заметим: согласно древней традиции, вступающие в брак 
уподобляются царю и царице. Таким образом, понятие «царство», 
которое введено в название, ассоциативно связано с мотивом брака. 
Анна Акимовна одновременно выступает в роли невесты и царицы. 
Следует отметить, что представление о невесте-царице связано 
с плодородием, преодолением смерти и нарождением новой жизни, 

157
В.В. Кондратьева (Таганрог)
что вполне вписывается в семантику Рождества. По этому поводу 
О.М. Фрейденберг пишет следующее: «Метафора “свадьбы” – это 
метафора победы над смертью, нового рождения, омоложения <…> 
Свадьба являет собой… действо победы над смертью, в котором 
жених и невеста – царствующие боги, и действо, происходящее 
в день поединка солнца и ночи, или жизни и смерти. Поэтому это дни 
равноденствий и солнцеворотов, дни смен, дни новых переоценок… 
дни кончающейся и начинающейся жизни…» [Фрейденберг 1997: 75]. 
Таким образом, мы видим: намеченный мотив брака сопрягается 
с мотивом Рождества и усиливает идею обновления жизни. 
В замужестве героиня видит не только средство спасения от оди-
ночества, но одновременно подсознательно Анне Акимовне в нем 
видится способ возвращения в прошлое, в мир простых людей, 
из которого она вышла. Однако это иллюзия: возвратиться назад 
невозможно. И с точки зрения мифопоэтического сознания, пере-
ход, предполагаемый браком с мастером Пименовым, невозможен, 
что совершенно логично, поскольку переход в новый и чужой мир 
фабрикантов, дорогих адвокатов и смена статуса уже состоялись. 
Процесс трансформации героини болезненный и драматичный. 
Обновление происходит, но под знаком не преображения, а раз-
рушения. Анна Акимовна упрочивается в новом положении хозяй-
ки фабрики, в новом социальном статусе. Девушка в Сочельник 
оказывается одна в ситуации гадания. И то, что героиня не гадает, 
а сидит за письменным столом и работает, аннулирует мотив брака. 
И в финале рассказа ей вдруг кажется, что Пименов будет нелепо 
смотреться в обществе адвоката Лысевича. Ритуальный переход, 
предполагаемый брачным обрядом, совершается чеховской герои-
ней, только этот переход приобретает социально-психологический 
характер. 
Единственная семья, показанная во время вечерней трапезы 
в Сочельник, – это семья бедного чиновника Чаликова. Как и по-
ложено, все члены семьи собрались вокруг стола, однако нет атмос-
феры радости: «В углу за столом сидел спиной к двери какой-то 
мужчина в черном сюртуке, должно быть, сам Чаликов, и с ним пять 
девочек. Старшей, широколицей и худенькой, с гребенкой в волосах, 
было на вид лет пятнадцать, а младшей, пухленькой, с волосами как 
у ежа, — не больше трех. Все шестеро ели. Около печи, с ухватом 
в руке, стояла маленькая, очень худая, с желтым лицом женщина 
в юбке и белой кофточке, беременная» (С. VIII, 263). В описании нет 
ничего, ни единой детали, которая указала бы, что это праздничный 

158
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
ужин. Жесткая и несколько скупая по форме фраза «Все шестеро 
ели» подчеркивает только физиологический момент в поглощении 
пищи, снимая сакральность этого действа. В маленькой неопрятной 
и душной комнате стоит тишина, нехарактерная для праздничного 
дня, и звучит только раздраженный голос отца семейства, выговари-
вающего дочери за какую-то шалость. Идея Сочельника, семейного 
праздничного ужина профанируется, снижается Чеховым. Сочельник 
дается со знаком минус, словно воссоздается его зеркально пере-
вернутое отражение.
Считалось, что на Рождество небо раскрывается земле и силы 
небесные исполняют все задуманное, пожелания при этом должны 
быть обязательно добрыми. Анна Акимовна едет в праздничный вечер 
в рабочий район, в дом Гущина, ведомая желанием подарить полторы 
тысячи рублей самому нуждающемуся на её взгляд человеку, подобно 
тому, как волхвы шли с дарами за путеводной звездой. На сюжетном 
уровне воссоздается «семиотический двойник» той первоначальной 
реальности, которая легла в основу ритуала, в данном случае ритуала 
дарения. Чеховская героиня выступает в роли дарительницы, но 
и здесь автор не доводит до логического конца эту функцию. Анна 
Акимовна испытывает отвращение к человеку, в помощи которому 
она желает увидеть особую миссию, но все обессмысливается: «И 
чтобы поскорее отделаться от этих людей и от кислого запаха, она 
уже достала портмонэ и решила оставить рублей 25 — не больше; но 
ей вдруг стало совестно, что она ехала так далеко и беспокоила людей 
из-за пустяков» (С. VIII, 266). С другой стороны, чеховская героиня 
совершает, по сути, обходный обряд, то есть выступает в роли коля-
довщика, которого должны одаривать. Мы видим, что происходит 
смешение ролей, нарушающее структуру и семантику праздника.
А. Собенников заметил в рождественских рассказах Чехова «па-
родийное снижение», использование «сюжетных и стилистических 
клише и оригинальные интерпретации рождественского праздника» 
[Собенников 2001]. Если же посмотреть на «Бабье царство» с точки 
зрения структуры самого праздника, то мы увидим, что писатель по-
мещает героев с бытовым поведением (Анну Акимовну, Чаликова) 
в ритуальную ситуацию Рождества и усиливает изображение по-
вседневной жизни, быта. Его персонажи погружены в материальный 
мир, их поведение, поступки на фоне рождественского праздника 
лишаются самоценности, самодостаточности. Чеховская героиня 
выполняет свою роль без души, без понимания. Анна Акимовна 
действует, говоря словами А.К. Байбурина, с «“оглядкой” на нужды 

159
В.В. Кондратьева (Таганрог)
повседневного быта», что ведет «к десакрализации … и … “материа-
лизации” и соответственно к повышению степени профаничности 
не только ритуализованных форм поведения, но и самого ритуала» 
[Байбурин 1993: 19]. Смысл праздника, христианский и народный, 
утрачивается, что означает утрату почвы, к которой героиня хотела 
вернуться.
Рождество – это еще и праздник ожидания чуда, предвосхище-
ния и приветствия новой жизни. Конечно, для Чаликова и его жены 
чудом стало внезапное появление на пороге их квартиры богатой 
хозяйки-благодетельницы. Но, поскольку цель ее визита так и не 
реализовалась, то и идея этого чуда профанируется. 
Однако главное рождественское чудо, знак обновления мира – это 
рождение младенца. Вводится мотив ребенка также в сцене встречи 
с семьей чиновника Чаликова. Напомним: за столом рядом с отцом 
сидят пять девочек, ни одна из которых не вызывает умиления у ге-
роини, а у печки стоит беременная жена. Писатель подчеркивает 
болезненно-желтый цвет ее лица, измученный вид. В ее облике нет 
внутреннего просветления, которое сопровождает счастливую мать 
в ожидании ребенка. С точки зрения мифопоэтики, интересно место 
ее нахождения в пространстве: она стоит возле печки. Печь, согласно 
наблюдениям Т.Б. Щепанской, в фольклоре имеет устойчивую связь 
с родами. Исследователь фиксирует следующие факты: «Рождение 
младенца соотносилось с выпечкой хлеба или приготовлением другой 
пищи» [Щепанская 2003: 45]. Мифопоэтический контекст усиливает 
идеи рождения и обновления, но угнетающая обстановка, в которую 
помещена героиня, невзрачные и даже вызывающие неприятие пер-
сонажи, включенные в почти евангельскую ситуацию, профанируют 
идею рождественского чуда появления младенца.
Если в рассказе «В рождественскую ночь» (1883) рождественское 
чудо приобретает драматический и даже трагический характер (воз-
вращение мужа – это чудо, которое героиня не принимает, и в ре-
зультате муж гибнет), то в «Бабьем царстве» чудо дарения и чудо 
рождения младенца теряют свой священный смысл. 
Идеи брака, рождения, жизни и смерти связаны с идеей бытийно-
го круга. Собственно композиция произведения строится по этому 
принципу. Описывается небольшой по времени период, состоящий 
из четырех периодов: Накануне; Утро; Обед; Вечер, – что соответ-
ствует структуре Рождества (Сочельник и день праздника). Такое 
четкое, последовательное во временном отношении повествование 
подразумевает внятную, классическую композицию сюжета.

160
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
1) «Накануне» – завязка.
Читатель знакомится с героиней, размышления которой дают 
возможность представить достаточно широко и глубоко время, место 
и обстоятельства повествования. Зримо и отчетливо вырисовывается 
образ жизни, мыслей и деятельности героини. Сразу же становится 
ясной и известной далеко вперед ее жизнь, ее душевное состояние 
и унылая констатация факта неизменности и монотонности текущей 
жизни. И даже решение вдруг помочь одному из просителей, да так, 
чтобы ошеломить его, удивить, облагодетельствовать, ни к чему 
не приводит.
2) «Утро» – развитие сюжета. 
Тем не менее, праздничное, рождественское утро, события, которые 
следуют одно за другим беспрерывно, хотя и повторяются из года 
в год, но возбуждают тревожное и радостное ожидание перемен, 
побуждают к действию. 
3) «Обед» – кульминация.
Анна Акимовна радостно возбуждена, она готова изменить свою 
жизнь, она уверена, что именно так нужно менять свою жизнь: выйти 
замуж за простого рабочего человека, хотя бы за Пименова, отдать 
дело знающему специалисту, жить так, чтобы было свободно, спо-
койно и уверенно. В возвышенном состоянии она слушает Лысевича, 
откровенно делится своими мыслями, неожиданно принятыми ре-
шениями. Она готова идти до конца.
4) «Вечер» – развязка.
Напряжение нарастает, Анна Акимовна, спускаясь вниз, принимает 
правила игры людей, обитающих здесь. Эмоциональное напряжение 
пока не покидает ее, она продолжает находиться в том счастливом 
состоянии человека, отчаянно и весело принявшего решение, и теперь 
готова на все. Но постепенно ею овладевают мысли о бессмыслен-
ности и наивности ее поведения и состояния.
Вот и кончился день Анны Акимовны, шумный, праздничный. 
Ничего в этот день не произошло, как она и предполагала, ни особен-
ного, ни печального. Оставшись одна, «она легла не раздеваясь, и за-
рыдала от стыда и скуки <…> Она думала теперь, что если бы можно 
было только что прожитый длинный день изобразить на картине, 
то все дурное и пошлое … выделялись бы из целого, как фальшивые 
места, как натяжка. И она думала также, что ей уже поздно мечтать 
о счастье, что все уже для нее погибло, и вернуться к той жизни, когда 
она спала с матерью под одним одеялом, или выдумывать новую, 
особенную жизнь уже невозможно» (С. VIII, 296). М.М. Бахтин 

161
В.В. Кондратьева (Таганрог)
отмечал, что в хронотопе провинциального города жизнь движется по 
кругу. Провинциальный мещанский городок – «место циклического 
бытового времени. Здесь нет событий, а есть только повторяющиеся 
“бывания”. Время лишено здесь поступательного исторического хода, 
оно движется по узким кругам: круг дня, круг недели, месяца, круг 
всей жизни. День никогда не день, год не год, жизнь не жизнь. Изо 
дня в день повторяются те же бытовые действия, те же темы разго-
воров, те же слова и т.д. <…> Это обыденно-житейское циклическое 
бытовое время» [Бахтин 2000: 182]. Четыре временных отрезка, 
определяющих композиционный строй рассказа, подобно четырем 
временам года, указывают на завершенность круга, завершенность 
жизненного выбора главной героини.
Празднование Рождества в рассказе приобретает формальный 
характер, оно ограничивается рядом бытовых подробностей и при 
этом утрачивает свой главный смысл. Мотивы дарения, колядова-
ния, мотивы чуда рождения и обновления искажаются. Органично 
взаимодействуют рождественское время и бытовое, и побеждает 
бытовое, то есть профанное побеждает сакральное. Таким образом, 
чудо отрицается. Поместив историю внутреннего, жизненного выбора 
своей героини в контекст Рождества, автор придал этому небольшому 
эпизоду из жизни вневременной характер. 

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: