НОВАЯ  ЛИТЕРАТУРА  НОВОГО  ВРЕМЕНИ

35 
УДК 82.0 
Т.Т.Савченко 
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова 
ЭСТЕТИКА  ПОСТМОДЕРНИЗМА  В  СТИХОТВОРЕНИИ  ИОСИФА  БРОДСКОГО  
«РАЗГОВОР  С  НЕБОЖИТЕЛЕМ» 
Мақалада  реализм  эстетикасымен  сəйкес  келетін  сөйлемнің  синтаксистік  құрылысындағы 
көзқарастың, строфика мен толықтыру тəсілінің, сөйлеу субъектісі мен адресатының дина-
микалық  арақатынасы  талданады.  Бродскийдің  күрделі  шығармасының  көркемдік  мəні  ай-
қындалады. 
The article is devoted to an analyze of the dynamic relations between the subject and addressee of 
speech, the standpoint, the stanzas, and the mean of additions in the syntax structure of a sentence in 
their correlation to the realism aesthetics. The artistic sense of the complex Brodsky’s work is re-
vealed. 
 
Одно из самых нелицеприятных суждений об И.Бродском принадлежит Николаю Славянскому, 
который в 1993 г. писал, что художник «внедряет хаос в самое искусство», «он пустил распад в самое 
структуру стиха», его творчество — «это опыт умирания самой поэзии»
1
. В этих оценках неузнанной 
оказалась  новая  эстетика,  которую  в  русской  поэзии  демонстрировал  Иосиф  Бродский  на  фоне  и  в 
контексте преобладающей классической эстетики. 
Новая эстетика оформилась в явление постмодернизма. Ее черты обнаруживаются в творчестве 
Бродского до того времени, как это явление получило развитие в творческой практике русской худо-
жественной литературы, и до того, как оно стало теоретически осознаваться в русском литературове-
дении. Известно, что логика житейская и логика художественная не совпадают. Однако эстетика реа-
лизма стремилась приблизить художественный мир к эмпирике. На такой эстетике были воспитаны 
поколения читателей-исследователей, эстетические переживания которых основывались на близости, 
подобности художественного  мира  миру  эмпирическому.  ХХ  в. сформировал  новую  эстетику.  В  ее 
основе — повышенная субъективность восприятия, выражения, изображения в отличие от объектив-
ности  реалистической  эстетики.  Для  И.Бродского  субъективность,  неповторимость  ценны  тем,  что 
помогают  избежать  «клише».  Об  этом  поэт  говорил  в  Нобелевской  лекции: «Эстетический  выбор 
всегда индивидуален, и эстетическое переживание — всегда переживание частное»
2
. Субъективное, 
частное, воплощенное в новой эстетике, выработало особое отношение к слову и его возможностям. 
«Поэт  (художник. — Т.С.)  есть  всегда  диктат  языка…  Поэт — средство  существования  языка. … 
Пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или просто диктует следую-
щую строчку»
3
. В произведении формируются свои правила, по которым организуется художествен-
ный мир. Эти правила нуждаются в освоении как новые правила. Именно поэтому многое, созданное 
в новой эстетике, требует перевода на другой код, который понятен читателю. Бродскому принадле-
жит  особое  место  в  формировании  новой  эстетики  русского  художественного  мышления.  Эстетике 
Бродского посвящено несколько исследований, однако проблема соотношения старой и новой эсте-
тики нуждается в осмыслении. Уже в раннем творчестве у И.Бродского проявился интерес к метафи-
зической сущности мира. Он и стал предпосылкой интереса к проблеме, которая завладела мыслью 
поэта на долгие годы. Это проблема времени. У Бродского ей сопутствовала проблема Бога. Важно 
отметить, что она у поэта не соотносилась с личной верой и с определенной конфессиональной при-
надлежностью. В религиозности и в вере Бродский занимал позицию, характерную для русской ин-
теллигенции. Корни этой традиции уходят в ХIХ в. 
Стихотворение «Разговор с небожителем» концентрированно сосредоточило в себе те признаки 
постмодернистской эстетики и поэтики, которые в рассыпанном виде встречаются в раннем творче-
стве Бродского. Это произведение относят к числу программных в наследии поэта. В нем в свернутом 
виде  присутствуют  ведущие  проблемы  его  творчества,  которые  предстают  в  характерной  для  него 
форме.  Созданное  в 1970 г.,  оно  оказалось  созвучным  таким  произведениям,  как  «Загадка  ангелу» 
(1962), «Большая  элегия  Джону  Донну» (1963), несколько  стихотворений,  посвященных  Рождеству 
Иисуса Христа, в которых также предстает метафизический мир. В этих произведениях поэт пользу-
ется приемами уже выработанного индивидуального стиля. Один из его признаков — объем лириче-
ского произведения. Известно, что русская классическая лирика стремилась к лаконизму выражения. 
Малый объем — один из признаков лирического литературного рода. И хотя в истории лирики есть 

36 
немало  примеров  отступления  от  этого  правила  (Жуковский,  Батюшков,  Баратынский,  Некрасов, 
Цветаева создавали и бо´льшие по объему стихотворения) — общая тенденция в лирике связана с тя-
готением к малым объемам. У Бродского на протяжении всех лет творчества нередкими оказываются 
большие стихотворения и сверхдлинные строки. 
«Разговор с небожителем» перекликается формой со стихотворением 1967 г. «Речь о пролитом 
молоке»: оба произведения больших объемов (228 и 320 строк) и написаны восьмистишными стро-
фами. Однако входящие в заглавие близкие по смыслу слова «разговор» и «речь» семантически раз-
ные. «Разговор»  предполагает  диалог.  Словарное  значение  слова  «разговор» — «словесный  обмен 
сведениями, мнениями, беседа»
4
. В произведении Бродского этого диалога нет. Стихотворение «Речь 
о  пролитом  молоке»  представляет  собой  говорение,  высказывание,  монолог.  Однако  тематически и 
формально эти произведения близки. По существу, «Разговором с небожителем» Бродский продол-
жает писать текст, начало которому положено в «Речи о пролитом молоке». Поэт в заглавии мисти-
фицирует читателя: на самом деле в стихотворении нет разговора, а есть монолог, обращенный к не-
божителю. В сознании христианина небожители — это души умерших. Там, на небесах, души пра-
ведных окружают Господа и Его ангельские сонмища. Монолог обращен к одному из небожителей — 
Ангелу.  Ангел  у  Бродского  наделен  нетрадиционной  функцией:  он  творец  дара  (надо  полагать — 
творческого, поэтического): «Здесь, на земле, … тебе твой дар я возвращаю»
5
 (361). В поэтической 
традиции, идущей от Пушкина, творческий дар — это дар Всевышнего. Бог в стихотворении присут-
ствует. Но в восприятии автора это не христианский Бог. Он иногда возникает как альтернатива Ан-
гелу, к которому обращено слово лирического героя стихотворения: «Смотри ж, как наг и сир, жлоб-
люсь о Господе, и это одно тебя избавит от ответа» (362). В другой части стихотворения присутству-
ет пантеистический Бог: «жажда слиться с Богом, как с пейзажем» (363). Позже появляется и языче-
ский бог, об отсутствии которого сокрушается лирический герой: «Как жаль, что нету в Христианст-
ве бога — пускай божка — воспоминаний» (365). Все это свидетельство того, что религиозные пред-
ставления у Бродского формировались стихийно. На этом этапе они были отрывочными и эклектич-
ными. 
Присутствие такого разного и перманентно появляющегося в мире стихотворения Бога не заме-
чено и не отмечено исследователями. В то же время в восприятии авторов некоторых работ Бог ока-
зывается центральным собеседником лирического героя. Так, Джейн Нокс в статье «Поэзия Иосифа 
Бродского: альтернативная форма существования…» настойчиво утверждает мысль о том, что слово 
героя обращено к Богу
6
. Таким образом, в стихотворении нет соответствия общепринятым представ-
лениям о невидимом мире. Произведение воплощает поток прихотливых ассоциаций, которые внутри 
себя оказываются противоречивыми. 
Отметим  и  другие  свойства  новой  эстетики. «Разговор  с  небожителем»  относится  к  большим 
стихотворениям. Графически оно разбито на три неравновеликие части, каждая из которых включает 
в себя 8, 9, 11 строф. Разбалансированность общей композиции согласуется с эмоциональным движе-
нием в стихотворении. И в целом стихотворение противостоит как формальным, так и содержатель-
ным признакам реалистической эстетики. 
Выразительной в стихотворении оказывается строфа. Ее конструкция балансирует на грани гар-
монической  уравновешенности  и  дисгармонии.  Жесткая  строфическая  форма — восьмистишие  в 
«Разговоре с небожителем» имеет свои особенности. Строфа представляет собой Я25522552. В ней 
по  принципу  зеркального  отражения  соединены  два  катрена.  Изобретенная  Бродским  строфа,  не 
имеющая себе аналогов в русской поэзии, представляет собой достаточно сложную форму. Как отме-
чает исследователь строфики Бродского Барри Шерр, поэт нарушает традицию: обычно эти строфы 
начинаются длинной строкой, Бродский же начинает и завершает строфу короткой строкой Я2
7
. Од-
нако эта форма дважды нарушена: 8 и 28 строфы начинаются с Я5. Но эта жесткая схема имеет свои 
приемы расшатывания: в стихотворении используется шесть разных схем рифмовки; нередко строфа 
завершается только графически, а содержательно и интонационно не завершается. Так, начало стихо-
творения представляет собой одно предложение, растянувшееся на три строфы. Еще в одном случае 
одно  предложение  обнимает  три  строфы,  и  в  двух  случаях  одно  предложение  захватывает  по  две 
строфы, а последняя строфа оказывается десятистишной. 
Таким  образом,  заданная  конструктивная форма  строфы  сама  себя отменяет  и  допускает  внут-
реннее расшатывание, чего классические формы стремились избегать. 
Внешняя конструкция строфы срастается со сложной синтаксической конструкцией фразы. Это 
срастание  и  позволяет  осуществиться  той  особой  форме  речи,  которая  связывается  с  именем  Брод-

37 
ского. Синтаксически фраза Бродского осложняется приращениями, состоящими из вводных конст-
рукций, приложений, однородных членов, придаточных предложений и т.п. 
Гортань исходит грифелем и мелом, 
и в ней — комок 
 
не слов, не слез, 
но странной мысли о победе снега — 
отбросов света, падающих с неба, — 
почти вопрос.  
(366) 
Это сложносочиненное предложение. Второе предложение разрывается на две части: «и в ней… 
… почти вопрос». Но между этими частями два приложения, которые появляются последовательно, и 
второе приложение является приложением к первому приложению. Такая конструкция фразы оказы-
вается  словесным  слепком  поэтического  мышления  Бродского.  Оно  принципиально  отличается  от 
реалистического мышления прошлой эпохи. В эстетике реалистического мышления работал принцип 
отбора слов, деталей, тропов и их логического расположения. Так строится композиция тематическо-
го образа в теории Холшевникова
8
. 
Иной  эстетический  принцип  работает  в  литературе  нового,  постмодернистского  времени.  По-
этическое сознание фиксирует, регистрирует, обозначает всякую мысль, всякое состояние, предмет, 
деталь. Не авторская мысль движет конструкцию произведения, формирует ее, а слово (или, как го-
ворил Бродский в Нобелевской лекции, — язык подсказывает или просто диктует следующую строч-
ку). Возникает эстетика языка, которая, с позиции прошлой эстетики неупорядоченная и хаотичная, 
входит в произведение и становится его содержательной сущностью. Текст Бродского непритязате-
лен, алогичен, непредсказуем: 
Ночная тишь… 
Стучит башкой об стол, заснув, заочник.  
(365) 
Ничем не обусловлено здесь появление «заочника», не обязательна далее «печная мышь», кото-
рая «кирпичный будоражит позвоночник». 
Этот же принцип реализован не только в пределах строфы, фразы, словосочетания, но в масшта-
бе целого стихотворения. 
Первая часть «Разговора…», как выясняется к середине ее, обращена к Ангелу. Это истовое сло-
во о том, что дар слова, который послан тобою (почему Ангелом?), я тебе возвращаю во всей полно-
те, я его здесь не растратил, не пропил, но он не нужен, потому что нет того, что можно пробудить 
словом (уже ни в ком не видя места, коего глаголом коснуться мог). Да и тебя, Ангел, не буду «жечь» 
глаголом, исповедью, просьбами, так как все равно в ответ  на это будет  лишь молчанье. Вот это и 
важно. Не в диалоге оказываются герой и ангел, а в молчании. 
Вообще  проблема  общения  предстает  в  стихотворении  в  совершенно  новом,  нетрадиционном 
истолковании. Эстетика словесного творчества, разработанная в трудах М.Бахтина, развивает мысль 
о том, что всякое слово в основе своей диалогично. Обязательно обращенное к кому-то, оно непре-
менно получает отклик — это реакция читателя на произведение. Бахтин пишет о творческом, писа-
тельском слове. О том же слове — Бродский в «Разговоре с небожителем». Но концепция Бродского 
принципиально иная. Слово, обращенное к Ангелу, не превращается в диалог, а следовательно и раз-
говор, заявленный в заглавии, не осуществлен. И это становится многозначительным смыслом стихо-
творения. Напряженное, истовое слово героя к Ангелу остается безответным. Это событие безответ-
ности рождает у лирического героя эмоционально напряженную мысль о том, что молчание Ангела в 
ответ на истовую мольбу ничем не отменить. Это правило без исключения. Разговор с Ангелом — то 
же, что и вера — «вся вера есть не более, чем почта в один конец» (362). Мольба обращена к Ангелу, 
но ответа нет. Человек верует, не требуя в ответ зримого, материального подтверждения того, во что 
он верует. Лирический герой это принимает, превосходя своим смирением распятого Христа. Он — 
Богочеловек, — измученный страданием, обращается к Богу Отцу: «Почто меня оставил?», выражая 
тем  самым  страшное  духовное  состояние  Богооставленности.  Лирический  герой  Бродского  иначе, 
чем  Христос,  воспринимает  физическое  и  духовное  страдание.  Он,  как  бы  распятый  безмолвием  и 

38 
одиночеством, не возопит: «Почто меня оставил?!». Боль, которую способны испытывать душа и те-
ло, беспредельна. Лирический герой утверждает эти новые беспредельные возможности: 
Страданье есть 
способность тел, 
и человек есть испытатель боли. 
Но то ли свой ему неведом, то ли 
ее предел.  
(362) 
На смену мысли о молчании и одиночестве в стихотворении неожиданно возникает мысль о бла-
годарности молчащему Ангелу за то, что «ты отнял все, чем на своем веку владел я» (364). И далее 
является мысль о смерти, о страхе перед ней. Тема смерти и бессмертия возникает в потоке размыш-
лений героя. Казалось бы, в ожидании смерти мысль о бессмертии может избавить от «бездны мук. 
По  мысли Бродского, бессмертие  несет  с собой муку  одиночества.  Чем  дольше  живет  человек,  тем 
более он одинок. Выход из тотального одиночества герой стихотворения находит в своей памяти и в 
воспоминаниях. Стихотворение как бы исследует верность этого суждения. Еще раз, по кругу, герой 
обращается к страстям Господним. Теперь это страстная неделя, страстная пятница. Вспоминается о 
том, что Господь в муках и одиночестве умирает на кресте. Метафора крестных страданий относится 
и к младенцу, который начинает жить и которому предстоит познать муку одиночества. В крестных 
страданиях пребывает и старик, ожидающий смерти со страхом в больничном одиночестве. Никто и 
ничто не спасает от одиночества. Исходное в стихотворении обращение к небожителю — это послед-
няя попытка уйти от одиночества, и оно остается без ответа. Стихотворение Бродского — это не раз-
говор, а монолог, безмолвным свидетелем которого оказывается друг-небожитель Ангел. 
Новый,  нетрадиционный  взгляд  на  основополагающие  стороны  человеческого  бытия,  дискрет-
ность внутреннего мира героя создают новую эстетику в лирике. В ответ на слово поэта, творца зву-
чит молчание. И это молчание абсолютно. Герой проживает ситуацию распятого Спасителя, в кото-
рой он, герой, ведет себя иначе, чем Господь. Христос проходит через тяжелейшее испытание Бого-
оставленностью, когда Он произносит: «Почто меня оставил, Отче?». Проигрывая эту ситуацию, ге-
рой «Разговора…» предлагает другой вариант поведения: 
Там, на кресте 
Не возоплю: «Почто меня оставил?!» 
Не превращу себя в благую весть…  
(362) 
Поскольку человек предназначен для страданья, и испытание болью — это удел всего живого. В 
этом размышлении скрытая полемика с евангельским сюжетом. 
Во второй части «Разговора…» тот же процесс углубления темы, уточнения, приращения смы-
слов  разрешается  тем,  что  герой  как  бы  в  ответ  на  молчанье  (глухоту)  Ангела  становится  и  сам 
глух — «я нынче глух» к тому, что вокруг и в нем самом. И вновь, когда все уже определенно сказа-
но, герой обращен к духу-исцелителю, Ангелу, но не за помощью. И опять звучит тема молчания, но 
выражена она в других образных категориях: 
Такая тишь 
там, наверху, встречает златоротца. 
(364). 
(Златоротец — новообразование по известной модели слова «златоуст».) И все же, несмотря на мол-
чание, глухоту твою, «услышь одно: благодарю за то, что ты отнял все, чем на своем веку владел я». 
(И опять библейские аллюзии, намек на судьбу ветхозаветного Иова.) 
(Если посмотреть в перспективу творчества Бродского, то здесь выражена мысль, которая ока-
жется ключевой для поэта, и в год его сорокалетия он повторит в одном из любимых своих стихотво-
рений «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» в заключительных стихах: 
Но пока мне рот не забили глиной, 
Из него раздаваться будет лишь благодарность
9
.) 

39 
В  третьей  части  мысль  о  глухоте  и  молчании,  что  оказывается  знаком  судьбы  поэта,  находит 
продолжение  в  мысли об  одиночестве.  И  в  этой  части  постоянны  уточнения,  которые  не  отменяют 
неточного высказывания, а остаются рядом с ним: 
Но даже мысль — о как его! — бессмертьи 
есть мысль об одиночестве, мой друг.  
(365) 
/…./ 
О чем с тобой 
витийствовал — верней, с одной из кукол, 
пересекающих полночный купол…  
(366) 
Благодарю… 
Верней, ума последняя крупица 
благодарит…  
(364) 
Бессмертье у Бродского есть всего лишь одиночество. Это попытка заглянуть за пределы желан-
ного  бессмертия.  Одиночество  осмысливается  в  этой  части  как  тотальное  состояние  человечества: 
обратим внимание, как и в ширь и в глубь времен в мире стихотворения разрастается одиночество. 
Тема Страстной ночи вводит в произведение Христа, Который в ночь на пятницу молился в Гефси-
манском саду, а Его ученики не могли преодолеть силы усталости и уснули. И Он был один. (Тема 
Страстной не случайна в стихотворении. Оно написано в марте-апреле 1970 года в страстную неде-
лю.) Тема одиночества выходит за пределы судьбы Богочеловека и захватывает частные судьбы — 
это младенец и старик. Младенец на пороге первой весны в своем бытии и ему предстоит пройти че-
рез одиночество. Старик — на пороге последней весны в жизни земной, и ждет он конца в одиноче-
стве (В окне больницы старик торчит…, он видит снег и знает, что умрет). 
Таким образом, выделенный нами содержательный каркас в стихотворении не имеет логичного, 
ясного и неуклонного развития. Он облечен в лексические, синтаксические, образные повторы, что 
выстраивается в некую нескончаемую цепь и создает впечатление бесконечного кружения вокруг од-
ного центра. 
Важно  подчеркнуть,  что  трактовка  важных  онтологических  философских  понятий  иная,  чем  в 
реалистической традиции. 
Традиционно слово, обращенное к небесным пределам, высокое, торжественное, церковное. Та-
кую традицию всегда утверждала молитва
10
. И только в некоторых пародиях на жанр молитвы встре-
чается  разговорная  нейтральная  лексика.  Бродский,  в  отличие  от  предшественников,  обращается  к 
низкой разговорной и жаргонной лексике, соединяя ее с высокой и нейтральной. 
Как на сопле, все виснет на крюках своих вопросов… 
Жлоблюсь о Господе… 
Нахлебался варева минут и римских литер… 
Давясь кивком звонкоголосой падали… 
Стучит башкой об стол заочник… 
Мы опускаем анализ разнообразных цитаций, что в отношении к этому произведению Бродского 
может стать предметом специального анализа. 
Таким образом, к 1970 г. Бродский не только овладел новой эстетикой, которая не укладывалась 
в рамки официальной традиционной, но и создал новую эстетику, широкое распространение которой 
пришло значительно позже. От нее поэт не мог отказаться, она стала для него формой бытия. Потому 
итог  такого сопротивления  философии государства  был  предопределен:  он  был  выдавлен  в  другую 
государственную систему в 1972 г., где тоже сумел остаться свободным. 
 
 
Список литературы 
1.  Славянский Николай. Из страны рабства — в пустыню // Новый мир. — 1993. —№ 12. — С. 236–243. 
2.  Бродский Иосиф. Нобелевская лекция // Сочинения Иосифа Бродского. — Т. 1. — Изд. 2-е. — СПб: Пушкинский фонд. 
1998. — С. 9. 
3.  Там же. — С. 15–16. 

40 
4.  Словарь русского языка: В 4 т. — М.: Русский язык, 1984. — Т. 3. — С. 598. 
5.  Стихотворение Иосифа Бродского «Разговор с небожителем» цитируется по изданию: Сочинения Иосифа Бродского. 
Т. 2. — СПб., 1998, с указанием страницы в тексте. 
6.  Джейн Нокс. Поэзия Иосифа Бродского: альтернативная форма существования, или новое звено эволюции в русской 
культуре // Иосиф  Бродский:  Творчество,  личность,  судьба:  Итоги  трех  конференций // Звезда». — СПб., 1998. — 
С. 221 и др. 
7.  Барри Шерр. Строфика Бродского: новый взгляд // Как работает стихотворение Бродского: Из исследований славистов 
на Западе. — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — С. 278. 
8.  Холшевников В.Е. Анализ композиции лирического стихотворения // Анализ одного стихотворения: Межвуз. сб. — Л., 
1985. — С. 5–49. 
9.  Сочинения Иосифа Бродского. — Т. 3. — СПб., 1998. — С. 191. 
10.  См., напр.: Русская стихотворная молитва ХIХ в.: Антология. — Томск, 2000. 
 
 
 
 
 
УДК 82.0 
Г.З.Горбунова  
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова 

жүктеу/скачать 2,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: