Джек Лондон «Белый клык» 100 лучших книг всех времен:
http://www.100bestbooks.ru
Он боялся, что темнота застанет его в пути. В полдень солнце не только согрело южную
часть неба, но даже бледным золотистым краешком показалось над горизонтом. Генри
увидел в этом доброе предзнаменование. Дни становились длиннее. Солнце возвращалось в
эти края. Но как только приветливые лучи его померкли, Генри сделал привал. До полной
темноты оставалось еще несколько часов серого дневного света и мрачных сумерек, и он
употребил их на то, чтобы запасти как можно больше хвороста.
Вместе с темнотой к нему пришел ужас. Волки осмелели, да и проведенная без сна ночь
давала себя знать. Закутавшись в одеяло, положив топор между ног, он сидел около костра и
никак не мог преодолеть дремоту. Обе собаки жались вплотную к нему. Среди ночи он
проснулся и в каких-нибудь двенадцати футах от себя увидел большого серого волка, одного
из самых крупных во всей стае. Зверь медленно потянулся, точно разленившийся нес, и всей
пастью зевнул Генри прямо в лицо, поглядывая на него, как на свою собственность, как на
добычу, которая рано или поздно достанется ему.
Такая уверенность чувствовалась в поведении всей стаи. Генри насчитал штук двадцать
волков, смотревших на него голодными глазами или спокойно спавших на снегу. Они
напоминали ему детей, которые собрались вокруг накрытого стола и ждут только
разрешения, чтобы наброситься на лакомство. И этим лакомством суждено стать ему! «Когда
же волки начнут свой пир?» — думал он.
Подкладывая хворост в костер, Генри заметил, что теперь он совершенно по-новому
относится к собственному телу. Он наблюдал за работой своих мускулов и с интересом
разглядывал хитрый механизм пальцев. При свете: костра он несколько раз подряд сгибал
их, то поодиночке, то все сразу, то растопыривал, то быстро сжимал в кулак. Он
приглядывался к строению ногтей, пощипывал кончики пальцев, то сильнее, то мягче,
испытывая чувствительность своей нервной системы. Все это восхищало Генри, и он
внезапно проникся нежностью к с воему телу, которое работало так легко, так точно и
совершенно. Потом он бросал боязливый взгляд на волков, смыкавшихся вокруг костра все
тес нее, и его, словно громом, поражала вдруг мысль, что это чудесное тело, эта живая плоть
есть не что иное, как мясо — предмет вожделения прожорливых зверей, которые разорвут,
раздерут его своими клыками, утолят им свой голод так же, как он сам не раз утолял голод
мясом лося и зайца.
Он очнулся от дремоты, граничившей с: кошмаром, и увидел перед собой рыжую волчицу.
Она сидела в каких-нибудь шести футах от костра и тоскливо поглядывала на человека. Обе
собаки скулили и рычали у его ног, но волчица словно и не замечала их. Она смотрела на
человека, и в течение нескольких минутой отвечал ей тем же. Вид у нее был совсем не
свирепый. В глазах ее светилась страшная тоска, но Генри знал, что тех ка эта порождена
таким же страшным голодом. Он был пищей, и вид этой пищи возбуждал в волчице
вкусовые ощущения. Пасть ее была разинута, слюна капала на снег, и она облизывалась,
предвкушая поживу.
Безумный страх охватил Генри. Он быстро протянул руку за головней, но не успел
дотронуться до нее, как волчица отпрянула назад: видимо, она привыкла к тому, чтобы в нее
швыряли чем попало. Волчица огрызнулась, оскалив белые клыки до самых десен, тоска в ее
глазах сменилась такой кровожадной злобой, что Генри вздрогнул. Он взглянул на свою
руку, заметил, с какой ловкостью пальцы держали головню, как они прилаживались ко всем
ее неровностям, охватывая со всех сторон шероховатую поверхность, как мизинец, помимо
его воли, сам собой отодвинулся подальше от горячего места — взглянул и в ту же минуту
ясно представил себе, как белые зубы волчицы вонзятся в эти тонкие, нежные пальцы и
разорвут их. Никогда еще Генри не любил своего тела так, как теперь, когда существование
его было столь непрочно.
Всю ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями, засыпал, когда бороться
с дремотой не хватало сил, и просыпался от визга и рычания собак. Наступило утро, но на