Мажитова жанна сабитбековна
жүктеу/скачать 3,03 Mb. Pdf көрінісі
|
| Далее прокурор отмечал, что
«борьба с ними в общеустановленных судебном порядке не дает желательного результата в виду специфического характера этих преступлений, вытекающих из бытовых условий киргиз» 2 . Прочное положение барымты как процессуальной нормы привело к принятию целой серии документов НКЮ республики, которые так и назывались «Циркуляры НКЮ КирАССР о борьбе с калымом, барантой, куном и др. 1925 г.» 3 . Исходя из вышесказанного можно сделать вывод о том, что барымта играла серьезную роль как специализированная норма адата, позволявшая родовым коллективам в условиях кочевого хозяйства разрешать свои взаимные претензии. Интерес к адату и суду биев, возникший со стороны российского правительства в XVIII в., не угас даже после окончательного присоединения
1 ЦГА РК. Ф. 1380. Оп. 1. Д. 27. Л. 40. 2 Там же. Л. 46. 3 ЦГА РК. Ф. 1380. Оп. 2. Д. 12. 184
степей к Российской империи во второй половине XIX в. и включения местных судов в низшую ступень судоустройства Степи по имперскому законодательству 1 . Причину повышенного внимания к биям во многом можно объяснить тем, что бии оставались, несмотря на значительное сужение их компетенций в результате проводимых в крае реформ, одной из основных фигур в казахском социокультурном поле. Общее отношение к суду биев, господствовавшее в среде региональных властей, можно выразить словами чиновника Оренбургской пограничной комиссии Ф. Лазаревского, писавшего: «От управления бия, сколько я могу понимать степи, можно ожидать в ней более порядка, спокойствия и народного благосостояния» 2 .
административно-политические реформы, если и поменяли судебную структуру в Степи, однако сам процесс в судах первой инстанции (суде биев) не претерпел существенных изменений. По-прежнему в далеких казахских аулах простые кочевники обращались к биям, которые все исковые дела рассматривали на основании правовых обычаев. На суд биев собирались тяжущиеся – истцы и ответчики, а также все желающие послушать судебные дебаты и узнать последние новости со всех окраин обширной Казахской степи. Однако в процессуальных вопросах суда биев произошли определенные изменения. Так, Ч.Ч. Валиханов писал, что если раньше в основном все судебные иски возникали по просьбе истца, то в настоящее время существовала практика возбуждения дел «по сообщению административной власти»
3 . Информация Ч.Ч. Валиханова находит
подтверждение в подготовленном в 1913 г. прокурором Ташкентской судебной палаты Н.И. 1 Диваев А.А. Этнографические материалы // Сборник материалов для статистики Сыр-Дарьинской области, 1896. Вып. V; Спор. Киргизская сказка // Тургайская газета. 1898. № 36; Швецов С. Обычно-правовые воззрения алтайцев и киргиз. Брачные и семейные отношения // Записки Западно-Сибирского отделения Русского географического общества. 1898. Т. XXV; Максимов А.Н. Русские инородцы // Русская мысль. М., 1901; и др. 2 РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 222. Л. 7. 3 Валиханов Ч.Ч. Собр. соч. Т. 4. С. 161, 166. 185
Ненарокомовым «Проекте упразднения народных судов в Туркестанском крае», в котором говорилось: «По общему правилу все дела как уголовные, так и гражданские начинаются у единоличных судей по жалобам, а у кочевников и по сообщениям волостного управителя или уездного начальника» 1 . Это же мнение выражал и Н.И. Гродеков: «Бий, знающий о преступлении, на которое не было подано жалобы, мог производить об этом розыскание, наравне с аксакалами и уважаемыми лицами» 2 . Подчеркну, что в дореформенное время бии (как и другие лица) не являлись инициаторами возбуждения иска – все подобные процедуры ложились на истца и его родственников. В другом источнике по обычному праву, сборнике Д.Я. Cамоквасова, можно найти норму, согласно которой права есаула по доставке подозреваемого в суд были расширены. И если раньше губернский секретарь Беглов (1846) лишь упоминал о есаулах, как посланцах биев, то у Д.Я. Самоквасова читаем: «Если посланный того, за кем был послан, будет бить и сделает раны, или убьет, то за битье и знак взыскания нет, а за убийство платит полный кун» 3 . Если же есаул сам применил силу против доставляемого в суд, который не оказывал сопротивления, в данном случае властям, то он отвечал перед судом за свои противоправные действия 4 .
бию, преимущественно из своей волости (иногда выбор падал на бия из другой волости, но он должен был принадлежать к роду истца или роду ответчика). В более важных случаях каждая сторона выбирала по два-три и более биев; при разбирательстве особенно сложных дел число их могло доходить до двенадцати. В случае разногласий между биями ответчика и истца, которых всегда выбиралось равное число, для управления съездом избирался сообща или назначался представителем региональной администрации посредник-бий
1 ЦГА РУз. И-36. Оп. 1. Д. 6009. Л. 157 об. 2 Гродеков Н.И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области. Юридический быт. Ташкент, 1889. С. 182. 3 Самоквасов Д.Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава: Типография Ивана Носковского, 1876. С. 37. 4 Там же. С. 37. 186
(из других родов), голос которого решал дело окончательно путем присоединения его к той или другой стороне 1 . Для рассмотрения поступившей жалобы бии предоставляли каждой стороне право высказывать свои претензии, затем право подтверждения или опровержения получали свидетели сторон. В качестве новшества данного процесса можно отметить «рассмотрение предъявляемых документов» 2 . Если
учесть, что казахское общество характеризовалось в целом бесписьменной культурой, появление различного рода справок, документов, записок и т. д. можно считать важным нововведением второй половины XIX в. в казахском судопроизводстве. Переводчик и этнограф И.И. Ибрагимов отмечал, что при поступлении иска бии внимательно выслушивали сначала одну сторону — истца, потом сторону ответчика. При этом для уяснения обстоятельств дела как для самих себя, так и для слушающей публики, бии нередко «задают той или другой стороне вопросы, приводят примеры, ловят на слове изворотливого киргиза, и таким образом, стараясь вызвать общее одобрение со стороны публики, показывают свои способности, употребляя для обнаружения истины такие приемы, которые принято относить к обязанностям адвоката, а не судьи» 3 .
но в случае неудовлетворения принятым решением или для повышения объективности процесса всегда можно было произвести замену состава биев, пригласить нескольких биев из других волостей, доведя их число до двенадцати 4 .
общества, отмечал русский генерал и ученый-востоковед Л.Ф. Костенко: «Народ во всяком случае доволен им и предпочитает суд по своим древним
1 Народный суд в Туркестанском крае // Правительственный вестник. 1870. № 277. С. 2–3. 2 Там же. 3 Ибрагимов И.И. Заметки о киргизском суде // Древний мир права. Материалы, документы и исследования. Т. 5. Алматы: Жеті жарғы, 2006. С. 304. 4 Народный суд в Туркестанском крае // Правительственный вестник. 1870. № 277. С. 2–3. 187
обычаям нашей уголовной или гражданской судебной практике, решительно недоступной его понятиям» 1 . Зачастую казахи умышленно скрывали от российских властей некоторые виды преступлений (особенно относящиеся к уголовным) в расчете на то, что можно обратиться с исковым запросом к биям, которые рассудят дело по нормам обычного права. Ошибиться при проведении следствия бий не мог, писал исследователь обычного права П.Е. Маковецкий. Открытая степь, общественная среда служили непреодолимым препятствием для сокрытия следов преступления, так что малейшее нарушение правопорядка становилось достоянием всеобщей гласности. «При киргизской общественности, при постоянных посещениях и разъездах из аула в аул, в степи весьма быстро обнаруживается всякая находка, всякая новая вещь, появившаяся у того или другого. Одинаково быстро расходится и известие о потерпевшем, а потому скрыть находку очень трудно и почти всегда потерянная вещь возвращается в руки своего хозяина, что и выражается у киргизов в следующей пословице: ―Тапқан сүйіншіні, таныған алады» – «Нашедший радуется, опознавший возьмет‖» 2 .
для сокрытия преступления, но и для вероятности лжесвидетельства. В делах особой важности бий предоставлял возможность не менее чем трем свидетелям, сородичам каждой из сторон, поручиться в правдивости слов кровника. Но если показания свидетеля были заведомо ложны, так как его целью являлось желание обелить своего родственника в глазах общины, то такой проступок рано или поздно становился известным всем. «Трудно что- либо скрыть в степи от внимания ее жителей, и потому киргиз, ложно поручившийся в невинности обвиняемого сородича, рано или поздно будет уличен, а так же лжесвидетель, по народному обычаю, лишается
1 Костенко Л. Ф. Туркестанский край. Опыт военно-статистического обозрения Туркестанского военного округа // Материалы для географии и статистики России. Т. 1. СПб.: Тип. и хромолит. А.Т. Траншеля, 1880. С. 350.
2 Маковецкий П.Е. Материалы для изучения юридических обычаев киргиз // Семипалатинский областной статистический комитет. Имущественное право. Омск, 1882. С. 43.
188
покровительства общества, – более того, – добавлял автор, – его имущество может быть разграблено и сам он убит безнаказанно… Никто не решится на лжесвидетельство» 1 .
эксперименты, исследования, требовавшие особых знаний. Намного позже это практика трансформировалась в процессуальном законодательстве в специальные приемы из области криминалистики, судебной экспертизы и т. п. Так, например, в легенде, которую приводит знаток истории и этнографии казахов И.И. Крафт, рассказывается о процессуальных действиях бия-судьи. К одному бию, славившемуся своей мудростью и справедливостью, постоянно стекалось много людей для решения насущных житейских споров. Однажды к нему обратились двое мужчин, один из которых был мулла, и женщина. Спор был о женщине: и тот и другой мужчина доказывали, что она – его жена. Затем к бию пришли мясник и покупатель, которые в ходе купли- продажи не поделили червонец. Последними в тот день к бию обратились двое мужчин, один из которых был бий. Спор возник по поводу лошади: каждый из них уверял, что она принадлежит ему. Всем тяжущимся мудрый бий назначил следующий день для разрешения возникших разногласий. И вот бий объявил им всем свое решение. Женщина является женою муллы, так как она очень тщательно и аккуратно вычистила предложенную бием чернильницу, отчего бий сделал вывод, что она умела обращаться с письменными принадлежностями; другой же претендент был неграмотным. Червонец судья отдал мяснику, так как, когда монету опустили в горячую воду, на поверхность воды всплыли жирные пятна. Особую трудность вызвал спор третьей группы. Но и его бий успешно разрешил. Предложив участникам спора пройти несколько раз мимо лошади, стоявшей в ряду других лошадей, он увидел, что при приближении к ней участвующего в тяжбе бия, лошадь
1 Ибрагимов И. И. Заметки о киргизском суде // Древний мир права... Т. 5. Алматы: Жеті жарғы, 2006. С. 303. 189
«узнала своего хозяина и ласково взглянула» 1 . Из чего он сделал вывод, что лошадь принадлежит этому бию. Приведенная легенда говорит о том, что при разрешении споров бием были использованы специальные знания и производились процессуальные действия: замужество женщины было определено с помощью судебного эксперимента (чистка письменных принадлежностей); принадлежность червонца была определена с помощью судебной экспертизы, которая выявила наличие сальных наслоений на его поверхности; хозяин лошади был определен в результате такого судебного действия, как опознание, причем первоначально каждый из споривших должен был опознать лошадь, но решение было принято по поведению животного. Таким образом, легенда подтверждает: при разрешении судебных споров бии применяли как общие знания норм адата, так и специальные сведения, а также особые приемы. Известный краевед, исследователь Оренбургского края
А.И. Добросмыслов сообщал о себе, что он прослужил «18 лет в киргизских степях в качестве ветеринарного инспектора, крестьянского начальника и председателя уездного съезда крестьянских начальников... свободное время посвятил изучению края в археологическом, историческом, хозяйственном и этнографическом отношениях, в результате чего в разное время было напечатано до 150 машинописных работ о киргизах в разных ученых журналах в виде отдельных книг и брошюр» 2 . Он исследовал в том числе судебную систему в Тургайской области. Изучая правосудие непосредственно в степи, автор оставил интересные сведения о суде биев, который в начале ХХ в. представлял собой лишь остатки былой судебной системы казахского народа. Для того чтобы рассмотреть эволюцию судебной практики в казахском крае, А.И. Добросмыслов показывает действие суда биев, начиная с ханской
1 Крафт И. И. Из киргизской старины: (Султаны, тарханы и бии). Оренбург: Изд-во Ф.Б. Сачкова, 1900. С. 82. 2 Сыздыкова Ж.С. Новые данные о биографии А.И. Добросмыслова / Сост. Д.В. Лосева. См.: [Портал «История Актюбинской области»]: URL: http://myaktobe.kz/archives/38809 (дата обращения 13.11.2013).
190
эпохи. Он сообщал, что тогда казахи имели право обращаться за разбором дела не только к правителю или старейшине аула, к которому они принадлежат, но и к самому хану. Особенностью судебной системы по казахскому неписанному праву, отмечал краевед, являлось то, что иск мог быть подан только потерпевшей стороной и лишь только в этом случае бии имели право рассмотрения его в суде. Не всякое случившееся происшествие в глазах кочевника является преступлением, общественным злом, а только то, на которое поступила жалоба со стороны потерпевшего: «Судебное дело, может начаться только потерпевшим и не может быть наказуемо, если нет потерпевшего или он помирился с преступником» 1 . Стороны для решения конфликтной ситуации выбирали по своему желанию бия и в знак полного доверия к решению судьи бросали перед ним камшы (плети). «Обыкновенно истец и ответчик, если сами приходили к соглашению о необходимости суда или были понуждаемы к тому родственниками, избирали то или иное лицо судьей, являлись к нему и бросали перед ним камшу... и это признавалось обязательством подчиниться решению» 2 . Бросание плетей перед судом означало беспрекословное согласие сторон с решением судьи, своего рода акт признания любого наказания, которое может следовать за приговором. Хотя, если не соблюдались формальные процедуры судебного процесса, как-то: публичность, гласность, открытость или судья, по мнению одной из сторон, был предвзят, – все это в совокупности давало повод тяжущимся обратиться к другому судье для пересмотра дела. Родоплеменные отношения диктовали общественные правила, следование которым считалось обязательным для каждого кочевника. Обеспечение явки ответчика и истца на суд биев являлось делом всей общины, так как именно в суде происходила защита чести и достоинства отделения, подрода, рода, в целом, всего племени. Бии для сбора доказательной базы привлекали к суду
1 Добросмыслов А. И. Суд у киргиз Тургайской области. Казань, 1904. С. 76. 2 Там же. С. 24. 191
свидетелей, которых должно быть «не менее двух и иногда трех». Если же таковых ни ответчик, ни истец предоставить для своей защиты не могли, то бии прибегали к присяге, дать которую не могли ни истец, ни ответчик: «За них должны присягать люди, известные своею честностью» 1 . Такие же сведения о суде биев мы находим у российского публициста, востоковеда и юриста
Я.И. Гурлянда. Работы
Я.И. Гурлянда и А.И. Добросмыслова были написаны практически одновременно, поэтому приведенные в них данные взаимосвязаны и дополняют друг друга. Одним из немногих исследователей обычного права Я.И. Гурлянд изучил эволюцию степного законодательства с древнейших времен до конца XVII в., сравнил обычное право монголов с правом других кочевых народов и нашел много схожих черт, объединяющих кочевников Евразии. Отмечая роль биев при разрешении конфликтов в степи, ученый обращал большое внимание на такие институты традиционного общества, как круговая порука, родовая ответственность и родовая зависимость (genti adscriptio) 2 . Механизм родовых институтов распространялся не только на рядового члена общины, но и на его семейство, род в целом, причем в регулировании этого механизма бии играли далеко не последнюю роль. От их решения зависела «солидарность и отсутствие раздоров и отпадения членов союза» 3 , которые были главными условиями для существования. Сопоставление степного законодательства разных кочевых народов привело автора к выводу о том, что для правовой организации казахов характерна низкая ступень развития, свойственная для обществ далекой старины. Не всегда тяжущиеся стороны могли внятно и толково объяснить свои доводы или оправдания. В таких случаях они прибегали к помощи посредников, скорее всего своих сородичей, которым вменялось в обязанность от лица обратившегося кровника изложить суду суть вопроса. Суд
1 Там же. С. 6. 2 Гурлянд Я.И. Степное законодательство с древнейших времен по 17-ое столетие. Казань: Типо-литография Императорского университета, 1904. С. 60. 3 Там же. С. 6061. 192
производился скоро, без письменной волокиты, безо всяких предварительных исследований и расспросов. Основные принципы суда строились на личном судебном опыте и авторитете судьи, которому обе стороны доверяли всецело. Это характеристика, данная Л.А. Словохотовым повседневным судебным тяжбам казахов. Дела же особой важности, среди них: «Споры, в которых были заинтересованы разные роды, богохульство, убийство султана» 1 , разбирались при большом стечении народа с участием самого хана в дни поминок либо многолюдных народных празднеств.
Такое, по мнению ученого, достаточно «простое» правосудие было не безукоризненно, оно имело свои недостатки, особенно заметные человеку, привыкшему к письменным кодифицированным законам, где нормы четко обозначены и их интерпретация в зависимости от объективных и субъективных обстоятельств, желания сторон и уровня судьи отсутствует. Но ученого поражала безграничная вера казахов в своих биев, так как «доказанная практикой умелость разобраться в тяжебных вопросах, дающая возможность подтвердить свой приговор престижем родственной силы; преклонность возраста, естественным образом внушающая почет и уважение особенно там, где не умеют еще отдавать должного качествам ума и сердца, – вот те базисы, на которых держалась глубокая вера в непогрешимую святость приговора народного судьи-бия. При всем том ответчик мог устранить почему либо нежелательного для него судью» 2 .
коллективные действия общины по защите чести не столько отдельного человека, сколько рода: «Если виновный (ответчик) к судоговорению не явится или присужденного заплатить не в состоянии, то вознаграждение потерпевшему уплачивается родственниками или одноаульцами вышеуказанного ответчика» 3 . 1 Там же. С. 46. 2 Там же. С. 47. 3 Там же. С. 47. 193
Анализ источников позволяет говорить о том, что, несмотря на родовую пестроту, нормы адата, регламентирующие суд и процесс, имели в целом единое содержание. К такому выводу можно прийти, поскольку в источниках правовые нормы
обобщены и имеют общую характеристику. Дореволюционные исследователи верно подметили целый ряд особенностей казахского суда: открытость, гласность, быстрота, публичность и т. п., которые в целом обеспечивали стабильность кочевой жизни казаков. Вместе с тем, исследователи казахского общества, перенося традиции русской жизни на казахов, преувеличивали незрелость общественного устройства кочевников, отсюда отношение к адату, в основу которого был положен принцип коллективности, как к первобытному, родовому праву.
Основными видами доказательств, судя по досоветской литературе, в обычном праве казахов были присяга и показания свидетелей
. Традиционная казахская правовая система обладала рядом особенностей, важнейшей из которых являлась самопомощь ответчика (подозреваемого), выражавшаяся в согласии принять присягу одним из родственников ответчика, выбранного стороной истца. Решение стороной ответчика о принятии (непринятии) присяги рассматривалось как кульминационный момент судебного процесса, от результата которого зависел вердикт судьи. Присяга могла быть очистительной, со стороны ответчика, или подтвердительной, со стороны истца. В то же время присяга служила своего рода примирительной процедурой, так как после согласия принять присягу одним из родственников ответчика, стороны были обязаны урегулировать конфликт.
1 Киргизский суд и присяга // Восточное обозрение. 1884. № 19; Суд бия Бальтекея // Там же. 1885. № 49–50; Леонтьев А. Обычное право киргиз. Судоустройство и судопроизводство // Юридический вестник. 1890. № 5– 6; Смирнов А.П. Быт и нравы киргизов. СПб. 1892; Присяга у киргиз // Киргизская степная газета. 1894. № 11; Недостатки киргизской присяги // Там же. 1894. № 36; Аничков И.В. Присяга киргиз перед русским судом. Ташкент: Русский Туркестан, 1899; Иомудский Н.Н. Присяга у Закаспийских туркмен. СПб., 1909; Леонтьев А. Обычное право киргиз. Судоустройство и судопроизводство // Юридический вестник. 1890. № 5–6; Готовицкий М. Значение и обряд присяги у киргиз // Юридический вестник. 1885. Т. 19. № 5. С. 189–194; и др. 194
Кроме присяги другим видом доказательств на суде, к которому прибегали бии, являлись свидетельские показания. Подчеркну один момент – судя по источникам, еще во времена Тауке хана (1680–1715/18) институт присяги не играл существенной роли, и бии его использовали только в случае отсутствия свидетелей по делу. «Для удостоверения преступления требуется не менее двух и иногда трех свидетелей. За отсутствием свидетелей позволяется прибегать к присяге» 1 , – отмечал А.И. Левшин. В казахском фольклоре до сих пор сохранилась пословица, которая гласит: «Плох тот судья, который для решения дела прибегает к присяге». Очевидно, такое отношение к присяге связано с тем, что присяга – «жан беру» 2 – считалось серьезным, и чуть ли не греховным поступком, на который кочевник шел ради спасения своего кровника. Однако повторю еще раз, институт присяги получил широкое распространение в Казахской степи в XIX в. Генерал С.Б. Броневский отмечал, что при рассмотрении дела в суде бии прибегали к свидетельским показаниям «не менее трех людей, лучшего поведения, известного по достоинствам своим в Орде и богобоязливого человека, а не распутного» 3 . Кроме того, он указывал на еще один вид доказательства — присягу, принятие которой доверялось наиболее почетным ордынцам, не запятнанным недостойным поведением. За лживую присягу казахов наказывали всеобщим презрением и отторжением из общества 4 . Но все же со второй половины XIX в., по мере развития казахского общества, бии все чаще начинают прибегать к присяге, и она становится главным видом доказательства при решении искового дела. На основе анализа исторических материалов можно утверждать, что присяга в кочевом обществе казахов служила едва ли не единственным верным средством для установления истины в силу своей способности воздействовать на психику кочевника, для
1 Левшин А.И. Описание Киргиз-казачьих или Киргиз-кайсакских орд и степей... С. 169. 2 Жан беру означает дословно «душедаяние», т. е. смысл следующий – «я отдаю душу или отдал душу» в ответ на признание моей невиновности. 3 Броневский С.Б. О киргиз-кайсаках Средней Орды... С. 260. 4 Там же. С. 260. 195
которого морально-нравственные нормы являлись ключевым моментом миропонимания 1 . У Казанцева мы находим следующие слова о присяге: «Нарушение присяги, принятой по алкорану, киргизы не слишком страшатся; на них более действуют клятвы, по сохранившимся изстари обычаям, в следующих словах: аль-заным кукруген маан шайтан (завладеет душою дьявол); или качан мин улямен заным яксы яхатка, куршеттен тяним кафин іек (по смерти не иметь душе спокойствия, а телу савана) и тому подобные, заключающиеся тем, что принимающему присягу или клятву дают с острия ножа съесть кусочек сала, посыпанного солью или золою. Этих присяг или клятв киргизы более страшатся и исполняют их вернее» 2 . Рассмотрим процедуру проведения присяги, как она представлена в источниках. По сообщению генерал-лейтенанта военного губернатора Тургайской области Л.Ф. Баллюзека, присягу бий использовал в случае сомнения в правдивости и искренности показаний свидетелей; опытный бий редко прибегал к присяге, скорее всего, это говорило о его неопытности и бездарности 3 . Также Л.Ф. Баллюзек приводил несколько видов обряда присяги: путем целования дула ружья или когда присягающего казаха заставляли играть роль покойника, подвергали своего рода ритуальному омовению, одевали в саван и клали в положение умершего за ширмой в кибитке, либо вели к могиле
4 . При выполнении этих обрядовых действий приносилось своего рода символическое жертвоприношение, которое должно было помирить враждующие стороны. Иногда таинство обряда присяги
сопровождалось клятвой-
самопроклятием, которая значительно усиливала эффект действия присяги.
1 Козлов И. Обычное право киргизов // Памятная книжка Акмолинской области. Омск, 1882; Маковецкий П.Е. Материалы для изучения юридических обычаев // Семипалатинский областной статистический комитет. Вып. I. Материальное право. Омск, 1886; и др. 2 Казанцев. Описание киргиз-кайсаков. СПб.: Тип. тов-ва «Общественная польза», 1867. С. 36. 3 Баллюзек Л.Ф. Народные обычаи, имевшие, а отчасти и имеющие в Малой орде силу закона // Записки Оренбург. отдела ИРГО. Вып. 2. Казань. 1871. С. 51–54. 4 Там же. С. 64–67. 196
Многие авторы воспроизводили клятвенные формулы, произносимые присягателями, вот, например, какую приводит в своей работе Л.Ф. Баллюзек: «Если я лгу, да накажет меня Бог, да лишит он меня на том свете всякого воздаяния за мою веру в него и за все мои добродетели, а на этом — да не увижу добра от моего имущества и детей» 1 . Скорее всего, самопроклятия дополняли определенные ритуальные действия и являлись эмоциональным фоном происходящего. Известно, что в кочевом обществе сила устного слова была велика, поэтому клятва-самопроклятие имела несколько целей. Во- первых, она служила показателем искренности намерений присягающих, желания заступиться за своего родственника, подтвердить его невиновность. Во-вторых, данный речевой акт, становясь достоянием всего казахского общества, обелял в глазах всех общинников не только обвиненного в преступлении человека, но и весь его род, что было очень важно в среде кочевников, где положение каждого определялось генеалогическими традициями; в-третьих, он усиливал сакрализацию правовой процедуры, так как действие (присяга) подкреплялось определенным набором слов, связывающих этот мир с потусторонними силами (кочевник взывал к своим предкам и Богу). Еще одно описание присяги находим у омского священника И. Сотникова. Он говорил о том, что бии предоставляли право принять присягу не истцу или ответчику, так как тот и другой были заинтересованы в исходе дела, а уважаемым лицам из аула ответчика, которых выбирал истец и его родственники. Причем бии, принимая решение истца по выбору присягателя, брали во внимание сам факт согласия этих лиц принять присягу, так как от этого решения зависел исход дела. Если таковые лица соглашались, то по решению бия обвиняемый уже считался правым и освобождался от ответственности, если же нет — признавался виноватым. И. Сотников подчеркивал, что решение бия во всех случаях зависело от воли и желания
1 Там же. С. 66. 197
акторов судебного процесса. Автор остановился и на самом обряде присяги: «Лица, изъявившие желание принять присягу, предварительно обмываются водою; потом их ведут к какой-либо могиле, особенно чтимой киргизами; здесь раскладывают огонь, проводят их чрез него три раза и дают в заключение всего поцеловать дуло заряженного ружья» 1 .
древняя присяга заменяется присягой на Коране. При прохладном отношении казахов к религии вообще и, в частности, к ее обрядовой стороне, институт присяги постепенно начинает утрачивать свое фактическое значение и превращается в формальную обязанность потерпевшей стороны, причем страх перед присягой постепенно снижается. В досоветских работах отмечалось, что присяга с использованием сур из Корана осмысливалась казахами как ложная процедура. Об этом сообщал И. Сотников, который считал, что казахи легко соглашались давать ложную присягу на Коране, которая требовалась царскими судами, особенно тогда, когда следствие производилось российскими чиновниками. «Они не питают к ней уважения и полагаться на нее не следует. Киргизы говорят, что если бы присяга по Корану была действительна, то Бог за ложную присягу поражал бы виноватых громом; но на деле этого нет» 2 . Священник, как и подавляющее большинство исследователей, отмечал, что существовали две присяги – «ложная и своя». Ложная клятва как сказано выше, принималась на Коране с набором неизвестных для казахов арабских слов, а своя — по обычному праву. Особенно часто лжеприсяга наблюдалась в спорах между казахами и представителями других национальностей. Когда присягатель путем некоторой мысленной оговорки мог дать любую присягу на непонятном для него языке, с использованием сур из Корана, он тем самым совершал, как ему казалось, богоугодное дело.
1 Сотников И. Несколько слов о возможности учреждения миссии между киргизами Средней орды // Православное обозрение. 1872. С. 77. 2 Там же. 198
Сведения о том, что ложная присяга на Коране не каралась отдельным наказанием, мы находим во многих работах 1 . Как правило, назначались отстранение от общественных дел, предавали позору, а в конце XIX в. вводилась обязанность возмещения убытков, причиненных ложной присягой,
штрафы в пользу бедных. Исследуя особенности юридического быта кочевых народов Центральной Азии, Н.И. Гродеков отмечал, что судебный порядок, закрепившийся в казахском обычном праве, предполагал априорное право истца требовать со стороны ответчика очистительной присяги, т. е. бремя доказывания присягой практически без исключения лежало на стороне ответчика. «Не отказывают в иске по бездоказанности, ибо истец не обязан доказывать справедливость иска. Напротив, ответчик обязан доказать свою чистоту» 2 , — подчеркивал Н.И. Гродеков. В обществе утверждается практика презумпции виновности ответчика в любой ситуации. Истец, ищущий правду в суде, всегда прав. Корни этого правопорядка, скорее всего, лежат в основе родоплеменной организации казахского общества. Открытая для всего этноса, родовая община — это социальный коллектив, где люди связаны кровным родством. Каждый его член знает все подробности жизни своего сородича: чем он занимается, чем владеет, какие действия совершает и т. д. В этих условиях предъявление необоснованных претензий — исков и обвинений – попросту невозможно, так как община тут же выражает свое согласие, если иск обоснован, или наоборот, протест, если кровник выставляет ложную претензию. Поэтому, если со стороны потерпевшего поступал иск, бий был не вправе отказать в рассмотрении дела, так как прежде чем обратиться с претензией, кочевник с помощью своих родственников многократно проверял и перепроверял свои подозрения, и лишь после этого публично выражал свои требования.
1 Маковецкий П.Е. Материалы для изучения юридических обычаев // Семипалатинский областной статистический комитет. Вып. I. Материальное право. Омск, 1886. С. 63–76; Гродеков Н.И. Указ. соч. С. 212; Вульфсон Э. Киргизы. М.: Издание книжного магазина торгового дома С. Курник и К., 1913; и др. 2 Гродеков Н.И. Указ. соч. С. 213. 199
Слова Н.И. Гродекова находят подтверждение в архивных материалах: «Обыкновенно убийца в своем роде никогда не скроет своего преступления, во-первых, с целью предупредить своих родовичей от всякого рода случайностей, кои могут возникнуть по поводу убийства и, во-вторых, с целью для себя иметь поддержку, если бы родственники убитого узнали имя и семью виновного. В свою очередь, и родственники убитого принимают деятельные меры к розыску и редко когда не находят убийцу. Как только замечается, что человек пропал, немедленно начинаются его розыски, киргизы убийцы, боясь мертвых, никогда не зарывают трупа, вследствие этого розыски всегда оканчиваются успехом, по чутью собаки, следя за полетом больших птиц стервятников, родственники всегда отыщут труп, если убийство произведено вблизи аула и он будет видим с дороги, а в степи – киргиз никогда не поленится свернуть с дороги, чтобы проследить на какой труп садится хищная птица, и когда он убедится, что это труп человека, то он немедленно начинает розыски сам, если ему позволяет время, или же передает свое открытие в первом ауле» 1 . Или: «В степи не может быть тайны в этом отношении. Предметы, соблазняющие киргиза к преступлению не таковы, чтобы он мог скрыть их; украдет, например, он лошадь и хотя ведет ее подальше от аулов, однако по дороге его увидит кто-нибудь из земляков, а киргиз за версту и больше различит и масть лошади и во что одет седок, иногда самое лицо его. Приводит он лошадь в аул свой – одноаульцы не могут не видеть этого; передаст ее в дальний аул – одноаульцы знают, кому она передана; режет ее и опять не может скрыть этого от одноаульцев. Нужно еще прибавить к этому удивительную способность киргиза по следам, по ничего незначащим для другого приметам узнавать и вора и следы его. И тогда как киргиз дерзко лжет перед русским следователем и обманывает его, он не может солгать перед
1 РГИА. Ф. 183. Оп. 1. Д. 18. Л. 16–17. 200
своим султаном или бием, не может обмануть их, тем более что тут в степи, на лицо и истец, и свидетели, которые уличат его во лжи» 1 . По мнению Н.И. Гродекова, истец при разборе дела старался обратиться за помощью к авторитетному бию, к общине которого относился сам ответчик, так как это позволяло истцу надеяться на компенсацию. Находясь во власти бия-родоправителя, ответчик, как и вся община, нес ответственность за уплату контрибуции истцу, назначаемую бием-судьей, который в свою очередь вынужден был вводить этот штраф, так как репутация его самого и рода будет зависеть от справедливости вынесенного им вердикта. Поэтому бий при рассмотрении дела вне зависимости от родовой принадлежности должен был вынести то решение, которое позволит не только урегулировать конфликт, но и получить стороне истца материальное и моральное удовлетворение. До принятия присяги бий дает присягателю срок, необходимый ему для ознакомления со всеми обстоятельствами дела. Присягатель с помощью родственников прикладывал все усилия для выяснения дела, для чего он проводил следственно-розыскные мероприятия путем опроса свидетелей, членов аула истца, в конце концов использовал «степную связь» — узын кулак — народную молву, которая, как известно, не ошибается. Поэтому, если присягатель выражал готовность присягнуть, то это уже считалось своего рода принятием присяги, так как была проведена большая предварительная работа по сбору материалов, относящихся к делу, и бий, чтобы оградить своих соплеменников от этой устрашающей процедуры, отсылал присягателя, больше ничего от него не требуя 2 . Поэтому, принимая решение о назначении присяги, бии-судьи понимали, что желание ответчика избежать присяги любыми способами, вплоть до материального возмещения истцу понесенных утрат, и досконально проведенное следствие со стороны родственников потерпевшего позволят избежать ошибки.
1 РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 222. Л. 13–14. 2 Гродеков Н.И. Указ. соч. С. 213. 201
К началу ХХ в. процессуальные нормы под воздействием писаного права российского государства существенно видоизменились. Правовой плюрализм, соединивший устное обычное право казахов и российское законодательство, производил впечатление полной процессуальной неразберихи. 8 марта 1908 г. Николай II поручил сенатору графу К.К. Палену провести ревизию Туркестанского края в целях наиболее полного освещения его положения и сбора материалов для работы совещания К.А. Нестеровского 1 . При проведении ревизии граф К. Пален обратил большое внимание на вопросы управления краем, в том числе на недостатки в судебной системе. Вот что он пишет по поводу судебной системы в Казахстане: «Все судебное производство сводится к спору истца и ответчика, которые, в большинстве случаев, вместе с выставляемыми ими присягателями, сами являются и решителями спора, соглашаясь или отказываясь принять присягу. ―Народный‖ судья — не совершает той логической работы в оценке доказательств, без которой, по понятиям европейца, немыслимо правильное отправление правосудия. В народном суде, строго говоря, нет места ни свободному внутреннему убеждению судьи, ни теории формальных доказательств. Вся деятельность судьи сводится к предоставлению одной из сторон или ея свидетелям принять присягу, а затем, исходя из установленных таким путем фактов, судья только применяет к данному случаю правовые нормы» 2 . То есть, по его мнению, утвердившаяся в судах присяга, к которой прибегали бии при вынесении своего вердикта, исключает использование разумных способов отыскания справедливости и позволяет суду биев использовать различные рычаги воздействия на участвующих в процессе в пользу той стороны, к которой по различным причинам тяготел сам бий. Подобная практика ограничивали народный суд в плане объективности, справедливости и открывала возможность к различного рода произволу, взяткам, а, в конечном счете,
1 Отчет по ревизии Туркестанского края гр. Палена. СПб., 1910. С. 37. 2
Народные суды Туркестанского края. Отчет по ревизии Туркестанского края гр. Палена. СПб., 1910. С. 3. 202
приводила, по мнению К.К. Палена, к недоверию в глазах кочевников к российскому судопроизводству.
Проделав большую научно-полевую работу, исследователи выделяли общие, характерные черты, свойственные правовым институтам казахов. Верно подметив особенности казахского суда, в первую очередь, публичность, гласность, общественное исполнение приговоров суда, коллективизм и т. п., исследователи не совсем верно понимали и истолковывали правовые нормы адата. Так, барымта, отсутствие принудительно-полицейского аппарата, «жестокость» приговоров и т. д. списывались на «дикость» нравов, анархию и неорганизованность казахского общества. Представляя российское общество, которое далеко ушло от родового строя, ученые искали аналогии казахскому обществу в «седой» древности (Словохотов, Гурлянд, Гродеков и др.), с ее действием норм адата (древнего права) и судом биев (родового органа). Тезис о первобытности соционормативного поля казахов воспринимался практически всеми российскими исследователями как аксиома, и каждая новая работа лишний раз подтверждала его. И если этот тезис для ученых служил мощной мотивацией для изучения пока еще не отживших кочевых обществ, то для имперских властей он служил очередным подтверждением необходимости и возможности постепенной инкорпорации местного права в российское законодательство. Поскольку адат, в отличие от шариата, рассматривался как «удобное», инклюзивное право, не имеющее закостенелых принципов и догм. Отсюда, на мой взгляд, в целом положительные отзывы и «симпатии» исследователей, которые рисовали местную правовую среду как благоприятную и косвенно (а где-то прямо) рекомендовали ее использовать без изменений в процессе включения края в российское социокультурное пространство. 203
Вместе с тем, хотелось бы отметить, что благодаря работам досоветского периода, научную ценность которых трудно переоценить, историческая наука получила сведения о традиционных правовых институтах казахского общества. Материалы позволяют увидеть коллективный принцип всего судебного процесса – с момента подачи иска и до приведения приговора в исполнение. Исследования дореволюционных авторов заложили основы востоковедения в изучении традиционных обществ: именно они подметили принципы казахского судебного процесса, обнаружили особенности кочевых обществ, проанализировали социальное и политическое устройство окраинных народов. Уверена, что высокую научную значимость досоветской историографии можно подтвердить ее влиянием на общий характер дискурсов всей последующей литературы, поскольку, ни в советское, ни в постсоветское время, ни одна работа не обходилась без обязательной отсылки к вышеназванным трудам.
|