Прест
упни
ки,
наказ
аны
по
общи
м.
угол.
закон
од
1865
151
58
9
1
1
4
12
1
64
15
1859
73
86
47
1
2
4
2
–
16
1
1862
61
67
40
1
1
5
3
1
4
5
всег
о
285
211
96
3
4
13
17
2
84
21
В комментарии резюмировались: «Приведенная таблица, из которой
видно, что определение наказания по уложению редко, в 21 случаях в
продолжение 3-х лет и на 736 решений»
3
.
По мнению Л.Ф. Баллюзека, эта «грустная картина» связана с тем, что
«киргизы поняли бессилие нашего формального суда, и по тому, как
1
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3277. Л. 127–127 об.
2
Там же. Л. 88.
3
Там же. Л. 89.
141
показывают бывшие примеры, охотно к нему прибегают равно те лица,
которые чувствуют себя виновными, не желают разбираться по обычаям. Они
поняли, что народный суд изобличит их скоро, а суд формальный по трудности
производства следствия протянется несколько лет, и кончится, самое большое,
оставлением виновного в подозрении». В то же самое время он был убежден,
что такая ситуация может быть изменена, если «народному суду по обычаям
дать более широкое, чем ныне, применение»
1
.
Как известно, реформы 1860-х гг. вызвали резкую критику со стороны
сторонников скорейшей унификации права. Создавались различные комиссии,
проводились ревизии работы местных властей, которые находили «Временные
положения...» 1867–1868 гг., узаконившие правовой статус суда биев,
неправильными. Одну из таких комиссий, возглавляемую В. Нестеровским,
интересовало: действительно ли «туземцы Семиреченской области еще до
введения проекта Положения потеряли доверие к своему народному суду,
туземцы же Сырдарьинской области возымели к русскому суду больше чем к
народному доверие, как только с первым ознакомились»
2
.
В ответ на запрос комиссии военный губернатор Семиреченской области,
генерал-лейтенант Г.А. Колпаковский отвечал: «Огульное обвинение суда в
несправедливости и подкупности показывает недостаточное знакомство
составителей записки последней комиссии с народным судом и основано ею
или на неосновательных слухах или на немногих частных случаях
злоупотреблений, которых не лишен окончательно и русский суд»
3
. И далее
добавлял: «По Семиреченской области в течение последних пяти лет
поступало немало жалоб на биев, но не было ни одной, указывавшей на подкуп
биев»
4
.
1
Там же. Л. 94 об.
2
ЦГА РК. Ф. 825. Оп. 1. Д. 21. Л. 9.
3
Там же. Л. 12–12 об.
4
Там же. Л. 12 об. Дополню, что действительно в фондах Степного генерал-губернаторства имеется много
материалов, которые подтверждают сведения Г.А. Колпаковского о ложном обвинении биев во взяточничестве
(правда, не всегда). Как правило, следственная комиссия, занимающаяся служебным расследованием, на
основании проведенных мероприятий вносила предложение областному правлению о снятии ложных
142
В итоге, по мнению Г.А. Колпаковского, практика правового плюрализма
вполне соответствовала местной соционормативной среде, «юридическому
быту» населения, поскольку «туземцы Семиреченской области, в противность
уверению комиссии, не теряли доверия к народному суду и отдают ему
предпочтение перед русским. О Сырдарьинской области должно сказать то же
самое»
1
.
Такого же мнения придерживался генерал-губернатор Туркестанского
края генерал-адъютант К.П. фон Кауфман. В 1874 г. особая комиссия при
Министерстве юстиции составила проект судебного устройства в
Туркестанском крае и степных областях Оренбургского и Западно-Сибирского
генерал-губернаторств, копия которого была направлена К.П. фон Кауфману.
Желание особой комиссии, чтобы «суд [русский] постепенно вытеснял
местный народный суд и постоянно развивался бы в ущерб суда народного.
Поэтому необходимо поставить народный суд в более тесные границы»
2
,
вызывало критику со стороны генерал-губернатора. К.П. фон Кауфман писал:
«Конечно, было бы весьма желательно сделать его (русский суд. – Ж. М.)
общим для всех дел туземцев, что, без сомнения, оказало бы огромное
содействие обрусению края и распространению гражданственности и
общественного порядка между туземцами. Но... еще не настало время, когда
можно будет ввести в Туркестанском крае русский закон, русский суд и
русский порядок. Я далек от того, чтобы поддерживать существование
обвинений. Так, к примеру, в деле «По обвинению судебных биев Хобдинской волости Аймагамбетова и
Утина в лихоимстве» следствие установило, что «обвинитель киргиз Юсупов вполне сознался в
несправедливости своего обвинения судебных биев Аймагамбетова и Утина, а также и свидетели Беркутов и
Игисинов сознались в причине своих показаний, которые они дали по просьбе Юсупова. А потому областное
правление определило следствие прекратить, а Юсупова за ложный донос и свидетелей Беркутова и Игисинова
за ложные показания оставить без преследования». См.: Там же. Ф. 25. Оп. 1. Д. 2174. Л. 33. В фонде
канцелярии Туркестанского генерал-губернатора также имеется немало дел, подтверждающих ложность
обвинений во взяточничестве биев. Более того, администрация Туркестанского края, учитывая большое
количество таких материалов, пошла дальше своих коллег и за ложные доносы привлекала жалобщиков к
ответственности. К примеру, начальник Ташкентского уезда подполковник Караулвщиков после проведенного
служебного расследования писал в Сырдарьинское областное правление следующее: «Доношу, что дело по
обвинению бия Умара Куразова в получении взятки я полагал бы прекратить, а против жалобщика возбудить
преследование по обвинению его по 940 ст. Уложения». См.: ЦГА РУз. И-17. Оп. 1. Д. 8631. Л. 14.
1
ЦГА РК. Ф. 825. Оп. 1. Д. 21. Л. 13–13 об.
2
РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 401. Л.71 об.
143
народных судов и даже их считаю некоторой помехой ассимилированию края:
но нахожу только преждевременным накладывать на них руку. Туземцы видят
в
них
священные
остатки
племенного
их
обособления,
залог
неприкосновенности их религии, семейного очага, внутреннего общественного
быта»
1
.
Немного позже в 1880 г. эту же мысль высказал чиновник Азиатской части
Главного штаба Военного Министерства генерал-майор Соболев, который
отмечал несколько причин, по которым введение новых единых судебных
учреждений в Туркестанском крае считал преждевременным. Во-первых, он
указывал на значительные расходы из государственной казны, которые
потребуются для создания судебных палат и окружных судов. По мнению
Соболева настоятельной необходимости в преобразовании суда нет, так как
основная масса гражданского населения слагалась из 59.283 русских и
2.978.836 местных жителей. Поскольку в европейской части Российской
империи на одну судебную палату приходилось средним числом 7.550.000
душ, то создание такой же судебной инстанции в Туркестане для 59.283
человек было не рациональным. Он был убежден: «Суды казиев и особенно
суды биев будут существовать весьма продолжительное время, а громадное
большинство туземцев мусульман предпочтут эти суды, как народные, им
доступные и вполне понятные, нашим русским судам»
2
. Во-вторых, он
предлагал не ломать веками установившиеся гражданские отношения и не
трогать суд и адат кочевников, поскольку радикальные меры по уничтожению
обычно-правовых институтов могли привести к сопротивлению местного
населения. Соболев писал: «В данном случае примером может служить наше
отношение к бурятам, обитающим Восточную Сибирь: сотни лет бурятам были
1
РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 613. Л. 17 об, 18–18 об.
2
Там же. Л. 114–114 об.
144
сохраняемы их народные обычаи и они совершенно помирившись с нашею
властью, начинали постепенно забывать свою отдельную народность; но один
неосторожный шаг местной администрации, наложивший свою руку на их
капища, попортил все дело, возбудив в бурятах почти ими забытые народные
предания и дух сепаратизма. Эта ошибка потребует снова столетней работы
для того, чтобы слить интересы бурятов с нашими интересами»
1
. В-третьих,
будучи чиновником Военного министерства, Соболев не случайно указывал на
геостратегическое соперничество в Туркестане между Российской империей,
которая двигалась с севера и запада на территорию Центральной Азии и
Англией, наступавшей с юга и востока. По его мнению, позиции той империи
будут крепнуть, которая в своей политике будет учитывать интересы местного
населения. В этой связи стабильное положение России в Туркестане он
связывал с продуманной политикой в крае и подчеркивал: «Туземные
мусульманские народы, далеко не безучастно относятся к этому явному
соперничеству и всегда будут более сочувствовать той стороне, которая мягче
относится к его самобытной народной жизни, а равно к религии, тесно
связанной с отправлением суда. Наше гуманное и осторожное отношение к
святыням мусульман есть оружие, против которого англичане должны бы были
употребить подобное же сильное оружие, чего они, однако, вследствие своего
характера и самонадеянности, не могут сделать»
2
.
Нельзя не отметить, что региональные власти не просто предлагали
оставить местные судебные практики, но выделяли такие формы, которые
можно было не фиксировать в законоположениях (чтобы таким образом «не
портилась» картина реформирования края), а в то же время использовать их в
интересах общины. В записке Тургайского губернатора И.М. Страховского в
1909 г. отмечалась большая роль аксакальских советов, «являющихся
обычными представителями во всех делах и распорядителями внутренний
жизни общин», и указывалось, что «практика управления неизменно считается
1
Там же. Л. 119 об–120.
2
Там же. Л. 120 об–121.
145
с этим обычным ―аксакальским‖ институтом»
1
. Замечу, что документы
региональных властей, направленные в адрес начальства, – возможность
чиновников-практиков показать наиболее приемлемые формы управления.
Администрация регионов не понаслышке, а изнутри владела информацией и
степенью ее приложимости к конкретной местности. При возможной
некоторой идеализации правовых практик, в целом региональные служебные
материалы можно рассматривать в значительной степени как достоверные.
Идеализация же была следствием понимания и на этой основе нежелания
менять правовую систему края, которая могла привести к росту сепаратизма, к
антирусским настроениям в среде местного населения. Антиколониальные
действия, с одной стороны, могли разрушить «хрупкий» мир, с другой –
выставить власть на местах в неприглядном свете перед начальством. К тому
же, со временем правовые «недочеты» законотворцев могли списываться на
региональные власти, которые вовремя не поставили в известность начальство
о возможных осложнениях.
Против решительных мер в отношении народного суда выступил и
министр юстиции, статс-секретарь Н.В. Муравьев, чью позицию по этому
вопросу можно выразить следующим образом: «При всей желательности
возможно широкого культурного воздействия русских судебных установлений
на жизнь туземного населения, благодетельные в сем отношении результаты
могут быть достигнуты лишь путем постепенного и при том осторожного
сокращения нынешней обширной подсудности народных судов. Взаимное
сочетание народного и русского суда на наших окраинах только и может
следовать по пути постепенного поглощения первого вторым, а отнюдь не
посредством прямого вмешательства русского суда в жизнь и деятельность
народного»
2
.
Позиция Н.В. Муравьева легла в основу указания
Государственного Совета от 14 марта 1898 г., в котором указывалось, что «по
своим представлениям о праве и справедливости туземцы и инородцы нередко
1
РГИА. Ф. 1291. ОП. 84. Д. 181. Л. 306.
2
ЦГА РУз. И-18. Оп. 1. Д. 7075. Л. 9 об.–10.
146
вполне еще расходятся с русскими законами. Поэтому слишком поспешное
привитие этих законов могло бы породить смуту в их умах. В виду сего
придется быть может держаться по обсуждаемому вопросу несколько иного
пути, а именно постепенного улучшения народного суда»
1
.
Однако затянутость реформ, неоднородность правового поля империи
вызывали желание у некоторых чиновников перейти к официальной политике
ускоренной унификации местного права. Вопросы унификации правовых
практик начинают активно рассматриваться в начале ХХ в. К примеру, в 1909
г. в проекте МВД «Положения об общественном устройстве, управлении и
суде оседлых и кочевых инородцев Акмолинской, Семипалатинской,
Уральской и Тургайской областей» предусматривалось «поставить киргиз по
возможности в одно положение с крестьянами и лишить их того
обособленного, а в смысле суда и привилегированного положения, внеся в их
жизнь начала русской гражданственности»
2
. Военный губернатор Уральской
области генерал-лейтенант Н.В. Дубасов внес предложение министру МВД «о
необходимости упразднения народного суда»
3
.
Уральское областное правление имело схожую позицию в этом вопросе,
поэтому на заседании правления в 1910 г. по крестьянскому делопроизводству
было принято решение: «Общее присутствие большинством голосов
высказалось за окончательное упразднение киргизского народного суда с
заменою его мировыми судьями»
4
.
Особенно непреклонен в этом вопросе был прокурор Уральского
окружного суда барон Б.Н. Дельвиг, считавший, что «дальнейшее
существование этого суда вредит престижу русской власти и началам русской
государственности. Будем надеяться, что в ближайшем будущем вопрос будет
поставлен шире, т. е. о полном уничтожении киргизского народного суда и о
замене этого азиатского неправового, нескорого и немилостивого суда – судом
1
Там же.
2
Там же. Л. 3–4.
3
Там же. Л. 115.
4
Там же. Л. 128.
147
русским, скорым, правым и милостивым»
1
. Интересно, что наиболее
последовательными в желании ликвидировать суд биев были уральские власти.
Скорее всего, это связано с риторикой казаков по русификации инородческих
народов, с возможностью силового введения единых общеимперских структур.
Сторонником идеи упразднения народных судов кочевого населения
Туркестана и замены их общеимперскими являлся генерал-губернатор края,
генерал от кавалерии А.В. Самсонов. По его инициативе в 1912 г. прокурор
Ташкентской судебной палаты Н.И. Ненарокомов подготовил доклад «По
вопросу о необходимости реформы народного суда в областях Туркестанского
генерал-губернаторства», в котором достаточно подробно рассмотрел
«вредоносную деятельность этого суда, отчуждающего местное население от
империи и неудовлетворяющего самым элементарным требованиями правды и
справедливости»
2
. На основании приведенных в докладе доводов прокурор
Н.И. Ненарокомов пришел к заключению, которое позднее легло в «Проект
упразднения народных судов в Туркестанском крае»: «Народные суды
кочевого и оседлого населения в областях Сыр-Дарьинской, Ферганской,
Самаркандской и Семиреченской области упразднить, подведомственные сим
судам уголовные и гражданские дела передать в ведомство мировых судей и
общих судебных установлений»
3
. Одобренный А.В. Самсоновым проект
Ненарокомова был направлен в правительственные органы, однако к
конкретным результатам не привел.
Конец дискуссиям о будущем местных правовых практик в определенной
степени положило письмо министра внутренних дел Н.А. Маклакова на имя
министра юстиции И.Г. Щегловитова в 1913 г., в котором, в частности,
отмечалось: «...я не решаюсь, однако на полную замену народного суда судом
коронным, как потому, что при таком разрешении настоящего вопроса в
степных областях могло бы создаться резкое различие в устройстве низших
1
Там же. Л. 176; Дельвиг Б.Н. Киргизский народный суд в связи с правовым положением инородцев Степного
края // Журнал Министерства юстиции. СПб. 1910. № 5.
2
ЦГА РУз. И-18. Оп. 1. Д. 7075. Л. 1 об, 14.
3
ЦГА РУз. И-36. Оп. 1. Д. 6009. Л. 173.
148
степеней суда, так и в виду тех осложнений, какие могли бы возникнуть для
коронного суда при рассмотрении дел между крестьянами и инородческим
населением, однако принадлежащих к составу сельских обывателей, но
подчиненных
различным,
по
существу,
судебным
установлениям.
Остановившись в виду приведенных соображений на мысли, не упраздняя
Народный суд, лишь преобразовать его соответственно с потребностями
жизни»
1
.
Начавшаяся Первая мировая война принесла империи новые «заботы»,
поэтому все вопросы, касающиеся реформирования окраин, были отодвинуты
на задний план. Суд биев, несмотря на все доводы и меры сторонников единого
унифицированного суда, оставался действующей, наряду с имперской,
судебной практикой, в целом отвечающей потребностям местного
социокультурного пространства.
Адат и/или шариат
В исторической науке утвердилось мнение, что к началу XIX в. ислам еще
не получил широкого распространения среди казахов. Основными доводами
для такого вывода ученых служили следующие. Во-первых, казахи, занимаясь
кочевым и полукочевым скотоводством, находились на периферии
мусульманской цивилизации. Сезонный характер хозяйства приводил к
невозможности изучения основных канонов и норм ислама, поэтому он не
нашел благоприятной почвы для своего развития. Во-вторых, нормы обычного
права, бытовавшие среди местного населения и регулировавшие
патриархально-родовые отношения, отвечали потребностям казахов и
позволяли сохранять целостность кочевого коллектива. Основные нормы
адатного права трактовались биями, к помощи которых казахи прибегали для
разрешения
возникающих
конфликтов.
Провозглашение
ислама
государственной религией Сатук Бограханом у караханидов в X в., позднее
1
РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 181. Л. 330.
149
Узбек ханом в Золотой Орде в 1320 г. не изменили ситуации: ревностно
придерживались его канонов лишь немногие, адат продолжал играть по
сравнению с шариатом ведущую роль в урегулировании правовых вопросов в
кочевом обществе.
Бесспорно, приоритетную позицию адат сохранял вплоть до XVIII в.
Юридическое вхождение казахских земель Младшего и Среднего жузов в
состав Российской империи в XVIII в., актуализировало перед правительством
задачу изучения казахского общества, в том числе тех традиционных
институтов, которые играли среди кочевников определяющую роль.
Имеющиеся скудные этнографические материалы не позволяли в полной мере
создать объективную картину жизни новых подданных и значительно
затрудняли работу по проведению в крае административно-правовых
мероприятий. И даже указ Екатерины II от 30 апреля 1778 г. о составлении
уложения обычного права казахов не решил проблемы. Трудность задачи
заключалась в отсутствии письменной кодификации норм обычного права,
также создавал препятствия кочевой образ жизни казахов. Поэтому
неудивительно, что даже в начале ХХ в., как верно заметил генерал-губернатор
Степного края Н.А. Сухомлинов, право казахов «и по сей день осталось
мертвою буквою! Конечно, кодификация инородческих обычаев дело не
легкое, все же – 120 лет, как хотите»
1
.
Одним из шагов по включению края в орбиту имперских порядков стали
мероприятия
по
исламизации
казахов,
которые
рассматривались
правительством как геополитический фактор по отношению к кочевым
окраинам. С этой целью территория казахской степи была передана в
подчинение Духовному управлению мусульман России в Уфе, которое было
создано в 1788 г. Одной из функций этого учреждения стало распространение
ислама среди казахов. К тому же строительство мечетей, появление мулл
должно было, по замыслу российской администрации, способствовать
1
РГИА. Ф. 427. Оп. 1. Д. 283. Л. 5.
150
усилению позиций ислама среди кочевников
1
. Не последнюю роль в
исламизации казахского населения сыграли братства Йасавийа и Накшбандийа.
В итоге «в кочевой среде сложился весьма своеобразный вариант ислама,
который сочетал в себе довольно крепкую и устойчивую мусульманскую
идентичность с весьма вольным толкованием многих религиозных требований
и не очень регулярным их исполнением»
2
.
Насколько успешным был процесс исламизации населения, можно судить
по той картине нравов и обычаев, которую зафиксировали в нескольких
вариантах российские исследователи в начале XIX в. Так, в записке
Я.П. Гавердовского, побывавшего в западных регионах Казахской степи,
говорится, что основные догмы ислама виделись казахам в «многоженстве, что
доведено здесь... до чрезвычайности, и [в том, чтобы] не питаться свиным
мясом. Богомоление и омовение производятся очень изредка, иногда вместо
воды обтираются пылью, песком». Все это позволило Я.П. Гавердовскому
сделать вывод, что «вера магометанская не производит в них ни споров в
разномыслии, ни общего энтузиазма, как в других народах, исповедующих сию
веру»
3
. Кроме индифферентного отношения казахов к исламу, мы видим в
материалах Я.П. Гавердовского отсутствие сведений о нормах шариата. Нет их
и в рассказе старшины жаппасовского рода К. Шукуралиева, записанном
Г. Спасским и опубликованном в журнале «Сибирский вестник» в 1820 г.
Первая письменная кодификация норм шариата встречается в сборнике
Сибирского комитета (1824) и в работе А.И. Левшина (1832), в которых
указывалось применение норм мусульманского права, лишь в отношении таких
преступлений, как богохульство, богоотступничество, а также меры наказаний
1
Подробнее см.: Басилов В.Н., Кармышева Дж.Х. Ислам у казахов (до 1917 г.). М.: ИЭА РАН, 1997; Арапов
Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало
XX вв.). М.: МПГУ, 2004; Хабутдинов А.Ю. История Оренбургского магометанского духовного собрания
(1788–1917): институты: идеи, люди. М.; Н. Новгород, 2010; Россия – Средняя Азия. Т. 1: Политика и ислам в
конце XVIII – начале XX вв. М.: ЛЕНАНД, 2011.
2
Абашин С.Н. Казахстан. Роль среднеазиатских ханств в исламизации кочевого населения // Россия – Средняя
Азия... С. 87.
3
Гавердовский Я.П. Обозрение Киргиз-кайсакской степи (часть 2-я) или Описание страны и народа киргиз-
кайсакского // История Казахстана в русских источниках XVI–XX веков. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. С. 440–
441.
151
за эти преступления (закидывание камнями, лишение наследства). К примеру, в
сборнике Сибирского комитета написано: «Ежели бы кто оказался
богоотступником, или хулящий бога, такового по изобличению семи
свидетелями, позволяется слышавшему оное, убить камнем и убийце сего не
только за грехи не ставить, но и еще почитается сие за спасение в будущей
жизни»
1
.
Однако редкое упоминание норм шариата не говорит об отсутствии его
влияния на казахское право. Известно, что в ходе освободительных
выступлений казахов первой половины XIX в., такие руководители движений,
как Арынгазы (1815–1821 гг.) и Кенесары Касымов (1837–1847 гг.) для
укрепления ханской власти произвели своего рода «судебную революцию».
Так, они значительно ограничили судебные права родовой знати – биев, а
возникавшие иски передавали на рассмотрение назначаемым ими судьям –
казы. Причем судебный процесс производился не по законам обычного права
казахов, а по шариату
2
.
Об усилении позиций шариата говорят данные о праве казахов Младшего
жуза, собранные в 1840-х гг. чиновниками Оренбургской пограничной
комиссии. Так, в рапорте Аитова в разделе о брачных отношениях казахов, мы
находим положение о том, что «бракосочетание совершается в ауле невесты по
обряду Магометанскому». В порядке разбирательства дел биями
использовалась присяга, как средство доказательства виновности или
невиновности одной из сторон, при этом в ней принимали участие
родственники, «известные по лучшему поведению, и испытанные в знании
правил Магометанского закона»
3
. Положения шариата, судя по рапорту
поручика Аитова, применялись и при погребении умерших. Аналогичные
сведения можно найти в рапортах других чиновников Пограничной комиссии.
1
Материалы по казахскому обычному праву... С.31–32.
2
Бекмаханов Е.Б. Казахстан в 20-е – 4-е годы XIX века. Алматы: Қазақ университеті, 1992. С. 115.
3
Материалы по казахскому обычному праву... С. 103, 105.
152
Однако собранные сведения носили неполный и отрывочный характер,
поэтому для устранения этих недостатков в 1846 г. Оренбургским военным
губернатором В.А. Обручевым было принято решение о командировании в
казахскую степь чиновников особых поручений д'Андре и Шершеневича для
завершения работы по сбору материалов. Перед поездкой в степь чиновникам
была вручена инструкция, в которой помимо важности «правительственной
цели, для которой предлагается собрать и привести в порядок обычаи киргиз»
1
,
в 11 пункте указывалось: «Бии и другие лица, которым представляется
...чинить суд или расправу – в приговорах и решениях руководствуются
положениями, основанными на особом толковании обязанностей человека при
шариате (подчеркнуто в документе. – Ж. М.), следовательно, на Алкоране,
первоначальном источнике законодателей, а также на неразрывном с ним
сюжетов, или сборнике преданий об изречениях Магомета и его учеников,
признаваемых у мусульман святыми. Разыскание коренных оснований
киргизского народного права (курсив мой. – Ж. М.) и по возможности
определение относительно к Алкорану – было бы весьма полезно»
2
. То есть
чиновникам предлагалось отделить шариат от адата (« коренного основания
казахского права»), заведомо противопоставляя их друг другу.
В фондах Пограничной комиссии отложились дела, в которых были
представлены черновики, отчеты и рапорты д'Андре. Выступив в степь 13
июля от крепости Илецкая Защита, вместе с отрядом полковника Бларамберга,
д'Андре приступил к опросу биев Западной и Средней частей, «известных в
орде по своим познаниям киргизских обычаев». Буквально через несколько
дней он написал рапорт в Пограничную комиссию, в котором просил передать
на перевод с арабского языка применяемые кочевниками нормы казахского
права, так как «коллежский секретарь Григорьев (он участвовал в поездке в
качестве переводчика. – Ж. М.) отозван в незнании вовсе арабского языка»
3
.
1
Там же. С. 158.
2
Там же. С. 161.
3
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2380. Л. 47.
153
Пробыв два с половиной месяца в степи, опросив собранных султанами-
правителями известных биев, д'Андре в сентябре того же года, подводя итог
своей работы, написал в Пограничную комиссию, что «достигнул своей цели,
допросив подробно обо всем, что только соответствовало программе,
основанной по данной Вашим Превосходительством инструкции»
1
.
Уже в ноябре 1846 г. д'Андре представил собранный материал в виде
свода норм обычного права. Можно себе представить, насколько трудная
стояла перед ним задача по отделению норм шариата от адата, так как
написанный им свод был во многих местах испещрен ссылками на Коран. Так,
например, он писал: «По маловажным делам основанием суда бия служат
собственный ум и опытность. По делам более важным бий прибегает к
Алкорану»
2
. Или: дела особой важности «обслуживаются уже не на одних
обычаях, а на Алкоране»
3
. В черновиках д'Андре даются примеры шариатских
наказаний: «Определение Алкораном числа 100 и 80 ударов за важное и 3
удара за маловажное преступление не могут быть отменены бием»
4
. Фиксация
шариатских норм в решении конфликтных вопросов отнюдь не устраняла
применение адата, который оставался в кочевой среде общеупотребительным.
Вместе с тем, материалы д'Андре позволяют проследить появившуюся
тенденцию к относительному слиянию правовых норм адата и шариата, при
том, что нормы разнились и в отношении наказания, и оценки тяжести того
или иного деяния. Так, «наказание за какую-бы то ни было вину (кроме
преступления противу веры) – может быть заменено выкупом (тугузом).
Алкоран», или «мера наказания при повторении одного и того же проступка не
изменяется до 3-х раз. За совершение же того же самого поступка в 4-й раз –
определена смертная казнь или уплата (выкуп)»
5
. В этих и других случаях мы
видим, что нормы адата и шариата дополняли друг друга, образовывая
1
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. 401. Л. 142 об.
2
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2794. Л. 54.
3
Там же. Л. 64.
4
Материалы по казахскому обычному праву... С. 170.
5
Там же.
154
смешанную систему права. Более того, шариат и адат нашли приемлемый
вариант сосуществования. Он заключался в том, что по шариату стали
решаться дела, касающиеся религии, семейных отношений, все остальные
вопросы регулировались по нормам обычного права. В подтверждении этого
тезиса можно привести примеры погребальных обрядов, свадебных церемоний,
которые обладали локальными родовыми особенностями, но в то же время
включали обязательную процедуру – чтение священных молитв из Корана.
Произошла своего рода рецепция норм шариата в адат. Переплетение
правовых норм было настолько крепким и естественным, что, с одной стороны,
можно говорить о начале процесса исламизации обычного права, а с другой –
об отсутствии правовой дифференциации, так как бии судили дела как по
адату, так и по шариату.
В то же время считать доступным шариатский суд для общей массы
кочевников будет неправильным. Тот же д'Андре, отмечая в своем рапорте от 4
ноября 1846 г. наличие шариатских норм в казахском праве, писал: «Суд,
основанный на Алкоране, почти вовсе не доступен к общепринятому в Орде
разбирательству, отчасти потому, что бии не в состоянии исполнять строже
суры Магоммеда, а также и от того, что самих киргизов нельзя назвать
ревностными поклонниками своего пророка»
1
. Д'Андре был убежден, что
шариат рассчитан на образованные народы, знающие письменность, казахи же
были «еще так дики, понятия ...столь малоразвиты в отношении моральном»
2
,
что укоренение норм шариата среди кочевников казалось делом
неопределенного будущего: позиции адата были сильны. Вместе с тем, в
представленном им своде уже имелись свидетельства движения в сторону
шариата.
В 1847 г. Оренбургской пограничной комиссией принимается решение об
отправке д'Андре в три части Младшего жуза для дополнения и приведения в
1
Материалы по казахскому обычному праву... С. 162.
2
Там же. С. 163.
155
единую систему обычного права казахов
1
. В этот раз д'Андре сразу же просит
предоставить ему «нижеследующие книги: 1. Описание киргизских степей
сочинения Левшина; 2. Описание Оренбургского края Эверсмана и 3. Алкоран
в переводе на русский или французский языки»
2
. Однако составленный
д'Андре свод обычного права казахов был встречен с неодобрением в
администрации края. Так, созданная по распоряжению оренбургского военного
губернатора Комиссия «нашла рапорт д'Андре неудовлетворительным, во-
первых, потому что в сборнике не было правильной системы, и статьи не
связаны последовательностью, во-вторых, важные статьи пропущены и самые
статьи неполные»
3
. Полагаем, что за формальной критикой комиссии стоит
официальное осуждение администрацией Оренбургского края работы д'Андре
из-за определенной идеализацией им суда биев и показа благополучного
сосуществования двух разных норм права – шариата и адата (об имперском
праве речи не было).
В 1849 г.
4
вновь эта работа поручается чиновнику Азиатского
департамента министерства иностранных дел коллежскому секретарю
О.Я. Осмоловскому, «изучавшему кроме киргизского и другие восточные
языки, знакомому некоторым образом с верою ислама, с историею Востока, его
поверьями и преданиями, следовательно, более прочих способному исполнить
это поручение»
5
. О.Я. Осмоловский вместо назначенных ему для работы трех
месяцев провел на территории Младшего жуза гораздо больше времени. Такая
задержка в сроках связана, на мой взгляд, с тем, что О.Я. Осмоловский
обнаружил определенную разницу в нормах права. Так, он писал: «Не
удержался от сделания общего взгляда на киргизские обычаи и от определения
отношения их к Алкорану и вообще шариата, иль законам мухаметанским,
потому что киргизы Восточной части орды, в которой составлен мною
1
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 15.
2
Там же. Л. 31.
3
Там же. Л. 69 об.
4
К сожалению, в 1848 г. замечательный исследователь и добросовестный исполнитель задания Пограничной
Комиссии д'Андре «от существовавшей в Оренбурге холеры умер». См.: ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 61.
5
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 70 об.
156
сборник, заметно отличаются от киргизов других частей, как своим
образованием, так и образом жизни; кроме того, нельзя сказать чтобы на
киргизов Восточной части, имеющих по своим торговым оборотам
беспрестанные сношения с другими народами, как то бухарцами, хивинцами,
кокандцами, и наконец русскими не действовало чуждое влияние, могущее
значительно изменить самобытный характер народа, а следовательно, и его
обычаи»
1
. Очевидно, влияние культуры соседей (мусульман бухарцев,
хивинцев и т. д.) на казахов Младшего жуза было столь серьезным, что О.Я.
Осмоловский в 1850 г. вновь для перепроверки своего сборника отправился в
Среднюю, Западную части и Букеевскую Орду, с тем, чтобы найти объяснение
«тем киргизским обычаям, которые могли бы показаться странными и
невероятными, но на самом деле существующие, и показать отношение этих
обычаев к мусульманским законам, или шариату»
2
. О сложности и
мозаичности правовой ситуации в южных районах казахской степи говорит
письмо от 10 апреля 1849 г. генерала от инфантерии Обручева, в котором он
признал необходимым для предотвращения беспорядков и злоупотреблений
казахам «Раимского укрепления... всякое разбирательство оканчивать
миролюбиво... в точности держась шаригата и народных обычаев»
3
.
К сожалению, собранные О.Я. Осмоловским материалы отсутствуют в
делах Пограничной комиссии. Смею предположить, что «обновленный» свод
норм казахского права подтвердил, а где-то усилил позиции шариата в
правовой практике тех казахов, которые граничили со среднеазиатскими
народами, что в условиях политики инкорпорации местного права в
общероссийское законодательство считалось нежелательным. Как писал в
своих воспоминаниях в середине XIX в. генерал-лейтенант А.И. Макшеев:
«Осип Яковлевич Бончъ-Осмоловский принадлежал к числу самых
просвещенных и симпатичных деятелей в Оренбургской киргизской степи.
1
Там же. Л. 111 об.
2
Там же. Л. 194 об.
3
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3543. Л. 1.
157
[Он] составил между прочим прекрасный сборник юридических обычаев
киргиз, с комментариями, и представил его начальству, но этот замечательный
труд остается до сих пор погребенным в архиве»
1
.
Усиление позиций шариата в крае, правовые реформы империи в первой
половине XIX в. и собственно местный адат привели к возникновению
нормативного плюрализма как правовой системы. Каждая правовая подсистема
в свою очередь в силу внутренних и внешних факторов, конечно же, влияла на
соседнюю. Очевидно, процесс исламизации адатного права на рубеже XVIII–
XIX вв. был столь заметным, а мероприятия властей по включению казахского
края в российское правовое пространство столь же неощутимыми, что этот
процесс вызывал обеспокоенность в имперской столице.
Отношение властей к шариату можно выразить словами знатока адата
Н. Максимова, говорившего, что адат «продукт жизненный и способный
развиваться при дальнейшем развитии народного кругозора. Шариат, имея
основой неподвижный Коран, заключающий в себе альфа и омегу
мусульманской мудрости, есть материал мертвый, ни к развитию, ни к
уступкам неспособный, а к тому же непримиримо враждебный гяуру, т. е.
всякому христианину»
2
.
Из цитаты видно, что шариат со своими «ценностными» принципами
никак не вписывался в российскую концепцию правового плюрализма,
поэтому можно понять нейтральное отношение властей к адату и постепенно
нараставшее отрицательное к шариату. О том, насколько российские власти
опасались влияния шариата на право кочевников, можно судить на основании
одного архивного источника. В конце XIX в. на имя Степного генерал-
губернатора Г.А. Колпаковского поступил рапорт от военного губернатора
Семиреченской области Иванова, в котором он ставил в известность
начальство о нежелании управителей, биев и старшин носить должностные
1
Макшеев А. Путешествия по киргизским степям и Туркестанскому краю А. Макшеева. СПб.: Военная
типография, 1896. С. 246–247.
2
Максимов Н. Народный суд у киргизов // Журнал юридического общества. 1897. Кн. 8. С. 64.
158
знаки, ссылаясь на то, «что на знаках имеется над Императорскою Короною
изображения креста, вследствие чего они сомневаются в том, дозволяет ли их
магометанская религия носить такие знаки»
1
. В документе указывалось, что
казахи просили предоставить им двухмесячный срок, «дабы они в это время
могли спросить Оренбургского муфтия о том, можно ли им по их религии
носить означенные знаки»
2
. Коллективное заявление местных властей
настолько встревожило администрацию края, что решено было направить в
Иссык-Кульский уезд чиновника особых поручений Пантусова, которому
вменялось «немедля из-под руки, негласным путем, ознакомиться со столь
странным явлением и, затем в случае надобности принять своевременно
энергичные меры к искоренению зла в самом зародыше»
3
. В письме Г.А.
Колпаковского подчеркивался индифферентность казахов в делах религии,
поэтому причину появления таких тревожных явлений он видел во «вредной
для русской власти пропаганде в степи татарских мулл, или, быть может,
каких-либо выходцев из сопредельных мусульманских стран, например, из
Афганистана, что весьма возможно в виду пограничного положения Иссык-
Кульского уезда и значительного наплыва туда кашгарцев, бухарцев, сартов, в
числе коих могут быть и афганцы-эмиссары Абдурахмана. При последнем
предположении, настоящий случай, на мой взгляд, заслуживает особенно
внимания главного начальника края»
4
. Однако тревоги и опасения российских
властей оказались излишними. Расследование показало, что всему причиной
стала обычная борьба между родовыми группами за место в низовой
служебной лестнице. Возникшая ситуация и разъяснение российских
чиновников казахам, что «на том же знаке есть и луна – знак веры Магометан,
находящийся под покровительством Монарха»
5
, показывает, что с одной
стороны, правительство было обеспокоено возможным влиянием исламских
1
ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 440. Л. 1.
2
Там же. Л. 1 об.
3
Там же. Л. 7.
4
Там же. Л. 6 об.
5
Там же. Л. 14.
159
государств на южные регионы Казахстана, с другой – понимало и
поддерживало «индифферентное» отношение казахов к религии.
Выбирая местные правовые практики, имперская власть отдавала
предпочтение судам по адату, поэтому нормы шариата старалась постепенно
вытеснить. Однако сказанное не говорит о полном исчезновении шариата из
судебной практики кочевников. Более того, судя по докладу Туркестанского
генерал-губернатора С.М. Духовского 1899 г. «Ислам в Туркестане», позиции
последнего в крае не только не ослабевали, а наоборот, усиливались, отчасти
из-за того, что «оседлые тюрки (сарты) на наших глазах повсеместно
ассимилируют с собою и тюрков-кочевников (киргиз), постепенно бросающих
кочевой образ жизни, прикрепляющихся к земле и меняющих при этом адат»
1
.
На наш взгляд смена судебной практики – адата на шариат связана с тем, что в
соответствии с «Положением об управлении Туркестанским краем» 1886 г.
местное население привязывалось к народным судам не по этническому
признаку, а по роду хозяйственной деятельности. Так в ст. 210 «Положения...»
записано: «Оседлые туземцы и кочевники имеют отдельные народные суды,
разрешающие подсудные им дела на основании существующих в каждой из
означенных частей населения обычаев»
2
. Такое искусственное разграничение
привело к тому, что многие осевшие (бывшие) кочевники начинают в конце
XIX – начале XX вв. в соответствии с новым законом судиться не у биев, а у
казиев. В архивных фондах имеется ряд материалов, который позволяет
говорить о «популярности» шариата среди казахов, еще недавно судившихся
по адату биями. К примеру, казахи Ниязбекской волости на собрании
кибитковладельцев в 1907 г. составили «приговор в том, что ―так как‖ мы
киргизы вероисповедования магометанского, следовательно, мы должны и
подчиниться изданному последним шариату, а вовсе не существующему и
бессмысленному адату. На основании изложенного постановили: возбудить
ходатайство пред подлежащим начальством о предоставлении нашим биям
1
ЦГА РУз. И-1. Оп. 32. Д. 384. Л. 6 об.
2
ЦГА РУз. И-717. Оп. 1. Д. 6а. Л. 8.
160
права шариата, т. е. чтобы они, бии, всякие возникающие между нами дела,
разбирали бы по шариату, причем покорнейше просим, существующий в
настоящее время адат, в силу которого разбираются биями всякие наши дела,
уничтожить совсем»
1
. Или, к примеру, другое ходатайство казахов аула
«Самарск»: «Так как всякие дела наши разбираются биями, нам теперь (курсив
мой. – Ж. М.) желательно, чтобы таковые решались по шариату, т.е. казием»
2
.
Количество таких «приговоров», судя по архивным материалам, постепенно
увеличивается
3
. Тенденция к увеличению числа казахов, стремящихся к
применению в судах норм шариата, вызывала тревогу у властей. Не случайно
прокурор Н.И. Ненарокомов считал: «Распространение общеимперских
законов материальных и процессуальных на кочевников киргиз – является
поэтому мерою неотложною (курсив мой. – Ж. М.)»
4
.
Таким образом, можно говорить, что, несмотря на желание властей
ослабить позиции шариата среди кочевников, он оставался реально
действующей судебной практикой. К такому выводу можно также прийти на
основе анализа полемики, которая развернулась среди национальной
интеллигенции в начале XX в.
5
.
Бурные события (революции 1905–1907 гг. и 1917 г.) стали временем
активного политического поиска новых идей и государственных форм,
приведшие к оформлению прослойки людей, которую стали называть
национальной интеллигенцией
6
. Ядро интеллигенции составляла хорошо
образованная ее часть, соединявшая в своих взглядах уважение и знание
традиционных общественных норм, социальных институтов и широкий
либерализм, стремление к модернизации общества с учетом национальной
1
ЦГА РУз. И-17. Оп. 1. Д. 8393.Л. 4–5.
2
Там же. Л. 24.
3
ЦГА РУз. И-17. Оп. 1. Д. 8393; Там же. И-1. Оп. 11. Д. 598; Там же. И-19. Оп. 1. Д. 21490; Там же. И-1. Оп. 22.
Д. 632; и др.
4
ЦГА РУз. И-36. Оп. 1. Д. 6009. Л. 161 об.
5
Султангазин Д. Власть казахов в прежние времена // Дала уалаяты. 1888. № 51; Единство тюрков. 1992. № 1;
Марсеков Р. Сайлау и его вредные последствия // Киргизская степная газета. 1899. 28 ноября; ЦГА РУз. И-1.
Оп. 27. Д. 1222а. Л. 13–20 об.
6
Подробнее см.: Аманжолова Д.А. Казахский автономизм и Россия. История движения «Алаш». М.: Россия
молодая, 1994.
161
специфики. Одним из примеров активной политической позиции стала
выработка идей и проектов относительно суда биев, к этому времени
переживавшего глубокую трансформацию. Местный суд в ходе инклюзивных
реформ был редуцирован, изменился профессиональный и моральный облик
судей, но самое главное – изменилось отношение к нему общества. Поэтому
закономерно, что интеллигенция, в поиске форм национальной идентичности,
подняла вопрос о судьбе данного суда – от полного упразднения до признания
его в качестве необходимой правовой практики в будущей национальной
автономии.
Поводом к возникновению в 1909 г. дискуссии стало сообщение о том, что
Министерством внутренних дел подготовлен проект закона, согласно которому
в Казахской степи должно быть введено крестьянское положение, аналогичное
центральным территориям империи, а местный суд заменялся крестьянским
волостным
1
.
Одним из первых на появление проекта отреагировал юрист Жанша
Сейдалин (1877–1923), который предложил организовать казахский съезд для
обсуждения проекта реформ системы управления и суда
2
.
В преддверии съезда на страницах периодических изданий развернулась
дискуссия о будущем судебной системы, показавшая, что нормы шариата,
несмотря на усилия властей оттеснить их на задний план, имели место в
судебной практике (судя по заметкам, в основном эти нормы применялись при
решении исков в области семейно-брачных отношений). Такое умозаключение
можно сделать на основании публикуемых материалов, авторов которых
можно условно разделить на две группы: первая выступала в защиту
шариатского суда
3
, а вторая – за сохранение адата.
К числу тех, кто выступал против введения норм шариата и расширения
сферы действия русского суда, относится лидер партии «Алаш» Алихан
1
РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 181. Л. 3–4.
2
Шардай Қарасарт баласы. Тағы да қазақ дауы, би һәм билік // Айқап. 1914. № 10. С. 157–159.
3
Там же. С. 157.
162
Букейханов (1866–1937). Свою позицию в отношении ограничения
полномочий имперского права он подкрепил примером из британской
судебной системы в Азии, основанной на местных обычаях. К тому же, по его
мнению, содержать русского судью в каждом казахском ауле не
представлялось возможным по многим причинам, в том числе, финансовым.
Идею же введения шариата в казахских судах он встретил очень осторожно.
Лидер партии «Алаш» считал, что в жизни казахов, в том числе, в правовой
культуре, шариат никогда не играл существенной роли. «Шариат тверд как
камень и никогда не меняется и не соответствует реальностям казахской
жизни»
1
. Он подверг острой критике действия властей по переустройству суда
биев: «С тех пор как казахи объединились с русскими, исчезли сильные как
скакуны и мудрые на слова бии. Опираясь на слова наших известных биев,
нынешние суды вершат свои дела за взятки, делая черное белым, а белое
черным, таков сегодняшний наш день. Надеясь на нынешних биев, мы теряем
свое лицо как народ. Наша человеческая задача – направить этих
заблудившихся людей на верный путь справедливой власти. Не зная обычаи и
нравы народа, никто не имеет прав диктовать ему свой закон»
2
. Рассматривая
организацию волостного суда, А. Букейханов отмечал, что «у казахов по
закону волость состоит из 1000 юрт, а аул не менее из 100 юрт. Если перевести
казахского судью на русского, то на одну волость необходимо 10 судей,
следовательно, на содержание одного из них приходится около 3000 рублей.
Для волости это обойдется в 30 000 рублей. На одну семью 30 рублей
пошлины. А казахи – народ степной, у большинства из них нет возможности
оплатить такую сумму». И далее: «Русский судья не знает языка нашего
народа. Спор через переводчика не имеет смысла. Замена казахского бия
русским судьей не имеет никакой необходимости»
3
.
1
Бӛкейханов Ә. Тағы да би һәм билік / Құраст.: М. Қойгелдиев. Алматы, 1994. С. 167–168; Букейханов А. Бии
и власть // Избранное. Алматы, 1995. С. 167.
2
Букейханов А. Бии и власть... С. 167.
3
Там же. С. 168.
163
Понять озабоченность А. Букейханова можно, так как местная правовая
практика, как уже отмечалось выше, сводилась к примирительно-третейскому
разбирательству на основе добровольного соглашения сторон. Фигура бия для
простых кочевников фактически заслоняла прочие органы власти.
Отрицательное отношение А. Букейханова к идее внедрения в казахский
суд норм шариата вызвало бурную реакцию со стороны некоторой части
интеллигенции, выступившей за введение норм шариата по модели татар,
подчиненных ведомству Оренбургского духовного собрания. Оппоненты
критиковали А. Букейханова за позицию в отношении шариата, доказывая, что
в «исламе затвердевшим как камень является только ибадат (различные формы
поклонения Богу), а муамалат (нормы отношений между людьми) и укубат
(система наказаний) могут меняться»
1
. В отличие от газеты «Казах», которая
часто печатала статьи А. Букейханова, журнал «Айкап» систематически
размещал на своих страницах материалы в поддержку подчинения казахов
Оренбургскому духовному собранию, которое невозможно было без внедрения
шариата в судебные дела казахов
2
.
Будучи
фактически
идейным
руководителем
газеты
«Казах»,
А. Букейханов не всегда находил поддержку своих идей даже среди авторов
этой газеты. Так, Шакарим Кудайбердиев (1858–1931), имевший авторитет и
вес среди интеллигенции Казахстана, считал, что внедрение шариата в
судебных делах будет полезным для казахского общества. По его мнению,
«окостенелость» шариата связана с безграмотностью мулл, которые, имея
половинчатые знания, не могут правильно и грамотно донести до народа
основы правовых, морально-этических и религиозных норм ислама. Для этого
он предлагал уменьшить количество биев. Данная мера, по убеждению
философа, привела бы к улучшению качества работы и состава биев
3
.
1
Сәрсекеев Мұғалім Хафиз. Дұрыстық // Айқап. 1914. № 8. С. 130–131.
2
Камали И.А. Шариғатты ма немесе ғұрыпты ма қалдыруға? // Айқап. 1914. № 12. С. 16.
3
Шәкәрім. Би һәм билік туралы // Қазақ газеті. 1914. № 165. С. 3.
164
На 4-м Всероссийском мусульманском съезде, проходившем в июне 1914
г. в г. Санкт-Петербурге, одним из ключевых вопросов, по которому возникли
горячие споры, был вопрос о реформе Духовных собраний
1
. В казахской
делегации произошел раскол в ходе дискуссии о введении основ шариата среди
казахов. А. Букейханов стоял на своих прежних позициях. Он был убежден,
что шариат вреден для народа и не нужен, так как казахи в своей обычно-
правовой культуре опираются на адат, обычное право. Позиция А. Букейханова
не нашла поддержки среди других членов делегации, которые осудили его за
содействие русификации. Так, Б. Каратаев, С. Лапин, Ж. Сейдалин и другие
считали: «Время обычного права среди казахов ушло. Весь казахский народ
испытывает гнет со стороны так называемого народного суда. В этом суде
справедливости нет. Единственный выход из создавшейся ситуации для
казахского народа – это принятие норм шариата»
2
. Стенограмма заседания
мусульманского съезда говорит о том, что его участники просили «введения
для киргиз особого муфтиата»
3
.
Более того, по словам депутата II Государственной Думы – наиболее
непреклонного в этом вопросе Б. Каратаева (1869–1934): «Киргизы ранее
находились в ведении Оренбургского духовного правления, но в 60-х годах
правительство изъяло их из ведения оренбургского муфтиата в надежде на то,
что они перейдут в православие. Однако киргизы вместо одной мечети,
установленной правительством для целой волости, выстраивали их десятками –
конспиративным образом»
4
.
Будущее судебной власти Б. Каратаев видел в ее независимости. Введение
русского права, по его мнению, привело к появлению взяточничества, борьбы
за должность, коррупции в судах. В таких условиях адат окончательно потерял
1
РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 525; Там же. Д. 577.
2
Каратаев С.Б., Сейдалин Ж.Ш., Лапин С., Аманшин Д., Нарынбаев А. Итоги советов казахов по религиозно-
правовому и земельному вопросу // Айқап. 1914. № 14. С. 226–229. О взглядах лидера партии «Шурои Улема»
С. Лапина см. подробнее: Германов В.А. Лидер партии «Шурои Улема» С. Лапин: путь от лояльной оппозиции
до непримиримой конфронтации // Россия – Средняя Азия... С. 289–305.
3
РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 577.
4
РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 525. Л. 97.
165
свое значение в казахском обществе, а судьи стали игрушками в руках
чиновников. Выход из создавшейся ситуации Б. Каратаев связывал с
введением норм шариата в судебную систему.
Под влиянием бурных дискуссий на съезде А. Букейханов написал статью,
в которой заметил, что нормы шариата, в отличие от адата, достаточно жестко
регламентируют брачно-семейные отношения. Он привел в пример героиню
романа М. Дулатова «Несчастная Жамал», которую шариат жестоко наказал бы
за ее побег с любимым человеком
1
. Эта статья вызвала новую волну
публикаций в поддержку шариата. Авторы осудили А. Букейханова за
неправильное понимание Корана и защиту адата, а также высказали идею о
том, что в начале ХХ в. адат нужен только властям как средство для удержания
казахов в первобытном состоянии
2
.
Разногласия по вопросам судебной реформы породили идейный раскол
внутри национальной интеллигенции. После закрытия осенью 1915 г. журнала
«Айкап» позиции сторонников сохранения адата укрепились, хотя и они не
исключали возможности введения шариата в некоторые судебные дела,
особенно касающиеся развода. Впоследствии идеи А. Букейханова легли в
основу программы партии «Алаш», которая после создания правительства
«Алаш-Орды» занялась вопросами реформирования народного суда биев.
В годы гражданской войны партия «Алаш» все свои надежды связывала с
белым
движением.
В
1919
г.,
выступая
на
предварительном
междуведомственном
совещании
«по
вопросам
административно-
хозяйственного устройства казак-киргизского народа», которое проходило в г.
Омске под председательством министра внутренних дел П.Ф. Коропачинского,
А. Букейханов указал, «что ―наиболее больным вопросом нашей жизни‖
является восстановление национального суда, способного энергично и
эффективно решать многие вопросы с учетом самобытного уклада жизни
1
Бӛкейханов Ә. Мұсылман сиезі // Қазақ. 1914. № 89. С. 2.
2
Мәкет. Шариғатты қорғау үшін // Айқап. 1914. № 24. С. 335.
166
казахов»
1
. Поэтому правительство адмирала Колчака по инициативе
алашордынцев разработало в 1919 г. положение о казахском суде. Как пишет
ведущий специалист по истории движения «Алаш» Д.А. Аманжолова: «Его
содержание нам не известно, и судить о степени учета предложений Алаш-
Орды правительством Колчака мы не можем»
2
. Тем не менее, подписанное 21
августа Верховным Правителем постановление Совета Министров «Об
утверждении положения о киргизском суде» повысило статус местных судей и
расширило область применения неписанного права казахов. Суду биев было
предоставлено право принимать и рассматривать все как гражданские, так и
уголовные иски. Одним из главных критериев в отборе судей было знание
казахского языка. «В связи с ―дарованием киргизского суда‖ коренное
население Акмолинского уезда 26 сентября отслужило благодарственный
молебен»
3
. Судьба белого движения известна, но и после установления на
территории Степи советской власти, лидеры партии не переставали уделять
внимание судебной практике. Если в первые годы власть Советов
снисходительно относилась к деятельности судов биев, что питало надежды М.
Дулатова в отношении этих судов
4
, то с середины 1920-х годов начинается
искоренение норм адата в среде казахов.
Распространение российского влияния на Казахские степи поставило
перед правительством вопросы поиска возможных путей включения края в
социокультурное имперское пространство. Понимание правительством России
того, что территория империи представляет собой полиэтничное пространство,
привело к разработке взвешенного, сбалансированного подхода к управлению
разными окраинами.
1
Цит. по: Аманжолова Д.А. Казахский автономизм и Россия. История движения Алаш. М.: Россия молодая,
1994. С. 117.
2
Там же. С. 121.
3
Там же. С. 122.
4
Дулатов М. Халық соты (1921 г.) // Міржақып Дулатұлы. Бес томдық шығармалар жинағы. Т. 3: Кӛсемсӛз,
әдеби-сын және зерттеу мақалалары, қазақ тілінде басылған кітаптар кӛрсеткіштері / Құраст.: Г. Дулатова, С.
Иманбаева. Алматы, 2003. С. 44–46.
167
Поэтому проводившиеся на протяжении всего XIX в. административно-
правовые реформы были осторожными, в том числе и в области права.
Прежде чем перейти к преобразованиям местных практик, был
организован сбор разнообразного материала о нормативных системах местных
народов, систематизация которого влияла в определенной степени на
выработку имперского подхода в вопросах права.
Имперский дискурс по реформированию судебной системы вызывал
неоднозначное отношение в обществе. Дореволюционные российские
исследователи
при
изучении
казахского
общества
отмечали
привилегированное положение биев, отличавшихся от остальных групп не
только материальным положением, но и на основе этого – общественным
авторитетом.
Собранные материалы позволили исследователям сделать вывод о том,
что авторитет бия заслуживался безупречной репутацией, знанием норм адата,
умением создавать условия для функционирования кочевой общины. В то же
время, прочное социальное положение биев служило источником для
длительной дискуссии о путях включения судебного института в имперскую
правовую практику. Так, если одни выступали за постепенную инкорпорацию
местного права в имперское (А.К. Гейнс, Л.А. Словохотов и др.), то другие,
приверженцы либерального направления (Дельвиг, Н. Дингельштедт и др.),
связывали подъем России с процессом быстрого «окультуривания» местных
народов. И тех, и других объединяло желание «цивилизовать» кочевые народы,
видя в этом историческую миссию просвещенной России.
В дискуссиях приняла участие и местная интеллигенция, являвшаяся
носителем аутентичного мировосприятия, на которое наложилось европейское
образование и воспитание. Связывая будущее своего народа с сохранением
традиционных институтов, она вместе с тем желала через империю приобщить
казахский народ к достижениям западной цивилизации. Однако пути этого
процесса так же виделись по-разному – с сохранением в будущей автономии
168
суда биев, основанным на нормах адата, либо – с упрочением мусульманского
права.
Анализируя позиции представителей досоветской историографии,
приходишь к выводу, что в ней доминировали две точки зрения – имперская –
видевшая необратимость процесса включения местных правовых практик в
имперское нормативное поле и национальная – мечтавшая сохранить
традиционные институты, с элементами европейской цивилизации.
Авторы направлений относятся к институту биев субъективно, а иначе и
быть не могло – каждый преследовал свои цели, определявшиеся этнической
принадлежностью,
общественными
стереотипами,
подходами
(имперским/национальным), личными предпочтениями и т. д. Однако такое
историографическое «противоречие» ни в коей мере не должно нас смущать и
служить основанием для недоверия и предвзятого отношения к какому-либо из
них. Наоборот, «палитра» исследовательских мнений лишний раз доказывает,
что решение вопроса было вариативно, ситуативно, более того, может
меняться со временем, поскольку сам предмет исследования не является
неизменным. Ни одна из позиций авторов не может служить основанием для
выведения общего, «единственно верного» тезиса, но в то же время позволяет
увидеть предмет со всех сторон: показать его противоречивость, «особость»,
роль в обществе, ставшие в свое время причиной повышенного внимания со
стороны исследователей.
Достарыңызбен бөлісу: |