тарных, демократических, «прогрессистских» процессов. Но нужно
хорошо понимать, что они появляются в
гомеопатических дозах, ди
стиллированных системой в
целях ее выживания. Само равенство в
этом систематическом процессе является функцией (вторичной и
производной) неравенства. Совсем так же, как и рост. Определен
ным образом направленное уравнивание доходов (ибо именно на этом
уровне действует эгалитарный миф)
необходимо, например, для ос
воения процессов роста, который, как мы видели, тактически вос
производит общественный порядок с его структурой привилегий и
классовой власти. Все это указывает, что некоторые симптомы де
мократизации представляют собой необходимое для жизнеспособ
ности
системы оправдание.
Сверх того, некоторые упомянутые симптомы сами по себе по
верхностны и подозрительны. Гэлбрейт доволен уменьшением нера
венства как экономической (и значит, социальной) проблемы не по
тому, что оно исчезло, а потому, что богатство не влечет больше за
собой тех фундаментальных преимуществ (власть, наслаждение, пре
стиж, отличие), с которыми оно некогда было связано. Закончилась
власть собственников и акционеров: организованные эксперты и спе
циалисты, даже интеллектуалы и ученые владеют ею. Закончилось
потребление напоказ со стороны
крупных капиталистов и других,
типа Ситизена Кейна, закончились великие состояния - у богатых
стало почти законом недопотребление (underconsumption). Короче,
не желая того, Гэлбрейт убедительно показывает, что если существу
ет равенство (если бедность и богатство не составляют более про
блемы), то как раз оно не имеет более реального значения. Не здесь
теперь происходит главное, критерии
ценности находятся в другом
месте. Социальное различие, власть и т. д., оставаясь
существенны
ми, перенесены в иное место, они не связаны больше с доходом или
простым богатством. Неважно в этих условиях, что все доходы в ко
нечном счете станут равны, система может даже позволить себе рос
кошь сделать большой шаг в этом направлении,
ибо теперь не в этом
заключается главное содержание «неравенства». Знание, культура,
структуры, берущие на себя ответственность за решение, власть -
все эти критерии, хотя еще во многом связаны с богатством и уров
нем дохода, далеко отодвинули последние и с ними внешние прояв
ления статуса в системе общественных ценностей, в иерархии кри
териев «силы». Гэлбрейт, например, смешивает «недопотребление»
богатых с уничтожением критериев престижа, основанных на день
гах. Действительно, богатый человек, который ведет свои две ло
шадиные силы*,
больше не ослепляет, ситуация стала тоньше: он
ультрадифференцируется, сверхотличается
манерой потребления,
стилем. Он в высшей степени поддерживает свою привилегирован
ность, переходя от хвастовства к скромности (сверххвастливой),
7 9
переходя от количественного хвастовства к изысканности, от денег к
культуре.
Фактически даже этот тезис, который можно было бы обозначить
как тезис об «определенно направленном снижении уровня эконо
мической привилегии», нуждается в доказательстве, ибо деньги все
гда переходят в иерархическую привилегию, в привилегию власти и
культуры. Можно допустить, что они не являются решающими (а были
ли они когда-либо таковыми?). Гэлбрейт и другие не видят именно
того, что если неравенство (экономическое) не является больше про
блемой, то это
составляет новую проблему.
Констатируя немного
слишком поспешно смягчение «железного закона» в экономической
области, они на этом останавливаются, не стремясь найти более ши
рокую теорию этого закона или рассмотреть, как он перемещается из
области доходов и «потребления», отныне освященного «изобили
ем», в гораздо более широкую область общественной жизни, или,
точнее, он становится более необратимым.
Достарыңызбен бөлісу: