part of the world to fight against; and, after

awhile, he despaired altogether, and advertised
the instrument for sale at a great sacrifice -
"owner having no further use for same" - and
took to learning card tricks instead.
Через некоторое время он совсем отчаялся и дал
объявление о продаже своего инструмента "за
ненадобностью" с большой скидкой, а сам начал
учиться показывать карточные фокусы."
It must be disheartening work learning a
musical instrument. You would think that
Society, for its own sake, would do all it could to
assist a man to acquire the art of playing a
musical instrument. But it doesn't!
Должно быть, мало приятное занятие - учиться
играть на каком-нибудь музыкальном
инструменте. Казалось бы, общество ради своего
же блага должно всемерно помочь человеку
овладеть искусством играть на чем-нибудь, но это
не так.
I knew a young fellow once, who was studying
to play the bagpipes, and you would be
surprised at the amount of opposition he had to
contend with. Why, not even from the members
of his own family did he receive what you could
call active encouragement. His father was dead
against the business from the beginning, and
spoke quite unfeelingly on the subject.
Я знавал одного молодого человека, который
учился играть на волынке. Прямо удивительно,
какое сопротивление ему приходилось
преодолевать. Даже от членов своей собственной
семьи он не получал, так сказать, активной
поддержки. Его отец был с самого начала ярым
противником этого дела и говорил о нем безо
всякой чуткости.
My friend used to get up early in the morning to
practise, but he had to give that plan up,
because of his sister. She was somewhat
religiously inclined, and she said it seemed such
an awful thing to begin the day like that.
Мой знакомый сначала вставал и упражнялся
спозаранку, но ему пришлось отказаться от этой
системы из-за своей сестры. Она была женщина
религиозная и заявила, что начинать день таким
образом - свыше ее сил.
So he sat up at night instead, and played after
the family had gone to bed, but that did not do,
as it got the house such a bad name. People,
going home late, would stop outside to listen,
and then put it about all over the town, the next
morning, that a fearful murder had been
committed at Mr. Jefferson's the night before;
and would describe how they had heard the
victim's shrieks and the brutal oaths and curses
of the murderer, followed by the prayer for
mercy, and the last dying gurgle of the corpse.
Тогда он стал играть по ночам, после того как его
родные ложились спать. Но из этого тоже ничего
не вышло, так как его дом приобрел дурную
репутацию. Запоздалые прохожие
останавливались, прислушиваясь, а наутро
рассказывали по всему городу, что в доме мистера
Джефферсона произошло ночью ужасное
убийство. Они утверждали, будто слышали крики
жертвы, грубые ругательства и проклятия убийцы,
мольбы о пощаде и предсмертный хрип.
So they let him practise in the day-time, in the
back-kitchen with all the doors shut; but his
more successful passages could generally be
heard in the sitting-room, in spite of these
precautions, and would affect his mother almost
to tears. She said it put her in mind of her poor
father (he had been swallowed by a shark, poor
man, while bathing off the coast of New Guinea
- where the connection came in, she could not
explain).
Тогда моему знакомому разрешили упражняться
днем на кухне, закрыв все двери. Но, несмотря на
эти предосторожности, наиболее удачные
пассажи были все же слышны в гостиной и
доводили его мать чуть ли не до слез. Она
говорила, что это напоминает ей о ее несчастном
отце (беднягу проглотила акула, когда он купался
у берегов Новой Гвинеи. Почему звуки волынки
вызывали в ее памяти именно этот образ, она не
могла объяснить).
Then they knocked up a little place for him at
the bottom of the garden, about quarter of a
mile from the house, and made him take the
machine down there when he wanted to work it;
Наконец молодому Джефферсону сколотили
хибарку в конце сада, примерно за четверть мили
от дома, и он должен был таскать туда свою

and sometimes a visitor would come to the
house who knew nothing of the matter, and they
would forget to tell him all about it, and caution
him, and he would go out for a stroll round the
garden and suddenly get within earshot of those
bagpipes, without being prepared for it, or
knowing what it was. If he were a man of strong
mind, it only gave him fits; but a person of mere
average intellect it usually sent mad.
махину, когда хотел подзаняться. Но иногда к ним
приходил какой-нибудь знакомый, который ничего
не знал об этом, и его забывали, осведомить и
предостеречь. Он выходил прогуляться по саду и
вдруг, не будучи подготовлен и не зная, в чем
дело, оказывался в пределах слышимости
волынки. Люди с сильной волей отделывались при
этом обмороком, субъекты с нормальным
темпераментом сходили с ума.
There is, it must be confessed, something very
sad about the early efforts of an amateur in
bagpipes. I have felt that myself when listening
to my young friend. They appear to be a trying
instrument to perform upon. You have to get
enough breath for the whole tune before you
start - at least, so I gathered from watching
Jefferson.
Нельзя не признать, что человек, пробующий
научиться играть на волынке, вызывает горестное
чувство. Я сам испытал это, слушая моего
молодого друга. Прежде чем начать, нужно
запастись воздухом на всю пьесу - так по крайней
мере казалось мне, когда я смотрел на
Джефферсона.
He would begin magnificently with a wild, full,
come-to-the-battle sort of a note, that quite
roused you. But he would get more and more
piano as he went on, and the last verse
generally collapsed in the middle with a splutter
and a hiss.
Начинал он великолепной, яростной, вызывающей
нотой, которая прямо-таки будоражила
слушателя. Но чем дальше, тем звук становился
тише, и последний куплет обычно замирал на
середине, переходя в бульканье и шипенье.
You want to be in good health to play the
bagpipes.
Надо обладать железным здоровьем, чтобы играть
на волынке.
Young Jefferson only learnt to play one tune on
those bagpipes; but I never heard any
complaints about the insufficiency of his
repertoire - none whatever. This tune was "The
Campbells are Coming, Hooray - Hooray!" so he
said, though his father always held that it was
"The Blue Bells of Scotland." Nobody seemed
quite sure what it was exactly, but they all
agreed that it sounded Scotch.
Молодой Джефферсон выучился играть всего одну
пьесу, но я ни разу не слышал ни от кого жалобы
на бедность его репертуара. Эта пьеса
называлась: "Ведет нас Кэмпбел в бой, ура, ура!"
Так по крайней мере говорил мой приятель, хотя
его отец всегда утверждал, что это" "Шотландские
колокольчики"." Никто, по-видимому, не знал в
точности, какая это пьеса, но все говорили, что в
ней есть что-то шотландское.
Strangers were allowed three guesses, and most
of them guessed a different tune each time.
Незнакомым разрешалось угадывать три раза,
причем большинство каждый раз называло
другую пьесу.
Harris was disagreeable after supper, - I think it
must have been the stew that had upset him: he
is not used to high living, - so George and I left
him in the boat, and settled to go for a mouch
round Henley. He said he should have a glass of
whisky and a pipe, and fix things up for the
night. We were to shout when we returned, and
he would row over from the island and fetch us.
После ужина Гаррис пришел в дурное настроение.
Вероятно, его расстроило рагу - он не привык к
роскошной жизни. Мы с Джорджем оставили его
в лодке и решили прогуляться по Хэнли. Гаррис
сказал, что он удовольствуется стаканом виски и
трубкой и приготовит лодку на ночь. Когда мы
вернемся, нам стоит лишь крикнуть - и он
приплывет с острова и заберет нас.
"Don't go to sleep, old man," we said as we
- Смотри, только не засни, старина, - говорили мы,

started.
уходя.
"Not much fear of that while this stew's on," he
grunted, as he pulled back to the island.
- Заснешь тут, когда это рагу еще действует, -
проворчал Гаррис и вернулся на остров.
Henley was getting ready for the regatta, and
was full of bustle. We met a goodish number of
men we knew about the town, and in their
pleasant company the time slipped by somewhat
quickly; so that it was nearly eleven o'clock
before we set off on our four-mile walk home -
as we had learned to call our little craft by this
time.
Хэнли готовился к гонкам яхт и был полон
оживления. Мы встретили в городе знакомых, и
время в приятном обществе прошло быстро. Было
уже около одиннадцати, когда мы пустились в
четырехмильный переход обратно к дому (к этому
времени мы уже привыкли называть так нашу
лодочку).
It was a dismal night, coldish, with a thin rain
falling; and as we trudged through the dark,
silent fields, talking low to each other, and
wondering if we were going right or not, we
thought of the cosy boat, with the bright light
streaming through the tight-drawn canvas; of
Harris and Montmorency, and the whisky, and
wished that we were there.
Ночь была унылая и холодная; моросил дождь.
Мы плелись по темным, безмолвным полям и
разговаривали вполголоса, не зная, верно мы
идем или нет. Мы думали о нашей уютной лодке,
о ярком свете фонаря, пробивающемся сквозь
туго натянутую парусину, о Гаррисе, Монморенси
и виски, я нам хотелось быть у цели.
We conjured up the picture of ourselves inside,
tired and a little hungry; of the gloomy river and
the shapeless trees; and, like a giant glow-worm
underneath them, our dear old boat, so snug
and warm and cheerful. We could see ourselves
at supper there, pecking away at cold meat, and
passing each other chunks of bread; we could
hear the cheery clatter of our knives, the
laughing voices, filling all the space, and
overflowing through the opening out into the
night. And we hurried on to realise the vision.
Мы видели себя в лодке, усталых и
проголодавшихся, видели темную реку,
бесформенные деревья и под ними наше милое
суденышко, похожее на огромного светляка,
такое уютное, теплое и веселое. Мы воображали,
что сидим за ужином и пожираем холодное мясо,
передавая друг другу огромные ломти хлеба. Мы
слышали веселый стук ножей и оживленные
голоса, оглашающие мрак ночи. И мы спешили,
чтобы увидеть все это наяву.
We struck the tow-path at length, and that made
us happy; because prior to this we had not been
sure whether we were walking towards the river
or away from it, and when you are tired and
want to go to bed uncertainties like that worry
you. We passed Skiplake as the clock was
striking the quarter to twelve; and then George
said, thoughtfully:
Наконец мы вышли на реку, и это развеселило
нас. До этого мы не знали, приближаемся мы к
реке или уходим от нее, а когда устанешь и
хочется спать, такие сомнения раздражают. Когда
мы проходили через Скиплэк, часы пробили без
четверти двенадцать. Вскоре после этого Джордж
задумчиво спросил:
"You don't happen to remember which of the
islands it was, do you?"
- Ты не помнишь, у которого острова мы
остановились?
"No," I replied, beginning to grow thoughtful
too, "I don't. How many are there?"
- Нет, не помню, - ответил я, тоже становясь
серьезным. - А сколько их вообще?
"Only four," answered George. "It will be all
right, if he's awake."
- Всего четыре, - ответил Джордж. - Если он не
спит, все будет в порядке.
"And if not?" I queried; but we dismissed that
train of thought.
- А если спит? - спросил я. Но Мы прогнали от
себя такие мысли.

We shouted when we came opposite the first
island, but there was no response; so we went to
the second, and tried there, and obtained the
same result.
Поравнявшись с первым островом, мы крикнули,
но ответа не было. Тогда мы перешли ко второму
и повторили свою попытку. Результат был тот же.
"Oh! I remember now," said George; "it was the
third one."
- Ах, да, я вспомнил, - сказал Джордж. - Это
третий остров.
And we ran on hopefully to the third one, and
hallooed.
Полные надежд, мы побежали к третьему острову
и крикнули.
No answer!
Никакого ответа.
The case was becoming serious. it was now past
midnight. The hotels at Skiplake and Henley
would be crammed; and we could not go round,
knocking up cottagers and householders in the
middle of the night, to know if they let
apartments! George suggested walking back to
Henley and assaulting a policeman, and so
getting a night's lodging in the station-house.
But then there was the thought, "Suppose he
only hits us back and refuses to lock us up!"
Положение становилось серьезным. Дело было за
полночь. Гостиницы в Скиплэке и Хэнли
несомненно переполнены. Не могли же мы ходить
по городу и стучаться посреди ночи к жителям,
спрашивая, не сдадут ли они комнату. Джордж
предложил вернуться в Хэнли и напасть на
полисмена, - это обеспечит нам ночлег в участке.
Но у нас возникло опасение: а вдруг полисмен
просто даст нам сдачи и откажется нас
арестовать?
We could not pass the whole night fighting
policemen. Besides, we did not want to overdo
the thing and get six months.
Мы не могли всю ночь драться с полисменами.
Кроме того, нам не хотелось перехватить через
край и получить шесть месяцев тюрьмы.
We despairingly tried what seemed in the
darkness to be the fourth island, but met with
no better success. The rain was coming down
fast now, and evidently meant to last. We were
wet to the skin, and cold and miserable. We
began to wonder whether there were only four
islands or more, or whether we were near the
islands at all, or whether we were anywhere
within a mile of where we ought to be, or in the
wrong part of the river altogether; everything
looked so strange and different in the darkness.
We began to understand the sufferings of the
Babes in the Wood.
В отчаянии мы подошли к тому, что казалось в
темноте четвертым островом, но результат был не
лучше. Дождь полил сильнее и, видимо, зарядил
надолго. Мы промокли до нитки, озябли и совсем
пали духом. Нам начало казаться, что, может
быть, островов не четыре, а больше, что мы
находимся вовсе не у островов, а за милю от того
места, где нам следует быть, или даже в другой
части реки. В темноте все выглядело так странно
и незнакомо. Мы начали понимать переживания
детей, заблудившихся в лесу.
Just when we had given up all hope - yes, I know
that is always the time that things do happen in
novels and tales; but I can't help it. I resolved,
when I began to write this book, that I would be
strictly truthful in all things; and so I will be,
even if I have to employ hackneyed phrases for
the purpose.
И вот, когда мы уже потеряли всякую надежду...
Да, я знаю, в сказках и в романах все перемены
происходят именно в этот момент, но я ничего не
могу поделать. Приступая к этой книге, я решил
быть строго правдивым во всем и не изменю
этому, даже если бы мне пришлось прибегать к
избитым оборотам.
It WAS just when we had given up all hope, and
I must therefore say so. Just when we had given
up all hope, then, I suddenly caught sight, a
little way below us, of a strange, weird sort of
Это действительно случилось тогда, когда мы
потеряли надежду, и я должен так выразиться.
Итак, когда мы потеряли всякую надежду, я
внезапно заметил несколько ниже нас какой-то

glimmer flickering among the trees on the
opposite bank. For an instant I thought of
ghosts: it was such a shadowy, mysterious light.
The next moment it flashed across me that it
was our boat, and I sent up such a yell across
the water that made the night seem to shake in
its bed.
странный, необычный огонек, который мерцал
среди деревьев на противоположном берегу реки.
Сначала я подумал о духах, - это был такой
призрачный, загадочный огонек, - но через
минуту меня осенила мысль, что это наша лодка,
и я испустил дикий вопль, от которого, наверное,
сама ночь перевернулась в постели.
We waited breathless for a minute, and then -
oh! divinest music of the darkness! - we heard
the answering bark of Montmorency. We
shouted back loud enough to wake the Seven
Sleepers - I never could understand myself why
it should take more noise to wake seven
sleepers than one - and, after what seemed an
hour, but what was really, I suppose, about five
minutes, we saw the lighted boat creeping
slowly over the blackness, and heard Harris's
sleepy voice asking where we were.
Мы ждали, затаив дыхание, и вдруг - о
божественная музыка ночи! - послышался
ответный лай Монморенси. Мы снова крикнули -
достаточно громко, чтобы разбудить семь спящих
отроков [Древняя легенда рассказывает о семи
благородных юношах из Эфеса, которые, спасаясь
от преследования римского императора Деция,
нашли убежище в пещере, где проспали двести
лет.] (кстати, я никогда не мог понять, почему
требуется больше шума, чтобы разбудить семь
спящих, чем одного),и через пять минут, которые
показались нам вечностью, мы увидели, что
освещенная лодка тихо ползет во мраке, и
услышали сонный голос Гарриса, который
спрашивал, где мы.
There was an unaccountable strangeness about
Harris. It was something more than mere
ordinary tiredness. He pulled the boat against a

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: