Поэзия беспризорной весны

Напали на ребёнка в нашем районе. 
И Бобби, наконец, замечает его. Выцепляет среди других, спешно пробежавшись 
и пересчитав на глаз фигуры. Прищуривается. Что-то едкое проявляется на его 
лице, будто кислота. 
Он химически-мерзкий, он не живой, марионеточный. Он выучил одну команду и 
теперь просится с цепи. Таких стоит отлавливать электрическими удавками и 
топить в саноксе. Таким стоит выворачивать глотки и простреливать лбы, пока 
они не успели поделиться со всем миром своей нежностью. 
Нежность у него – насквозь костная. И когда он говорит, он не говорит – 
вгрызается в мягкую шею, сжимая резцы прямо на артериях. Рвёт мышцы на 
нитки, жадно улыбаясь. 
— Ах вот в чём дело. Вы прибрали к себе ещё одну маленькую потаскушку. 
— «Ещё одну»? — взрывается Феликс и кидается вперёд. Его успевают удержать 
– Чанбин хватает за шиворот и за запястье. 
Но реакцию уже не остановить. 
Джисон никогда раньше не видел, как начинаются уличные драки. Он наблюдал 
школьные перепалки, и как учеников с разбитыми лицами тащили к директору. 
Это было внезапно, но никогда не пугающе или опасно. Иногда выбивали 
суставы. Могли до синевы разукрасить глаза. Но это было почти игрушечно. 
Экзальтированная агрессия похожа на всполох дыма, которым так же легко 
отравиться, как и разогнать.
Такого Джисон не видел никогда. 
Если однажды бог придумал мир, чтобы миру выломали зубы и пробили 
карандашами барабанные перепонки – это происходит сейчас. 
Бобби кидается на Феликса. У них, видимо, личные счёты. Ловкость становится 
проклятием, цепкость превращается в наказание. Больше похожие на волчат, 
они не тявкают – грызутся молча. Мясо послушно расходится, будто ткань. Мясо 
послушно трещит. Мясо безгрешно, оно искуплено – диковатостью. 
С кем-то сцепляется Чанбин – это человекотрясение. Чанбин камнем режет по 
уху и рассекает противозавиток; на асфальт падает кожаный обрезок. Пахнет 
плотью. Пахнет злостью. У Чанбина капает со щеки, и это совершенный пустяк, 
потому что Чанбин истекает бессердечностью. Отравой, которую ему не стоило 
пить. 
С Чаном делают ужасное – его злят. Он почти милосердно позволяет садануть 
себя по скуле, но тут же отвечает кулаком под рёбра – рука у него тяжелая, он 
вполне может приложить насмерть. На него набрасываются сразу вдвоём, и это 
начинает отдалённо походить на равный бой. Если очень повезёт, Чан не примет 
их за мешок и не сломает спины. Если очень повезёт. 
Минхо и Сынмин вцепляются в долговязого пацана парой, рассчитывая свалить 
наземь и, наверное, переломать ноги. Они оба как-то слабее, в них меньше 
ярости и больше сострадания. Такое не прощают. Им удаётся сновать, 
101/192

отпрыгивать и ускользать, но это временное. Они не бойцы и уж точно не 
убийцы. Они прикидываются. Кем они прикидываются?
В какой-то момент кто-то даёт Джисону в бровь, и дальше он уже ничего не 
может разобрать. 
Так звучит разогрев оркестра перед спектаклем. Вопли, визги и рыки. Трещит 
чья-то кость – Джисон знает этот звук, он слышал, как ломалась рука у 
Хёнджина. Кто-то орёт. Джисон не может отвлечься и посмотреть хотя бы, свои 
ли это – он занят важным делом, бьёт с ноги в коленную чашечку. 
Бестолковая такая, бесполезная и несуразная драка. Лишённые будущего против 
лишившихся прошлого. Где-то сбоку мелькает окровавленный ножик Феликса – 
короткий, с палец длиной, сияющий и звонкий. Феликс уже успел кому-то 
пропороть надежду. Запачкал асфальт чужой жестокостью. Славный ребёнок. 
Минхо выворачивает чью-то руку, а Сынмин бьёт по виску. С размаху, хорошо 
вложившись плечом. Пасть набивают землёй вместо скулежа. Разбивают зубы и 
заталкивают в глотку. Тело опадает, и его откидывают в сторону. Оно шевелится 
ещё, но вялое – на сегодня это всё. 
А в Джисоне скопилось неожиданно много жестокости. Усталости, боли и страха. 
Неожиданно много отчаяния, но ещё больше – желания жить. И он влетает лбом 
в челюсть тому, который надеялся карманным лезвием рассечь ему руку, рубит 
локтем и попадает прямо в шею. Задыхаются. Для Джисона у него нет лица, и 
Джисону всё равно – он бьёт прямо в нос, и под его костяшками хрустит. Звук, 
похожий на куриные кости. Восхитительный, нежный, почти воздушный! 
Безликий скулит, а Джисон снова заряжает ему в колено, только теперь сбоку – и 
ещё раз, ещё раз, ещё! Удивительно, откуда в маленьком подростке столько 
кровожадности. 
Не кровожадности. Ужаса.
Время превращается в спираль. Оно крутится, гнётся, путается и теряется. Оно 
пропитано безумием и бездумием. 
Джисон разбивает локти, когда заваливается вместе со своей жертвой на землю. 

жүктеу/скачать 0,79 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: