69
Генерация языковой системы возможна, когда в динамической системе существует
неустойчивое состояние, то есть возникает «перемешивающий слой». Другими
словами, «перемешивающие» семантические сдвиги лингвистических единиц. Это
удачно демонстрируется на схеме, предложенной Д.С. Чернавским [8,с.78]. Из рисунка
явствует, что на каждой точке эволюции языковой системы возникают «перемешивающие
слои»; движение в этих слоях происходит не только по вертикали «верх↔ вниз», но и в
разные хаотические направления, и мы наблюдаем процесс синергии. Об этом
свидетельствует полисемия словарных статей толковых словарей и употребления
лингвистических единиц в
том или ином дискурсе.
Неустойчивость системы в момент бифуркации происходит при нарушении исходной
однородности системы и в этих условиях формируется структура. Нелинейные единицы
разных уровней системы схвачены изоморфностью, что и приводит к стабилизации
структуры. Подобная структура остается гармонической с определенной амплитудой
колебания, то есть формируется устойчивость системы на новой точке аттрактора,
благодаря флуктуации. Если новая диссипативная структура (D
2
) больше начальной
(D
1
), то образуются ступенчатые структуры, то есть мы имеем дело с
новым
(гармонической амплитудой) уровнем развития системы. Однако новая информация при
этом не образуется, так как она возможна только при образовании «пичковых» структур.
В данных условиях в системе генерируется новая информация. Это происходит в
структуре перемешивающего слоя ( рис. 2).
Рис. 2
. Образование ступенчатых и пичковых структур
1.
Образование перемешивающего слоя во время пичка амплитуды колебания в
определенный момент эволюции языка. 2. Пичковая амплитуда неустойчивости системы. 3.
Тенденция переструктурирования структуры во время флуктуации. 4. Гармоническая амплитуда
устойчивого развития системы. 5. Бифуркация или перегрев системы. 6. Точка аттрактора, где
начинается переструктурирование системы в
новых условиях.
Итак, при образовании «перемешивающего слоя» в континууме информации
формируется неустойчивое равновесие языковой системы, что позволяет появлению
предикации новой информации. Синергия – процесс, подвергший семантический
субстрат лингвистических единиц от сингулярности (conceptum) к плюральности
(conceptus), формируя полисемию и бесконечные приращения смыслов. Здесь мы
рассматриваем явления функционирующего языка. Кроме того, может наблюдаться
движение в
обратном направлении – от плюральности к сингулярности, например, при
формировании терминосистем метаязыка. В таких образованиях при надломе языковой
системы мы фиксируем как минимум одно терминологическое значение. С.Б.Бураго о
таком концепте излагает следующее: «самый прямой путь к содержанию высказывания
лежит через образы [представления]»[Ibid, с. 48], которые имплицитно содержат
conceptum, а человек использует язык на уровне conceptus-a. Приведем еще одно
70
откровение С.Б.Бураго: «(…) язык – это поток сознания, и в этом потоке наиболее важно –
живое движение смысла. (…) понять [диссипативную информацию] – это воссоздать
движение смысла чужой речи в
собственном сознании, то есть осуществить духовную
связь говорящего и слушающего. И через эту (…) реальную реализующуюся в языке
духовную связь людей – пролегает также путь познания мира, [используя для этого
различные когнитивные модели]»[Ibid, с. 55].
Представляют интерес примеры, которые, благодаря диссипативным явлениям,
проникли из византийского языка в язык памятников письменности Киевской Руси. Эти
языковые иллюстрации демонстрируют византийскую ментальность в
зеркале
письменности языка Киевской Руси и как эта ментальность, благодаря диффузии
диссипации, прижилась, а затем, благодаря дисперсии, распространилась в оригинальных
текстах Древней Руси.
Византийские сакральные символы одновременно отражают и удерживают два
несовместимых образа – конкретные и иконические представления. Символическая
сакральная картина мира византийцев оформлялась в жестокой борьбе внутри самой этой
конфессии. Если коротко, то экстралингвистические факторы, оказавшие влияние на
оформление этих символов были таковы.
Так, на втором Константинопольском соборе (381 год нашей эры) богословы
спорили вокруг личности Иисуса Христа: о соотношении в нем божественного и
естественного начал. Этот жестокий перманентный спор вокруг диафизитства и
монофизитства Христа был продолжен на соборе в Эфесе в 449 году. Например, Несторий
– патриарх Константинопольский отказывал Марии быть Матерью Божьей, а Кирилл
Александрийский отстаивал статус Марии как Богородицы. Халкедонский собор 451 года
принял окончательное решение, что монофизитство, то есть учение, признававшее одно
естество Христа, было осуждено как еретическое. Восточная церковь утверждала
монофизитство, а диафизитство Нестория после его кончины было осуждено как ересь.
Затем произошел кровавый исход несториан из Византии. Итак, в результате бесконечных
споров и препирательств, христианские воззрения постепенно приняли систему догматов,
утвержденных вселенскими соборами. В конце концов, это привело к развитию учений о
католической и кафолической церкви, представители которых разорвали единое
христианское поле на две, враждебно настроенные, части.
Рассмотрим сакральные византийские символы, ставшие общеупотребительными и
популярными в Киевской Руси. Отметим, что эти символы в
семантическом аспекте
подвергались рассмотрению в трудах известных советских филологов [14].
1.
Солнце (̔ήλιοσ),
свет (φωσ),
тепло (θερμότησ),
весна (̓έαρ),
источник воды (πηγή
ύδωροσ) – ‘христианство, книжное учение’. Ср., как использует этот сакральный символ
Кирилл Туровский в своем «Слове в новую неделю»: «взиде бо намъ от гроба праведное
слнце Хъ, и вся вероующая емоу спсаеть»[15, с.143].
2.
Тьма (μυρίων),
холод (δρόσον),
зима (χειμών) – ‘ересь, отступление от
православной веры’. Ср., пример, извлеченный из словаря И.И.Срезневского: «Радуися,
воиникъ Хвъ, иже тму борющихъ победи» [Срезн,3, с.1082]. Приведем еще одно
предложение из «Слова» Кирилла Туровского: «ныня зима греховная покаанье престала
есть и ледъ невериа бгоразумьемъ растаяся»[15, с.143].
3.
Буря (ζάλη),
волны (κυμα) – ‘бедствие’. Ср., этот символ в «Майской служебной
минеи» XI века и в И 1076: «Боуря мя влъноуеть греховьная»[Мин, XI в., 64]; «въ влънахъ
житиискахъ еси, въ боури ли морьскеи бедоу приемлеши»[И 1076, с.177,14,2-4].
4.
Море (θάλασσα) – ‘жизнь’. Образование этого символического значения, по-
видимому, связано с паремией аттического диалекта θαλαττω κοπέω, которая буквально
означает: «бить море», то есть ‘бездельничать, тратить жизнь впустую’. Ср.,
эквиполентное русское изречение:
толочь воду в ступе, которое подверглось
семантическому сдвигу и сегодня имеет несколько другое значение.
71
5.
Корабль (πλοιον, ναυσ, κάραβοσ) – ‘судьба человека’. Ср., в Пандекте Антиоха
(XI в.): «А еже не въздрьжъне ясти, подобьно есть караблю обремененоу».
6.
Кормчий (κυβερνήτησ) – ‘бог, князь, царь’. Ср.: «Пчстая влдчце, рожьшия
земьнымъ кръмьчию и Га»[Мин 1096, 167].
7.
Земля (γη) – ‘ум’. Ср., как эта лексема в
указанном значении использована
Григорием Назианзиным: «Моя земля сии пречистъи Капопадоке»[80]. Существовали
особые καππαδοκίζομαι (буквально означающее ‘перенимать каппадокийские нравы’)
[ДРС, 1, с.874]. По-видимому, эти нравы были связаны, начиная со 2-ой половины IV века,
со среднегреческой христианской риторикой, которая приобрела особое виртуозное
изящество в монастырях Каппадокии. Например, епископ Кесарии Каппадокийской
Василий Великий (331-379 гг.) обладал в совершенстве ораторским искусством. Кроме
того, видным ритором был друг Василия Великого Григорий Назианзин (338-390 гг.). К
ним примыкал епископ Константинопольский Иоанн, прозванный впоследствии
Златоустом (345-407 гг.) и его ученики – Марк Постник, Нил, Палладий и Прокл [31, c.
620-621; Амарт, с.87,396,447]. Киевский митрополит Иларион использует этот сакральный
символ в
своей знаменитой речи пред златыми вратами Киева: «Солнце евангельское
землю нашу осiя», то есть его современники понимали эту фразу так:
христианство
Достарыңызбен бөлісу: