молимая» хозяйка корчмы при выгодной рокировке посетителей доста
ет из укромного места запрещенную к торговле, но испрашиваемую Ли-
выпивку. Показательна в этом отношении также сцена
любовного сближения Алеси с
В застывшем зимнем лесу, где
вокруг ни души, герои страстно льнут друг к другу на повозке, «спря
тавшись» даже от объектива камеры за грудой мешков с житом. Ни лиц,
ни слов — только напряжение дыхания.
Когда старый Корсак раздраженно рассуждает о политической
ситуации («свет кипит: сначала Советы будут тут, а потом —
немцы»), его дочь Алеся вяло констатирует: «Войны ходят и прохо
дят, а людям жить надо». Все ее заботы сконцентрированы тут, в
родной вёске — на приватном земельном наделе, где дом, муж
Имполь и пока не рожденное дитя.
Изобразительный строй картины, воссозданный мастерством ху
дожников Е. Игнатьева, А. Верещагина и оператора Ф. Кучара, также
экспонирует менталитет и понурое мироощущение белорусов. Герои
«спрятаны» в ограниченном затемненном пространстве старых изб,
подслеповатые окна которых контражуром оттеняют силуэты персо
нажей. Их лица и голоса (так же как мебель или утварь) едва разли
чимы в «замутненном» интерьере. «Широкоугольный объектив про
тискивается из угла в угол, подолгу застывает на общих планах...»
с. 271]. Пейзажи также унылы: здесь солнце будто не выходит
из-за туч, не согревает землю и людей. Ритм едва пульсирующей
жизни (словно в глубине колодца) поддержан поэтико-документаль-
ной стилистикой воссоздания реальности. Мощеные улочки местеч
ка, металлический ритм железнодорожного вокзала, неказистая авто
бусная стоянка, сгорбленные хаты, проселочное бездорожье — все
это зябкое пространство повседневности заполнено правдивостью
фактуры. Вкрапление точных деталей — предметов быта, костю
мов — в сочетании с искусным фотографическим исполнением (как
на дагерротипах) привносят в картину «запах» достоверности.
Низкий ключ освещения, глухой коричнево-серый колорит утя
желяют пластическую сферу фильма, но не отменяют суровой кра
соты воссоздаваемой на экране жизни. Строгая графика кадра,
напряженная светотеневая партитура способствуют документаль
но-художественной реконструкции времени и пространства.
Аналогично выстроен и звуковой образ фильма. Здесь ограни
ченная шумовая палитра сплетена с ретромузыкальными вкрапле
ниями и стихотворными строками
Богдановича. Но главный вы
разительный элемент — речь. Белорусский и польский говор
превращен в естественный внутренний «кровоток» всей аудиовизу
альной ткани экранного произведения В. Рыбарева. В то же время
Достарыңызбен бөлісу: