Этнополитическая история

15
П
осел
ен
ческ
ие
 п
ам
ят
ни
ки
  
на
чал
а 
эп
охи
ср
ед
не
век
ов
ья
 с
 н
ео
пр
ед
ел
ен
но
й 
ку
ль
т
ур
но
й
при
над
ле
ж
но
ст
ью:
 6
. 
М
ест
он
ах
ож
де
ни
е 
у
с.
 П
ерш
ин
о 
(П
ерш
ин
ск
ая
 к
ур
га
нн
ая
 г
ру
ппа
);
11.
 Г
ор
од
ищ
е 
Н
ижн
е-
С
ув
ары
ш
ск
ое
 I
II
 из
ком
пл
ек
са 
1;
 12.
 П
ос
ел
ен
ие
 Н
иж
не
-С
ув
ы
ры
ш
ск
ое
ХХ
Х 
из
 к
ом
пл
ек
са 
1;
 1
3.
 П
ос
ел
ен
ие
 Н
иж
не
-
С
ув
ары
ш
ск
ое
 I
V 
из
 к
ом
пл
ек
са
 2;
 1
4.
 П
ос
ел
ен
ие
Н
иж
не-
С
ув
ар
ы
ш
ск
ое
 1
; 
18
. 
П
осе
ле
ни
е 
Вер
хн
ея
р-
ск
ое
 I
X;
 5
5. 
П
ос
ел
ен
ие
 Бар
ин
о 
II
М
ог
ил
ьн
ик
и 
и 
м
ес
т
он
ах
ож
де
ния
 р
ан
не
го
ср
ед
нев
ек
ов
ья
: 
5.
 М
ог
ил
ьн
ик
 У
ст
ь-
С
уе
рк
а 
IV
;
32
. 
Ч
ер
на
вск
ое-
1;
49
. 
М
ест
он
ахо
ж
ден
ие 
у 
с.
Ю
лд
ус
; 
59
. 
Айд
аро
вс
кая
 (
У
ст
ь-
Те
рс
ю
кс
ка
я 
II
)
ку
рг
ан
на
я 
гру
ппа
П
осе
ле
нч
еск
ие 
па
м
ят
ни
ки
 б
ак
ал
ьск
ой
кул
ьт
ур
ы 
с 
со
пу
т
ст
ву
ю
щ
им
и 
ин
ок
ул
ьт
ур
ным
и
ко
м
пл
ек
са
м
и:
 1
. 
С
ел
ищ
е 
Ре
чк
ин
о-
1;
 2
. 
П
ос
ел
ен
ие
Гл
ад
ун
ин
о-
3;
 7.
 П
ос
ел
ен
ие
 Б
ор
ов
ое
; 
8.
 Г
ор
од
ищ
е-
2 
у 
с.
 Б
ор
ов
ое
 (
ур
оч
ищ
е 
Ч
ай
ка)
; 
9.
 П
ос
ел
ен
ие
 С
уе
рь
 1;
 1
0.
 С
ув
ар
ы
ш
ск
ое
 г
ор
од
ищ
е
(г
ород
ищ
е 
«Б
орок
»)
; 
16.
 Н
иж
не
ярс
кое
 I
II
 с
ел
ищ
е;
 1
7. 
П
ос
ел
ен
ие
 В
ерх
не
ярс
кое
 I
V;
 21.
 «П
апс
ко
е» 
(М
ал
ое
 М
ех
он
ск
ое
) 
го
род
ищ
е;
 2
2.
«П
ап
ск
ое
» 
по
се
ле
ни
е;
 23
. 
М
урз
ин
ск
ое
 г
ор
од
ищ
е;
 24.
 М
урз
ин
ск
ое
 1 
по
се
ле
ние
; 
25.
 П
ос
ел
ен
ие
 М
урз
ин
о 
II
 (
М
ур
зи
нс
ки
е 
дю
ны
);
 27.
П
ос
ел
ен
ие
 Д
ач
ны
й-
2;
  
28
. 
П
ос
ел
ен
ие
 В
ад
ен
ник
ов
о 
II
I;
 30
. 
Вя
т
кин
ск
ое
 с
ел
ищ
е;
 3
1.
 У
ст
ь-
У
т
як
ск
ое
 1
 г
ор
од
ищ
е 
«З
м
еин
ая
 г
ор
ка
»;
 38.
М
ы
ль
ник
ов
ск
ое
 Б
ол
ьш
ое
 г
ор
од
ищ
е;
 39.
 М
ы
ль
ник
ов
ск
ое
 М
ал
ое
 г
оро
ди
щ
е;
 40
. 
Бол
ьш
ое
 Ба
ка
ль
ск
ое
 г
ород
ищ
е;
 4
1. 
М
ал
ое
 Бак
ал
ьс
кое
гор
од
ищ
е;
 42
. 
П
ол
ев
ск
ое
 город
ищ
е;
 4
3.
 К
ок
ор
ин
ск
ая
 1
 с
т
оя
нк
а;
 44.
 П
ры
го
вс
ко
е 
гор
од
ищ
е 
и 
се
лищ
е;
 47
. 
Тю
рик
ов
ск
ое
 с
ел
ищ
е;
 48
.
Д
ю
нн
ая
 с
т
оя
нк
а 
и 
пос
ел
ен
ие
 Б
аб
ар
ы
ки
но 
I-
II
; 
52
. 
Во
ро
бь
ев
ск
ое
 с
ел
ищ
е;
 54
. 
Ко
кори
нс
ка
я 
1 
ст
оя
нк
а;
 5
8.
 У
ст
ь-
Те
рс
ю
кс
кое
 г
ор
од
ищ
е;
60
. 
П
ос
ел
ен
ие
 Х
ох
ло
ва
 М
ел
ьн
иц
а;
 6
1.
 П
осел
ен
ие 
Бел
оя
рск
ое
-V
I
М
ог
ил
ьн
ик
и 
м
ес
т
он
ахо
ж
де
ни
я 
X
-X
II
I 
вв
.: 
20
. 
П
ес
ча
ны
е 
вы
ду
вы
 у
 О
зе
рн
ог
о;
 2
6. 
М
ог
ил
ьн
ик
 Н
еч
ун
ае
во
 1;
 3
3.
 м
оги
ль
ни
к 
Гр
ы
за
но
во
 1
;
36
. 
М
ог
ил
ьн
ик
 «К
ал
м
ацк
ие
 м
ог
ил
ки
»;
 45
. 
П
ры
го
вс
ки
й 
II
I 
гру
нт
ов
ы
й 
м
огил
ьн
ик
 «К
озы
рь
»;
 5
0. 
П
ог
ре
бе
ни
я 
на 
За
м
ар
ае
вс
ко
м
 с
ел
ищ
е;
51
. 
За
м
арае
вс
ки
й 
1 
м
огил
ьн
ик
П
ос
ел
ен
че
ск
ие
 па
м
ят
ник
и 
и 
м
ог
ил
ьн
ик
и 
по
здн
ег
о 
ср
едн
ев
ек
ов
ья
: 
3.
 М
ог
ил
ьн
ик
 Г
лад
ун
ин
о-
1;
 15.
 Н
иж
не
ярс
кое
 1
 с
ел
ищ
е;
 19.
 П
ос
ел
е-
ние
 И
нд
ее
во
; 
29.
 Б
арс
ук
ов
ск
ая
 с
т
оя
нк
а 
(«
Тат
ар
ск
ий 
бор»)
; 
46.
 И
ль
т
як
ов
ск
ая
 1 
ст
оя
нк
а;
 5
3.
 С
ух
ри
нс
ко
е 
II
 с
ел
ищ
е;
 56
. 
Д
ю
нн
ы
е
ст
оя
нк
и 
у 
д. 
М
ог
ил
ев
ой
П
ос
ел
ен
ия
, 
от
но
си
м
ые
 в
 ц
ел
ом
 к
 э
по
хе
 с
ред
не
ве
ко
вь
я:
 4.
 П
ос
ел
ен
ие
-1 
у 
с.
 Н
иж
не
-Т
об
ол
ьн
ое
 (
С
ав
ин
-2
);
 34
. 
П
ос
ел
ен
ие
 А
рл
аг
ул
ь 
1;
35
. 
пос
ел
ен
ие
 В
ар
ла
ков
о 
IV
; 
37
. 
П
ос
ел
ен
ие
 Х
ох
лов
о-
1;
 57
. 
П
ос
ел
ен
ие
 К
ор
ш
ун
ов
о 
1;
 6
2.
 П
ос
ел
ен
ие
 К
оч
ег
аро
во 
1

16
ков Зауралья (например, городища Старо-Лыбаевское, Большое Бакальское, Ко-
ловское, Усть-Утяк-1, «курганы с усами») (Матвеева, 2007,  с.63-75). Скорее все-
го, кушнаренковскую группу следует соотносить с весьма близкими материала-
ми потчевашских и кинтусовских памятников южной части западносибирской
тайги (Могильников, 1987, с.184 и далее). Можно предположить, что отдельные
группы носителей этой культуры оставались на юге Западной Сибири и, скорее
всего, переселение не было одномоментным. Так, Е.П.Казаков предположил,
что отдельные группы кушнаренковцев могли оказаться в Приуралье еще в се-
редине VI века, непосредственно в ходе становления Первого Тюркского кагана-
та (Казаков, 2002, с.56). По крайней мере, факторы, способствовавшие дальней-
шей миграции, существовали и позднее. Так, например, Л.Н.Гумилев считал,
что сибирские племена поддерживали племенной союз дулу, входивший в со-
став Западного Тюркского каганата (Гумилев, 1993, с.160). Если принять это пред-
положение, то поражение данного союза во внутренней борьбе, а затем и раз-
гром каганата Китаем в середине VII века, также должны были вызвать ответную
реакцию сибирского населения (Барынина, Иванов, 1998, с. 37-39). Очевидно,
что подобный выход был характерен не только для протокушнаренковских пле-
мен, но и, например, для петрогромских групп Среднего Зауралья, небольшие
группы представителей которых на протяжении VI-VIII веков мигрируют в  При-
уралье (Пастушенко, 2004, с.116).
Вероятно, что уход протокушнаренковских групп на запад, в Башкирию, при-
вел к оседанию части раннебакальских групп на территории городищ по Исети и
Тоболу, наиболее южным из которых являлось Усть-Утякское. Суммарно эти
городища образовывали достаточно стабильную систему укреплений на юж-
ной границе угорского мира (подробнее см.: Маслюженко, Кайдалов, 2002, с.25-
37). Появление подобных памятников в большинстве случаев тесно связано с
особенностями внешнеполитических связей, а точнее, с их обострением, вплоть
до частых военных конфликтов. По всей видимости, ситуация была аналогичной
событиям начала раннего железного века. Как пишет В.А. Борзунов, «законо-
мерной реакцией лесостепных коллективов на возрастающую агрессивность
степных племен явилась активизация строительства пограничных “крепостей”»
(Борзунов, 2002, с. 93).  Подобному предположению не противоречат и данные
радиокарбонного датирования материалов Красногорского и Коловского горо-
дищ, что определило бакальские слои как в общем относящиеся к периоду VI-
VIII и веков (Матвеева и др., 2007, с.83, 98).
Рассмотрение проблемы появления бакальских городищ с точки зрения эт-
нополитической обстановки в лесостепи приводит к мысли о необходимости
удревнить часть городищ и отнести раннюю дату  существования собственно
бакальской культуры к концу VI в., то есть к эпохе становления Первого Тюркско-
го каганата. Связано это явление с усилением давления на пограничные регио-
ны и наложившим на эти события «смутным временем» в северной степи и
лесостепи. Как кажется, бакальское население Южного Зауралья на раннем эта-
пе сформировалось как полиэтничное: протомадьяры Прииртышья и Прииши-

17
мья, часть местных угорских «постсаргатских» групп и мигрантов из тайги. Лю-
бопытен тот факт, что практически синхронные процессы по развитию форти-
фикации происходили в Нижнем Приобье (Кокшаров, Зыков, 1995, с.18). Отме-
тим, что в целом раннесредневековые городища Южного и Среднего Зауралья
отличаются гораздо более сложными системами укреплений, чем их северные
соседи, при этом  дальнейшая эволюция и модернизация фортификации в лесо-
степной части шли по линии  укрупнения или увеличения количества их отдель-
ных элементов (Яковлев, 1994, с.482-484).
Гипотетически, на основе аналогов из более поздних этнографических ис-
точников по угорскому миру, можно предположить, что на территории городи-
ща постоянно проживала лишь небольшая группа населения (окружение мест-
ного «князя» или «богатыря») (Головнев, 1995, с.143-144; Патканов, 1999, с.37 и
далее). Рядовое население обитало на территории окружающего селища, что
особенно хорошо видно по материалам раскопок Усть-Терсюкского городища,
а городище использовало в случае нападения. Размеры некоторых городищ го-
ворит о том, что их территория была предназначена для проживания больших по
численности групп, чем это видно по культурному слою. Так, в частности, на
Большом Мыльниковском городище, площадь которого около 3000 кв.м, потен-
циально могло проживать до 1000 человек (аналогичные подсчеты по другим
территориям см.: Крадин, 2002-а, с.86). В целом подобные городища в условиях
средневековых миграций и перманентной агрессии соседних групп свидетель-
ствуют о военизации быта местного населения и необходимости формирования
военных отрядов на основе сочетания «народного ополчения» и небольшого
слоя профессиональных воинов. Возможно, каждое городище с прилегающей к
нему территорией представляло простое вождество, однако в отсутствие пись-
менных источников нам неизвестно, стремились ли лидеры подобных объедине-
ний к формированию более сложных структур.
Синхронность бакальских комплексов с  погребальными памятниками, кото-
рые могут быть идентифицированы как протомадьярские, залегание в одной
ландшафтной зоне и ряд других факторов наводят на мысль, что городища могли
быть оборонительными центрами смешанного угорского и протомадьярского
населения Южного Зауралья. Так, в частности, проведенный В.В.Овсянниковым
статистический анализ показал значительную близость саргатских и караякупов-
ских традиций строительства, причем наиболее близкие к ним сохраняются и в
бакальских городищах, а также схожесть комплекса вооружения у носителей
караякуповской и  потчевашской культур (Овсянников, 1997, с.12-18). Сходство
систем укреплений находит свое объяснение в возможном влиянии протомадь-
ярских групп на возрождение строительных традиций населения Южного Заура-
лья.  По мнению В. А. Могильникова, близкие к ним “перейминские комплексы”
как тупиковая ветвь развития угорского массива были полностью ассимилиро-
ваны уграми бакальской культуры (Могильников, 1993, с.170). В русле принятой
точки зрения следует отметить, что наблюдается совместное залегание групп
керамики на городищах, а также сходство керамических традиций (по Г.И. Мат-

18
веевой) караякуповской и бакальской культур (Мажитов, 1977, с.74). Обе тради-
ции восходят к единому саргатскому корню (Расторопов, 1993, с.149). Все эти
данные подтверждают значительную близость происхождения бакальской и зау-
ральского варианта караякуповской культур.
В этой связи любопытными являются еще два момента. Это, во-первых, со-
вместное залегание бакальской и потчевашской керамики в одном из слоев Усть-
Терсюкского городища (Гарустович, 1992, с.21), а во-вторых, обнаружение ба-
кальской керамики на Красноярском городище (Кызыл-Тура?) на правобережье
Иртыша на территории потчевашской культуры
*
.  Таким образом, после ухода
«кушнаренковцев» из лесостепи формируется некий союз, в состав которого
входят бакальские, караякуповские и потчевашские группы. При этом абсолют-
но не ясно, что стоит за этим объединением, территория которого охватывала
значительную часть южной лесостепи Западной Сибири. Отметим, что, несмот-
ря на схожесть происхождения кушнаренковской и караякуповской культуры,
принципиальное отличие между ними идет по линии образа жизни и хозяйства,
где первые, скорее всего, вели подвижный кочевой или полукочевой образ жиз-
ни, а вторые отличались прочной оседлостью (Матвеева Г., 2007, с.79).
Известно, что основой хозяйства у «бакальцев» было скотоводство с боль-
шой долей лошади в стаде (Могильников, 1987, с.182). По материалам Большого
Бакальского городища значительную роль играло и разведение овец (Потемки-
на, Матвеева, 1997, с.40). Н.Н. Крадин отмечает, что овцы наиболее неприхотли-
вы к пастбищным условиям, могут пастись на подножном корму круглый год,
легко переносят перекочевки и отсутствие воды, быстро восстанавливают вес и
воспроизводятся (Крадин, 1992, с.68-69). Интересно, что подобный же состав
стада с преобладанием лошади и овцы и при этом подсобным характером охоты
и земледелия в хозяйстве характерен для номадов (Тортика и др., 1994, с.54-55),
он, в частности, фиксируется у кыпчаков Приишимья (История Казахской ССР,
1979, с. 57-60). В.М.Морозов также считает, что бакальское население продолжи-
ло «традиции скотоводов саргатской культуры» (Морозов, 2003, с.166). При этом
очевидно, что хорошо укрепленные городища, в слое которых обнаружены сле-
ды литейного производства и кости свиньи, свидетельствуют о значительной сте-
пени оседлости. Скорее всего, хозяйство бакальцев действительно было схоже с
саргатским и в значительной мере основывалось на полукочевом или отгонном
скотоводстве (Корякова, Сергеев, 1987, с.95-97), которое при надлежащих вне-
шних условиях могло трансформироваться в кочевое, как это произошло в ходе
включения саргатов в состав гуннской орды. Н.П. Матвеева также считает, что
памятники бакальской культуры были оставлены населением, ведшим полуко-
чевой образ жизни. Данное предположение основано не только на данных осте-
ологии, но и на специфическом типе легких, переносных жилищ, характерных
для бакальских поселений (Матвеева, электронный вариант).
*
 
Устное  сообщение  Е.М.Данченко  на  Научно-практическом  семинаре  по  проблемам  изуче-
ния  бакальской  культуры,  состоявшемся  в  г.Шадринск  4-5.11.2007  г.

19
Очевидно, что южноугорское прамадьярское население продолжало поддер-
живать со степным населением традиционные военные и торговые контакты,
необходимые для существования сибирского ответвления Великого шелкового
пути. Свидетельством этого может быть нахождение  ряда среднеазиатских ве-
щей раннего средневековья в лесостепи (Матвеева, 1995, с.95-96). В частности,
среди них обращают на себя внимание серебряный сасанидский сосуд из с. Юлдус
Шадринского района (Шляхова, 1977, с.287-292) и недавно обнаруженный раз-
ведкой Курганского госуниверситета под руководством С.Н.Шилова клад зеркал
из «белой бронзы», аналоги которых найдены в степных памятниках V-VI веков.
Скорее всего, в отношениях с Тюркскими каганатами автохтонное прамадьярс-
кое население могло вновь выступить в качестве посредника в торговле мехом
со среднеазиатскими купцами. Так, Т.В.Барынина считает, что именно караяку-
повские племена являлись звеном в торговле между Согдом и Прикамьем, осо-
бенно с середины VII века (Барынина, 2001, с.35). Отряды угров входят в состав
войск каганата, что отразилось в преобладании у них легкой конницы при сниже-
нии процента тяжеловооруженных воинов, характерных для угров (Мажитов,
1981-в, с.77). Возможно, часть этих среднеазиатских изделий попали на север не
в качестве товара, а в качестве добычи (Казаков, электронный вариант).
Процессы тесного соприкосновения угорского и тюркского миров нашли
свое отражение в материалах погребальных комплексов. Одним из  значитель-
ных в этом отношении могильников, в частности по богатому инвентарю, позво-
ляющему сделать определенные выводы о процессе этнических взаимодействий,
является Усть-Суерское-4 (Шилов, Маслюженко, 2004, с.102).
Он находится на запаханном краю первой надпойменной террасы правого
берега реки Тобол в 80 км к северу от г. Кургана. В погребениях 1 и 3 было
погребено по одному субъекту, вытянуто на спине, головой на запад. Материал
из этих погребений довольно разнообразен и имеет широкие аналогии в Запад-
ной Сибири и на Южном Урале. Наибольшее количество аналогов инвентарю, в
частности поясной гарнитуре, фиксируется у древних тюрок Саяно-Алтая в VI-VII
вв.  (Овчинникова, 1990, с.34, рис.23-21), в памятниках караякуповской и турбас-
линской культур на Южном Урале и в Приуралье (Мажитов, 1981-а, с.118, рис.15-
75), в релкинских древностях Среднего Приобья (Могильников, 1987, с.225, с.345,
табл. XCVII-63, 73), в среде тюркоязычных кочевников Казахстана и Средней Азии
(Могильников, 1981, с.38, с.125, рис.20-25), а также в могильниках потчевашской
культуры на р. Ишим (Генинг, Зданович, 1986, с.126, рис.2). В целом все они  дати-
руются концом VI-VII  веком и подчеркивают, что группа, оставившая этот мо-
гильник, входила в единый угорский мир, расположенный от степей Южного Зау-
ралья до лесов Приобья, который чрезвычайно тесно связан с тюркоязычными
кочевниками. Западная ориентировка умерших в целом характерна для населения
караякуповской и кушнаренковской культур (Иванов, 1990, с.23).
Погребение 2 интерпретировать гораздо сложнее. С одной стороны, для него
также характерна вытянутая поза умерших, ориентированных головой на запад;
с другой стороны, в отличие от комплексов могил 1 и 3 здесь в одной яме погре-

20
бено 3 человека. При этом инвентарь представлен только тремя костями ног
лошади в изголовье, что сближает могилу с особенностями погребального об-
ряда упомянутых выше групп (Иванов, 1990, с.23, 29), а также не показательными
бронзовыми перстнями и браслетами, аналоги которых автору неизвестны, по
крайней мере, вплоть до середины VIII века. Коллективный характер погребения
вообще не характерен для этого периода.
В целом материалы могильника отражают многокомпонентность и широкие
связи тех групп населения, которые проживали в это время в лесостепи. Особен-
но примечательным в этом отношении является почти равное количество изде-
лий релкинского и тюркского облика, что отражает доминирование южных и
северных связей.
Расцвет Второго Тюркского каганата и стабилизация степей не были продол-
жительными, уже в середине VIII века вновь начинается кризис степной государ-
ственности. В Южном Зауралье проблемы отношений со степью вставали не
менее остро. Зауральские кочевники-мадьяры, чутко реагирующие на новую
дестабилизацию обстановки, мигрировали в среду  этнически близкого населе-
ния, обитающего в схожем вмещающем ландшафте. Это приводит к появлению
в Южном Приуралье комплексов караякуповской культуры (История Башкорто-
стана, 1996, с.81). Власть одного из наследников тюркского государства - Уйгурс-
кого каганата не была настолько стабильной. По всей видимости, в этот период
начинаются внутренние войны в степях. В результате этого, по данным исследо-
вателей,  происходит проникновение хакасских (кыргызских) племен в начале в
Приобье (Троицкая, 2002, с.94), а затем к IX веку вплоть до степей Южного Зау-
ралья (Боталов, 1996, с.155). Эти миграции и могли послужить непосредственной
причиной усиления миграции в Приуралье караякуповских племен (Иванов, 2002,
с.208). Большинство авторов указывает, что со второй половины VIII века при-
сутствие тюркоязычных кочевников в лесостепи становится постоянным и все
более заметным на археологическом материале (Могильников, 1995, с.50; Тро-
ицкая, 2002, с.92-95), а их влияние на местные угорские группы подпадает под
понятие «тюркизации», хотя смысл этого термина не совсем ясен. Его понима-
ние может варьироваться от принятия уграми отдельных черт культуры до пол-
ной ассимиляции и изменения этнической карты региона.
Впрочем, своеобразный пик влияния тюркских групп на лесостепь следует
связывать не столько с кыргызами, сколько с формированием Кимакского кага-
ната и в частности одной из его групп - кыпчаков. По предположению Д.Г.Сави-
нова, последние передвигаются к Южному Уралу уже в конце VIII века (Сави-
нов, 1994, с.71), что может быть подтверждено и письменными источниками.
Так, Рашид ад-Дин пишет о том, что кыпчаки распространили свою власть на
маджар, башкурт и другие народы, которыми  правили в течение трех веков до
прихода войск Чингис-хана (Рашид ад-Дин, 1952, с.73-84). Предполагается, что в
археологическом плане это продвижение фиксируется в форме передвижения
тюркизированного угорского или самодийского населения сросткинской куль-
туры на запад (Савинов, 1994, с.87-90; Боталов, 2003-б, с.143). Более активное

21
распространение их власти приходится на период IX-X вв., после гибели Уйгур-
ского каганата в 844 году и вхождения кыпчаков в состав Кимакского каганата.
По крайней мере, компилятор XII века ал-Идриси, ссылаясь на более ранние
материалы, указывает, что страна кыпчаков локализуется в междуречье Иртыша
и Тобола (Кумеков, 1987, с.14-15). Источники фиксируют в середине X века две
область кыпчаков в качестве особых внутри Кимакского каганата и локализуют
одну из них в предгорьях Урала и междуречье Тобола и Ишима (Савинов, 1979,
с.60).  При этом инфильтрация кимаков в Прииртышье из степей Монголии про-
исходит не ранее IX века, в то время как кыпчаки были местным населением
(Ахинжанов, 1983, с.119-121).
Присутствие тюркоязычных народов в интересующем нас регионе подтвер-
ждается письменными источниками. В частности, Рашид ад-Дин писал о тюр-
ках, которые  «обитали в степных пространствах, в горах и лесах областей Дешт-
и кыпчака… Ибира и Сибира» (Рашид ад-Дин, 1952, с.73). Под последним топо-
нимом ряд авторов понимают лесостепную часть Западной Сибири, в том числе
бассейн реки Иртыш и его притоков (Бояршинова, 1960, с.38-39). Весьма инте-
ресна трактовка данного сюжета в легенде о происхождении кыпчаков в изложе-
нии Рашид ад-Дина и Абу-л-Гази-хана (Кононов, 1958, с.43-44; Рашид ад-Дин,
1952, с.73-84), где их прародина связывается с областью ит-бараков. Один из бе-
ков Огуз-хана  выступил в поход, взяв с собой жену. Сам он погиб в битве, а его
жена спаслась и родила сына в гнилом дуплистом дереве. (По Рашид ад-Дину,
поражение потерпел сам Огуз-хан от ит-бараков, а сын родился у простого вои-
на). Хан усыновил его и дал имя Кыпчак. После того как он стал джигитом,
Урусы, Олаки, Маджары и Башкурты возмутились. Огуз-хан дал Кыпчаку много
илей и нукеров, послал его в эти края. После подавления сопротивления Кыпчак
царствовал на Итиле, Тине и Яике триста лет со времен Огуз-хана до Чингис-
хана. Поэтому эти места получили название Дешт-и Кыпчак. Д.Г. Савинов счи-
тает, что под ит-бараками следует понимать угорские племена Западной Сиби-
ри, соответственно, именно в этом регионе следует искать родину кыпчаков
(Савинов, 1979, с. 59). Дополнительным фактором в пользу такой интерпретации
является сообщение Рашид ад-Дина в  «Огуз-наме» о том, что «страна мрака»
находится непосредственно за ит-бараками (Рашид ад-Дин, 1987, с.37). Под этой
«страной» исследователи понимают в целом сибирские «народы севера», иног-
да включая в их состав «Югру» (Белавин, 2000, с.33-35). По мнению Л.Н.Гумиле-
ва, кыпчаки в силу своего  расположения в это время оказались в явно лучших
условиях, чем степные группы, на территории обитания которых в Х веке нача-
лась сильная засуха, приведшая к превращению степей в полупустыню и пусты-
ню (Якимов и др., 2007, с.27).
Отсутствие письменных данных не позволяет нам с достаточной степенью
уверенности говорить о каких-либо закономерностях взаимоотношений мест-
ных угорских (прамадьярских) этносов и кыпчаков. С.Г.Боталов, в частности, на
основании материалов Синеглазовских курганов, предполагает, что в лесостепи
в начале IX века складывается некая этнокультурная общность кыпчаков и мадь-

22
яр (Боталов, 2000, с.83-86). Однако, учитывая предложенные выше причины миг-
раций караякуповской культуры, данное предположение можно поставить под
сомнение. На наш взгляд, отношения этих двух групп были достаточно разнооб-
разны, могли варьироваться от открытых столкновений до взаимной ассимиля-
ции и зависели от множества конкретных местных условий. В данном случае
резонно предположить, что по Исети сохранялись комплексы городищ бакальс-
кой культуры, в то время как городища на более южной территории, в частности
Усть-Утякское, были постепенно заброшены. По мнению автора раскопок этого
памятника А.И.Кайдалова, данный памятник относится к более раннему време-
ни, о чем свидетельствует как отсутствие в его керамической коллекции третьего
(по Т.М.Потемкиной) типа бакальской, так и юдинской посуды (Кайдалов и др.,
2006, с.26-27).
На протяжении IX века основной массив мадьярских племен уходит с Южно-
го Урала и в ходе хорошо известных переселений через «Леведию и Ателькузу»
оседает на территории современной Венгрии (Мажитов, 2007, с.71 и далее). Эти
миграции были связаны с конфликтами в Казахстане и Прикаспии между пече-
негами и, возможно, входившими в их состав башкирами и кимако-кыпчакски-
ми группами, которые привели к отступлению печенегов и башкир в Поволжье
и Приуралье (История Башкортостана, 1996, с.92). Еще Р.Г.Кузеев предположил,
что на Южный Урал и, возможно, в Зауралье в основном переселялись древне-
башкирские племена (Кузеев Р.Г., 1971, с.25), хотя их вхождение в состав печене-
гов и не позволяет выделить характерную для них археологическую культуру
(Иванов, 1990, с.43). Принятие этого предположения позволило автору сделать
предположение об определенной роли этих племен в трансформации бакальс-
кой культуры (Маслюженко, Рябинина, 2007, с.169-173). При этом очевиден слож-
ный характер формирования башкирского этноса в результате миграций степ-
ного населения вплоть до XVI века в Приуралье и их смешения с местными
угорскими группами (Кузеев и др., 1982, с.26-32; Антонов, 2001, с.36-43). Хотя
отдельные группы древнебашкирских племен действительно находились в При-
уралье, где их в 922 году застал арабский путешественник Ахмед ибн Фадлан,
описавший их как «худших из тюрок» (ибн Фадлан, 1992, с.26-27).  Е.П.Казаков
предполагает, что конфронтация мадьяр и печенегов привела не только к вытес-
нению первых из региона, но и к значительной трансформации всей этнокуль-
турной карты Урало-Поволжского региона,  предполагая, что без  поддержки
мадьяр приуральские угры не могли сопротивляться набегам печенегов (Каза-
ков, 2007-б, с.118-119). Если настолько сильные столкновения происходили в При-
уралье, то возникает вопрос о том, почему следов подобных событий не замет-
но в Притоболье? Резонно предположить, что находящиеся значительно север-
нее угорские городища по Исети оказались, с одной стороны, на периферии
кочевых интересов, а, с другой стороны, представляли достаточно мощную обо-
ронительную линию. Хотя более южные городища по Тоболу, как указано выше,
были покинуты.
К тому же, видимо, не все мадьярское население покидает Южный Урал, как

23
и Южное Зауралье, поскольку предполагается, в частности, их участие в этноге-
незе сибирских татар в XVI веке (Томилов, 1995, с.25). Недаром именно к X-XI
векам относится расцвет упоминаний в арабских географических сочинениях
этнонимов, которые гипотетически можно связать с угорским миром. Сюжет
этот чрезвычайно привлекателен для исследователей, хотя бы в силу отсутствия
письменных источников по истории Южного Зауралья в период раннего средне-
вековья. В результате было высказано предположение о возможности проведе-
ния аналогии между реальными мадьярскими племенами и упоминаемыми в
восточных письменных источниках «маджуджами и яджуджами» (Боталов, 1994,
с.19). Среди интересующих нас в этом отношении авторов следует упоминать
Селлама ат-Тарджумана (в пересказе ибн Хордадбеха (около 847 года)), ал-Истах-
ри и ал-Фаргани в первой половине - середине X в., Гардизи XI в., ал-Идриси в
XII в., ал-Гарнати в середине XII в., Казвини в XIII веке. Зачастую для этой груп-
пы источников характерна прямая компиляция более ранней информации. Так,
например, ал-Идриси при создании своего сочинения пользовался не дошедши-
ми до наших дней записками сына кимакского хакана Джанаха, жившего на ру-
беже X-XI вв. (Кумеков, 1987, с.15).
Впервые рассматриваемые «этнонимы» упоминаются в связи с путешестви-
ем Саллама ат-Тарджумана, который был отправлен на поиски «маджуджей» в
связи с тем, что они могут выйти из-за стены, построенной Александром, и
напасть на цивилизованный мир. Исследователи резонно указывают на то, что
«рассказ об этой экспедиции, возглавляемой Саддамом ат-Тарджуманом («пе-
реводчиком»), был приведен ибн Хордадбехом со слов самого путешественни-
ка, а затем заимствован и пересказан последующими   арабскими географа-
ми…в более или менее подробных вариантах» (Хордадбех, 1986).
При этом отметим, что ибн Хордадбех в основном тексте «Книги путей и
стран», описывая тюркские народы, современные ему, перечисляет их: «Страна
тюрок-тугузгузов (ал-атрак ат-тугузгуз)   самая обширная из тюркских стран.
Граничат они с ас-Сином, ат-Туббатом и карлуками. [Затем идут] кимаки (ал-
кимак), тузы (ал-гузз), чигили (ал-джигир), тюргеши (ат-туркаш), азкиши (эдке-
ши, азкиш), кыпчаки (хифшах), киргизы (хирхиз), которые имеют мускус, карлу-
ки (ал-харлух) и халаджи (ал-халадж) [обитающие] по ту сторону реки…» (Ибн
Хордадбех, 1986). Как мы видим, вышеперечисленные  народы вполне реальны и
искомые нами народы здесь не упоминаются, хотя они и встречены у того же
автора, но уже в абсолютно другом контексте, в последнем параграфе этой кни-
ге, посвященном поискам стены, построенной Зу-л-Карнайном для защиты от
«маджуджей». Средневековое население жило в состоянии стабильных эсхато-
логических настроений, которые были характерны как для христианского, так и
для мусульманского населения. Ощущение грядущего конца света было реаль-
ностью, и все события его окружающие воспринимались таким же образом, в
силу нерасчленности мира реального и сверхъестественного в сознании (Бори-
сов, 2004, с.14-15). Обращает на себя внимание, что среди специалистов по гене-
зису мадьяр и, в частности, филологов подобное соотнесение двух народов не

24
рассматривается в качестве возможного (подробнее см.: Шушарин, 1971, с.87 и
далее; Левицкий, 1978, с.56-60).
В то же время дальнейшая цепочка может логически выстраиваться следую-
щим образом. Однажды попав в географический трактат, информация начинает
дублироваться в последующих источниках. В качестве первоисточника выступа-
ет рассказ ат-Тарджумана, который по какой-то причине сам ибн Хордабех не
стал вставлять в основное описание. Обратимся к источникам подобных пред-
ставлений в среде ранних арабских и среднеазиатских авторов, ведь все они от-
носят расселение маджудж, яджудж к крайнему северу, в последнем «седьмом
поясе», как это было принято со времен Птолемея. При этом исследователи
отмечают, что с  самими этими названиями в Средней  Азии  познакомились
лишь посредством священной книги Коран в процессе исламизации региона
(Калинина, 1988, с.132-136). В то же время, в Коран они попали из Библии как
народ Гог и Магог Апокалипсиса из «Откровения Иоанна Богослова», оказав-
шего значительное влияние на средневековую эсхатологию.
Уже в Х веке отнюдь не все географы четко отделяли представления о «наро-
дах гог и магог» и реальный известный им этноним «маджар». Так, ал-Истахри
пишет, что за кимаками на севере была земля Яджудж, число которых точно
неизвестно (ал-Истахри, 1973, с.25). Однако чуть позднее анонимный автор Худуд
ал-алам в конце X века пишет о том, что страны севера необитаемы (Худуд ал-
алам, 1973, с.41). Ал-Гарнати упоминает о походе Зу-л-Карнайна на «маджудж»
через Булгар как о слухах или сказках, зато сообщает об их переселении в Булгар
и Башкирию (ал-Гарнати, 1971, с.130). Отметим, что в географических трактатах
ал-Истахри IX века и ал-Идриси XII века страна Маджуджей («земля Йаджудж»)
локализуется в северных областях, за страной саклабов и Булгаром, когда пересе-
чешь  «пределы кимаков» (Истахри, 1973, с.11; Кумеков, 1972, с.68). Позднее Казви-
ни вновь пишет о стране Яджудж и Маджудж: «…Джейхун (Амударья), прежде
впадавший в Восточное (Аральское) море, расположенное против страны Яд-
жудж и Маджудж…» (Берг, 1949, с.270). Это лишь некоторые из имеющихся сооб-
щений, но уже они показывают всю сложность проведения прямых аналогий.
В связи с этим заметим, что народы эти не были четко локализованы, они
всегда находились на краю Ойкумены, как бы она ни расширялась. Так, Р.Хенниг
считал, что это были собирательные имена для всех малоизвестных народов севе-
ра (Хенниг, 1961, с.183). В то же время резонно заметить, что ряд фрагментов этих
текстов, в частности их переселение по ал-Гарнати, чрезвычайно схоже с реальны-
ми перипетиями ранней истории венгров. Можно предположить, что совпадение
сакрального и действительного этнонима привело к появлению среди прочих, явно
мифологических описаний, отдельных реалий жизни населения лесостепи Запад-
ной Сибири, причем в основном все сообщения относятся к X - началу XI века.
Считается, что значительный отток лесостепного угорского населения на
протяжении VIII-IX веков привел к «новому этапу переселения… лесного зау-
ральского угорского населения» (Боталов, 2003-б, с.144). На археологических
материалах это фиксируется в виде значительного увеличения в памятниках на

25
территории бакальской культуры по Исети керамики с гребенчато-шнуровой
орнаментацией, характерной для памятников молчановского типа и юдинской
культуры (Матвеева и др., 2007, с.83; Гарустович, 1991, с.21; Морозов, Ковригин,
1999,с.65-71). К тому же времени относится и проникновение в лесостепное При-
тоболье кинтусовского населения (Боталов, 1996, с.157). С точки зрения этноге-
неза, первые связаны с группами манси, формирующимися в районах горного
Урала, лесного Зауралья и междуречья Туры и Тавды, а последние - с северны-
ми хантами Нижнего Приобья (Могильников, 1987, с.164).
Скорее всего, именно миграция племен гребенчато-шнуровой орнаментации
приводит к формированию по Исети специфических погребальных памятников
(типа погребений на Замараевском селище и могильника «Козырь» у Прыговско-
го городища). Для погребального обряда этих могильников характерна вытянутая
поза погребенных, ориентированных в основном головой на запад или юго-запад,
тело умершего может быть завернуто в бересту, заложено жердями или использо-
вана обкладка стен из досок, в редких случаях костяк засыпан углем. Инвентарь
таких памятников не богат и представлен в основном наконечниками стрел, костя-
ными и железными украшениями, а также сосудами, в том числе орнаментиро-
ванными «гребенкой» (Сальников, 1946, с.15-18; Сергеев, 1993, с.18-20; Иванов,
1991, с.10-11). В целом описанный обряд схож с исследованными севернее мо-
гильниками юдинской культуры  (Могильников, 1987, с.169), за исключением бо-
лее бедного инвентаря. Определенное сходство имеется и с материалами Пылаев-
ского грунтового могильника, который отражает процесс взаимодействия «юдин-
цев» с группами лесостепных коневодов Урала (Кутаков, Старков, 1997, с.137-138).
По всей видимости, эта вола миграции лесных угров была достаточно массо-
вой, поскольку с середины X века подобная керамика фиксироваться и в При-
уралье, где на ее базе формируются постпетрогромская (предчияликская) и чи-
яликская культура (Казаков, 2007-а, с.51-65; Гарустович, 1998, с.4-24). В этом от-
ношении интерес представляет точка зрения А.М.Белавина, который предполо-
жил, что постпетрогромские группы приуральского населения можно рассмат-
ривать в качестве бакальских и юдинских (Белавин, 2002, с.44). Таким образом,
речь идет именно об очередной миграции лесостепного зауральского населе-
ния по уже знакомому маршруту в Южное Приуралье. Скорее всего, миграция
зауральских угров X века была не последней, поскольку новая волна переселе-
ний собственно чияликских племен появляется в Прикамье и Приуралье уже в
XIII веке (Казаков, 1987, с.25).
По всей видимости, значительную роль в миграциях X века сыграло не толь-
ко кочевое давление на лесостепь, в частности со стороны кыпчаков, но и слож-
ные процессы на севере Западной Сибири. Лесные угры Предуралья под давле-
нием финской (древние коми) миграции усиливают угорский элемент в лесной
зоне Нижнего и Среднего Приобья, что в свою очередь приводит к выталкива-
нию местных племен на юг в лесостепь и к дальнейшему переселению в Южное
Предуралье (Белавин, 2002, с.50-52). В результате этого фактически заканчивает-
ся формирование известных нам границ угорского мира.

26
В дальнейшем на протяжении первых веков второго тысячелетия роль тюр-
коязычных кочевников в формировании этнической карты региона постоянно
увеличивается. Так, во второй половине XI века кимаки, уступившие гегемонию
в степи кыпчакам, отступают на север по Иртышу (Матвеев, 2007, с.97). В этот
период Кимакский каганат раскалывается под давлением племен, бегущих из
Монголии на Иртыш, под давлением киданей (Савинов, 1994, с.133), причем кып-
чаки в дозолотоордынское время в Южном Зауралье доходят до широты совре-
менного г. Челябинска (Иванов, 1988, с.69). Д.Г. Савинов считает, что причиной
распространения территории кыпчаков к западу было усиление военного давле-
ния в Казахстане тюркских племен, бегущих из Монголии (Савинов, 1994, с.133),
что по времени, в частности,  совпадает с переселением многочисленного пле-
мени найманов на восточный берег Иртыша (Савинов, 1984, с.118). Существует
предположение о том, что в конце XI- XII вв. территория верховьев Иртыша, а
также земли по Ишиму подчиняются найманам, которые выделяются в отдель-
ный мощный союз и собирают дань с многих соседей, вплоть до Тобола (Бояр-
шинова, 1960, с.81). Возможно, отдельные следы миграции найман, правда в
сильно трансформированном виде, нашли свое отражение в Сибирских летопи-
сях. Так, сообщается, что Он-Сом-хан, правивший, судя по синхронизации с Чин-
гис-ханом, во второй половине XII века, поссорился со своим братом Мунча-
ком, покинул родовой улус на Ишиме и ушел на север. В дальнейшем его власть
настолько усилилась, что он подчинил себе все земли в Тоболо-Иртышском меж-
дуречье (Пигнатти В.Н., 1915, с.2-3).
Увеличение степного влияния подтверждается и недавно исследованным
могильником «Калмацкие могилки» в озерном крае Тоболо-Ишимского между-
речья (подробнее см.: Маслюженко, Шилов, 2005, с.304-309). На небольшом поле
могильника было расположено более 50 небольших курганов, средний диаметр
которых не превышал 12-14 м, а высота -  20 до 50 см. Визуальное наблюдение
показало, что часть курганов окружено ровиками. Раскопки двух разрушенных
комплексов показали, что в них находится одна узкая безынвентарная могила
глубиной до 1 м, в которой был захоронен один человек, вытянуто на спине.
Скорее всего, могильник датируется периодом XI-XII веков и связан с кыпчака-
ми. При этом отметим точку зрения В.П.Костюкова, который  пишет: «Все изве-
стные погребения XI-XII вв., действительно, совершены по языческому обряду.
Но их крайне мало, что само по себе является загадкой, особенно на фоне мно-
гочисленности погребений XIII-XIV веков. …некрополи кочевников Восточного
Дашт-и Кыпчака XI-XII веков должны локализоваться преимущественно в его
южной полосе, а немногочисленные погребения северной полосы степи, види-
мо, следует отнести на счет аутсайдеров, в силу разных причин вынужденных
искать убежище и восстанавливать силы на степной периферии». Далее автор
указывает, что малочисленность погребений этого периода может быть мни-
мой, поскольку часть комплексов растворена среди более поздних и традицион-
но трактуемых как раннемусульманские  (Костюков, 2003, с.120).
Все это еще раз ставит перед нами проблему тюркизации угорского мира, а

27
как следствие и судьбы бакальского населения. Возникает вопрос о том, что,
если сместить дату формирования это культуры к началу средневековья, но при
этом конец ее функционирования все же продолжить датировать XV веком, то
мы получим случай существования на одной территории некой группы населе-
ния со схожей материальной культурой на протяжении почти тысячи лет. В ус-
ловиях постоянных миграций, которые, как было показано выше, были доми-
нантой средневековой истории региона, это вряд ли было возможно. Скорее
всего, определить хронологию начальных этапов тюркизации практически не-
возможно, хотя бы в силу постоянства этого процесса в фронтирном простран-
стве бакальской культуры. Согласимся здесь с позицией Н.П.Матвеевой и Т.Н.Ра-
фиковой, которые пишут о перманентности этого процесса для лесостепного
населения на протяжении всего средневековья (Матвеева, Рафикова, 2007, с.64-
67). Очевидно, что контакты с различными группами тюркоязычных номадов
было одной из внешних доминант, предопределявших историю зауральских угров
на протяжении всей эпохи средневековья. В то же время рассмотренные выше
материалы позволят говорить о том, что усиление степного давления на север
приводило лишь к трем последствиям: миграция лесостепного населения на за-
пад, укрепление части групп в городищах по Исети и принятие внешних призна-
ков, характерных для тюркской культуры, однако кардинальной смены населения
или его трансформации не происходило. Недаром Е.П.Казаков пишет, что кочевой
образ жизни тюрок привязывал их к степи, «… и в примыкающей к лесной зоне
территории угорское население Западной Сибири, несмотря на сильное воздей-
ствие тюрок, долгое время сохраняло свою специфику» (Казаков, 2002, с.57).
Нельзя не отметить, что в большинстве работ интересующие нас явления
сводятся к нескольким стереотипным фразам, расположенным в их заключи-
тельной части. Некоторые из них необходимо привести полностью. Так, В.А.Мо-
гильников пишет: «… процесс инфильтрации тюркских элементов приводит к
постепенной тюркизации угорского населения по Исети и Ишиму к середине II
тысячелетия н.э. Усилению процесса тюркизации способствовали монгольские
завоевания и образование Золотой Орды, вызвавшие отток больших масс тюр-
коязычного населения из степей Казахстана на север, в лесостепь и южные рай-
оны тайги, что привело в конечном итоге к образованию различных групп си-
бирских татар» (Могильников, 1987, с.183). Практически вторит ему Б.Б.Овчин-
никова: «Накануне монгольского нашествия происходит тюркизация отдельных
угорских племен. Позднее западно-сибирская группа населения сылвенской эт-
нокультурной области вошла в состав Сибирского Ханства» (Овчинникова 1987,
с.141).  Обобщая имеющиеся материалы, можно предположить, что поздний
этап бакальской культуры, переход к которому осуществился благодаря тюрки-
зации, отличается следующими признаками: значительно уменьшается количе-
ство городищ, особенно в основной зоне обитания на реке Исеть и в среднем
течении Тобола; возрастает доля сосудов типа чаш, как правило, слабоорнамен-
тированных; в наземных жилищах появляются печи-чувалы.
При этом тюркизация по самому смыслу данного термина не может заклю-

28
чаться лишь в принятии внешней атрибутики или даже лингвистических заим-
ствованиях, необходимых местной элите в рамках идеологической системы. В
данном случае это чрезвычайно сложный процесс этнообразования отдельных
групп сибирских татар в результате смешения двух этнических групп, которое
обязательно предполагает  их длительное проживание на одной или близких тер-
риториях. Причем, по нашему мнению, одна из групп должна быть гораздо силь-
нее и агрессивнее, поскольку в ином случае этносы в борьбе за свое единство
стремятся сохранить культуру, в том числе материальную, как один из призна-
ков и инструментов самоидентификации. Как показывают этнографические ис-
следования на территории юга Западной Сибири, даже это не ведет к обязатель-
ной ассимиляции одной группы другой, несмотря на отдельные культурные за-
имствования (Томилов, 1980, с.23). Предварительно можно предположить, что в
некоторых случаях эволюция предметной сферы как материальное выражение
археологической культуры на самом деле является кажущейся и свидетельству-
ет не столько об этнических процессах, сколько о прямой смене одной группой
другой. Так, например, характерная для последнего этапа бакальской культуры
керамика (тип 3 по Т.М.Потемкиной в виде открытых плоскодонных чаш) может
рассматриваться не только в качестве трансформации собственно бакальских
традиций. Она чрезвычайно схожа, например, с тюркскими древностями Ново-
сибирского Приобья X-XIV вв. (Адамов, 2002, с.14-15). Такие элементы орна-
мента как пояски круглых ямок или решетка часто встречаются в материальной
культуре западносибирских народов, в частности в тюркских памятниках кима-
ко-кыпчакского времени (Могильников, 1992, с.133)
Таким образом, в начале II тысячелетия н.э. бакальские коллективы оказа-
лись под давлением с севера племен, связанных с хантами и манси, а с юга -
кыпчакских племен, также, если принять указанную выше точку зрения Р.Г.Кузе-
ева, то и башкир (Боталов, 2003-б, с.144). В этих условиях сомнительно выжива-
ние бакальцев в качестве полностью самостоятельных коллективов, и уже в этот
период происходит их постепенное растворение, причем, скорее всего, среди
лесных угорских коллективов, чему не противоречат и материалы археологии
(Матвеева и др., 2007, с.83). Сохранение бакальских орнаментальных традиций в
керамических коллекциях городищ Сибирского ханства может быть связано с
распространенностью подобных элементов среди широкого круга культур За-
падной Сибири. Одновременно с этим этнографы отмечают, что в Притоболье и
Прииртышье процесс тюркизации хантов завершился лишь в XVIII веке, до того
наблюдается их чересполосное проживание с тюркоязычными племенами (Со-
колова, 1982, с.143), что напрямую связано с проблемой незавершенности этно-
генеза сибирских татар вплоть до новейшего времени.
  Завершая наш обзор проблем раннесредневековой истории региона, отме-
тим, что длительное совместное проживание мадьярских и древнебашкирских
племен, их совместная ассимиляция в ходе образования башкирского этноса
оставила следы в исторических источниках. Так, еще путешественники XIII века
путали венгров и башкир, отмечая, в частности, что их язык один и тот же (под-

29
робнее см.: Иванов, Сиротин, электронный вариант). Подобная традиция отож-
дествления башкир и мадьяр  встречается еще в источниках X века у ал-Балхи и
ал-Масуди (Шушарин, 1971, с.89). Напомним, что в цитированной выше работе
Рашид ад-Дина башкурты и маджары также отмечаются вместе. Е.П.Казаков
считает, что в значительной степени эта проблема может быть связана также с
проблемой локализации страны «паскатир», которую предполагается связывать
с носителями чияликской культуры, керамика которой схожа с юдинской (Каза-
ков, 2001, с.160). Тем самым, в единый угорский мир увязывается Приуралье и
Зауралье накануне монгольского завоевания. При этом один из специалистов по
лингвистике В.В.Напольских отмечает, что, несмотря на длительную традицию
подобного отождествления в исторических источниках, реальных заимствова-
ний в башкирском языке из любого угорского нет, основу сближения башкирс-
ких и мадьярских групп следует искать в единых тюркских корнях их этногенеза
(Напольских, 1997, с.66-67).
Отдельной проблемой в этом контексте может быть формирование т.н. «иш-
тякской этнической общности» (Исхаков, 2002-в, с.27- 29). По мнению этого авто-
ра, этноним «иштяк» в равной степени применялся как к сибирским уграм, так
и зауральским башкирам, что говорит об их длительном совместном прожива-
нии в одном регионе и значительном взаимном влиянии друг на друга, а позднее
бытовал как родовое название некоторых групп тобольских татар, в частности
башкир, обитавших в Южном Зауралье вплоть до междуречья Исети и Миасса,
часто путали с уграми и в более позднее время (Кузеев, 1968, с.246). Это может
быть подтверждено значительными заимствованиями среди этих групп населе-
ния в материальной культуре  (Суслова, 2002, с.36).
Таким образом, уже на протяжении первой четверти II тысячелетия н.э. угро-
мадьярское население бакальской культуры входит в состав «иштякской» общ-
ности, отдельными элементами которой могли быть также западные башкиры и
кыпчаки или близкие к ним племена. Достаточно прямолинейно об этом пишет
и В.А.Оборин (История Урала, 1989, с.133). Однако наиболее значительные изме-
нения, которые затронули территорию лесостепного Притоболья, должны про-
слеживаться не в начале II тысячелетия н.э., а в XIII веке и  напрямую связывать-
ся с массовыми, но не одномоментными подвижками степного  населения в
результате монгольских завоеваний и последовавших за ними событий.

жүктеу/скачать 2,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: