мухтасибов. Иными словами, они брали на себя исполнение суверенных
функций халифского государства как восприемника мединской
праобщины. Последнее же не отличалось постоянством в проявлении
заботы о подготовке ‘улама’, которая осуществлялась в частных кружках,
руководимых мужами, далекими от учености и зарабатывавшими этим
занятием себе на жизнь. Исламизация социального пространства являлась
исключительной обязанностью мухтасиба, но насколько далеко можно
было зайти в преобразовании частной сферы на шариатский лад - этот
вопрос, по крайней мере официально, лежал вне компетенции властей.
Еще ат-Табари (ум. в 923 г.) писал в своих комментариях к Корану (45:
18), что шари'ат охватывает и культовые предписания, и коранические
наказы, повеления и запреты - словом, все то, чем отличается исламское
государство в восприятии его окружающим миром.
Подобное положение изменилось коренным образом в XI в., когда с
наступлением нового столетия целью исламского правления была
провозглашена исламизация, интерпретировавшаяся в самом широком
смысле этого слова. Разрыв между отправлением власти, с одной
стороны, и его целью - с другой, вел, против всякого ожидания, вовсе не
к ослаблению процесса проникания исламской идеи во все сферы
повседневной мирской жизни, а, наоборот, к его весьма ощутимому
стимулированию. Последнее происходило как на официальном уровне,
финансировавшемся самими власть имущими, так и на неофициальном,
который, оставаясь в значительной степени закрытым для поползновений
правителей, имел, тем не менее, большое значение для стабилизации их
режимов. Обратимся сначала к официальному уровню. Зримым
воплощением его, безусловно, являлось медресе как институт
профессионализации исламской учености, символ её подчинения цели
существования исламской власти. Материальное обеспечение этого
уровня, как упоминалось выше, являлось обязанностью властителей.
«Победное шествие» института медресе сопровождалось небывалым
расширением понятия шари’ата. Оно перестало быть только отраслью
исламского права, как определял его еще ат-Табари, но стало
89
отождествляться с правилами похвального поведения мусульманина
(адаб). Под этим понималось сведение всего жизненного уклада
мусульманина и его представлений к нормам, мерилом которых являются
завещанные в качестве образца слова и деяния пророка Мухаммада.
Начали составляться сборники хадисов, назначение которых в том, чтобы
дать мусульманину возможность в любой мыслимой жизненной ситуации
через произнесение подходящего изречения пророка Мухаммада
уподобить свои поступки его богоугодному образу жизни не только в
момент совершения обряда, но и во время занятий мирскими делами.
Среди сочинений, посвященных этой тематике, стремительно набирали
популярность прежде всего труды Имама ан-Навави (ум. в 1277 г.)
6
, не
утратившие своей актуальности и по сей день.
Не все выпускники медресе могли надеяться на получение доходного
места. Вот почему многие из них посвящали себя вынесению фетв, в
частности, как свидетельствуют сборники фатава, в большинстве случаев
и по вопросам жизненного уклада мусульманина. Вплоть до XI в.,
включая его ранние годы, вынесение определенного рода фетв слыло у
ученых мужей занятием слишком рискованным. Они боялись, что
однажды будут призваны Богом к ответу за допущенные ошибки. Ал-
Джувайни, отец которого в свое время подвизался на этом поприще,
придерживался на сей счет совершенно иных взглядов. В одном из своих
трактатов в оправдание вынесения фетв он пишет, что Бог простит
муфтию его заблуждения, если он вынес субъективно честное решение и
сам также следует данным им советам. Более того, в своем трактате об
искусстве государственного управления, посвященном Низам ал-Мулку,
ал-Джувайни предлагает, чтобы султан платил муфтиям жалованье,
иными словами, форсировал исламизацию повседневной жизни и образа
мышления масс в интересах государства
7
.
‘Улама’, будучи гарантами целенаправленности исламской власти и
всеобъемлющей исламизации, являлись единственными «агентами» на
первом, официальном, уровне обеспечения правления. Они ревностно
оберегали свою монополию от чьих бы то ни было поползновений. Так,
Имам Тадж ад-Дин ас-Субки (ум. в 1369 г.) сочинил трактат о задачах
разных сословий и профессий своего времени, среди которых ученые-
знатоки шари'ата, естественно, должны были считаться самыми
достойными и, следовательно, султану надлежало неустанно заботиться
об их благе
8
. Ал-Газзи (ум. ок. 1610 г.), автор известного биографического
справочника, охватывающего период X-XVI вв., в предисловии к нему
порицал конкурентов за то, что они в своих справочниках учли наряду с
правителями и учеными и столь незначительных лиц, как купцы и
ремесленники. Единственно возможной причиной подобного промаха ал-
Газзи назвал стремление упомянутых авторов привести в своих трудах
биографические справки на все без исключения буквы алфавита, почему
им, за неимением фигур достойных, и пришлось довольствоваться
людьми ничтожными
9
.
90
Перейдем теперь к неофициальному уровню, то есть к праведным
«друзьям божьим» (аулийа’). Общественные идеалы, выразителями
которых они выступали, сосредоточивались в двух часто цитируемых
текстах, как в двух фокусах одного эллипса. Первый из них - Коран (29:
45), где говорится, что совершение обрядовой молитвы запрещает
мерзостные поступки
10
(поскольку в момент совершения молитвы
мусульманин оказывается лицом к лицу с Богом), но существенно более
важным является непрестанное поминание Бога - то есть и во время
мирских трудов. Другой текст представлен одним из хадисов разряда
кудси, в котором Бог сообщает Пророку о том, что человек, проявляя
сверхусердие в почитании Бога, может настолько приблизиться к творцу,
что тот возлюбит его, и когда такое состояние будет достигнуто, тогда
возлюбленный Бога станет как бы «оком и ухом божьим, дланью, которой
Бог хватает, языком, которым Он говорит»
1
1. Мусульманину надлежит не
только строго выполнять обязанности, предписанные ему шари'атом, но
и в течение всей своей жизни обращать мысли и чувства свои, равно как
и дела свои, к единому Творцу и Управителю мира; вся жизнь, как следует
из Корана (51: 56), должна быть единственно служением Богу. Аулийа’
это удается. Они, воспитывая в этом духе прочих мусульман (при
условии, что те относятся к ним лояльно), тем самым неустанно трудятся
над созданием «лучшей из общин», как того требует Коран (3: 110). И
поскольку аулийа’ делают свое дело, уже избавившись от каких бы то ни
было эгоцентричных побуждений и слившись воедино с постоянным
промыслом божьим, постольку они и воспринимают себя истинными
«наместниками Бога». Эти основополагающие идеи явились
объединяющим началом для многочисленных неформальных сообществ
(тарика), которые стали возникать в XI в. Обратившись к изучению более
чем богатого письменного наследия, приписываемого этим кругам,
начинаешь осознавать, что аулийа’ оказывали притягательное
воздействие на широкие массы, благодаря своему умению войти в
положение маленького человека с его бедами и заботами. Конечно же,
делали они это не для облегчения его бедственного положения,
ориентируясь на мирскую жизнь, или «посюсторонность», как мы
выразились бы сегодня, а для того, чтобы научить мусульман превращать
тяготы будничной жизни в неустанное служение Богу. Аулийа’ внушали
мусульманам некое чувство духовной защищенности, перед которым
суетность нередко ужасающей действительности, но прежде всего -
угнетающие народ проявления сийаса правителей, отступали на второй
план. Все эти тяготы нужно было сносить, да они и не столь много
значили для человека в сравнении с его уверенностью в том, что в
неустанном поминании Бога он становился частью «лучшей из общин»,
которой уготован рай. В худшем же случае позволительно было надеяться
на то, что праведный «друг божий» (вали), в которого человек «верил»,
походатайствует за него перед «недобрым начальством», и оно нарушит
правила, им же установленные, чтобы посредством духовной силы
91
аулийа’ человек мог также приблизиться к Единому.
Исламизация, проводившаяся мусульманскими учеными, имела
определенную предрасположенность к тому, чтобы приоткрывать для
внимательного наблюдателя суть практических действий правителей,
которые зачастую были предосудительными по меркам шари'ата.
Следовательно, взаимоотношения между власть имущими и учеными,
состоявшими у первых на содержании, порою могли быть довольно
напряженными, как будет показано ниже. На неофициальном,
общественном уровне «праведного служения Богу» эту напряженность
удавалось снимать. Это было возможно благодаря тому, что здесь вновь
ощущалась и переживалась, но уже в других условиях, существовавшая в
эпоху раннего ислама обоюдная ответственность за дело спасения,
лежавшая на предводителе либо вали и мусульманах. Несмотря на то, что
«праведное
служение
Богу»
подрывало
отношения
между
мусульманским правителем и его подданными, оно в то же время и
стабилизировало их, окончательно лишая властителя ореола
спасительной значимости. Тот факт, что Османской империи, как в
период своего расцвета в XVI в., так и в последовавшую за ним
продолжительную эпоху заката, счастливо удалось избежать внутренних
революционных потрясений, необходимо отнести на счет деликатного
взаимопроникновения официального и неофициального уровней
исламизации. Авторитетные представители ученого мира подвизались на
обоих уровнях, и количество взаимопересечений между ними было
чрезвычайно велико. Этим, предположительно, можно объяснить и то
обстоятельство, что ростки принципиальной критики в отношении
изжившего себя порядка начали пробиваться лишь на рубеже XVIII-XIX
вв., когда внешнеполитические неудачи, преследовавшие весь исламский
мир, продемонстрировали превосходство Европы. Но даже и в этой
ситуации в исламском мире многие - за редким исключением - тешили
себя надеждой на то, что достаточно будет перенять у Запада технические
достижения и насадить у себя западные формы государственного
управления, чтобы сравняться с Западом.
Итак, в завершение своего выступления, я вновь обращаюсь к
проблеме сийаса, то есть к сфере деятельности правителя, которая
служила сохранению власти через отход от норм шари’ата. Эту сферу
деятельности правителя ни в коем случае нельзя ложно понимать как
некое
свободное
пространство
правления,
ориентированного
исключительно на светские ценности, то есть правления «секулярного».
Это невозможно уже только потому, что цель сийаса заключалась отнюдь
не в развитии талантов всех индивидуумов государства, но, прежде всего,
в сохранении и усилении власти правителя, которая, в свою очередь,
легитимировалась не иначе, как только через ислам. Многие ученые-
знатоки шари’ата к тому же рассматривали нешари’атскую сийаса как
некое «слепое пятно» внутри «лучшей из исламских общин», каковое
надлежало восполнить шариатскими принципами. Руководствуясь этим
92
намерением, Ибн Таймийа (ум. в 1328 г.) написал свой трактат,
посвященный «отправлению власти на основе шари’ата». Он ссылался на
Коран (4: 58 и сл.): «Поистине, Аллах повелевает вам возвращать
доверенное имущество владельцам его и, когда вы судите среди людей,
то судить по справедливости... О, вы, которые уверовали! Повинуйтесь
Аллаху и повинуйтесь Посланнику и обладателям власти среди вас...».
Правители распоряжаются своей властью - считал Ибн Таймийа - не
иначе, как только на условиях получения ее в депозит, и об
использовании депозита они, разумеется, должны отчитаться перед
Богом - вот почему они так или иначе, но связаны шари’атом. И только
потому, что дело обстоит именно так, а не иначе, они вообще могут
требовать повиновения от своих подданных. Политическим поводом,
подтолкнувшим Ибн Таймийю к подобным рассуждениям, были попытки
правителей установить спокойствие и порядок в государстве за счет
сделок с разбойниками и мятежниками. Но ни в какие времена, по
убеждению Ибн Таймийи, мусульманские правители, когда речь идет о
тяжких нарушениях внутреннего мира и порядка, не вправе позволять
преступникам откупаться от наказаний, установленных Богом.
Именно вследствие отсутствия принципа светского отправления
власти в исламском мире введение западных методов и форм
государственного правления истолковывалось как безнравственное
расширение сийаса правителей. Последнее же, по мнению Ибн Таймийи,
служило единственно облегчению вмешательства власть имущих в дела
самых отдаленных провинций их империй, а следовательно и усилению
деспотических тенденций. Подобное рассуждение в те времена,
безусловно, не было лишено оснований. Более того, оно
свидетельствовало об устойчивом существовании традиционных
исламских представлений о государственности как у правящих кругов,
так и у подданных, - и опять же предпринимались попытки преодолеть
возникавшие трудности через выдвижение требования «отправления
власти на основе шари’ата». Это видно, например, из опубликованного в
1931 г. сочинения чиновника одного из египетских министерств ‘Абд ал-
Ваххаба ибн Халлафа (ум. в 1956 г.). Он ратовал за закрепление в
шари’ате конституции, правил внешних сношений и правил финансовой
системы современного государства, обращаясь при этом к литературным
примерам былых времен
12
. Не многим отличаются от этого, хотя и без
подлинного знания идеи исламской государственности в ее историческом
развитии, аргументы и нынешних исламских критиков политических
условий в некоторых мусульманских странах. В своем ожесточении они
порой доходят до терроризма. Правящие режимы этих стран просто
вынуждены путем принятия соответствующих мер в какой-то степени
идти навстречу своим оппонентам. В условиях, когда в исламском мире
существует серьезная заинтересованность в интеграции светских
элементов в систему государственного управления, сферу сийаса,
конечно же, следовало бы вывести за рамки основополагающего
93
контекста шари’ата, одновременно освободив ее от налета деспотизма, в
частности, за счет уступок в отношении независимых от религии прав
человека. Полезным в этом плане могло бы стать обращение к
му‘тазилитской традиции, вот уже почти тысячу лет пребывающей в
забвении. Ведь именно в ней за мусульманином признается способность
при соблюдении общих условий действий, установленных для него
Богом, создавать законы для самого себя. Ханафитская школа права
сохранила такую возможность, закрепленную в виде своего рода
«инкапсулированного» блага в некоторых текстах своего письменного
наследия
13
.
Достарыңызбен бөлісу: |