часть семян падает на бесплодную почву и погибает, но некоторые семена
прорастают, пускают корни и приносят плоды (Марк, 4, 9). Посев - благое
дело - уже начался; не все это понимают, но тот, кто понял, действует, не
мешкая. Правда, многие не знают, как реагировать на послание Господа.
Этим колеблющимся и неверующим Иисус говорит: «Огонь пришел Я
низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением
должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие свершится! Думаете ли
вы, что Я пришел дать мир Земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо
отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух, и двое
против трех...» (Лука, 12, 49-52). Таким образом, лишь благодаря
пришествию Иисуса Христа несовершенство создаваемых человеком
земных форм становится зримым, и человек сам может сделать выводы
относительно потустороннего мира. Но это решение не принесет согласия
в мир здешний, а лишь подчеркнет состояние полного смешения, в
котором оказались верующие и неверующие, добрые и злые, и в котором
будут пребывать они вплоть до Страшного суда. Иисус, очевидно, не
надеялся на то, что удастся сделать жизнь земную такой, какой следовало
бы ее сделать наместнику Бога на земле. И царство его не от мира сего,
хотя в людях, которые поверили в него, оно уже свершилось в этом мире.
96
Эту стержневую мысль предсказания Христа подхватывает Августин
(ум. в 430 г.) в своем сочинении «О граде божием» («De civitate Dei»),
которое стало основополагающим для определения собственного места и
собственной значимости латинской Европы, в то время как в восточном
греческом
христианстве
это
произведение
оставалось
почти
неизвестным. Августин терминологически обозначает состояние
смешения как неотделимый от этого мира способ сосуществования
«земного града» («civitas terrena») и «божьего града» («civitas Dеi»).
Сообщество земное и сообщество божье восходят своими корнями к
характерным для каждого из них истокам любви. «Civitas terrena»
базируется на самовлюбленности, доходящей подчас до неприятия Бога,
в то время как приверженцы «civitas Dei» в своей безграничной любви к
Богу впадают иногда в такую крайность, как самоотречение. Поскольку
люди, исповедующие тот или иной вид любви, внешне неотличимы друг
от друга и живут в одном и том же обществе, можно сделать вывод, что
реально существующие государства этого мира не могут являться
высшей, совершенной формой сообщества. Для того, чтобы государство
стало приемлемой формой существования для своих граждан, оно должно
следовать принципу справедливости. Однако справедливость не является
суммой действий и поступков, основанных на божественном законе. Она
сводится к признанию законов и правил, согласованных всеми
гражданами государства, в том числе и безбожниками. «Если богатые
живут не по справедливости, то кто они, как не большие разбойничьи
шайки?» - вопрошает Августин, пожалуй, в самом известном фрагменте
своего трактата и отвечает, что «разбойничьи шайки» это не что иное, как
малые империи. «Ведь это группы людей, движимые волей своего вождя,
сплоченные взаимным сговором и делящие добычу согласно
утвердившимся между ними законам. Когда такая шайка разрастается
благодаря притоку опустившихся личностей и начинает овладевать
территориями (и)... странами, она уже, не таясь, присваивает себе титул
«империя». Сама справедливость проистекает из понятия правовой
надёжности, которая, в свою очередь, понимается как соблюдение
установленных в обществе законов. Исходя из этого, можно сказать, что
правовая надёжность, мир и согласие являются творениями человека, и
их наличие объясняется, в конечном итоге, способностью более сильного
навязать другим свою волю и заставить их уважать заключенные
соглашения, если он считает, что таковые соответствуют его интересам.
В своем трактате Августин хотел предостеречь христиан от
распространенного в то время заблуждения, что Римская империя,
ставшая формально христианской со времен императора Константина
(ок. 285-337), является «civitas Christiana». Августин отрицает это, считая,
что существование христианского сообщества не зависит от наличия
светского государства; оно лишь связано с ним, поскольку чтящие бога
люди тоже являются гражданами этого государства
3
. В Византии, как уже
было сказано, в более поздние времена господствовало иное мнение.
97
Византия как раз считала себя христианской империей и возвела своего
императора в ранг наместника Бога на земле
4
.
Политическое мышление средневековой латинской Европы быстро
продвигалось вперед по пути, столь недвусмысленно указанному
Августином. Оно покорно приняло на себя бремя дуализма власти
императора и папы римского, светского господства и претензий на власть
со стороны церкви. Не вдаваясь в подробности, хотелось бы лишь
сослаться на то, что даже такой человек как Фома Аквинский (ум. в 1274
г.), которого католическая церковь почитает как одного из своих самых
выдающихся мыслителей, был убежден в том, что государственная власть
отнюдь не является производной от власти церковной. Только в тех
случаях, когда светская власть своими действиями затрагивает
священные интересы христиан, он оставлял за папой право вмешиваться
в события. Властитель, со своей стороны, разумеется, имел полномочия
решать все прочие вопросы, опираясь на силу закона, и мог изменять эти
правила в соответствии с меняющимися обстоятельствами
5
.
В ряду средневековых авторов, внесших решающий вклад в развитие
секуляризированного сообщества людей, особенно выделяется Марсилий
Падуанский (ум. в 1342-43 г.). В начале XIV в. он преподавал в
Парижском университете и принимал участие в большой политике того
времени, в частности, в борьбе между Папой Римским, князьями и
императором за расширение границ своей власти. Еще до того, как
Марсилий поступил на службу к королю Людвигу Баварскому, ставшему
в 1328 г. императором «Священной римской империи», его главное
сочинение
«Защитник
мира»
(«Defensor
pacis»),
поначалу
распространявшееся анонимно, было предметом жарких споров.
Еще Августин пришел к выводу, что мир внутри сообщества
базируется на соглашениях, заключаемых между членами сообщества, и
на способности властителя реализовать их на практике. Этого же мнения
со всей определенностью придерживается и Марсилий. Церковь во главе
с папой не может непосредственно влиять на события с целью сохранения
мира, так как мир это не духовное, а чисто светское состояние; его можно
охарактеризовать как стабильность внутренних условий существования
государства. Стабильность необходима для того, чтобы люди в своем
сообществе находили пути друг к другу и развивали свои разнообразные
таланты c пользой для себя и других. «Итак, люди объединялись для
достижения удовлетворявших их условий бытия, ибо они имели
возможность... получать необходимый им товар и совершать обмен
между собой. Это объединение, совершенное и в высшей степени
самодостаточное, называется государством». Иными словами, реальное
сообщество людей берет свое начало не от какой- либо высшей,
надсветской целевой установки и не легитимируется ею. Если Августин
готов примириться с себялюбием членов «civitas terrena», так как считает
это качество важной составляющей политики, потому что в противном
случае возобладала бы анархия, то Марсилий является принципиальным
98
апологетом себялюбия: для него оно не что иное, как выражение
стремления каждого разумного человека «иметь достойные условия
существования... и избегать всего, что может воспрепятствовать этому».
Было бы неверно думать, что христианское евангелие не имеет никакого
отношения к этому государству. Но власть Бога над всем христианским
миром и человеческая власть вовсе не сливаются друг с другом. Бог
создал христианство, и начатые им благодеяния открылись людям через
откровение. Это ничего не меняет в том факте, что человек устраивает
порядок бытия только данным ему от бога разумом, полагаясь при этом
лишь на самого себя. Вера охватывает только относящиеся к
потустороннему миру учения и ритуалы во спасение души и не содержит
никаких советов относительно жизни на этом свете. Посвященный в
Святое таинство Христос принадлежит церкви, однако в своей земной
жизни он является членом земного сообщества, законы которого покоятся
на разумной интерпретации бытия. Земное сообщество предстаёт как
непременное условие связи каждого отдельного христианина с церковью,
но отнюдь не как достаточная предпосылка для спасения души.
Освобождая человека, стремящегося к приемлемому земному
существованию, от позорного клейма себялюбца, Марсилий открывает
возможность показать различные виды добросовестного правления, т.е.
такого, которое позволяет человеку раскрыть свои таланты для общего
блага. Таким образом, он обращает особое внимание на тот аспект,
который в дальнейшем займет центральное место в большинстве учений
о государстве в Европе: главное не власть сама по себе и не ее
легитимация, а задачи, которые она должна выполнять, и адекватные
способы их реализации. Совершенно очевидно, что решение
возникающих при этом проблем не может быть одинаковым для разных
эпох и разных стран мира. Иными словами, государство,
ориентирующееся на данный человеку богом разум, не может быть
универсальным; оно ограничено определенной территорией, и
существующие на этой территории относительно единообразные условия
жизни позволяют считать разумным распространяющееся на всех
граждан законодательство. Следовательно, христианское государство
находится в состоянии конкуренции с другими себе подобными
государствами, которые в идеале руководствуются теми же критериями
разума и потому являются такими же легитимными
6
.
Итак, современное территориальное государство, в которое входят все
его граждане и которое управляет ими согласно законам, разумно
адаптируемым к меняющимся условиям жизни, восходит своими
корнями к средним векам. Оно пользуется рациональными,
прагматическими институтами, построенными таким образом, чтобы их
чиновники имели ограниченную сферу действий для реализации своих
собственных интересов и посвящали себя, прежде всего, делам
государства, воплощенного в личности суверена. В этой модели
государства, первый период расцвета которого в различных вариантах
99
приходится на эпоху так называемого абсолютизма, суверен стоит над
законом, потому что благодаря объему доступной ему информации он
видит всю картину в целом и в силу этого может принимать решения и
менять законы. Но одного этого недостаточно, чтобы классифицировать
такое государство как светское. Ведь и Марсилий однозначно даёт
понять, что оправданием легитимности власти суверена является
подчинение светской жизни людей той духовной сфере, которая
находится во власти церкви. Пропагандируемое Марсилием и другими
авторами разграничение земной власти и мира духовного требует
религиозного обоснования высшего положения властвующего суверена.
Поэтому в XVI-XVII вв. много говорилось о «божественном правосудии
королей», о том, что властитель ниспослан «милостью божией», то есть
осуществляет властные полномочия, абстрагируясь от религиозных
постулатов, но несомненно с благословения Всевышнего. Однако такая
логика лишь на время отодвинула вопрос о легитимности
государственной власти
7
, так как если признанной целью существования
государства является развитие талантов и способностей его граждан, а
также обеспечение их блага, то властитель может быть подвергнут
критике за действия, осуществляемые в этих областях. Индивидуум
начинает размышлять над тем, разумно ли построено существующее
законодательство, соизмеряя его со своими личными интересами. Иными
словами, при отдалении власти от церкви возникает вопрос о
человеческом достоинстве индивидуума. Оно становится стержневым
вопросом во всех размышлениях о человеческом сообществе,
интегрирующей составной частью которого уже не является вера,
указывающая путь к спасению.
Постулаты о ниспосланном богом праве королей вершить суд и о
власти, освященной божьей милостью, показывают, что мысль о
признании достоинства человека как о единственно возможном пути
легитимации власти уже тогда получила широкое распространение. Ведь
если вдуматься в эти постулаты, то это не что иное, как своего рода
защитный бастион правителя от его верноподданных, которые могут
возомнить (если уж их личное благо признано смыслом бытия), что
исходным моментом и целью всей деятельности власти является забота о
них. Европа восприняла переход от суверенности монарха к суверенности
народа как нечто революционное, хотя он назревал в течение нескольких
столетий. Поэтому в кратком очерке о развитии светского государства в
латинской Европе мы должны перейти от темы секуляризации власти к
шедшему
параллельно
процессу
формирования
человеческого
достоинства как высшей цели государственных устремлений, чтобы
затем попытаться дать определение понятия «светское государство».
Решающим для людей является новое осознание себя внутри своего
космоса. Это осознание выходит на поверхность в эпоху Ренессанса и
находит свое историческое отражение, например, в знаменитом
«Трактате о достоинстве человека», написанном Пико делла Мирандолой
100
(ум. в 1494 г.). Пико считает, что человек не растворяется в своей
принадлежности к космосу; он не есть то, чем предопределен быть от
природы как индивидуум раз и навсегда. Нет, он находится в постоянном
процессе становления, который он формирует сам, раскрывая
заложенные в нем одном творческие таланты. В сочинении Пико Бог
говорит человеку: «Все прочие существа наделены вполне определенным
естеством и содержатся Нами в рамках определенных законов. Лишь ты
один не связан границами, если только ты сам, по своей воле, которой Я
тебя наделил, не установишь себе новых... Моё творение, ты не земной и
не небесный... чтоб ты мог свободно себя ваять, и побеждать себя, и
принять любую форму, которую изберёшь»
8
. Необыкновенный оптимизм,
заложенный в этих словах, был в значительной мере утрачен в эпоху
церковного раскола и религиозных войн (XVI-XVII вв.). Но именно этот
плодотворный опыт способствовал завершению процесса секуляризации.
Давно уже нет возврата к сообществу, сотворенному непосредственно
богом и управляемому им. Так что человеку не остается ничего иного, как
принять себя таким, какой он есть, не только со своими положительными
чертами, но и с дурными наклонностями. Примером тому является
опубликованный в 1651 г. труд Томаса Гоббса (ум. в 1679 г.) «Левиафан»,
содержащий представления его автора о государственном праве.
Согласно Гоббсу, человек в своем природном состоянии есть злейший
враг себе подобных. Только страх перед гибельной силой анархии
заставляет его следовать разуму и заключить неписаный договор с себе
подобными, в котором стороны договариваются о взаимном ограничении
свобод. Тем самым создаются основы государства, то есть института,
который для обеспечения цели своего существования в случае
необходимости применяет силу
9
.
Молодой современник Гоббса, немецкий мыслитель Самуэль
Пуфендорф (ум. в 1694 г.) развил эту теорию и создал на ее базе свою
систему, в основе которой лежало понятие естественного права. Под
последним понимается право, заложенное в природе каждого человека,
независимо от обстоятельств его жизни и религиозной принадлежности,
то есть право, являющееся принципиальной предпосылкой неписаного
договора, о котором говорит Гоббс. Пуфендорф трактует это
естественное право, прежде всего, как обязательство каждого человека
перед согражданами делать все для развития и процветания общества. В
отдельную категорию следует выделить позитивное право, которое
охватывает те положения, которые определились в ходе реализации
общественного договора. С точки зрения Пуфендорфа, позитивное право
следует рассматривать как опосредованное естественное право, потому
что оно служит выполнению задач в рамках естественного права с целью
образования общности. А поскольку такая задача стоит перед каждым
индивидуумом, достоинство человека не сводится к его безграничной
автономии; таким образом, данный человеку талант формирования
собственного «я» проявляется, в первую очередь, в его действиях,
101
затрагивающих всё общество. Высшие идеалы такого общества, такие,
как равные права для всех, верность заключенным договорам, уважение
прав собственности
10
и т.д., не требуют божественного предписания.
Религиозная философия конца XVII - начала XVIII вв. усилила отход
государственного и общественного порядка от божественного
откровения. Джон Локк (ум. в 1704 г.), основоположник теории
государственного либерализма, принципа разделения властей и прав
человека, тоже придерживался мнения, что откровения существуют,
однако могут быть признанными как таковые лишь после взвешенного
анализа. Во времена Локка сначала в Англии, а затем и в других странах
Европы получило распространение такое религиозно-философское
учение, как деизм. Оно исходило из того, что хотя Бог и сотворил мир, но
не всегда именно Бог-Творец непосредственно творит законы. То, что
считается данным Богом законом, является, по мнению деистов,
творением человека - а иначе как можно объяснить ожесточенные споры
между религиями и конфессиями о содержании так называемых
откровений?
Таким образом, в начале XVIII в. сложились предпосылки для
создания концепции конституционного светского государства: вся
государственная власть должна была служить светским интересам своих
граждан; граждане, от природы наделенные неотъемлемыми правами и
неоспоримыми обязанностями, определяли, в конечном итоге,
содержание законов, которым им надлежало придерживаться и в
соответствии с которыми они создавали свое сообщество. Это
сообщество было территориально ограничено и вступало в контакт с
другими
аналогично
построенными
сообществами.
Нормы
конституционного
светского
государства
уже
не
требовали
непосредственного
религиозного
обоснования.
Поэтому
конституционное светское государство следует идеалу свободы
вероисповедания и равного участия всех граждан в политическом
волеизъявлении, независимо от их религиозных убеждений и
мировоззрения. Оно должно также подавлять те силы, которые,
прикрываясь лозунгом свободы слова и религии, стремятся вновь
повернуть общественный дискурс в русло антиплюрализма, выступая с
позиций какого- то одного религиозного течения.
Достарыңызбен бөлісу: |