Issn 2308-0590 Индекс 74661 ШӘКӘрім
жүктеу/скачать 1,73 Mb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- БАС РЕДАКТОР Әмірбеков Шәріпбек Ағабайұлы
- БАС РЕДАКТОРДЫҢ ОРЫНБАСАРЫ Смағұлова Ақмарал Төлеуғазықызы
- ЖАУАПТЫ ХАТШЫ Қадыров Айбар Қабыкенұлы
- РЕДАКЦИЯЛЫҚ КЕҢЕС Мағауин Мұхтар
- Мырзахметұлы Мекемтас
- Әбдіғазиұлы Балтабай
- Хакім Мерием
- Ескендіров Мейір
- Шәкәрім. Ғылыми-танымдық журнал. МАЗМҰНЫ
- 2013 №4 (21) АБАЙТАНУ
| 1 ISSN 2308-0590 Индекс 74661 ШӘКӘРІМ ғылыми-танымдық журнал Қазақстан Республикасы Мәдениет және ақпарат министрлігінде 2013 жылдың 4 қазанында қайта тіркеліп, № 13921-Ж куәлігі берілген. 2005 жылдан шыға бастады. БАС РЕДАКТОР Әмірбеков Шәріпбек Ағабайұлы Семей қаласының Шәкәрім атындағы мемлекеттік университетінің ректоры, саяси ғылымдарының докторы
«Шәкәрімтану» ғылыми-зерттеу орталығының директоры, филология ғылымдарының кандидаты
филология ғылымдарының кандидаты, доцент © Семей қаласының Шәкәрім атындағы мемлекеттік университеті, 2013 © «Шәкәрімтану» ғылыми- зерттеу орталығы, 2013 РЕДАКЦИЯЛЫҚ КЕҢЕС Мағауин Мұхтар Қазақстанның халық жазушысы, әдебиетші ғалым Ғарифолла Есім академик Жанболатов Сұлтан профессор (Қытай) Мырзахметұлы Мекемтас филология ғылымдарының докторы, профессор Қалижан Уәлихан М.Әуезов атындағы Әдебиет және өнер институтының директоры, филология ғылымдарының докторы, профессор Әбдіғазиұлы Балтабай Түркі академиясының ғалым хатшысы филология ғылымдарының докторы, профессор
Л.Н.Гумилев атындағы Еуразия Ұлттық университеті "Отырар кітапханасы" ғылыми орталығының директоры, филология ғылымдарының докторы, профессор Хакім Мерием PhD, профессор (Түркия) Жақып Бауыржан "Қазақ энциклопедиясының" бас директоры, филология ғылымдарының докторы, профессор
тарих ғылымдарының докторы, профессор Еспенбетов Арап Семей қаласының Шәкәрім атындағы мемлекеттік университеті филология ғылымдарының докторы, профессор Рамазан Айгүл Семей қаласының Шәкәрім атындағы мемлекеттік университеті журналистика және практикалық қазақ тілі кафедрасының профессоры, филология ғылымдарының докторы
Абайдың «Жидебай-Бөрілі» мемлекеттік тарихи- мәдени және әдеби-мемориалдық қорық-мұражайының директоры, филология ғылымдарының кандидаты, доцент
2 ҚАЗАҚСТАН РЕСПУБЛИКАСЫ БІЛІМ ЖӘНЕ ҒЫЛЫМ МИНИСТРЛІГІ ШӘКӘРІМ АТЫНДАҒЫ СЕМЕЙ МЕМЛЕКЕТТІК УНИВЕРСИТЕТІ ШӘКӘРІМТАНУ ҒЫЛЫМИ-ЗЕРТТЕУ ОРТАЛЫҒЫ Шәкәрім. Ғылыми-танымдық журнал. МАЗМҰНЫ ШӘКӘРІМТАНУ АЛАШТАНУ ӘДЕБИЕТТАНУ ЖӘНЕ ТІЛ БІЛІМІ ПЕДАГОГИКА ЖӘНЕ ӘДІСТЕМЕ МҮШЕЛТОЙ
АБАЙТАНУ Mukhamedkhan Dina. Ethalon of conscience: Kayum Мukhamedkhanov’s life and fate........................................44 ...........53 Сарбалаев Жақсыбай. Мәшһүр Жүсіптің шыншылдығы....................................................................................66 Сүйінжанова Жанар. Қазақ тіліндегі метафоралық қолданыстардың номинативті атауға айналуы туралы.........................................................................................................................................................................70 Шайхыстамова Мәлике. Жүсіпбек ақын өлеңдерінің көркемдік ерекшеліктері.................................................74 Есімбекова Қарлығаш. Ағылшын және қазақ тілдеріндегі бір компоненті сан есімнен тұратын мақал- мәтелдер....................................................................................................................................................................80 Üşenmez Emek. Тürkçe ilk kuran tercümelerinden özbekistan nüshası/ satır arası türkçe-farsca tercumeli Орда Гүлжаһан.Шәкәрімнің мәңгілік мұрасы.....................................................................................................9 Шаяхметұлы Қинаят. Шәкәрім сөзі және қазақ әдеби тілі.................................................................................14 ..........................................21 Айтбаева Айман. Шәкәрім поэзиясындағы мәңгілік құндылықтар......................................................................24 Мұқажанова Раушан. М.Әуезов Шәкәрім шығармашылығы хақында..............................................................29 Алдабергенова Алмагүл. ХХ ғасыр басындағы қазақ әдебиетіндегі Абай мен Шәкәрімнің шығармашылық дәстүрі.........................................................................................................................................................................32 Тоққараұлы Досымхан. Зорлық зобалаң мен қуғындықтың құрбаны болған шыңғыстаулықтар................36 Даутова Молдир. Райымжан Марсеков - его след в истории народа.......................................................................40 Сүтжанов Сейфитден. Сұлтанмахмұт шығармашылығындағы түрікшілдік.....................................................88 Секей Жанбота. Сұлтанмахмұт Торайғыровтың "Қамар Сұлу" романының көркемдік ерекшелігі..........92 Tüfekçioğlu Hayati Şakarim Kudayberdiyly’nun еserlerinde тoplumsal meseleler Капасова Бақытгүл. Қазақ қоғамындағы оқу мен білімге көзқарас (Абай мен Ыбырай шығармалары негізінде)........................................................................................................................................................................83 Анастасьев Николай. Абай в мировом культурном пространстве........................................................................3 3 2013 №4 (21) АБАЙТАНУ УДК 821.512.122 АБАЙ В МИРОВОМ КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ Н.АНАСТАСЬЕВ, писатель, доктор филологических наук, профессор Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова Россия Абдижамил Нурпеисов, живой классик казахской литературы, которого я имею честь называть своим другом, любит рассказывать байки, похожие на истории и истории, похожие на байки. Вот одна из них. Давно, тому лет сорок, а может, и больше, он оказался в Париже с Булатом Окуджавой, и тот пригласил его в одну компании, которую собирал у себя дома приятель и издатель Булата – владелец небольшой студии грамзаписи. Сели за стол, поужинали, а потом начали петь – сначала, естественно, Булат, но следом за ним и остальные. В какой-то момент к общему кругу присоединился и Нурпеисов, хотя слух у него, насколько я могу судить, неважный, а голоса вообще никакого. Все это не помешало, однако, собравшимся с живейшим интересов выслушать исполнителя. А когда гости уже расходились, хозяин поинтересовался: слушайте, что это вы пели? (по-казахски он ни слова не знал, и потому содержание песни, естественно, осталось для него загадкой) А это, отвечает Абекен, «Горные вершины» в переводе и на музыку Абая. Не может быть! – поразился его собеседник, это же точь в точь, нота в ноту эльзасская народная песня. Если вспомнить, что Эльзас находится на границе Франции и Германии, и что лермонтовские «Горные вершины» это, как известно, вариация на тему одного из самых замечательных стихотворений, написанных ко гда-либо на немецком, подобно е эхо покажется особенно впечатляющим: сразу три художественные стихии сходятся. Такая вот то ли история, то ли байка. Но даже если это художественный вымысел, вс е равно он убедительно подтверждает правоту слов, сказанных автором эпохального «Моби Дика» Германом Мелвиллом, примерно тогда же, когда Абай переводил у себя, подле горной гряды Чингистау. Лермонтова: гении всего мира образуют единый круг, по которому пробегает невидимая дрожь узнавания. А лет за тридцать до того, как был сделан вольный перевод на казахский с вольного перевода на русский, автор оригинала, то есть Гете, обронил фразу, которая с годами обрела понятийный смысл: будущее принадлежит всемирной литературе. Понятно, что тем самым ничуть не понижает ся роль литератур национальных. Речь просто идет о том, что любая из них осознает свою неповторимость и неизбежность в диалоге, иногда откровенном, ино гда
прикровенном, с другими художественными языками, возникшими и развившимися в иные времена и в иных местах. Абай – воплощение истории, быта, нравов, привычек, образа мыслей, мироощущения, творческого гения казахской степи. Его стихи,
4 философская проза, музыка напоена здешним во здухом. Гово ря словами Белинского, сказанными по прочтении «Евгения Онегина», это энциклопедия – даже не какого-то отрезка истории, но целой цивилизации, которую Мурат Ауэзов называет конно-кочевой. И в то же время нити от аула Жидебай не всегда очевидно , а чаще всего и вовсе таинственно тянутся в иные эпохи и дали, порой отстоящие от Степи на тысячи километров. Это не может быть иначе – таков удел любого гения, ибо он зримо воплощает – потому и гений, - естественное состояние любого человека, который, говаривал Честертон, не только замечательный беллетрист, но и крупный религиозный мыслитель, никогда не живет в одном лишь своем времени. Просто мы, простые смертные, не отдаем себе в том отчета. И все-таки даже в этом тесном кругу великих Абай занимает необычное место. «Я говорю про всю среду, С которой я имел в виду, Сойти со сцены и сойду, - писал Борис Пастернак, и у него действительно была такая среда, как была она у Данте и Петрарки, Сервантеса и Рабле, Байрона и Гете, Пушкина и Александра Блока, классиков Востока. Может, у Шекспира не было – так не зря столетиями шли споры, кто на самом деле написал «Макбета» и «Короля Лира». И у Абая тоже не был лишен такой среды. Семья и род были, были ученики, возлюбленные, во второй половине жизни он свел знакомство, а порой и дружбу с русскими, отбывавшими в Сибири свои ссыльные сроки. Но среды, то есть, круга, зримого круга, в отличие от того, о котором говорит Мелвилл, с участниками которого связывает все – единое про шло е, едино е миро ощущение, общее направление мысли, - такой среды у него не было.
Я ищу эту дружбу – нет никого. Кровью сердца зову – повсюду мертво – Это не просто строка стихотворения, это судьба. Конечно, такое одиночество – беда и несчастье. Но страшно сказать, возможно, без такой беды не состоялся бы и поэт-просветитель столь огромного калибра. Сработал закон компенсации. Абай не находил друга в поколенье, зато нашел друзей в атмосфере всемирной культуры, не знающей клановых преград и классовых раздоров. В стихах-песнях, в Словах назидания отзываются, помимо родного духа, и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений, и сострадательность русской литературы, и, конечно , метафизические глубины, религиозная со средоточенно сть и пряная эротика поэтической классики Востока. С ней-то у Абая, разумеется, у Абая связь прямая и непосредственная, он, можно сказать, выступает законным наследником той эпохи, которую академик Н.И.Ко нрад назвал Средневосточным возрождением, в духовном пространстве которого ожил, по его словам, великий дух универсализма. Уже в зрелые годы Абай, оглядываясь назад, вспомнит сво ю первую вст речу с Востоком: Шамси, Саади, Физули. Хафиз, Навои, Сайхали. Фирдоуси, - молодому поэту, Великие, вы помогли! Положим, вначале Абай выступает лишь прилежным подражателем классиков, у которых во схищают виртуозные рифмы, тонкие ритмические переходы, внезапные метафоры, словом. вся огранка стиха. Но это естественно – восхождение к вершинам всегда начинается с подножья, а диалог призванных с почтительного молчания званых. Даже божественный Алишер выражает ученическое почтение к шейхам поэтического искусства – Низами, Хосрову, Джами: Куда б ни шли, и в степь небытия Везде, как тень, пойду за ними я. Пусть в подземелье скроются глухом, За ними я пойду – их верным псом.
5 Но с годами, с обретением мудрости и мастерства на смену ученичеству приходит осмысление. Абай и поэзия Востока, Абай и философия Во стока, Абай и суфизм – огромно е поле исследования, на котором трудятся, и, наверное, долго еще будут трудиться знатоки. Мне же, человеку со стороны, обыкновенному, в общем, читателю и почитателю Абая, остается в этой связи отметить лишь одно – не уверен, что главное, о том пусть опять-таки судят те, кто имеет право, но лично мне самое близкое: следом за классиками Абай отважно сталкивает величины – личность и род. Пройдет много лет, и австриец Роберт Музиль, автор одного из ключевых романов ХХ века «Человек без качеств» скажет: надо иметь мужество жить среди противоречий. Восточные возрожденцы таким мужеством обладали. И Абай тоже обладал им. В ХIV веке Имадеддин Насими писал: Я – божие сиянье, райский сад, И ангел я, и страж у райских врат. Я каф и нун, начало всей вселенной, Сура Корана и ее аят. Я – жизнь и смерть, я – то, что ограждают, И сам ограда, крепче всех оград. Како е высокомерие, однако, – по эт демонстративно утверждает себя центром Вселенной, даже Всевышнему кощунственно уподобляет : «Я Богом сотворен, и сам я Бог». Как такое вообще возможно, особенно на Востоке, где личность не мыслит себя вне рода, племени, общины? Но оказывается, высокомерие это подобно гордости анонима, и центр, объявив себя в качестве таково го, тут же неразличимо рассеивается в бесконечность. Когда человек это все и вся, то он же, сам по себе, не имеющий в этом всем твердой опоры, - никто и ничто. Он лишен индивидуальности, то есть, она ему, Богу и Адаму в лице едином, не нужна, и сила его, получается, как раз в безымянно сти, всеобщности: Я книга судеб, спутник Джебраила, И – Исрафил, что протрубил в свой рог. Вот и это и есть то нравственно е противоречие, которое ждет разрешения и разрешиться не может (кстати, Западному Возрождение оно не ведомо, и в этом коренное отличие от Возрождения Восточного). Абай тоже
вступает на
этот экзистенциально тревожный путь, и его измученное «я» постоянно мечется между искушениями одиночества и соблазнами общинности, мечется, ищет – и не находит – выхода:
Велика семья, Широка родня, - Одиноким быть нет причин. Велика родня, Но не понят я, И живу средь людей один. Как могила шамана, я Одинок – вот правда моя. Быть может, и на ниву русской поэзии и просвещенности, о значении которой он не уставал говорить и для распро странения которой столько подвижнически сделал в родной своей степи, Абай пришел кружным путем – через сады Шираза, мавзолеи Самарканда, медресе и библиотеки Герата. Он держал в руках вольную версию «Шахнаме», написанную Жуковским в середине 1840-х годов по немецкому переводу Франца Риккерта, и, кажется, находил в нем больше верности оригиналу, нежели в переводе великой поэмы Фирдоуси на казахский, сделанном лет за 10-15 до того. Может, этот и точнее, зато тот – роднее, это Атай инстинктом поэта чувствует, пусть даже оттенки русского ему еще недоступны. Он читал пушкинские «Подражания Корану», и находил в них подтверждение и собственным догадкам, и традиционным представлениям исламской культуры о красоте как творении Аллаха. Коран – поэзия, Пророк – художник. Так Восток дарит Абая не только себя, но и Россию, впрочем, как и Россия открывает ему – в творениях Пушкина, Лермонтова, Толстого 2013 №4 (21) АБАЙТАНУ 6 – неохватную мыслительную полноту и поэтическое великолепие Востока. Вообще, на вершинах, как заметила еще Марина Цветаева, рассуждая и Пушкине и Маяковском, все сходится со всем, - века и края света. Есть «Благодатно е знание» Юсуфа Баласгунского. Есть «учено е не знание» Николая Кузанского – сына винодела из южногерманской глуши, а впоследствии кардинала. И есть то «высшее блаженство знания» и «страсть к науке», о которых писал Абай - мыслитель, в чьем сознании сложилась амальгама великих философских открытий классического Востока, бесстрашных русских вопрошаний и великих очарований, равно и разочарований Запада на его крестном пути от эпохи Возрождения, через век Разума, к тем временам, которые
устами Ницше
провозгласили смерть Бога. Так упруго расширяется круг абаева бытия. Лермонтов перевел Байрона – «Душа моя мрачна», и придал финалу звучание поистине бесповоротное: …Страданьями была упитана она, Томилась грозно и безмолвно; И грозный час настал – теперь она полна, Как кубок смерти, яда полный. В о ригинале, как ни странно, душе о ст авлена надежда. Байрон, этот певец «проклятия и отчаяния», усматривает в поэзии ту силу, что даже горечью своей способна исцелить это самое отчаяние. For it has been by sorrow nursed, And acted in sleepless silence long; And now ‘tis doomed to know the worst, And break at once or yield to song (вот колченогий подстрочный перевод, сомнительное достоинство которого состоит в том, что, убивая, конечно, поэзию, он вернее передает буквальный смысл стиха: Ведь вскормлено оно (сердце) печалью, В молчании без сна, его тянулись годы, Ну а теперь осталось худшее познать, Разбиться на куски или отдаться песне) Абай не знал и не задумывался об этом внутреннем споре английского и русского поэтов, но удивительным образом не только превратил диалог в собеседование троих, но и, как утверждают знатоки вопроса, примирил в своем переводе оппонентов. Муза Байрона сохраняет у него свою целительную красоту, позволяющую выдержать любые испытания, и при этом уподобляется лермонтовскому кубку смерти - сосуду гнева, готовому излиться в любой момент. Я не буду тут пересказывать историю, поведанную русским ссыльным Александром Леонтьевым в присутствии американского путешественника и журналиста Джорджа Кеннана, которую
тот впо следствии воспроизвел в своей знаменитой книге «Сибирь и ссылка»: мол, в здешнюю, Семипалатинскую библиотеку захаживает один казах и запоем читает Бокля. Милля и Дрейпера. Ну буду, во- первых, потому, что без нее не обходится, кажется, ни одна публикация, связанная с наследием Абая, но главным образом, потому, что за эффектным сюжетом совершенно пропадает, растворяясь в частном случае, действительно существенная и, надо признать, крайне недо статочно еще исследованная проблема: диалог Абая-по эта и, главным образом, Абая – мыслителя с Западом. Формат этого выступления не позволяет даже просто перечислить ее болевые точки, поэтому ограничусь только одним положением, хотя, как мне кажется, существенным. У классиков Востока Абай, повторяю, находил бесстрашную готовность к скрещению противоположных величин. То же стремление гармонически свести крайно сти, упорядочив тем самым хао с, поражало его у Пушкина. Но,
пожалуй, с наибольшей, афо ристической отчетливо стью идея равновесия воплощена в философской прозе Блеза Паскаля. 2013 №4 (21) АБАЙТАНУ 7 Образ середины, даже самое это слово давно и
ассо циируются с беспринципностью, конформизмом и иными не похвальными склонностями и свойствами. Применительно к политике в таком взгляде некоторый смысл, возможно, имеется. Но мировоз зренчески это опора гуманизма, ставящего человека в центр, то есть, в середину мира.
У Паскаля, повторяю, эта мысль проведена со всей определенностью. Дитя карте зианского века, он мог сомневаться в величии мысли и разума. Гениальный математик, он мог
скептически отзываться о точном знании, ставя его ниже морали (как, кст ати, и его соотечественник, во многом, оппонент, Руссо). Но в чем Паскаль был уверен всегда и непреложно, так это в торжестве середины. «Крайно сти для нас словно бы не существуют, и мы не существуем для них; либо они от нас ускользают, либо мы от них. Если читать слишком быстро или слишком медленно, - ничего не понять. Шут и гордец мне одинаково ненавистны. Природа так хоро шо поместила нас посредине, что если мы изменим равновесие в одну сторону, то изменим его и в другую». И вот ударный финал: «Кто отрывается от середины, тот отрывается от человечества». Читал ли Абай Паскаля в семипалатинской библиотеке или не читал, - сказать трудно, документальных следов, либо свидетелей, вроде Леонтьева нет, В принципе, мог читать – на протяжении ХІХ века «Мысли» выходили в русском переводе трижды, причем последнее издание, самое на тот момент полное, появилось в 1892 году, как раз, когда Аьай обдумывал и записывал собственные мысли – Гаклии. И если читал, то наверняка наткнулся на барьеры, которые выглядят непреодолимыми. В «Мыслях» есть целый раздел, озаглавленный «Ложно сть других (сопо ставительно с христианской. – Н.А.) религий», и содержаться в нем суждения поистине устрашающие, из тех, что питают фанатизм и приводят к ист ребительным религиозным войнам. Заблуждаться, заблуждаться опасно свойственно даже великим умам. Вот только немногие из этих суждений: «Против Магомета. Алькоран так же принадлежит Магомету, как Евангелие – святому Матфею… В Алькоране сказано, что святой Матфей был праведник. Следовательно, Магомет – ложный пророк, либо потому, что называет дурных людей праведниками, либо потому, что соглашается со словами праведников об И.Х. Разница между И.Х. и Магометом. Магомет не предсказан, И.Х. предсказан Магомет убивал, И.Х. давал убивать своих. Магомет запрещал читать, апо столы приказывали читать. Все это настолько разнится, что, если Магомет избрал путь земного торжества, то И.Х.избрал путь земной гибели». Понятно, сколько сильно ранили бы такие записи Абая – правоверного, хотя менее всего фанатичного мусульманина. Но помимо обиды верующего он наверняка ощутил бы в них как раз прискорбное отступление от середины, которую сам же Паскаль с такой страстью отстаивает. И вот это как раз для Абая главное, так что в густую тень отступают любые обиды и недоразумения. Именно в тяготении к центру он, независимо от факта личного знакомства, тесно сходится с мыслителем, жившим давно, в ХҮІІ веке, и далеко от Степи – в Западной Европе. И если Абая «Мыслей» все же не читал, то такие схождения кажутся мне даже более красноречивыми, нежели гипотетические прямые переклички. Ибо что такое «Гаклии? Конечно, беспощадная национальная самокритика, на которую способны только большие и благородные умы. Конечно , патетический призыв к просвещенности и торжеству разума. Конечно, богатый местный колорит – яркая картина аульного быта. Конечно , напряженные раздумья
религиозного мыслителя – тут, разумеется, в первую очередь следует иметь в виду Слово 38. Ко нечно, гибкий стиль, в котором сочетаются строго сть фило софическо го жүктеу/скачать 1,73 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|