другими обезьянами при помощи клавиатуры с лек-сиграммами. Главным в этой
части программы было заставить обезьяну
называть окружающие объекты, а не
просто произносить
«просьбы» о том или ином предмете с последующим
получением
подкрепления.
Оказалось, что в возрасте 5 лет Кэнзи спонтанно начал понимать устную речь, и
не только отдельные слова (что отмечалось и раньше у других обезьян), но и целые
фразы. Как и обезьяны, общавшиеся с
помощью амслена (см. выше), он понимал
разницу между фразами «Унеси картошку за дверь» и «Иди за дверь, принеси
картошку». Такое же понимание он проявлял и в собственных высказываниях, в
зависимости от ситуации делая одни и те же лексиграммы то подлежащим, то
дополнением.
«Экзамен», который держал Кэнзи, растянулся на несколько лет. В общей
сложности ему было задано 660 вопросов-инструкций, каждый раз новых, не
повторяющих друг друга. Чтобы ненароком не повлиять на обезьяну, экзаменатор
всегда находился в другой комнате, наблюдая за происходящим через стекло с
односторонней видимостью.
Вопросы Кэнзи слышал через наушники, причем их
задавали разные люди, а иногда применяли даже синтезатор звуков голоса. В
подавляющем большинстве случаев без какой-то специальной тренировки он
правильно выполнял каждый раз новые инструкции. Часть из них относилась к
сфере повседневной активности обезьяны. В них был «задействован» весь набор
манипуляций с предметами обихода, которые Кэнзи совершал или в принципе мог
совершить, а также разнообразные контакты с окружающими. Полный перечень
этих
вопросов опубликован (Savage-Rumbaugh et al., 1993), ниже мы приводим
типичные примеры:
—положи булку в микроволновку;
—достань сок из холодильника;
—дай черепахе картошки;
—выйди на улицу и найди там морковку;
—вынеси морковь на улицу;
—налей кока-колы в лимонад;
—налей лимонад в кока-колу.
Другие обращенные к нему фразы, напротив, провоцировали совершение мало
предсказуемых действий с обычными предметами:
—выдави зубную пасту на гамбургер;
—найди собачку и сделай ей укол;
—нашлепай гориллу открывалкой для банок;
—
пусть змея (игрушечная) укусит Линду (сотрудницу) и т.д.
Наконец, Кэнзи справлялся и с заданиями, полученными в непривычной обстановке,
например во время прогулки:
—
набери сосновых иголок в рюкзак.
Упоминавшиеся выше опыты на других обезьянах позволяли предположить, что
они осваивают элементы синтаксиса. Некоторые понимали не только простые
фразы, но и более сложные синтаксические конструкции типа: «Если не хочешь
яблока, то положи его обратно». Подобные фразы понимала и составляла сама
шимпанзе Сара в опытах Примэка (Premack, Premack, 1972; см. 2.9.2). Однако она
делала это только после долгой тренировки с каждой конкретной фразой, не понимая
их смысла, тогда как Кэнзи усваивал именно общий принцип и без дальнейшей
дрессировки с первого же раза правильно реагировал на любые из этих сотен
вопросов.
На этом основании представляется более вероятным, что фразы, которые
«произносили» обезьяны, обученные языку жестов, также были основаны
на
понимании их смысла, а не просто на подражании. Благодаря опытам с Кэнзи
гипотеза о
способности человекообразных обезьян понимать синтаксис языков-
посредников на уровне 2-летнего ребенка получила убедительное подтверждение.
Как известно, для человека критическим фактором, определяющим формирование
способности понимать речь, является возраст, когда он начинает ее слышать, и
условия, в которых это происходит. В данном случае шимпанзе, которых начали
обучать не в 10 месяцев (как Кэнзи), а в 2—3 года, смогли усвоить гораздо меньше
навыков и для этого требовалась гораздо более интенсивная и направленная
тренировка. Понимать же устную речь столь полно и в таком объеме, как Кэнзи, не
мог больше никто.
Эти данные представляются тем более убедительными, что находятся в полном
соответствии с
особенностями когнитивных способностей высших обезьян,
выявленными в ранее рассмотренных нами лабораторных экспериментах (см. также
8.5). В частности, способность шимпанзе к использованию символов для маркировки
множеств и умение «складывать» цифры, не видя обозначаемых ими множеств
(6.1.2) также отражают тот уровень когнитивных процессов, который обеспечивает
свойство «перемещаемости» знаков при использовании языков-посредников. Они
совпадают также с появляющимися сведениями о принципиальных особенностях в
структуре естественной коммуникационной системы шимпанзе (Ujhelyi, 1996; см.
также 6.1).
Эти сенсационные результаты заставили авторов обратиться к исследованию
мозга шимпанзе в поисках морфологических основ зачатков речи (см., напр.:
Hopkins et al., 1992). С помощью разнообразных новейших методов (гистология,
сканирование, позитронно-эмисси-онная томография) была обнаружена асимметрия
в
строении височных областей мозга, причем
planum temporale левого полушария
оказалась более развитой. Выводы американских ученых подтверждают оставшиеся
почти не известными данные работ российских ученых (С. М. Блинков, Г. И.
Поляков, Е. П. Кононова, Ю. М. Шевченко; см.: Фирсов, 1993), полученные еще в
середине XX в., о том, что «речевые» зоны коры существуют не только у человека.
Цитоархитектонические
исследования
(см.: «Глоссарий»)
обнаружили
многочисленные черты сходства «речевых» областей мозга человека и шимпанзе. В
частности, еще в тот период было установлено, что в верхневисочной области коры
шимпанзе имеется поле 37, которое у человека связано с
пониманием звуковой речи.
Коль скоро мозг шимпанзе наделен «речевыми структурами» и способен их
активизировать в соответствующих условиях, можно предположить, что последний
общий предок человека и шимпанзе тоже имел эти структуры. Тогда и
непосредственные предшественники человека австралопитеки и
Homo erectus тоже
могли иметь зачатки языка (Savage-Rumbaugh et al., 1993; 1998).
6.5. Обучение языкам-посредникам других животных.
Наряду с шимпанзе языку жестов успешно обучали также гориллу (Patterson,
1998) и орангутана (Miles, 1983). Вопрос о том, насколько развиты у других
животных когнитивные функции, лежащие в основе овладения языками-