Шəкен Аймановтың

210
Òîïæàðªàí
211
ІІ. Жизнь в искусстве
шел в дикий восторг. Стал смеяться, бить себя по бокам: «Кхе, кхе!.. Вот это 
праздник! Вот праздник!» Он был похож на счастливого ребенка. 
Он был музыкальным. Жил в музыке, и она жила в нем. Это свойство его 
души покоряло многих. Потому и тянулись люди к нему. Он боготворил вели-
ких певцов, особенно тех, кто уехал за границу, добиваясь свободы творчества. 
Восторгался Вертинским, и когда бывал в Москве, встречался с его дочерьми — 
Марианной и Анастасией. 
Из фотоальбома «Шакен Айманов», 2004
Григорий РОШАЛЬ, 
Григорий РОШАЛЬ, 
кинорежиссер, народный артист СССР
Îí âîñïåë Êàçàõñòàí
Ø
акен Айманов… великолепный, талантливый, блистательный орга-
низатор, великолепный артист, талантливый режиссер. И все-таки 
не все это определяет Ш. Айманова. Прежде всего, он был истинным предста-
вителем казахского народа. Удивительным сыном своей Родины. 
Вот о таком Шакене Айманове — певце Казахстана хочется сказать мне хва-
лебное слово. Певце? — может спросить удивленный читатель, — он ведь был 
артистом драматического театра, а не акыном, — спорить с этим трудно. Он дей-
ствительно не был акыном. Но всей своей жизнью, каждым биением пульса, 
каждым ударом сердца он воспевал Казахстан. 
Когда я познакомился с ним, это было в 41-м, меня поразил, прежде все-
го, его облик: лицо его было несколько странным, это было тюркское лицо с 
умным прищуром глаз, со скулами, определявшими волю, и ртом, даже не-
много женственным, добавьте к этому высокий лоб, черные волосы, высокий 
рост и вы поймете, что он не мог не привлечь внимания вашего и не заинтере-
совать вас сразу. 
Меня удивило то, как он говорил по-русски. Конечно, ощущался акцент, но 
ведь давно известно, что акцент не портит речь, а делает ее зачастую вырази-
тельней. Мысли свои Шакен выражал просто, ясно, всегда пошучивая. 
У него были прекрасные руки, длинные пальцы и во всем его облике при-
сутствовала какая-то аристократическая складка. Хотя, как мне известно, он не 
принадлежал к потомкам торе (казахские дворяне) и аткаминеров (байских 
прислужников) в его роду тоже не было. Он был — и это сразу очаровывало — 
артистом. 
Артист — это великое слово. В Казахстане я понял его своеобразное зна-
чение. Именно в Казахстане я уловил тот народный, уходящий в древность, 
смысловой акцент этого слова. 
Многие артисты еще несли на своих плечах веселый груз народного театра. 
Площадного, балаганного, ярмарочного. И сейчас, будучи уже знаменитыми ар-
тистами, они порой с восторгом вспоминают свои ранние, первые театральные 
шаги. Они были счастливы, что театр вырос, что он стал государственным, акаде-
мическим, имеющим значительные достижения, насчитывающим десятки выда-
ющихся актеров, признанных мастеров, но… и тот ранний истоковый театр они не 
предали в душе своей, они радовались, вспоминая его шутки, его балагурство, его 
акынский темперамент, его детскость и даже его шаманство. Во всяком случае ар-
тиста Умурзакова трудно было отличить от своеобразного шамана-дуаны. 
Плеяда великих артистов — другого слова я не могу найти для определения 
их — была в то время в Казахстане. Умурзаков, Куанышбаев, Кожамкулов, Жан-
дарбеков, Бадыров и среди них — один из самых молодых и обнадеживаю-
щих — Шакен Айманов. В этом удивительном сонме актеров некоторые были 
уже прославлены повсеместно у нас и даже за рубежом. Умурзаков уже сыграл 
Амангельды, ставшего классическим произведением казахской кинематографии. 
Режиссер фильма М.М. Левин говорил мне, что такие артисты, как те, с которыми 
ему пришлось работать в Казахстане, нигде больше не существуют. Я несколько 
раз смотрел картину «Амангельды» и был воистину влюблен в Елубая. 
И все же наиболее удивительное, незабываемое впечатление произвел на меня 
Айманов в спектакле, показанном в Алма-Ате в грозный год войны. Не могу здесь не 
сказать несколько слов о том, что представляла из себя Алма-Ата в военные годы. 
Это необходимо, ибо все мы навсегда связываем этот город с образом Айманова. 
Город необыкновенной красоты, город-сад… непрерывно журчащие ма-
ленькие ручейки, струящиеся по всем улицам Алма-Аты, небо с крупными 
звездами и огнями непотушенных фонарей, зрячие окна зданий, непривыч-
ные после затемнения Москвы и Ленинграда. Академия наук — несколько ин-
ститутов ее были в Алма-Ате, киностудии разместились в столице Казахстана. 
Тут же трудились для фронта заводы, крупные учреждения. Жить было трудно, 
негде. Некоторые залы превратились в общежития, занавески отделяли одну 
семью от другой, кое-где, как драгоценность, были расставлены ширмы. 
Студия устраивалась на ходу и с первого дня работала. Начал работать ГИК — 
институт кинематографии. В ЦК, СНК шли непрерывные заседания: размещали 
людей. Кинематографистам, размещенным в разных местах, кроме того, дали 
двухэтажный дом, который впоследствии был прозван «лауреатником», ла-
сково и чуть иронически. Там жили: Эйзенштейн, Пудовкин, Дзиган, Москвин, 
я, Строева, Кошеверова и другие. Каждый день все вместе слушали последние 
известия с фронтов и для победы делали все, что могли. 

212
Òîïæàðªàí
213
ІІ. Жизнь в искусстве
Снимали боевые сборники, полнометражные фильмы. В кинотеатре мы 
просматривали только что законченную Пырьевым картину «Свинарка и па-
стух». Жизнь не прекращалась. 
Тогдашняя Алма-Ата оказалась воистину столицей искусства, центром ки-
пящего творчества. Театр Завадского, Марецкая, Орлова, Мордвинов — такие 
звезды сияли на алмаатинском небе. 
Но однажды, несмотря на весь блеск творческих сил, создающих и снимавших-
ся в фильмах и сосредоточенных в этом гостеприимном городе, на фоне велико-
лепных театральных коллективов нас всех поразил, сверкнул метеором, проник в 
самое сердце удивительнейший спектакль. Это не была пьеса о войне, это не была 
пьеса о героических подвигах, это была пьеса радостная, солнечная, в которой бил-
ся луч, пойманный Шекспиром и переплавленный в веселую комедию — «Укроще-
ние строптивой». Да, это был Шекспир, но в замечательной постановке Бибикова 
и Пыжовой, это была пьеса не о сдавшейся Катарине, измученной и обессиленной 
рабыне мужчины, любящей с покорностью собачки, выдрессированной хозяином. 
Нет, эта одна из самых трудных пьес Шекспира, иногда пугающая при неточном про-
чтении, в постановке Бибикова и Пыжовой была спектаклем о любви, о завоевании 
двух замечательных людей друг другом. И Петруччио играл Айманов. Букеева игра-
ла Катарину. Удивительно играл Куанышбаев отца двух дочерей. 
В годы войны рампа освещала спектакль, полный света, шуток, бешеного 
темперамента и нежной человеческой теплоты. 
Забыть Петруччио — Айманова нельзя. Это был настоящий мужчина, и это 
был победитель, и это был настоящий и умный мастер своей жизни, а Катари-
на — яростная и безумная — она не смирилась, а радовалась узнаванию ново-
го человека, удивлялась своей покорности. 
Спектакль поражал неожиданным сочетанием Италии, Шекспира и вдруг — 
казахских артистов. Теперь мы понимаем, как может рвануться вперед дух 
человеческой мысли и какие неожиданные достижения может принести его 
преображенная мысль народу. Но тогда мне хотелось целовать руки Пыжовой, 
обнять Бибикова — они подняли спектакль до высот мирового масштаба. 
Айманов — он излучал радость — так нравилось ему играть эту роль, так 
нравилось ему играть Петруччио. Но дело не только в том, необходимо под-
черкнуть, что он превосходно носил костюм, что Букеева была очаровательна, 
что художник сделал все возможное, чтобы спектакль ни в чем не уступал ев-
ропейскому уровню. Этот спектакль был небольшим ответным подарком Ка-
захстану за гостеприимство и заботу, и он же стал определенной памятью о 
тех суровых временах. С огромным успехом спектакль шел много лет до самой 
трагической гибели Айманова. 
Я с нетерпением ждал встречи с Аймановым в кино. И вот начал снимать 
фильм «Песни Абая», сценарий которого был написан Ауэзовым и мной. 
До этого «Абай» был поставлен в театре по пьесе Ауэзова, но фильм резко 
отличался от сценарного решения. Я пригласил Айманова играть роль Шарипа. 
Как ни странно теперь, я тогда пригласил его на роль отрицательную — образ 
ему предстояло осуществить сальериевского плана. Шарип завидовал юному 
поэту Айдару. Но роль усложнялась тем, что он был «правоверным». Тема му-
сульманства и законов этой религии во многом определяла ее решение. Ша-
рип был философ, но главное — он не мог простить Айдару то, что Абай отверг 
его, Шарипа, дарование, его мировоззрение, и он отравляет Айдара. 
Это все сплеталось в клубок страстных и действенных сцен, в которых ки-
нематографическое решение не связывало, однако, актера в его психологиче-
ском рисунке и диалогах. Абая играл и, по-моему, играл, как всегда, прекрасно, 
Куанышбаев. Картины стареют быстро, но многое в этом фильме представляет 
интерес и сейчас. В роли Шарипа Айманов был настолько выразителен и то-
чен, что заслуживает особого внимания. 
Шарип Айманова носил очки. Он никогда не спешил. Он понимал тишину в 
предгрозовье, и стихи его цитировались в картине. Внешнее благородство его 
было незапятнанным, и в то же время это был холодный и жестокий в своей че-
ловеконенавистнической силе злодей. Но злодей в кавычках, не кинематогра-
фический злодей, а страшный своей холодной пустотой подлинный злодей. 
Оператор картины Г. Пышкова, художники картины М. Левин (тот самый, 
который ставил «Амангельды») и молодой казахский художник Ходжиков сде-
лали все, чтобы воссоздать светлый мир Абая и противопоставить ему сумрач-
ный и сосредоточенный мир Шарипа. 
Уже тогда было ясно, что Айманов не только актер. Что он, безусловно, пойдет 
к режиссуре и сыграет немалую роль в свершениях казахского кинематографа. 
Меня удивляла одна черта в Айманове — достаточно было прозвучать объ-
явлению о перерыве, как Айманов из мрачного Шарипа немедленно, тут же 
превращался в веселого балагура, шутника, брал домбру, пел песни. 
Айманов любил застолье, обожал бешбармак, званые вечера. На таких ве-
черах гости не скучали. Он любил винопитие, но был сдержан и умерен, он ни-
когда не терял своего очарования хозяина пиршественного стола («дастарха-
на»). И среди шумного веселья он мог внезапно завести серьезный разговор, 
поделиться своими планами. Эти вечерние встречи и размышления напомина-
ли древние застолья художников, писателей, поэтов. И старики, и молодежь, 
теперь знаменитые артисты Умурзакова, тогда Ергужинова, и Жандарбекова и 
другие — все были влюблены в него. 
Мне кажется, что настоящий артист для того, чтобы сыграть отрицательную 
роль, может пригоршнями черпать свою силу из самых положительных черт 
своего характера. И не только для того, чтобы, по Станиславскому, и в отрица-
тельном находить положительные черты, но потому, что диалектика образа 

214
Òîïæàðªàí
215
ІІ. Жизнь в искусстве
всегда острей, когда актер знает, что солнце, скрывающееся за горизонтом, не 
уходит навеки. 
И следующая роль, которую Айманов осуществил вместе со мной, была от-
рицательной. Я поставил в Казахском драматическом театре пьесу, написан-
ную Тажибаевым и мной, «Ковер Жомарта», романтическую сказку о страш-
ных жезтырнаках, не то чертях, не то злых духах. Положительного героя играл 
Бадыров, а страшного духа зла — Айманов. 
Чудесный поэт Тажибаев часто бывал в театре. Прихрамывая, он приходил 
на репетиции. Его любили в театре, он любил всех в театре, а для меня работа 
в театре была праздником. 
Важным и дорогим стал для меня образ Аяза — красивого Аяза, страшного жез-
тырнака. Айманов, как кружево, плел интригу, опять впечатляли и удивляли пальцы, 
опять он проявлял умение носить костюм, умение быть истинно театральным. 
После моего отъезда из Алма-Аты я следил за Аймановым, потому что 
очень полюбил его и не было для меня радостней встречи, чем встречи с ним 
на экране. И с каким наслаждением смотрел я на созданный им превосходный 
образ Джамбула в поставленном Ефимом Дзиганом фильме «Джамбул». 
Вот тут-то я и вспомнил о корнях, народных корнях казахского театра. Я понял, 
что Дзиган сумел не только найти в нем Джамбула, но воспеть в образе акына не-
исчерпаемые силы народного гения… но не только казахского, но и всех народов. 
Нельзя забыть знаменитую сцену, когда Джамбул во время войны импрови-
зирует свое великое обращение к защитникам Ленинграда. Не знаю, кто мог бы 
так играть на домбре, ощущая сто лет на своих плечах, как это сделал Айманов — 
Джамбул. Поразительно, как меняется лицо Джамбула, как годы накладывают 
свою печать, как набухают подглазники, как старится корпус, но не старится дух. 
Я думаю, что Айманов в этой роли воистину велик. И Дзигану, открывшему 
его в таком качестве, хочется принести искреннюю благодарность. 
Что касается Айманова-режиссера, то о нем надо писать отдельное иссле-
дование. 
От картины к картине рос его талант. 
От «Милого доктора» до «Конца атамана». 
Мне довелось показывать эту картину на одном из сеансов клуба «Прометей», 
где я проводил показ историко-революционных фильмов. Успех картины был 
огромный. Перед ней выступали участники боев той далекой поры, герои граж-
данской войны, те, кто сражался с Семеновым и Дутовым. Я уверен, что Айманов 
был бы счастлив, видя, как волнует и радует зрителей его последний фильм. 
Но Айманова с нами уже не было. 
Я знаю — на его место придут десятки, сотни молодых деятелей казахского 
театра и кино и для них имя Шакена Айманова будет всегда священно. 
Из книги «Кино и вся жизнь», 1994
Ефим ДЗИГАН,
Ефим ДЗИГАН,
кинорежиссер, народный артист СССР
Íà ñúåìêàõ ‹‹Äæàìáóëà»
N
о существу, «Джамбул» был задуман как монофильм — в сценарии 
все действующие лица как бы аккомпанировали главному герою, с 
тем чтобы наиболее полно и выпукло раскрыть образ прославленного акына. 
В период подготовки к съемкам фильма «Джамбул» наибольшую трудность 
представлял выбор исполнителя на центральную роль. 
Задача была настолько сложной, что временами казалась невыполнимой. 
Нужно было отыскать не только высокопрофессионального актера, но к тому же 
хотя бы и в общих чертах похожего на прототип и способного воплотить образ 
в большом диапазоне времени от юношеских лет до глубокой старости. К сча-
стью, в казахской драме — превосходный коллектив талантливых актеров. По-
советовавшись с работниками студии и с Мажитом Бегалиным, работавшим на 
этой картине моим ассистентом (позже он стал известным режиссером казах-
ского кино), мы пригласили на кинопробы ряд известных казахских актеров. 
Шакен Айманов — знаменитый театральный актер, имеющий за плечами 
некоторый опыт кино, был приглашен на кинопробы второстепенной, почти 
эпизодической отрицательной роли байского прислужника-акына, которую 
сыграл в картине, в конечном счете, Гарифулла Курмангалиев. 
Поначалу я всех актеров просил исполнить любой импровизированный текст, 
сыграть на домбре или спеть казахскую песню. Претенденты на роль Джамбу-
ла были загримированы с целью достижения портретного сходства с этим за-
мечательным человеком. Кстати сказать, мне посчастливилось видеть самого 
Джамбула, когда я работал на Центральной объединенной киностудии в годы 
войны. Очень хорошо запомнилось выразительное лицо всеми почитаемого 
поэта-певца, его умные глаза, очень живые, и притом что он был в преклонном 
возрасте… После того, как отснялись приглашенные кандидаты на роль Джам-
була, пройти пробы предложено было Шакену Айманову. Взяв домбру, он за-
пел… и я, впервые видевший этого артиста, был поражен его исполнением. Он 
прямо-таки сверкал талантом. Разумеется, дело было не в вокальных достоин-
ствах — Айманов не обладал сильным голосом, поражала удивительная реак-
ция на предлагаемые обстоятельства. Живость лица, выразительные глаза, весь 
облик, внешний рисунок позы с домброй в руках, мимика — все говорило о том, 
что перед нами — актер больших возможностей. Я попросил Айманова пройти 
в гримерную и сделать грим Джамбула. Это вызвало удивление моих товарищей 

216
Òîïæàðªàí
217
ІІ. Жизнь в искусстве
по съемочной группе — он же совершенно не похож на акына и вряд ли даже 
самый искусный грим может дать это сходство. Но все же мы загримировали 
актера и сняли его. На экране оказалось лишь отдельное сходство с Джамбу-
лом Джабаевым, но все же оно в какой-то степени проявилось. Была назначена 
вторая проба, затем третья, и так до шести раз, мы пробовали Шакена в разных 
возрастах роли — от двадцати до почти ста лет. Наконец, портретное сходство 
было достигнуто, и это, разумеется, не только благодаря искусству гримеров, но 
и потому, что Шакен Айманов обладал драгоценным актерским качеством — ис-
кусством перевоплощения. Его сосредоточенность во время съемки, огромная 
внутренняя наполненность, значительность натуры во многом определили то, 
что мы достигли своей цели в подготовительный период — нашли материал, из 
которого предстояло вылепить экранный образ Джамбула. 
В то время снятые пробы актера утверждались в Москве большим художе-
ственным советом при Министерстве кинематографии СССР и, по правилам 
худсовета, на каждую роль полагалось представлять не менее двух кандида-
тов. Когда все члены совета собрались в зале, то узнав о том, что на главную 
роль представлен только один исполнитель — Айманов — председатель со-
вета отказался от просмотра. Я возразил, что никакая другая кандидатура в 
этих пробах не требуется, ибо мы в лице Шакена нашли исполнителя, необык-
новенно органичного для этой роли. После уговоров с моей стороны и пой-
дя навстречу желанию некоторых членов худсовета, председатель, недоволь-
но пожав плечами, согласился посмотреть наши пробы. Они были отсняты и 
смонтированы по принципу рекламного ролика, какой выпускается к моменту 
проката фильма. В небольшом метраже можно было видеть все возрастные 
изменения героя, как он, вначале юноша, старел и превращался в конце в глу-
бокого старца. Это уже само по себе, по чисто внешнему рисунку, впечатляло. 
А если учесть, что все снятое было согрето талантом Айманова, его темпера-
ментом, удивительной достоверностью, правдой чувств, обаянием его лич-
ности, то можно представить себе, каково было воздействие пробных кусков. 
«Да, это Джамбул!», — воскликнул Леонид Леонов, едва закончился просмотр. 
Его поддержали другие члены совета и сам председатель. Таким образом, Ша-
кен Айманов был единодушно утвержден на исполнение этой роли. 
Начались съемки. Работать с Аймановым было легко и радостно. Он умел 
мгновенно войти в образ, загореться и начать жить в тех обстоятельствах, ко-
торые предлагались тем или иным эпизодом. В силу этих прекрасных качеств 
с ним не нужно было многократно репетировать. Достаточно было хорошо и 
ясно определить задачу куска, действие, поведение Джамбула в той или иной 
сцене. После одной-двух репетиций, главным образом технического свойства, 
Шакена можно было снимать. 
В течение долгих месяцев я имел возможность видеть, что у Айманова жест, 
мимика были не заданы, а рождались в момент съемки, то есть тогда, когда ак-
тер начинал жить в образе. 

жүктеу/скачать 2,73 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: