В. И. Жаркова, филология ғылымдарының кандидаты, доцент

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
55
человеческие  пороки. «Мудрость  че-
ловеческая» ассоциируется с соверше-
нием зла (Пр. 3:7 «Не будь мудрецом 
в  глазах  твоих;  бойся  Господа  и  уда-
ляйся  зла…»)  Разум  человека  может 
подтолкнуть его к греховным поступ-
кам, таким, как упоминаемые Соломо-
ном  убийство  невиновного,  грабеж 
(Пр. 1:11-13), отказ  в  благодеянии, 
ссоры (Пр. 3:27-28). Мудрость, заклю-
чающаяся  в  богобоязни,  удерживает 
человека  от  подобных  поступков.  Та-
ким образом, земной разум не приво-
дит  к  земному  счастью  и  навлекает 
Божий  гнев,  но  разум  небесный  зем-
ного  счастья  нисколько  не  отрицает. 
Не  возникает  еще  трагического  кон-
фликта между царствиями на земле и 
на  Небе,  поэтому  пути  мудрости – 
«пути приятные, и все стези ее – мир-
ные…» (Пр. 3:17-18).  
Противопоставление  «мудрость 
–  неразумность»  в  философии  Соло-
мона  представляется  как  противо-
поставление  праведности,  непороч-
ности  и  вероломности  беззакония. 
Для  наглядного  описания  этого  про-
тивопоставления в Притчах использу-
ется  антитеза  света  и  тьмы: «Стезя 
праведных – как  светило  лучезарное, 
которое  более  и  более  светлеет  до 
полного  дня.  Путь  же  беззаконных – 
как тьма; они не знают, обо что спот-
кнуться» (Пр. 4:18-19). Мудрость сос-
тоит в отказе от «хлеба беззакония» и 
«вина хищения» (Пр. 3:17). В Соломо-
новых  притчах  мудрость  заключается 
еще  и  в  незнании  собственной  муд-
рости. Только глупцы выглядят «муд-
рецами  в  глазах  своих» (Пр. 26:5). 
Уверенный  в  собственной  правоте, 
глупец отказывается от наставлений и 
«настолько  привязан  к  своей  глупос-
ти,  что  его  можно  толочь  в  ступе,  но 
он  все  равно  не  откажется  от  нее» 
(Пр. 27:22), (Словарь…218).  Возмож-
но,  отсюда  происходит  потребность 
юродивых  и  шутов  к  возвеличиваю-
щему  самоуничижению,  отказу  от 
собственного разума.  
В  Книге  Екклесиаста  антитеза 
глупости – греха и праведной мудрос-
ти не столь очевидна. Книга полна тя-
гостных  раздумий  и  риторических 
вопросов: «Ибо кто знает, что хорошо 
для человека в жизни, во все дни сует-
ной  жизни  его,  которые  он  проводит 
как тень? И кто скажет человеку, что 
будет  после  него  под  солнцем?» 
(Еккл. 6:12). Как  и  в  Книге  Притч, 
здесь  есть  наставления  через  отрица-
тельный  пример  глупцов,  которым 
свойственны  многословие («Ибо,  как 
сновидения  бывают  при  множестве 
забот,  так  голос  глупого  познается 
при множестве слов», Еккл. 5:2), лжи-
вость,  корысть («Притесняя  других, 
мудрый  делается  глупым,  и  подарки 
портят  сердце»,  Еккл. 7:7), высоко-
мерие,  гневливость  и  т.п.  Но  в  Книге 
Екклесиаста  глупости  человеческой 
предается  некое  надвременное  значе-
ние:  это  уже  не  какой-то  конкретный 
порок,  от  которого  человек  излечива-
ется,  прислушиваясь  к  наставлениям 
Премудрости  Божьей,  это  удел  чело-
века, с каждым днем жизни постигаю-
щего  бренность  и  конечность  собст-
венного существования.  
«Есть мучительный недуг, кото-
рый  видел  я  под  солнцем:  богатство, 
сберегаемое  владетелем  его  во  вред 
ему.  И  гибнет  богатство  это  от  не-
счастных  случаев:  родил  он  сына,  и 
ничего нет в руках у него. Как вышел 
он нагим из утробы матери своей, та-
ким и отходит, каким пришел, и ниче-
го не возьмет от труда своего, что мог 
бы  он  понести  в  руке  своей.  И  это 
тяжкий  недуг:  каким  пришел  он,  та-
ким  и  отходит.  Какая  же  польза  ему, 
что  он  трудился  на  ветер?» (Еккл. 
5:12-15). В описании жизни израильс-
кого царя перед нами предстает пара-
дигма  пути  человеческого:  познать 
радости  и  печали  жизни,  достигнуть 
высот и разочароваться: «Говорил я с 
сердцем моим так: вот, я возвеличил-
ся и приобрел мудрости больше всех, 
которые были прежде меня над Иеру-
салимом,  и  сердце  мое  видело  много 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
56
мудрости и знания. И предал я сердце 
мое  тому,  чтобы  познать  мудрость  и 
познать  безумие  и  глупость:  узнал, 
что и это – томление духа; потому что 
во  многой  мудрости  много  печали;  и 
кто  умножает  познания,  умножает 
скорбь» (Еккл. 1:16-18).  
Неоднозначная и мистически за-
гадочная Книга Екклесиаста содержит 
в  себе  несколько  ключевых  утверж-
дений  для  понимания  антиномии 
«мудрость – безумие». Во-первых, это 
равенство  всех  перед  чертой  смерти, 
которой  не  избежать  ни  глупцам,  ни 
мудрецам.  Во-вторых,  относитель-
ность  какого  бы  то  ни  было  челове-
ческого  знания  и  мудрости  перед  ли-
цом Бога: «Всему и всем – одно: одна 
участь  праведнику  и  нечестивому, 
доброму  и  [злому],  чистому  и  нечис-
тому,  приносящему  жертву  и  не  при-
носящему  жертвы;  как  добродетель-
ному,  так  и  грешнику;  как  клянуще-
муся, так и боящемуся клятвы» (Еккл. 
9:2).  В-третьих,  определение  мудрос-
ти  через  смирение  и  принятие  своей 
судьбы: «Во  дни  благополучия  поль-
зуйся благом, а во дни несчастья раз-
мышляй: то и другое соделал Бог для 
того,  чтобы  человек  ничего  не  мог 
сказать против Него» (Еккл. 7:14).  
Образ  мудреца  в  Книге  Еккле-
сиаста – это образ человека, отрицаю-
щего все временные ценности, «суета 
сует и томленье духа» для него – фор-
ма  безумия,  равно  как  и  показная 
«мудрость».  Истинный  мудрец  «не 
выставляет  себя  слишком  мудрым» 
(7:16), знает, что мудрость не в книж-
ных знаниях (12:12). Он прост в своей 
прямоте,  потому  что  «Бог  сотворил 
человека  правым,  а  люди  пустились 
во  многие  помыслы.(7:29).  Он  умеет 
«наслаждаться добром во всех трудах 
своих…во все дни жизни своей, кото-
рые  дал  ему  Бог,  потому  что  это  его 
доля» (5:17). Но  и  в  наслаждении  он 
не забывает, что мудрости скорее при-
суща  скорбь,  чем  веселый  смех,  ведь 
«при  печали  лица  сердце  делается 
лучше» (7:3). Мудрец не ожидает себе 
награды  на  земле,  зная,  что  земная 
жизнь  не  всегда  справедлива: «Всего 
насмотрелся  я  в  суетные  дни  мои: 
праведник  гибнет  в  праведности  сво-
ей;  нечестивый  живет  долго  в  нечес-
тии  своем» (7:15). Он  осознает,  что, 
поскольку ум человеческий не в силах 
постигнуть  «все  дела  Божии»,  его 
мудрость  как  раз  и  заключается  в 
отрицании  собственной  мудрости: 
«Сколько  бы  человек  ни  трудился  в 
исследовании,  он  все-таки  не  постиг-
нет  этого;  и  если  бы  какой  мудрец 
сказал,  что  он  знает,  он  не  может 
постигнуть этого» (8:17). Однако это 
парадоксальное мудрое осознание сво-
ей немудрости – удел Екклесиаста, от 
которого  тот  не  может  отказаться:  он 
должен  посвятить  всю  жизнь  своему 
служению, зная, что, может быть, оно 
не принесет ему ни счастья, ни покоя: 
«это  тяжелое  занятие  дал  Бог  сынам 
человеческим,  чтобы  они  упражня-
лись в нем» (1:13).  
Амбивалентность 
восприятия 
безумия,  присущая  уже  Екклесиасту, 
проявляется  в  полной  мере  в  Новом 
Завете.  С  вопросом  «не  обратил  ли 
Бог  мудрость  мира  сего  в  безумие?» 
(1 Коринф. 1:20) рождается противос-
тояние  божественной  и  ложной  муд-
рости.  В  «Первом  послании»  апостол 
Павел  призывает  коринфян  «быть  бе-
зумными,  чтобы  быть  мудрыми» (1 
Коринф. 3:18). В четвертой главе того 
же послания Павел сравнивает корин-
фян с апостолами, и в этом сравнении 
через иронию апостола проглядывает-
ся  пафос  силы  бессилия  и  величия 
униженности: «
 
Мы  безумны  Христа 
ради,  а  вы  мудры  во  Христе;  мы  не-
мощны, а вы крепки; вы в славе, а мы 
в бесчестии. Даже доныне терпим го-
лод и жажду, и наготу и побои, и ски-
таемся,  и  трудимся,  работая  своими 
руками. Злословят нас, мы благослов-
ляем;  гонят  нас,  мы  терпим;  хулят 
нас, мы молим; мы как сор для мира, 
[как]  прах,  всеми  [попираемый]  до-
ныне»(1Коринф. 4:10-13).  

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
57
Послание апостола Павла послу-
жило  основанием  для  появления  фе-
номена  юродства, «безумия  Христа 
ради». Д.С. Лихачев в работе «Смех в 
Древней  Руси»,  говоря  о  юродстве, 
называет  его  «мудрой  глупостью» 
(Лихачев, 346). Юродивый  жертвует 
собственной  жизнью  и  собственным 
разумом ради «мудрой глупости», ко-
торая призвана помочь обществу уви-
деть  свою  истинную  глупость: «Сво-
им поведением (своими поступками – 
жестами)  юродивый  показывает,  что 
именно мир культуры является миром 
ненастоящим,  миром  антикультуры, 
лицемерным,  несправедливым,  не  со-
ответствующим  христианским  нор-
мам» (Лихачев, 345).  
Исследованию  юродства  как  ре-
лигиозного  и  культурологического 
феномена  посвящен  обширный  ряд 
трудов  как  историков  церкви,  так  и 
светских ученых. Стоит упомянуть та-
кие  работы,  как  «Юродство  о  Христе 
и Христа ради юродивые Восточной и 
Русской церкви» И. Ковалевского (М., 
1895), «Святые Древней Руси» Г. Фе-
дотова  (М., 1990), «Смех  как  зрели-
ще» А. Панченко (в кн. Лихачев Д.С., 
Панченко А.М., Понырко И.В. Смех в 
Древней  Руси.  М. 1990). Существуют 
и западные исследования на эту тему. 
Для  данной  работы  большой  интерес 
представляет  книга  Джона  Саварда 
‘Perfect Fools. Folly for Christ’s Sake in 
Catholic and Orthodox Spirituality’ 
(John Saward. Oxford University Press. 
1980).  
Савард  пишет  о  сходстве  в  вос-
приятии  юродивых  и  пророков.  Об-
щество отмечает и тех, и других клей-
мом  безумия: «в  мире,  сошедшем  с 
ума,  защитник  правды  неизбежно 
объявляется  буйно  помешанным,  та-
ков удел каждого пророка» ‘in a world 
gone mad the guardian of truth is inva-
riably dismissed as a raving lunatic. That 
is the lot of every prophet’ (Saward, 1)
1
. 
Таким  образом,  репутация  безумца – 
                                                 
1
 Здесь и далее Савард цитируется в переводе 
автора диплома 
это  цена  за  право  говорить  нелице-
приятную правду.  
В  работе  Саварда  раскрывается 
сущность  «святого  безумия» (‘holy 
idiocy’ Saward, 12) через  анализ  важ-
нейших черт юродивых. Такой подход 
помогает  глубже  понять  феномен  ху-
дожественного юродства, когда в ро-
ли  юродивого  выступает  литератур-
ный  герой.  Так,  Савард  упоминает, 
что  юродство – это  проявление  со-
циального  протеста, «юродивый  жи-
вет  в  обществе,  однако  не  принадле-
жит ему» (‘the holy fool is in a society 
yet not of it’. Saward, 17). С этой точки 
зрения «Полет над гнездом кукушки» 
Кена  Кизи  можно  прочитать  как  ро-
ман  о  бунте  в  форме  своеобразного 
юродства.  В  главе,  посвященной 
юродству  в  православной  традиции, 
Савард  выделяет  особые  «элементы 
юродства»,  которые  интересно  сопо-
ставить  с  образом  главного  героя  ро-
мана  Кизи  Рэндлом  Макмёрфи.  Пер-
вый  (и  наиболее  важный,  как  отме-
чает автор книги) элемент юродства – 
«христоцентризм»  юродивого (‘the 
Christocentricity’, Saward, 25). В осно-
ве самой идеи юродства – «идентифи-
кация  себя  с  распятым  Христом, 
стремление разделить с Ним Его бед-
ность, униженность, наготу, самоуни-
чижение» (‘identity with Christ cru-
cified, participation in the Lord’s po-
verty, mockery, humiliation, nakedness, 
and self-emptying’, Saward, 25).  
В  романе  Кизи  образ  распятия 
навязчиво появляется в описаниях са-
мых бесчеловечных процедур: во вре-
мя электрошоковой терапии пациента 
привязывают к столу в форме креста. 
Первый  раз,  когда  Макмёрфи  пред-
стоит  пройти  через  это,  он  сам  пыта-
ется  шутить  по  поводу  своего  ирони-
ческого  сходства  с  распинаемым 
Христом: «Ему накладывают на виски 
графитную  мазь: «Помазание  прово-
дящей смазкой. А терновый венец да-
дут?» ("Anointest my head with conduc-
tant. Do I get a crown of thorns?", Ke-
sey, 241). Ему  действительно  надева-

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
58
ют  на  голову  «венец  из  серебряных 
шипов»,  как  называет  Вождь  Швабра 
аппарат шоковой терапии, тем самым 
как  будто  подтверждая  мессианскую 
роль  Макмёрфи.  Хотя  во  время  про-
цедуры – казни  Макмёрфи  юродству-
ет  до  последнего,  улыбается  Вождю, 
подмигивает, комическое в его облике 
парадоксально  подчеркивает  трагизм 
происходящего. Привязанный к столу, 
Макмёрфи  абсолютно  беспомощен, 
но он поет техникам, «и у них дрожат 
руки» (‘He's singing to them, makes 
their hands shake’). Подобно Христу на 
кресте, обещающему поддержку обра-
тившемуся  к  Нему  разбойнику,  Мак-
мёрфи  не  забывает  про  Бромдена  и 
старается подбодрить его. В ту секун-
ду,  когда  через  мозг  Макмёрфи  про-
пускают  разряд  тока,  Вождь  видит, 
что за окном «воробьи, дымясь, пада-
ют  с  провода».  Можно  прочитать  ви-
дение  Вождя  как  аллюзию  к  описа-
нию в Евангелии грозы, разразившей-
ся сразу после смерти Христа, – некий 
бунт  природы  против  человеческой 
жестокости.  
Нужно  заметить,  что  черты 
образа  Христа  присущи  не  только 
Макмёрфи.  Они  появляются  там,  где 
героям  романа  приходится  перено-
сить  нечеловеческие  страдания,  свя-
занные  с  унижениями,  насмешками, 
наготой, беспомощностью и собствен-
но  безумием  или  стигмой  безумия. 
Так, один из пациентов буйного отде-
ления  ждет  своей  порции  электрошо-
ка,  шатаясь  от  принятых  лекарств  и 
повторяя: «Это  мой  крест,  спасибо, 
Господи,  больше  ничего  у  меня  нет, 
спасибо,  Господи…» ("It's my cross, 
thank you Lord, it's all I got, thank you 
Lord..." Kesey, 240). При этом он «го-
лосит,  как  младенец»,  в  то  время  как 
другой  дожидающийся  рядом  с  ним 
«тихонько плачет». Макмёрфи же, на-
против,  выказывает  мужество  и  не 
свойственное ему смирение, «сам вле-
зает на стол и раскидывает руки точно 
по  тени» (‘climbs on the table without 
any help and spreads his arms out to fit 
the shadow’ Kesey, 241). Сходство  с 
ребенком и кротость перед уготовлен-
ной  судьбой – еще  две  отсылки  к 
образу Христа.  
В  романе  есть  и  прямые  аллю-
зии к Евангелию. Так, в сцене отъезда 
на  рыбалку,  хроник  Эллис  неожидан-
но отрывает руки от гвоздей в стене (к 
которой он прибит в форме креста!) и 
прощается с Билли Биббитом за руку, 
веля  ему  быть  ловцом  человеков. 
«Билли,  наблюдая,  как  подмигивают 
ему  медные  заклепки  на  джинсах  де-
вушки…сказал Эллису, что человеков 
пусть  ловит  кто-нибудь  другой» (Ки-
зи, 272). В  оригинале  «ловец  челове-
ков»  звучит  как “a fisher of men”, а 
реакция Билли – «told Ellis to hell with 
that fisher of men business» (Kesey, 
197).  Потерянная  при  переводе  игра 
слов  (Билли  явно  намекает  на  жела-
ние  быть  ловцом  женщин,  а  не  муж-
чин)  добавляет  иронии  к  библейской 
аллюзии: Билли действительно не ста-
нет  «ловцом  человеков»,  а  в  решаю-
щий момент отречется от Макмёрфи и 
даже  от  желания  стать  «ловцом  жен-
щин»  и  покончит  жизнь  самоубийст-
вом.  Возможно,  использование  отсы-
лок  к  евангельскому  образу  Христа 
можно  понять  как  утверждение  Кизи 
того, что многим суждено быть распя-
тыми,  но  только  единицы  способны 
воскреснуть,  недостаточно  перено-
сить те же страдания, что и Христос, 
нужно  еще  уметь  переносить  их  так 
же, как Христос.  
Вторым  элементом  юродства 
Савард  называет  «харизму,  призвание 
свыше, дар Божий» (‘a charisma, a vo-
cation and gift from God’, Saward, 25). 
Именно  этот  дар  юродства  позволяет 
четко  отграничивать  его  от  простой 
эксцентричности  и  безумия  как  пато-
логии. В романе Кизи Макмёрфи дей-
ствительно  как  будто  наделен  талан-
том  геройствовать  и  заражать  своим 
геройством  других.  Затем  Савард  от-
мечает,  что  святое  безумие – это  бе-
зумие  симулированное,  юродивый  во 
Христе – это  «святой  шут,  клоун, 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
59
актер» (‘a sacred jester, clown, or mi-
mic’). Макмёрфи не только сам актер-
ствует, будучи уверенным в собствен-
ном  душевном  здоровье,  он  видит 
актерство  в  других.  Так,  Вождю  ка-
жется,  что  Макмёрфи  сразу  же  разга-
дывает секрет его «глухонемоты».  
В-третьих,  Савард  пишет  об 
эсхатологичности  юродства: «юроди-
вый  говорит  о  конфликте  между  ве-
ком  нынешним  и  веком  грядущим» 
(‘the holy fool proclaims the conflict 
between this present world and the world 
to come’, Saward, 27). Эсхатологичес-
кое видение мира скорее свойственно 
Вождю  Бромдену,  по-своему  вопло-
щающему  художественное  юродство. 
Его  галлюцинации  напоминают  кар-
тины грядущего апокалипсиса, власть 
Комбината представляется ему чем-то 
вроде  царствования  Антихриста,  тем 
более, что Комбинат, по сути, убивает 
отца  Бромдена  и  Макмёрфи.  Апока-
липтично  и  его  описание  буйного  от-
деления: «запах  паленого  и  скрежет 
зубов» (Кизи, 319) отсылают  к  биб-
лейским  «геенне  огненной»  и  «скре-
жету зубовному».  
Еще  один  элемент  юродства – 
мотив  паломничества,  поиск  потерян-
ного  рая,  Земли  Обетованной.  Савард 
называет  юродивого  «кочевником,  у 
которого  в  этом  мире  нигде  не  найти 
себе  дома,  он  странствует,  как  Божьи 
пилигримы  по  пустыням» (‘the fool is 
a normad, who never settles back any-
where in the present world but wanders, 
like the pilgrim people of God in the 
wilderness’, Saward, 27). Этот  мотив 
очень  важен  и  для  романа – Макмёр-
фи, как и сам Кизи, как и все его поко-
ление, вдохновленное романом ‘On the 
road’, проводит жизнь в дороге. В фи-
нале  романа  Вождь  бежит  из  больни-
цы,  собираясь  отправиться  в  места, 
где  прошло  его  детство,  туда,  где  до 
воцарения Комбината столетиями жи-
ли  его  предки,  то  есть  в  потерянный 
рай.  Интересно,  что  Савард  использу-
ет слово ‘wilderness’, как очень значи-
мое для понимания юродства. Одно из 
интервью с Кеном Кизи, опубликован-
ное в Пэрис Ревью в 1994 году, вышло 
под  заголовком ‘One Crying in the 
Wilderness’.  Для  Кизи  мотив  странст-
вий – основополагающий концепт для 
всей  американской  культуры.  Однако 
аллюзия  к  словам  Иоанна  Крестителя 
отсылает  не  только  к  теме  странни-
чества, но еще и к теме провозвестия. 
Пустыня,  в  которой  раздается  «глас 
вопиющего», метафора духовной пус-
тыни  Израиля,  поколением  битников 
может  рассматриваться  как  метафора 
общества.  В  романе  Кизи  такой  пус-
тыней  становится  психиатрическая 
больница и, шире, сам Комбинат, а ве-
ликанский  смех  Макмёрфи  и  есть 
«глас вопиющего».  
Тема  библейского  наследия  в 
произведениях  Кизи  обширна,  и  не-
возможно  раскрыть  ее  полностью  в 
рамках  одной  работы.  Кроме  непос-
редственных  отсылок  к  Библии  в  ро-
мане,  можно  было  бы  говорить  о 
«вторичном»  влиянии,  например,  че-
рез Германа Мелвилла, любимого пи-
сателя Кизи. Для данной работы важ-
но  было  затронуть  лишь  те  аспекты 
библейского  влияния,  которые  связа-
ны с антиномией «мудрость-безумие» 
в романе.  
 
 

жүктеу/скачать 2,56 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: